Я проснулся оттого, что кто-то теребил меня за ногу. Открыв глаза, я увидел человека в белоснежном одеянии, с мягкими чертами лица, прядями рыжих волос над ушами и в очках без оправы.

— Вот ваша еда, — сказал он сухо. — Надеюсь, вы сами справитесь с трапезой…

С подноса, стоящего на тележке у моей кровати, доносился запах мяса с овощами. Я заметил гладкие белые стены, коричневый туалетный столик с квадратным зеркалом, узкую решетчатую дверь и еще одну дверь, видимо, ведущую в ванную. У меня все еще кружилась голова, казалось, что койка подо мной поднимается, повисает на какое-то время в воздухе, потом опускается на пол снова.

— Это больница? — Я с удивлением услышал собственный голос, он звучал, как шепот на высокой ноте.

— Садитесь, — скомандовал человек в белом. Помогая себе руками, я принял полусидячее положение, а «медбрат» подложил мне под спину подушки, потом поставил поднос с едой на мои колени. Уговаривать меня не пришлось: желудок мой был пуст, как череп бедного Йорика. Рука казалась тяжеловатой, но я все же смог удержать ложку и начал есть. В тушеное мясо не доложили соли, но в основном пища была приемлемой. Я не спеша ел, а санитар — или кто он там — безмолвно стоял рядом, пока я насыщался. Как только я проглотил последний кусок, он забрал поднос и ушел, все так же не сказав ни слова.

Я немного подремал, меня накормили еще раз, потом я лежа понаблюдал, как розоватый свет за окном сменился сумраком. Безделье раздражало, однако даже думать о делах не было сил. У меня был кров, еда, и меня никто не трогал. На данном этапе это были все мои притязания.

Внезапно включили яркий свет, дверь распахнулась, вошел человек с морщинистым смуглым лицом и, подойдя к койке, уставился на меня. Это лицо я видел раньше, при каких-то неприятных обстоятельствах. Но где?

— Так ты скажешь наконец, где женщина? — резко спросил он.

— Какая женщина?

— Та, которую ты похитил. Прекрасно знаешь, о ком речь.

— А вы все время мыслите в одном направлении. Сдается, вы собирались перерезать мне горло. Что, нервишки не выдержали?

— Я получил другие инструкции: тебя подвергнут особому допросу. Если будешь отвечать сейчас, избавишься от многих неприятностей в будущем.

— Не пугайте меня, я больной человек.

— Ты вполне оправился от сотрясения мозга. Повязки меняли регулярно. Черепное давление тоже нормализовали. Теперь ты в состоянии выдержать серьезный допрос.

— Сколько времени я нахожусь здесь?

— Вопросы задаю я.

— Ах так, вам нужны ответы?

— Да. Так где…

— Я спрашиваю: как давно я здесь?

Он смотрел на меня так, словно у него в мозгу медленно проворачивались винтики и колесики.

— Три дня.

— А где мы?

— На океанском лайнере.

— Куда идем?

— Больше не отвечу ни на один вопрос. Итак, куда ты дел женщину?

— Какую женщину?

— Ты обещал, что будешь хорошо себя вести, потому я пошел на уступки…

— Мало ли что я обещал.

Он развернулся и вышел из палаты; я услышал, как щелкнул замок. Он сказал мне больше, чем сам подозревал: за целых три дня они не смогли найти Риссию. Дело в том, что камера для стабилизации давления на катере Кармоди была нестандартной, при беглом взгляде ее можно было принять за что угодно, даже за цистерну для запасного топлива, галлонов на пятьсот. Если не заметить задраенный люк на задней стороне, то никому в голову не придет искать внутри живого человека. А из того, что я уже знал о людях, охотившихся за Риссией, они были напрочь лишены воображения.

Однако то, что они ее не нашли, не значило, что она на свободе. Когда я ее оставил, она была слаба, как новорожденный младенец, предположим, она лежала, не шевелясь, переждала обыск, выбралась из камеры, и что дальше? У нее нет одежды, в которой она может куда-то пойти, — только слишком большой для нее балахон, нет денег, она не знает ни одного языка, на котором изъясняются в Северной Африке. А ведь она еще плохо себя чувствует, ей нужен такой комфорт и уход, каким окружили меня.

А между тем у меня появились новые проблемы. «Чернослив» сказал, что мы на борту корабля, значит, это нужно проверить. Откинув простыню, я увидел, что абсолютно голый. Встав с кровати, я постоял, немного покачиваясь, но в основном чувствуй себя почти неплохо: лечение сделало свое дело.

Подойдя к иллюминатору — целых четыре шага, — я увидел бегущие назад темно-зеленые волны и отражение света, льющегося на воду сверху. Значит, мы действительно на корабле.

Я вернулся к койке усталый, как альпинист. Когда мне принесли завтрак, я съел свою порцию и попросил добавки. На сей раз меня обслуживал тоненький мальчик лет восемнадцати с глазами, лишенными какого бы то ни было выражения, как у карпа. Покачав отрицательно головой, он взялся за поднос. Я вцепился в его руку.

— Я просил добавки, Быстроглазик. — Он тянул поднос к себе, а я — к себе.

— Принеси мне еще еды, или я устрою скандал, — повторил я.

— Вы уже съели свою порцию, — сказал он.

— Большой Бэби останется недоволен, если я буду скандалить, ведь так? Он сочтет тебя виноватым. А я скажу, что ты обещал, а потом не принес.

— Это неправда. — Мальчишка не был силен: при всей своей слабости, я крепко держал его за руку.

— Мы-то с тобой знаем, что это неправда, но ведь Большой Бэби не знает. Он поверит мне, и я не удивлюсь, если тебя казнят. Он отправляет на тот свет всех, кто ему больше не нужен.

— Я скажу ему, что это неправда.

— А тебе разве все равно; казнят тебя или нет?

— Я еще не выдавал никаких секретов. — Это он произнес после долгого раздумья.

— Правильно, и все обойдется, если ты принесешь мне еще немного помоев. Тебе же не нужно готовить, просто попроси еще.

— Хорошо. Отпустите руку. Разжав пальцы, я откинулся на подушки и принялся наблюдать, как прыгают солнечные зайчики на потолке. В хорошую компанию я попал! Мне и раньше попадались люди с куриными мозгами, но тут

— целая птицеферма.

Через десять минут парень вернулся с едой. Я съел ее не потому, что она мне нравилась, а потому, что так надо. И выдал парию гаденькую улыбочку.

— Я скажу «черносливу», что ты принес мне лишнюю порцию, и он выбросит тебя за борт.

— Вы скажете? — глаза его округлились.

— Ну, если ты не будешь слушаться. Мне нужно всего-навсего, чтобы ты ответил на несколько вопросов. Например, куда плывет это корыто?

— Я не отвечаю на вопросы. — Он потянул к себе поднос.

— Подумай хорошенько. Что с тобой случится, если я узнаю, куда мы плывем?

— Не могу ничего сказать, — он вырвал поднос и повернулся к двери.

— Подумай хорошенько, я даю тебе время до ленча. Если не ответишь, я заору, вызову начальство и расскажу всю историю. Оно позаботится о том, чтобы ты больше не болтал.

Поколебавшись, он вышел. А я отдыхал, откинувшись на подушки.

С едой для ленча паренек немного запоздал. Я подождал, пока он поставит поднос, потом схватил его за руку.

— Куда мы плывем, я узнал, — пробормотал он. — Если я скажу вам, вы не донесете?

— Не донесу-даже о лишней плошке каши.

— Мы плывем в местность, которая называется Гонвондо.

— А где это — в Африке?

— Нет.

— Ну не тяни время, юнга. Где этот Гонвондо?

— Будем девять дней плыть на юг.

— А мы миновали Суэцкий канал?

— Да.

Так. Девять дней к югу — это значит мимо мыса Доброй Надежды, затем по океану. А там ничего нет, кроме айсбергов и пингвинов. — Перестав балагурить, я посмотрел ему в глаза. — Ну да, все ясно. Мы плывем в Антарктиду.

Дальше я не очень терзал моего «связного», обед прошел без географической викторины. Потом я заснул, почти как покойник, и спал до утра.

За завтраком, покончив со своей порцией овсяной каши, жидкой, как суп, я посмотрел в глаза парню.

— Кто ведет корабль?

— Мы.

— Кто такие «мы»?

— Ну… не такие, как вы.

— А какие же вы?

Он не ответил, глядя холодно и равнодушно. Я зашел с другой стороны:

— Почему они охотятся за девушкой?

— Ничего не знаю о девушке.

— А что они хотят узнать от меня?

— Об этом я не имею права говорить.

— Ах вот как. Тогда я расскажу «черносливу», что мы причалим в Антарктиде через девять дней, и что я знаю это от тебя: У тебя только один выход — говорить мне то, что я хочу знать. Глаза его остекленели. Он повернулся к двери.

— Постой! — крикнул я. — Подумай, прежде чем класть Голову на плаху. Ну что из того, что ты ответишь на мои вопросы? Через несколько дней, мы придем в порт, и я сам увижу — в какой. И буду знать, сколько дней мы шли. Подумаешь, какой секрет.

— Мне не разрешают говорить больше, чем необходимо.

— Но тебе, мальчик, необходимо говорить со мной.

Ему пришлось какое-то время Переварить эту мысль.

— Да, — ответил он. — Это так. — Ведь не стали бы они таскать меня по всему шарику, просто чтобы спросить, где я прячу девушку. Они могли выбить из меня признание на месте. Так зачем я им нужен?

— Не знаю.

— Узнай.

— Это невозможно.

— А я говорю — узнай. Он поморгал своими рыбьими глазами.

— Попытаюсь.

К ленчу у парня была для меня новость:

— Вас привезут в одно секретное место для допроса.

— О чем они будут спрашивать? И почему не здесь?

— Вы должны ответить, как вы узнали, где находится Тайный пункт. В Гонвондо есть механизмы, которые развяжут вам язык.

— Механизмы, говоришь? Испанский сапог, каленое железо — что именно?

Парень развел руки в стороны, изображая что-то большое.

— Огромные. Не знаю, как называются.

— Ну что ж, ты делаешь успехи, юнга. Мне бы хотелось, чтобы ты разузнал, как будет проходить высадка, где лайнер причалит, что это за страна, далеко ли в глубь континента меня повезут.

— Я ничего об этом не знаю.

— Правильно, но вполне можешь узнать, Кстати, распусти слухи, что я очень слаб. Едва ухитряюсь добраться до туалета и обратно.

К ужину юнга принес еще одну информацию: высаживаться будем с помощью десантной баржи, а добираться до Тайного пункта — полдня.

— Насколько она большая, эта баржа? Сколько людей возьмет?

Этого он не знал. У юнги было много отрицательных черт, но среди них совершенно отсутствовало любопытство.

Когда он ушел от меня после ужина, я решил выйти на разведку. Замок был обыкновенным — из тех, которые можно открыть изнутри. Выбравшись из палаты, я посмотрел вправо и влево и увидел узкий коридор с дверями по обеим сторонам, Кроме ровного шума машинного отделения, не было слышно ни звука. Ну что ж, для разведки это время дня ничем не хуже другого. Пробежав босиком до следующей двери, я постучал, готовый рвануть назад, если мне ответят. Тишина. Повернув ручку двери, я вошел в каюту.

Она была совершенно пуста, если не считать койки с тюфяком и пустых вешалок в шкафу. Такими же пустыми оказались и следующие три каюты.

Последняя из них по той же стороне коридора обрадовала меня подарками: я нашел пыльную фетровую шляпу, несколько заколок для волос, засохшую жвачку и два полузаржавевших лезвия для старомодной бритвы.

Сложив добычу в шляпу, я благополучно вернулся в свою то ли палату, то ли каюту, то ли камеру.

Но мне понравилась эта вылазка, и я проделал следующую уже заполночь, на этот раз я нашел тяжелый синий плащ, очень заношенный и, грязный. Он был к тому же и велик мне, но разгуливала, лучше в нем, нежели голым, вернувшись к себе, я расправил его под матрасом, заснул и увидел во сне свой побег Полный разнообразных приключений.

На следующую ночь я совсем осмелел и вышел за пределы коридора; идя по какому-то проходу, я увидел широкую лестницу, ведущую наверх. Здесь, открыв дверь наугад, я попал в маленькую каюту, где мне удалось пополнить свой гардероб: я нашел шерстяную, шапку, хлопчатобумажные штаны, когда-то бывшие светлыми, и пару пластиковых сапог до колен. Услышав приближающиеся голоса, я тут же скользнул в свое убежище.

Не успел я бросить «обновки» в шкаф и улечься в койку, как дверь отворилась, вошел юнга, а с ним пожилой полноватый мужчина с широко расставленными бесцветными глазами. Его подвижные губы непроизвольно складывались в улыбку шимпанзе.

— Что тебе рассказывал вот этот? — он указал на юнгу.

— Рассказывал? — я изобразил удивление. — Да у него даже нельзя узнать, который час. Я думал, что он и говорить-то не умеет.

— Он называл место назначения корабля?

— Вы все путаете. Это и ему сказал, куда мы идем, — сообщил я.

— Куда же мы идем?

— В Австралию, — сказал я, не раздумывая. — Больше некуда.

— А этот… не говорил больше ни о чем?

— А как он мог говорить? Он и английского-то не знает.

— Ферштейн зи дойч? — спросил вопрошавший. — Парле ву франсе?

— Не валяй дурака, — сказал я. — Говори по-английски.

— Значит, другого ты не знаешь?

— А зачем? Английский — самый лучший.

— И ты уверен, что он ничего не рассказывал?

— Послушай, я даже имени его не смог узнать.

— А зачем тебе его имя?

— Чтобы как-то его называть.

— Зачем тебе называть его конкретным именем?

— Чтобы знать, с кем я разговариваю.

— Но если вас здесь было только двое — трудно перепутать.

— И все же! Я назвал его юнгой.

— Объясни, зачем.

— Он знал, что он единственный юнга, поэтому я и назвал его так.

Широко расставленные глаза помигали, губы пожевали в задумчивости. Шимпанзе и юнга ушли, а я размышлял о том, что за идиотская компания втянула меня в свои ряды. Потом вспомнил Кармоди и Рашаса, мертвых на палубе, вспомнил, как целился в меня Сэтис, я вспомнил всех, кто пытался меня уничтожить, это началось еще в Гринлифе. И понял, что если это маньяки, то у них один пункт помешательства: убийство.

Среди глухой ночи я услышал страшный треск и ощутил толчок, едва не выбросивший меня из койки. Напоролись на айсберг, подумал я. Через полчаса

— еще один удар, но уже слабее первого. Подойдя к двери, я прислушался, услышал крики, какие-то приказы, топот ног. На кораблекрушение не похоже, подумал я, скорее лайнер прибыл к месту назначения двумя днями раньше срока, предсказанного юнгой. Значит, мне тоже надо собираться.

Я выгреб из потайного угла нехитрую одежонку и начал напяливать ее на себя. Прежде чем надеть сапоги, я обернул ноги куском одеяла, которое разрезал для этой цели, потом надел брюки, тяжелый плащ и шерстяную шапку. Остальное «имущество»: бритвы, заколки и жвачку — я засунул в карман и, еще раз прислушавшись у двери, открыл ее. Прямо на меня смотрело дуло пистолета. Держал «пушку» «чернослив».