Глубоко, очень глубоко в недрах планеты корни, крепкие, как стальная проволока, прощупывали стеклянистый песок, глину и пласты рыхлого сланца, отыскивая и сортируя редкие элементы, поглощая кальций, азот и железо.

Еще глубже другая система корней намертво впилась в материковую породу; чувствительные клетки-рецепторы регистрировали микроколебания планетной коры, смену приливов и отливов, вес каждой выпавшей снежинки, шаги диких зверей, что охотились в двухкилометровой тени гигантского янда.

Далеко на поверхности необъятный ствол, массивный, как скала, и окруженный мощными контрфорсами, возносился на восемьсот метров ввысь, простирая огромные ветви.

Дерево смутно осознавало прикосновение воздуха и света к своим бесчисленным листьям, щекочущее движение молекул воды, кислорода, углекислоты. Оно отзываюсь на легчайшие порывы ветра, поворачивая гибкие черешки так, чтобы каждый лист оставался под нужным углом к лучам, пронизывающим толщу кроны.

Долгий день шел к концу. Воздушные течения свивали свои причудливые узоры вокруг янда, солнечное изучение менялось по мере движения паров в субстратосфере; питательные молекулы плыли по капиллярам, камни чуть поскрипывали в подземном мраке. Дерево, необъятное и несокрушимое, как гора, дремало в привычном полусознании.

Солнце клонилось к западу. Свет его, пронизывая все более толстые слои атмосферы, приобретал угрюмо-зловещий желтый оттенок. Мускулистые побеги поворачивались, следуя за потоком энергии. Дерево сонно сжимало почки, пряча их от надвигающегося холода, подстраивало теплоотдачу и испарение с листьев под ночной уровень излучения. Ему снилось далекое прошлое, свободные странствия в животной фазе. Давным-давно инстинкт привел его на эту скалу, но оно хорошо помнило рощу своего детства, древо-патриарха, споровых братьев…

Темнело. Поднимался ветер. Сильный вихрь налетел на громаду янда; мощные ветви заскрипели, сопротивляясь; листья, обожженные холодом, плотно прижались к гладкой коре.

Глубоко под землей сеть корней еще крепче охватила скалы, передавая информацию в дополнение к идущей от лиственных рецепторов. Зловещие волны шли с северо-востока; относительная влажность поднималась, атмосферное давление падало — все вместе это означало надвигающуюся опасность. Дерево шевельнулось, волна дрожи пробежала по необъятной кроне, стряхивая ледяные кристаллы, уже наросшие на теневых сторонах ветвей. Сердцемозг резко увеличил активность, разгоняя эйфорическое забытье. Долго дремавшие способности медленно вступали в действие — и вот наконец дерево проснулось.

И мгновенно оценило ситуацию. Над морем собирался сильнейший тайфун. Принимать какие-либо меры поздно. Пренебрегая болью, дерево выбросило аварийные корни — восьмисантиметровой толщины тяжи крепче закаленной стали — и вцепилось ими в скалы в сотне метров к северу от основного корня.

Ни на что другое времени не оставалось. Дерево бесстрастно ожидало наступления шторма.

— Внизу-то буря, — сообщил Молпри.

— Не дрейфь, проскочим, — процедил Голт, не отрываясь от приборов.

— Поднимись и зайди заново, — настаивал Молпри вытягивая шею из противоперегрузочной койки.

— Заткнись. На этом корыте командую я!

— Торчи тут взаперти с двумя психами, — пожаловался Молпри. — С тобой, да еще с этим недотепой.

— Кончай вонять, Мол. Мы с недотепой от тебя уже устали.

— После посадки, Молпри, я с тобой поговорю отдельно, — вмешался Пэнтелл. — Я предупреждал, что мне не нравится слово «недотепа».

— Что, опять? — усмехнулся Голт. — А с прошлого раза у тебя все зажило?

— Не совсем, — вздохнул Пэнтелл. — Что-то у меня не очень заживает в космосе…

— И думать забудь, Пэнтелл, — объявил Голт. — Здоров он для тебя. А ты, Мол, кончай к нему цепляться!

— Уж я бы кончил, — пробурчал Молпри. — Я б его, паразита, кончил!..

— Побереги энергию, — оборвал Голт. — Внизу понадобится. Если и сейчас ничего не найдем — нам крышка.

— Капитан, можно мне пойти в полевую разведку? Моя подготовка по биологии…

— Нет уж, Пэнтелл, побудь-ка ты на корабле. И не лазь никуда, просто сиди и жди. Второй раз мы тебя и вдвоем не дотащим.

— Это же случайно вышло, капитан!

— Да, и в позапрошлый раз тоже. Не надо, Пэнтелл. Хороший ты парень, только обе руки у тебя левые и все пальцы безымянные.

— Я тренирую координацию, капитан! И еще я читал…

Корабль тряхнуло при входе в атмосферу, и Пэнтелл взвизгнул:

— Ай! Опять рассадил локоть…

— Не капай на меня, бестолочь! — рявкнул Молпри.

— Тихо! — прикрикнул Голт. — Мешаете.

Пэнтелл, сопя, прикладывал носовой платок к ссадине. Надо наконец освоить эти упражнения на расслабление. И с силовой гимнастикой нельзя больше откладывать. И непременно заняться диетой. И уж в эту посадку обязательно выбрать момент и хоть раз наподдать Молпри — это первым делом, как только выйдем…

Казалось бы, еще ничего не случилось — но дерево знало, что этот тайфун будет последним в его жизни. Пользуясь коротким затишьем «глаза бури», оно оценило потери. Весь северо-восточный сектор онемел, оторванный от скалы; основной корень чувствовал, что его опора утратила надежность. Несокрушимая плоть янда не подвела — раскрошился гранит. Дерево было обречено: его масса стала его приговором.

Слепая ярость бури снова обрушилась на гиганта. Аварийные корни лопались, как паутина; гранитный утес раскалывался с грохотом, тонущим в вое ветра. Дерево держалось, но нарастающее напряжение в его толще уже ощущалось как острая боль.

В ста метрах к северу от главного корня почва размокла и расползлась огромным оврагом. Дождевая вода устремилась туда, подмывая миллионы корешков. Вот уже и опорные корни заскользили в раскисшей земле…

Высоко над ними ветер опять сотряс необъятную крону. Огромный северный контрфорс, державшийся на материковом граните, затрещал, теряя опору, и переломился с треском, заглушившим даже рев бури. Корни вывернулись из земли, образовав гигантскую пещеру.

Дождь тут же наполнил ее водой; потоки стекали по склону, таща с собой перебитые ветки и оторванные корни. Последний шквал рванул поредевшую крону — и победно улетел.

А на опустевшем мысу невообразимая громада древнего янда все еще клонилась — неудержимо, как заходящая луна, под грохот и стон своих лопающихся жил. Падение казалось медленным и плавным, как во сне.

Дерево еще не коснулось земли, когда его сердцемозг отказал, оглушенный невыносимой болью разрушения.

Пэнтелл выбрался из люка и прислонился к кораблю, пытаясь отдышаться. Чувствовал он себя еще хуже, чем ожидал. Плохо сидеть на урезанных рационах; придется, значит, подождать с силовой гимнастикой. И с Молпри сейчас не поквитаешься — сил нет. Ну ничего — несколько дней на свежем воздухе и свежих продуктах…

— Съедобные, — объявил Голт, обтер иглу анализатора о штанину и сунул его в карман. Перебросив Пэнтеллу два красных плода, он добавил:

— Как доешь, натаскай воды да приберись, а мы с Молпри сходим оглядимся.

Они ушли. Пэнтелл уселся в пружинящую траву и задумчиво откусил от инопланетного яблочка. Похоже на авокадо, думал он. Кожица плотная и ароматная, может быть, природный ацетат целлюлозы. Семян, кажется, нет. Если так, то это вообще не плод! Интересно бы изучить местную флору. Когда вернусь, надо прослушать курс внеземной ботаники. А может, даже поехать в Гейдельберг или в Упсалу, поучиться у знаменитых ученых. Снять уютную квартирку, двух комнат вполне хватит, по вечерам пусть собираются друзья, спорят о том о сем за бутылкой вина…

Однако я сижу, а работа стоит. — Пэнтелл огляделся и заметил вдалеке блеск воды. Покончив с плодами, он достал пару канистр и отправился в ту сторону.

— На кой черт мы сюда приперлись? — осведомился Молпри.

— Размяться все равно не помешает. Следующая посадка будет через четыре месяца.

— Мы что — туристы? Шлепать тут по грязи и любоваться видами! — Молпри остановился и, пыхтя, привалился к валуну, с брезгливостью оглядывая заполненный водой кратер, вздымающееся в небо сплетение корней и далеко вверху — целый лес ветвей поваленного дерева.

— Наши секвойи против него — одуванчики, — негромко сказал Голт. — А это ведь после той самой бури, с которой мы разминулись!

— Ну и чего?

— Ничего… Когда видишь дерево такого размера — как-то это действует…

— Тебе что — деньги за него заплатят?

Голт поморщился.

— Вопрос по существу… Ладно, потопали.

— Не нравится мне оставлять недотепу в корабле.

— Слушай, — Голт обернулся к Молпри, — чего тебе дался этот мальчишка?

— Не люблю… придурков.

— Ты мне баки не забивай, Молпри. Пэнтелл совсем не глуп — на свой лад. Может, ты из-за этого и лезешь в бутылку?

— Меня от таких воротит.

— Не выдумывай — он симпатичный парень и всегда рад помочь.

— Ага, рад-то он рад, — пробурчал Молпри, — да не в этом штука.

Сознание медленно возвращалось к умирающему сердцемозгу. Сквозь бессмысленные импульсы разорванных нервов прорывались отдельные сигналы:

— Давление воздуха ноль — падает… Давление воздуха сто двенадцать — повышается… Давление воздуха отрицательное…

— Температура сто семьдесят один градус, температура — минус сорок, температура — двадцать шесть градусов…

— Солнечное излучение только в красном диапазоне… только в синем… в ультрафиолетовом…

— Относительная влажность — бесконечность… ветер северо-северо-восточный, скорость — бесконечность… ветер снизу вверх вертикально, скорость — бесконечность… ветер восточно-западный…

Дерево решительно отключилось от обезумевших нервов, сосредоточившись на своем внутреннем состоянии. Оценка была роковой.

Думать о личном выживании бесполезно. Но можно еще выиграть время для спорообразования. Не тратя ни секунды, дерево включило программу экстренного размножения. Периферийные капилляры сжались, выталкивая соки назад к сердцемозгу. Синаптические спирали распрямлялись, увеличивая проводимость нервных импульсов. Мозг осторожно проверял жизнеспособность крупных нервных стволов, затем — сохранившихся участков нервных волокон, восстанавливал капиллярную сеть. Разбирался в непривычных ощущениях: молекулы воздуха бились в разорванные ткани, дневное излучение обжигало внутренние рецепторы. Надо было заблокировать все сосуды, зарастить капилляры — остановить невосполнимую потерю жидкости.

Только после этого древомозг мог заняться самим собой, пересматривая глубинную структуру клеток. Он отключился от всего разрушенного и сосредоточился на внутреннем порядке, на тончайшей структуре генетических спиралей. Очень осторожно дерево перестраивало свои органы, готовясь произвести споры.

Молпри остановился, приставил руку козырьком к глазам.

— Вовремя это мы!

В тени необъятного выворотня маячила высокая тощая фигура.

— Черт! — выругался капитан и прибавил шагу. Пэнтелл заторопился ему навстречу. — Пэнтелл, я сказал — сидеть на корабле!

— Я выполнил задание, капитан. Вы не говорили…

— Ладно. Что-нибудь случилось?

— Ничего, сэр. Я только вспомнил одну вещь…

— После, Пэнтелл. Сейчас нам нужно на корабль — дел еще много.

— Капитан, а вы знаете, что это такое?

— Ясно что — дерево. — Голт повернулся к Молпри — Слушай, нам надо…

— Да, но какое дерево?

— Черт его знает, я тебе не ботаник.

— Капитан, это редкий вид. Он, собственно, считается вымершим. Вы что-нибудь слышали о яндах?

— Нет… Хотя да. Так это и есть янд?

— Я совершенно уверен. Капитан, это очень ценная находка…

— Оно что — денег стоит? — перебил Молпри, обернувшись к Голту.

— Не знаю. Что дальше, Пэнтелл?

— Это разумная раса с двухфазовым жизненным циклом. Первая фаза — животная, потом они пускают корни и превращаются в растения. Жесткая конкуренция в первой фазе обеспечивает естественный отбор, а дальше — преимущество сознательного выбора места для укоренения…

— Как его можно использовать?

Пэнтелл запрокинул голову. Лежащее дерево было как стена, как гигантский купол в путанице обломанных ветвей: тридцать метров в высоту, или пятьдесят, или больше… Кора гладкая, почти черная. Полумертвые блестящие листья — всех цветов.

— Представьте только, это огромное дерево…

Молпри нагнулся и подобрал обломанный корень.

— Эта огромная деревяшка, — передразнил он, — поможет вправить тебе мозги.

— Заткнись, Мол.

— …бродило по планете десять или больше десяти тысяч лет назад, когда было животным. Потом инстинкт привел его на эту скалу, чтобы начать растительную жизнь. Представьте себе, как этот древозверь впервые оглядывает долину, где ему предстоит провести тысячи и тысячи лет…

— Чушь! — фыркнул Молпри.

— Такова была участь всех самцов его вида, чья жизнь не прервалась в молодости: вечно стоять на утесе, как несокрушимый памятник самому себе, вечно помнить краткую пору юности…

— И где ты набираешься этой хреновины? — вставил Молпри.

— И вот на этом месте, — продолжал Пэнтелл, — окончились его странствия.

— О’кей, Пэнтелл, очень трогательно. Ты что-то говорил о его ценности.

— Капитан, дерево еще живое. Даже когда сердцевина погибнет, оно будет в каком-то смысле живо. Его ствол покроется массой ростков — атавистических растеньиц, не связанных с мозгом. Это паразиты на трупе дерева — та примитивная форма, от которой оно произошло, символ возврата на сотни миллионов лет назад, к истокам эволюции…

— Ближе к делу.

— Мы можем взять образцы из сердцевины. У меня есть книга — там дается вся анатомия: мы сумеем сохранить ткани живыми! Когда вернемся к цивилизации, дерево можно будет вырастить заново — мозг и все остальное. Правда, это очень долго…

— Так. А если продать образцы?

— Конечно, любой университет хорошо заплатит!

— Долго их вырезать?

— Нет. Если взять ручные бластеры…

— Ясно. Тащи свои книги, Пэнтелл, попробуем.

Только теперь дерево осознало, как много времени прошло с тех пор, когда в последний раз близость янды-самки заставила его производить споры. Погруженное в свой полусон, оно не задумывалось, отчего не стало слышно споровых братьев и куда исчезли животные-носители. Но стоило ему задаться этим вопросом — и все тысячелетние воспоминания мгновенно прошли перед ним.

Стало понятно, что ни одна янда не взойдет уже на гранитный мыс. Янд не осталось. Могучий инстинкт, запустивший механизм последнего размножения, работал вхолостую. С трудом выращенные на черешках глаза напрасно оглядывали пустые дали карликовых лесов; активные конечности, которые должны были подтащить одурманенных животных к стволу, висели без дела; драйн-железы полны, но им не суждено опустеть… Оставалось только ждать смерти.

Откуда-то возникла вибрация, затихла и началась снова. Усилилась. Дереву это было безразлично, но слабое любопытство подтолкнуло его вырастить чувствительное волокно, подключиться к заблокированному нервному стволу.

Обожженный мозг тотчас отпрянул, резко оборвав контакт. Впечатление невероятной температуры, немыслимая термическая активность… Мозг напрасно пытался сопоставить опыт и ощущения. Обман поврежденных органов чувств? Боль разорванных нервов?

Нет. Ощущение было острым, но не противоречивым. Восстанавливая его в памяти, анализируя каждый импульс, древомозг убедился: глубоко в его теле горит огонь.

Дерево поспешно окружило поврежденный участок слоем негорючих молекул. Жар дошел до барьера, помедлил — и прорвал его.

Надо нарастить защитный слой.

Отдавая последние силы, дерево перестраивало свои клетки. Внутренний щит упрочился, встал на пути огня, выгнулся, окружая пораженное место… и дрогнул. Слишком много он требовал энергии. Истощенные клетки отказали: древомозг погрузился во тьму.

Сознание возвращалось медленно, с трудом. Огонь, должно быть, уже охватил ствол. Скоро он одолеет оставшийся без подпитки барьер, доберется до самого сердцемозга… Средств защиты больше не осталось. Жаль — не удалось передать споры… но конец неизбежен. Дерево бесстрастно ждало огня.

Пэнтелл отложил бластер, сел на траву и стер со щеки жирную сажу.

— Отчего они вымерли? — вдруг спросил Молпри.

— От рвачей, — коротко ответил Пэнтелл.

— Это еще кто?

— Были такие… Убивали деревья ради драйна. Кричали, что янды опасны, а сами только о драйне и думали.

— Ты можешь хоть раз ответить по-людски?

— Молпри, я тебе никогда не говорил, что ты мне действуешь на нервы?

Молпри сплюнул, отвернулся, но снова спросил:

— Что это за драйн?

— У яндов очень своеобразная система размножения. При необходимости споры мужского дерева могут передаваться практически любому теплокровному и оставаться в его организме неограниченное время. Когда животное-носитель спаривается, споры переходят к потомству. На нем это с виду никак не сказывается — вернее, споры даже укрепляют организм, исправляют наследственные дефекты, помогают бороться с болезнями, травмами. И срок жизни удлиняется. Но потом — вместо того чтобы умереть от старости — носитель проходит метаморфоз: укореняется и превращается в самый настоящий янд.

— Больно много говоришь… Что такое драйн?

— Дерево испускает особый газ, чтобы привлечь животных. В большой концентрации он действует как сильный наркотик — это и есть драйн. Из-за него и перевели деревья. Янды, мол, могут заставить людей рожать уродов — ерунда все это… Драйн продавался за бешеные деньги — вот и вся хитрость.

— Как его добывают?

Пэнтелл поднял голову:

— А тебе зачем?

Но Молпри смотрел не на него, а на книгу, лежащую в траве.

— Там написано, ага?

— Тебя это не касается. Голт велел тебе помочь вырезать образцы, и все.

— А Голт не знал про драйн!

— Чтобы собрать драйн, надо убить дерево. Ты же не можешь…

Молпри нагнулся и поднял книгу. Пэнтелл кинулся к нему, замахнулся и промазал. Молпри одним ударом сшиб его с ног.

— Ты ко мне не суйся, недотепа, — процедил он, вытирая руку о штаны.

Пэнтелл лежал неподвижно. Молпри полистал учебник, нашел нужную главу. Минут через десять он бросил книгу, подобрал бластер и взялся за дело.

Молпри вытер лоб и выругался. Прямо перед носом проскочила членистая тварь, под ногами что-то подозрительно прошуршало… Хорошо еще, что в этом поганом лесу не водится ничего крупнее мыши. Паршивое местечко — не приведи бог тут заблудиться!

Густой подлесок вдруг расступился, открывая солнцу бархатистую поверхность полупогребенного ствола. Молпри застыл, тяжело дыша. Нащупывая в кармане измазанный сажей платок, он не отрывал глаз от черной уходящей ввысь стены.

Упавшее дерево выпустило из себя кольцо мертвенно-белых выростов. Подальше наросло что-то вроде черных жестких водорослей, оттуда свисали скользкие веревки…

Молпри издал невнятный звук и попятился. Какая-нибудь местная зараза, лишайники пакостные! Хотя…

Он остановился. А может, это оно и есть? Ну да — такие штуки были на картинках. Отсюда драйн и цедят! Только кто ж знал, что они так смахивают на поганые ползучие щупальца…

— Стой!

Молпри дернулся. Пэнтелл никак не мог выпрямиться, на распухшей челюсти ссадина.

— Не будь же ты… уф… дураком! Дай отдышаться… Я тебе объясню!..

— Чтоб ты сдох, обглодок! Не вякай!

Повернувшись к Пэнтеллу спиной, Молпри поднял бластер.

Пэнтелл ухватился за сломанный сук, поднял его и обрушил на голову Молпри. Гнилое дерево с треском переломилось. Молпри пошатнулся, переступил и всем корпусом повернулся к Пэнтеллу: лицо у него побагровело, по щеке стекала струйка крови.

— Ну-ну, недотепа… — прошипел он. Пэнтелл изо всех сил ударил правой — очень неуклюже, но Молпри как раз сделал встречное движение, и оттопыренный локоть Пэнтелла угодил ему в челюсть. Глаза Молпри остекленели, он обмяк, упал на четвереньки.

Пэнтелл расхохотался.

Хрипло дыша, Молпри потряс головой и стал подниматься. Пэнтелл нацелился и еще раздвинул его в челюсть. Похоже, этот удар и вправил Молпри мозги. Он нанес Пэнтеллу удар наотмашь, Пэнтелл растянулся во всю длину. Молпри рывком поднял Пэнтелла на ноги, добавил два мощных хука, слева и справа. Пэнтелл раскинулся на земле и затих. Молпри стоял над ним, потирая челюсть.

Затем пошевелил Пэнтелла носком ботинка. Окочурился что ли, недотепа? На Молпри хвост задирать! Голт, конечно, разозлится, но недотепа-то начал первый. Подкрался и напал сзади! Вот и след от удара. Ну да ладно, рассказать Голту про драйн — он сразу повеселеет. Пожалуй, надо его сюда привести — вдвоем набрать драйна и сматываться с этой пакостной планеты. А недотепа пусть себе валяется.

И Молпри устремился к кораблю, бросив Пэнтелла истекать кровью под рухнувшим деревом.

Янд развернул наружные глаза в сторону неподвижного существа, которое, судя по всему, впало в спячку. Оно выделяло красную жидкость из отверстий на верхнем конце и, видимо, из надрывов эпидермиса. Странное существо, очень отдаленно похожее на обычных носителей. Его взаимодействие с другим экземпляром было совершенно своеобразно. Возможно, это самец и самка, и между ними произошло спаривание? Тогда это оцепенение может быть нормальным процессом, предшествующим укоренению. А если так, оно может все-таки оказаться пригодным в качестве носителя…

По поверхности непонятного организма прошло движение, одна из конечностей шевельнулась. Спячка, очевидно, заканчивается. Скоро существо очнется и убежит… не обследовать ли его хоть наскоро?

Дерево выпустило несколько тончайших волокон, дотянулось ими до лежащей фигуры. Они пронизали неожиданно тонкий поверхностный слой, нащупывая нервную ткань. Уловили поток смутных, спутанных импульсов. Древомозг наращивал и дифференцировал свои сенсорные органы, разделял их на волоконца толщиной в несколько атомов, прощупывая всю внутреннюю структуру чуждого организма, пробираясь по периферическим нервам к спинному мозгу, от него — к головному…

Его поразила невиданная сложность, неимоверное богатство нервных связей. Такой орган способен к выполнению интеллектуальных функций, немыслимых для носителя! Изумленный древомозг старался настроиться с ним в унисон, пробираясь сквозь дикий калейдоскоп впечатлений, воспоминаний, причудливых символов…

Впервые в жизни янд встретился с гиперинтеллектуальным процессом эмоции. Он погружался в фантасмагорию грез и тайных желаний. Смех, свет, шум аплодисментов… Флаги на ветру, аккорды дальней музыки, ночные цветы… Символы высшей красоты, величайшей славы, тайные мечты Пэнтелла о счастье…

И вдруг — присутствие чуждого разума!

Мгновение оба бездействовали, оценивая друг друга.

— Ты умираешь, — констатировал чужой разум.

— ДА. А ТЫ ЗАКЛЮЧЕН В НЕАДЕКВАТНОМ НОСИТЕЛЕ. ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ВЫБРАЛ БОЛЕЕ НАДЕЖНОГО?

— Я… зародился вместе с ним… Я… мы… одно.

— ПОЧЕМУ ТЫ НЕ УКРЕПИШЬ ЕГО?

— Как?

Янд помедлил.

— ТЫ ЗАНИМАЕШЬ НЕБОЛЬШУЮ ЧАСТЬ МОЗГА. ТЫ НЕ ИСПОЛЬЗУЕШЬ СВОИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ?

— Я фрагмент… Я — подсознание общего разума.

— ЧТО ТАКОЕ ОБЩИЙ РАЗУМ?

— Это личность. Это сверхсознание, управляющее…

— ТВОИ МОЗГ ОЧЕНЬ СЛОЖЕН, НО МАССА КЛЕТОК НЕ ЗАДЕЙСТВОВАНА. ПОЧЕМУ НЕРВНЫЕ СВЯЗИ ПРЕРЫВАЮТСЯ?

— Не знаю.

Древомозг отключился, стал искать новые связи. Мощный импульс почти оглушил его, на мгновение лишив ориентации.

— ТЫ НЕ ИЗ МОИХ РАЗУМОВ.

— ТЫ ОБЩИЙ РАЗУМ? — догадался янд.

— ДА. КТО ТЫ?

Мозг янда передал свой мысленный образ.

— СТРАННО. ОЧЕНЬ СТРАННО. ВИЖУ, ТЫ УМЕЕШЬ МНОГОЕ. НАУЧИ МЕНЯ.

Мощность чужой мысли была такова, что сознание янда едва удержалось в целости.

— ТИШЕ! ТЫ РАЗРУШАЕШЬ МЕНЯ.

— ПОСТАРАЮСЬ БЫТЬ ОСТОРОЖНЕЕ. НАУЧИ, КАК ТЫ ПЕРЕСТРАИВАЕШЬ МОЛЕКУЛЫ.

Голос чужого разума затоплял мозг янда. Какой инструмент! Фантастическая аномалия: подобный мозг, затерянный в жалком носителе и неспособный даже реализовать свои возможности! Ведь совсем не трудно перестроить и укрепить носителя, убрать эти дефекты…

— НАУЧИ МЕНЯ, ЯНД!

— ЧУЖОЙ, Я СКОРО УМРУ. НО Я НАУЧУ ТЕБЯ. ТОЛЬКО С ОДНИМ УСЛОВИЕМ…

Два чужеродных разума соприкоснулись и достигли согласия. Мозг янда сейчас же приступил к субмолекулярной перестройке клеток чужого организма.

Первым делом — регенерировать ткани, зарастить повреждения на голове и руке. Произвести массовый выброс антител, прогнать их по всей системе.

— ПОДДЕРЖИВАЙ ПРОЦЕСС, — распорядился древомозг.

Теперь мышечная масса. В таком виде она ни на что не годна — сама структура клеток неудовлетворительна. Янд переделывал живое вещество, извлекая недостающие элементы из своего высыхающего тела. Теперь привести в соответствие скелет.

Дерево наскоро оценивало саму конструкцию движущего организма: все это малонадежно, лучше поменять основной принцип — скажем, щупальца?..

Нет времени. Проще опереться на готовые элементы усилить их металлорастительными волокнами. Теперь воздушные мешки. И сердце, разумеется. В прежнем виде они бы тут минуты не продержались…

— ОСОЗНАВАЙ, ЧУЖОЙ. ВОТ ТАК И ВОТ ТАК…

— ПОНИМАЮ. ОТЛИЧНЫЙ ПРИЕМ…

Янд переформировывал тело Пэнтелла: исправлял, укреплял, где-то убирал бесполезный орган, где-то добавлял воздушный мешок или новую железу… Теменной глаз, бездействующий глубоко в мозгу, был перестроен для восприятия радиоволн, связан с нужными нервными центрами; кости позвоночника были искусственно упрочены, брыжейка перестроена для оптимального функционирования.

Считывая информацию с генов, древомозг разом корректировал и записывал ее заново.

Когда процесс закончился и разум пришельца усвоил все, что наблюдал, янд сделал паузу.

— ТЕПЕРЬ ВСЕ.

— Я ГОТОВ ПЕРЕДАТЬ УПРАВЛЕНИЕ СОЗНАНИЮ.

— ПОМНИ ОБЕЩАНИЕ.

— ПОМНЮ.

Мозг янда стал отключаться от чужого организма. Веление инстинкта исполнено, теперь можно позволить себе отдохнуть — до конца.

— ПОДОЖДИ, ЯНД! ЕСТЬ ИДЕЯ…

— Две недели с тобой летим и еще четырнадцать лететь будем, — вздохнул Голт. — Может, расскажешь все-таки, что там у вас вышло?

— Как Молпри? — спросил Пэнтелл.

— Нормально. Кости срастаются, да ты ему не так много и сломал.

— В той книге неправильно написано про споры янда. Сами по себе они не могут перестроить носителя…

— Что перестроить?

— Животное-носителя. У него действительно улучается здоровье и удлиняется срок жизни, но это делает само дерево в процессе размножения — обеспечивает спорам хорошие условия.

— Так что — оно тебя?..

— Мы с ним заключили договор. Янд мне дал вот это. — Пэнтелл надавил пальцем на переборку, в металле осталась вмятина. — Ну и еще некоторые вещи. А я стал носителем для его спор.

Голт подобрался.

— И тебе ничего? Таскать в себе паразитов…

— Это договор на равных. Споры микроскопические и ничем себя не проявляют, пока не сложатся нужные условия.

— Но ты сам говорил, что этот древесный разум был у тебя в мозгу!

— Был. Снял все комплексы, скорректировал недостатки, показал мне, как пользоваться своими ресурсами…

— А меня научишь?

— Это невозможно. Извини.

Голт помолчал.

— А что это за «нужные условия»? — спросил он, поразмыслив. — В один прекрасный день проснешься и обнаружишь, что оброс побегами?

— Ну, — потупился Пэнтелл, — это как раз моя сторона договора. Носитель распространяет споры в процессе собственного размножения. Всему потомству гарантируется крепкое здоровье и долгая жизнь. Неплохо, по-моему: прожить в свое удовольствие, потом выбрать себе местечко по вкусу, укорениться и расти, расти, смотреть, как сменяются эпохи…

— А что, — сказал Голт, — с годами и правда устаешь. Знаю я одно такое место с видом на Атлантику…

— …Так что я обещал быть очень энергичным в этом плане, — закончил Пэнтелл. — Это, конечно, отнимает массу времени, но я свое обязательство буду выполнять неукоснительно.

— Слышишь, янд? — добавил он про себя.

— СЛЫШУ, — отозвался янд из дальнего участка мозга, в который Пэнтелл подселил его сознание. — НАШЕ БЛИЖАЙШЕЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ОБЕЩАЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНЫМ!