На следующее утро, в условленный час сэр Малькольм Айвори забрал в лавке на Брюэр-стрит поддельный лист из «Кодексов», аккуратно уложил его между другими гравюрами в кожаную папку, которую захватил с собой, и снова отправился в Скотланд-Ярд. Там он попросил старшего инспектора оставить его с Джеймсом Линкольном наедине, что тот охотно и сделал. Форбс употребил все возможные законные методы, чтобы выбить из левши имена его одноклубников. Но в конце концов уперся в глухую стену.

Линкольн, проведший в камере бессонную ночь, выглядел совершенно изможденным. Глаза у него налились кровью. Тщетно пытаясь задремать, он, одетый, провалялся всю ночь напролет на лежаке, предназначенном для задержанных и подследственных. Костюм его весь помялся. А сам он больше походил на бродягу, которого взяли под каким-нибудь мостом.

— Господин Линкольн, — подсаживаясь к нему, начал сэр Малькольм, — лично я очень сожалею о том, что с вами произошло. Понимаю, обстоятельства таковы, что вы, несмотря на свое желание нам помочь, не можете этого сделать. Или я ошибаюсь?

Линкольн долго растирал себе затылок, не говоря ни слова. Между тем благородный сыщик продолжал:

— Поймите, господин Линкольн, мы вовсе не намерены следить за деятельностью вашего общества, мы просто-напросто хотим найти того, кто так подло и жестоко расправился с Катериной Ховард. Ее бросили в воду, когда она была еще жива! Только представьте себе, какие муки ей пришлось пережить перед смертью!

Линкольн резко покачал головой.

— Понимаю, понимаю, но я-то тут при чем?

— Хотелось бы надеяться, что так оно и есть, — продолжал Айвори, — то есть связь между пропажей коллекции госпожи Ховард и ее трагической кончиной — всего лишь ужасное совпадение…

— Совпадение… — повторил Линкольн, будто не улавливая смысл этого слова.

— Поэтому, — продолжал сэр Малькольм, — нам бы хотелось, чтобы вы объяснили, почему Катерине Ховард пришлось с такой поспешностью вывезти коллекцию из своего домашнего музея… Вы же присутствовали при вывозе. Верно ведь?

— Действительно.

— Может, она неправильно повела себя по отношению к вашему обществу? И ее пришлось наказать? — допытывался сэр Айвори.

— Ничего не могу сказать…

— Жаль… А ведь я тоже, знаете ли, коллекционер. Орхидеи собираю. Когда покончим с этим делом, непременно приходите взглянуть на мою оранжерею.

— Любезно с вашей стороны…

— А мой отец был антикваром. Собирал произведения искусства. И большая их часть перешла ко мне по наследству.

Тут Линкольн слегка оживился.

— Произведения искусства? И какого рода?

— Да всякие! И кое-что, думаю, вас бы заинтересовало. К примеру, он очень любил редкие книги, рукописи писателей…

— Рукописи? — еще больше оживился Линкольн. — У меня тоже есть несколько рукописей, написанных левшами. Знаете, Льюис Кэрролл был неисправимый левша? И от этого даже стал заикой. Зато именно он придумал чудесное зеркало в сказке про Алису.

— В таком случае, надеюсь, я вас кое-чем порадую… — сказал сэр Малькольм.

Он наклонился к кожаной папке, которую захватил с собой, открыл ее и достал разнообразные гравюры.

— Я тут принес кое-какие бумаги, — пояснил он. — Они совершенно некстати намокли. И я отдавал их просушить специалисту. Боялся, как бы не попортились.

И он принялся раскладывать их в ряд на лежаке.

— Вам это досталось от отца? — поинтересовался Линкольн.

— Видите ли, — пояснил сэр Малькольм, — я в таких вещах мало что понимаю, но было бы и правда жаль, если б семейные реликвии пришли в негодность.

— Я думаю, — согласился Линкольн.

Он потянулся дрожащей рукой к листу из «Кодексов». Потом вдруг резко отдернул ее и сделал вид, будто заинтересовался другими листами.

— Даже не представляю, сколько могут стоить эти вещицы, — небрежно бросил благородный сыщик.

Линкольн не сводил глаз с мнимой рукописи Леонардо. Помнил ли он, что все еще сидит в одиночной камере Скотланд-Ярда? Он заерзал на лежаке, потом встал, сделал несколько шагов и снова сел. Нервы у него были на пределе.

— По-моему, эти бумаги особого интереса не представляют, — продолжал сэр Малькольм. — Выставлю-ка я их на каком-нибудь благотворительном аукционе. — И он начал было укладывать листы обратно в папку.

Однако Линкольн его остановил:

— Сэр, не знаю, как объяснить, но так уж выходит, один из этих документов определенно представляется мне любопытным.

— О! Какой же? Вот эта гравюра?

— Нет, сэр. Скорее, вот это.

— Эти каракули?

— Да уж, это самые настоящие каракули, только выведенные, судя по всему, левшой. Так что…

Тут сэр Малькольм решил пойти ва-банк. Чего только не сделаешь во благо Ее величества королевы?

— Неужели эта вещица и правда показалась вам любопытной? Просто поразительно!

— Если бы… — пролепетал Линкольн. — Как вам сказать? Ну что ж, конечно, это всего лишь вещица, но, видите ли, нас, коллекционеров, порой интересуют даже такие мелочи…

— Вы хотите сказать, что охотно приобрели бы эту рукопись для своей коллекции? — спросил сэр Малькольм. — Ах, уважаемый, так бы сразу и говорили! Для меня этот листок не имеет никакой рыночной цены. Он дорог мне исключительно как память об отце, понимаете?..

— Но, может, мы смогли бы договориться? — робко предложил Линкольн.

— О, — проговорил сэр Малькольм, — вижу, он вам действительно приглянулся! Так и быть, я его вам уступлю! Но при одном условии, и пусть это останется между нами.

— При каком условии, сэр?

— Взамен вы скажете, как зовут председателя вашего общества.

— Ни за что! — вырвался у левши крик.

— Тогда сделка отменяется.

Сэр Малькольм снова собрал гравюры в стопку и начал укладывать их в папку.

— Сэр, вы ставите меня перед мучительным выбором, — посетовал Линкольн. — Я хочу… Мне бы хотелось… Ладно, я назову вам место, где мы обычно собираемся. Вам этого довольно? Только ни в коем случае не говорите, что это я… Ни за что на свете, обещаете? А взамен…

Сэр Малькольм достал из стопки гравюр лист из «Кодексов», передал его коллекционеру, и тот потянулся к нему жадной рукой.

— Особняк Веллингтон в Гринвиче, — проговорил Линкольн сдавленным от волнения голосом.