Было мне лет пятнадцать. И жил в нашей деревне – сейчас её уж нет, даже домов не осталось – старик, про которого говорили, что он знахарь и даже колдун. И вот мы, пацаны деревенские, пристали к нему, чтобы он сводил нас на Кереметь за папоротниковым цветом. Ведь если кто папоротников цвет сорвёт, всю жизнь с удачей будет. Ну, старик не соглашался, не соглашался, а потом и согласился. В ночь на Ивана Купалу отправились. Ночь была темнущая! Старик впереди, мы за ним, человек пять нас было. Дорогой старик рассказывал, мол, найдёшь папоротников цвет, сорвёшь – и у тебя проявится способность видеть клады, зарытые в земле, понимать язык животных, открывать все замки. Просто приложишь к замку цветок – и он откроется. А ещё обретёшь дар предвидения, сможешь принимать любой облик и даже становиться невидимым.
Мы и верили и не верили, и страшно было – ужас!
Вроде и рядом Кереметь, а шли к ней долго, кругами он нас водил, что ли?
Наконец выбрели на большую круглую поляну. Вся она, где по колена, где по пояс, заросла густыми папоротниками. Старик остановился и велел нам разойтись по поляне, выбрать место и очертить вокруг себя ножом круг. Сказал, увидите цветок – не мешкайте, рвите, прячьте его за пазуху и бегите, не оглядываясь назад, по той же тропинке, по какой мы сюда пришли. А услышите, что кто-то окликает, зовет знакомым голосом, шумит – не отзывайтесь, не поворачивайтесь ни в коем случае – жизни лишитесь.
Тут мы совсем струхнули, но делать нечего, вытянув вперёд руки и осторожно ступая в кромешной тьме, разбрелись по поляне.
Я выбрал себе папортниковый участок погуще, достал ножик и очертил большой круг. И вот стоим, тишина кругом, ни мышь не пискнет, ни сова не прокричит, даже глаза стали слипаться, и если бы не ночной холод, я бы так и задремал стоя. Но холод бодрил, заставлял время от времени вздрагивать. Когда все уже, похоже, перестали ждать, послышался гул, словно где-то глубоко под землёй зазвонили тяжкие колокола. От дрёмы не осталось и следа. Пахнуло чем-то незнакомым, пронёсся вихрь, кожу покалывало, а волосы на голове зашевелились. И тут поляна осветилась множеством алых и малиновых огоньков, вспыхивавших то тут, то там! Я увидел, как из самого центра ближнего папоротникового куста показалась цветочная стрелка с бутоном, похожим на горячий уголь. На глазах у меня стрелка вытягивалась всё выше, а бутон разгорался всё ярче. И вдруг на одно мгновение показался огненный цветок совершенно невиданной красоты. Я застыл, а когда пришёл в себя и бросился рвать его, он вспыхнул и исчез. Но не успел я огорчиться, как то же самое стало происходить с соседним папоротником.
На этот раз, едва бутон раскрылся, я рванулся, вперёд, сорвал чудесный цветок и быстро сунул его за пазуху. Тут меня так ударило – словно электрическим зарядом, – что я потерял сознание. А когда кое-как пришёл в себя, увидел, что стою, прижимая руку к груди, вокруг рассвело, на папоротниковой поляне никого нет, а грудь жжёт, как от крапивы. Отнял я руку, рубашку расстегнул, а на груди то ли синяк, то ли ожог, а в ладони – не то земля, не то пепел. Пришёл в деревню, спрашиваю других ребят, что это было, а они молчат или плечами пожимают, ничего, мол, и не было. А глаза у всех испуганные.