Хью лез наверх очень осторожно, как будто ему предстояло войти в логово спящей львицы. Которая, как сразу выяснилось, не спала. То ли транквилизатор еще не успел подействовать, то ли Огастин воткнул шприц не туда и ввел лекарство трупу. Прижимая к себе подругу, свесившую голову на длинной, как у лебедя, шее, Кьюба следила за ним жестоким взглядом красных глаз.

— Воды? — Он показал ей бутылку «клорокс». — Вам необходимо пить.

Он знал, что она может говорить. Но сейчас она молча смотрела на него.

— Меня зовут Хью.

Никакой реакции.

— Кьюба, — произнес он ее имя.

Ее лицо исказилось от гнева, страха и самого банального голода.

Он поднялся еще немного повыше. Привязанная к стене, придавленная лежавшим на коленях трупом, измученная страданиями, перенесенными за эту неделю, она не могла представлять опасности. И все же он боялся ее. Он опасался, что она до сих пор считает начавшую разлагаться куклу, которую обнимала, живым человеком, а его самого — просто галлюцинацией, явившейся к ней из бездны. Пусть она потеряла рассудок — у нее оставались сила и воля.

Уже свежим взглядом, учитывая те испытания, которые она перенесла, Хью вновь осмотрел так удививший его якорь. Судя по всему, она сделала его уже после падения, а не до. Или одновременно. Но сооружая все это, Кьюба еще была нормальной. Прежде чем на лагерь обрушилось то, что погубило ее подруг, она воткнула в стену и прицепила к ней все железки, которые у нее имелись, чтобы спастись от наступающей угрозы.

Было чудом, что за дни, которые она прожила, находясь в бреду, она не вывернулась из веревок и не нырнула навстречу будущему воплощению. Ей удалось устоять. Рассудок еще не полностью покинул ее, в противном случае они не застали бы ее здесь.

Он заговорил, стараясь болтать легко и непринужденно, как успокаивал бы бездомную собаку.

— Вы теперь в безопасности, Кьюба. Все позади. Я позабочусь о вас. — Огастина он решил вывести за скобки уравнения. — Как насчет того, чтобы хлебнуть воды?

Когда случилась беда, здесь было по-летнему тепло. Он хорошо помнил тот день. Он нес эту самую бутылку с водой по лесу у подножия, и в тени было довольно прохладно. Но здесь, в Глазу, солнце жарило намного сильнее. Девушки были одеты как на пляже. Анди лежала в маленьком ажурном топике, раскрашенном абстрактными пятнами. На Кьюбе был спортивный обтягивающий топ и такие же плотно облегающие, когда-то белые спортивные трико до колен. Голые плечи, руки и ребра были испещрены старыми ожогами от веревки и пожелтевшими старыми синяками.

Хью залез еще немного выше. Она не могла дотянуться до воды, да он и не собирался давать бутылку ей в руки. Она была не в своем уме, и с нее сталось бы выбросить ее. Да и вообще, ее необходимо было приручить.

Широкими, медленными движениями, так, чтобы ей все было хорошо видно, он отвинтил крышку. Налил в замотанную грязным пластырем ладонь — совсем немного, ровно столько, чтобы она уловила запах. Ее взгляд метнулся к воде.

Он поставил колено на платформу.

Вода пролилась сквозь его пальцы. Женщина нахмурилась. Прекрасно, подумал Хью. Она заметила воду. Заметила ее потерю. Теперь все в его руках.

Он встал на оба колена. Платформа закачалась.

— Я проделал долгий путь, чтобы помочь вам, — сказал он, подняв бутылку.

Женщина, не отрывая от нее взгляда, слегка запрокинула голову.

— Откройте рот, — сказал он и влил в рот немного, несколько чайных ложек воды.

Язык беспокойно зашевелился. Она застонала.

Он знал по собственному опыту сладкую чистоту вкуса первого глотка. Ему пришлось страдать от жажды совсем не так долго, как Кьюбе, — всего лишь ночь и два дня. Хотя в определенном смысле у выживания была своя собственная непреодолимая граница. Ты переживаешь тех, кто умер, вот и все. Он налил ей в рот еще немного воды.

— Не торопитесь, — сказал он. — У меня есть все, что вы можете захотеть. Я ваш друг, Кьюба.

Сквозь матерчатый пол он услышал потрескивание статического электричества. Огастин связывался со спасателями. Кьюба, кажется, не обратила на эти звуки никакого внимания.

— Хью, — прошептала она.

Как бы в награду, он набрал в ладонь воды и налил ей на лоб.

— Кьюба, — сказал он, как будто происходило крещение.

Ее глаза закатились в совершенном экстазе. Он вспомнил барханы. Белое солнце тогда сожгло его чуть ли не дочерна. Прохладная вода испарялась, едва успев прикоснуться к коже.

Он по капельке лил воду между пальцев ей на лицо, а когда чашечка ладони опустела, прикоснулся к коже пальцами. Она не испугалась и не отдернула голову. Совсем наоборот. Она прижалась щекой к его ладони.

— Хью.

Стоять рядом с ней на коленях было очень неудобно, там почти не было места. Вонь была ужасающей. Но ему удалось установить с ней контакт. Она открыла рот, и он скупо отмерил ей еще несколько глотков. И все это время он говорил.

У них могла быть только одна общая тема. Ею он и воспользовался.

— Стена Троянок, — сказал он. — Кьюба, вы лезли, как святые. Как последние святые на этом свете. Женщины. Без всякого страха божьего. Вы понимаете, что я хочу сказать? То, что вы сделали, останется на века. Я пришел издалека. Я был скальной крысой еще до вашего рождения, и можете мне поверить: никогда еще не видел ничего подобного. Вы создавали настоящий шедевр. Я говорю совершенно честно. Капитан оставил напоследок свои главные шедевры. — Он продолжал болтать в таком же духе, беззастенчиво заимствуя выражения Льюиса и его похожие на рэп дорожные монологи. — Это ведь вы нашли путь в Глаз Циклопа?

Она кивнула.

— Невероятно.

Она улыбнулась. На растрескавшихся губах алыми жемчужинами блестели капельки крови. Когда она облизала губы увлажнившимся наконец-то языком, кровь превратилась в красную помаду. Хью промыл ей глаза, потратив на каждый по капле воды. Он шептал ей преувеличенные и не очень комплименты, а она тем временем пила редкими маленькими глотками.

— Я шел по оставленным вами пятнам магнезии. Кьюба, это было все равно что руководствоваться провидением. Я чуть не угробился. Я совсем растерялся, и моя единственная надежда состояла в том, чтобы постараться думать вашими мыслями. Без вас я, скорее всего, так и не нашел бы дороги, вы привели меня прямо к себе.

— Да, — ответила она шепотом. — Я привела вас к себе.

Вода смыла ее первоначальную свирепость.

— Вы можете есть? Вам необходимо съесть хоть немного.

Сам он, пожалуй, не смог бы проглотить ни кусочка при этом зловонии, рядом с ужасной безглазой головой. Но она, затрясшись, как наркоман в ломке, жадно откусила кусочек белкового брикета, приправленного шоколадом.

Он вытер сажу с ее бровей, лба и висков. Ей было лет двадцать с небольшим. После разговоров Огастина насчет ведьмы он ожидал увидеть иссушенную солнцем колдунью, покрытую преждевременными морщинами, жилистую, отощавшую от бега наперегонки с волками. Нечто вроде Джошуа в женском обличии. Но под грязью не оказалось ни морщин, ни признаков неистовства берсеркера.[31]Берсеркеры — древнескандинавские витязи, отличавшиеся невероятной яростью в бою.
Когда он промыл ее налитые кровью глаза, они оказались ярко-зелеными. Ее тело было зрелым и привлекательным.

Она всмотрелась в его лицо.

— Ваши глаза…

Его глаза, обведенные синяками, бакенбарды, в которых застряли корки запекшейся крови, перемазанная копотью кожа… Хью смущенным движением потер покрытый недельной щетиной подбородок.

— Я не всегда такой урод.

— Я запомню вас, — сказала она.

Они еще долго перешептывались. Она прижималась щекой к его ладони. В другой обстановке их можно было бы принять за любовников, изнемогших от близости.

Хью видел, что с толком использует время. Объятие, в котором она сжимала труп, понемногу расслаблялось.

Огонь в глазах угасал. Транквилизатор начал действовать.

Он осторожно прислонил ее голову к стене. Невзирая на усталость, она все так же, не отрываясь, смотрела ему в глаза. Он погладил ее закопченные волосы.

— Хью Гласс, — сказала она.

Он мгновенно прокрутил в памяти все свои слова. Совершенно точно: он не называл своей фамилии.

— Откуда вы знаете?

Она улыбнулась. Мона Лиза с ожогами от веревки и свалявшейся в колтуны шевелюрой.

Снизу донесся голос Огастина. Он спорил с кем-то по радио… снова спорил.

— Это все ерунда, — говорил он. — Разберитесь. Поговорите с ними. Вытащите нас немедленно.

Хью попытался прислушаться, но Кьюба требовала, чтобы он уделял все внимание ей. Притянув его к себе, она сказал чуть слышным шепотом:

— Не бросайте меня.

Бедняжка.

— Вы очень скоро отправитесь домой, — сказал он. — Вас ждут. На вершине дежурит команда. Они спустят носилки. Отсюда вы поедете с удобствами. Лежите себе и любуйтесь видами. Мы уже почти дома.

В ее глазах снова вспыхнул прежний свет: тигр, о тигр, светло горящий.[32]Строка из стихотворения У. Блейка «Тигр» (перевод С. Я. Маршака).
Она медленно, осознанно покачала головой.

— Это не так-то легко, Хью.

Он подумал, что она возражала из упрямства. Еще пятьсот футов, и она со своими сестрами закончила бы восхождение. Теперь же оказалось, что все их усилия были тщетны, их перечеркнуло падение. Даже гордое название стена Троянок будет захоронено и забыто. Поскольку традиция дозволяет именовать маршруты только тем группам, которые проходят их до конца, и не могло быть сомнений, что новые группы уже готовят снаряжение, собираясь именно сюда.

К тому времени их восхождение, а также совпавший с ним пожар превратятся в легенду. По альпинистскому сообществу распространится известие о несчастном случае. Стена Троянок (хотя, может быть, ее назовут как-то иначе) получит известность людоедского маршрута, и честолюбивые скалолазы толпой ринутся на ее покорение. Нельзя же забывать, что, после того как Кракауэр издал «В разреженном воздухе»,[33]В книге Д. Кракауэра описывается состоявшееся в 1996 г. восхождение на Эверест, в котором участвовало много любителей, не обладавших достаточной подготовкой. Несколько человек из них погибли. Автор, опытный альпинист, сам участвовал в этих событиях.
цена услуг проводников при восхождениях на Эверест сильно подскочила.

— Мы не можем просто так уйти отсюда, — прошептала женщина.

— Мне очень жаль, — ответил Хью, — но и оставаться здесь мы тоже не можем.

Гирлянда молитвенных флагов заколебалась. Хью посмотрел вниз. В дыму появились рваные просветы. На лицо повеял легкий ветерок.

— Еще не все закончилось. — Она произнесла это как прорицание.

— Да, — согласился он. — Вы всегда сможете вернуться. За каждым сезоном приходит следующий. — Именно так сказали ему рейнджеры. Но это была ложь, и он это знал.

Хью представил себе, как покорители больших стен, суровые мужчины вроде Огастина, его самого и Льюиса (какими они были много лет назад), перезваниваются друг с другом и шлют послания по электронной почте, составляя планы безотлагательной атаки на стену, не дожидаясь даже эвакуации погибших и раненых. На альпинистах можно было изучать теорию Дарвина. Во всяком случае, Хью всегда был в этом уверен. Побеждали самые сильные и способные. Целью было покорение непокоренного. В королевстве камня правила меритократия,[34]Меритократия — система, при которой положение человека в обществе определяется его способностями.
доказавшая свои права потом и кровью. И все же он искренне сожалел о потере Кьюбы. Она и ее подруги одолели этот маршрут. Они заслуживали большего, нежели краткое упоминание в чьем-нибудь описании более успешного восхождения.

— Мы звали вас, — сказала она. — И вы пришли.

Ее глаза начали понемногу затуманиваться, но она все еще сохраняла власть над той силой, которую Огастин так яростно ненавидел. Этот волшебный театр составлял врожденную часть ее существа. И это понравилось Хью.

— Да, я здесь, — улыбнулся он.

И вдруг вспомнил шепот, послышавшийся ему среди деревьев возле тела разбившейся девушки. А на следующее утро была песня в камне, слишком тихая для того, чтобы ее по-настоящему расслышать, но звавшая его в высоту. И выше на стене он не раз слышал среди ночи свое имя. Можно было подумать, что его действительно кто-то звал.

Ее взгляд вновь смягчился. Но она продолжала бороться с действием наркотика.

— Я не стала бы звать вас сюда просто так, — сказала она.

Он погладил ее по голове.

— Вы сами сказали это, Кьюба. Я не мог не прийти.

Она улыбнулась окровавленными губами и что-то пробормотала. Он склонился поближе, уверенный, что неправильно расслышал. Конечно же, она должна была сказать что-то ласковое.

— Что вы сказали?

Она повторила, снова почти любовным тоном.

— Ты круто обломался, Хью Гласс.

Он отдернул голову. Они вернулись к самому началу. Он — спасатель, она — полусумасшедшая женщина, живущая в мире призраков.

— Вам ни к чему бороться со мной, Кьюба. Вы спасены. Поверьте мне.

— Знаете, она говорит со мной, — произнесла она вместо ответа.

Хью посмотрел на то единственное, чем обладала Кьюба, на ее компаньонку — безжизненное тело. Затянувшееся объятие с Анди стало для нее губительным. Она, пожалуй, в самом буквальном смысле находилась в смертной тени. Эта девочка-дикарка еще много лет будет нуждаться в помощи психиатров.

— Не волнуйтесь, Кьюба. Она тоже пойдет с нами.

Ее лицо напряглось. Страх на минуту сделал его уродливым.

— Мы нужны ей не для этого. Она приходит и уходит, когда захочет. — Живая, добавил про себя Хью, потом мертвая. Ее воображаемая компаньонка. Сначала болтавшаяся на веревке, а теперь улегшаяся у нее на коленях.

Огастин продолжал переговоры по радио.

— Потом? Но это может затянуться на несколько дней. Положение критическое. Помощь нужна нам сегодня. Немедленно. — Последовала пауза, а потом он сказал: — Но ведь там должен быть хоть кто-нибудь.

Хью почувствовал, как у него екнуло сердце. Он раскрыл рот, чтобы спросить, что случалось. Но Кьюба вдруг схватила его за руку. Это немало удивило его.

Она напомнила ему Рэйчел, когда та в баре, накануне восхождения, читала его линию жизни. Правда, сейчас не было никакой мягкости, ничего похожего на флирт. Хватка музы была суровой. Ее рука оказалась побитой, мозолистой и твердой, как копыто. У него защемило сердце, когда он заметил, что три ногтя у нее склеены эпоксидной смолой — сломала во время восхождения. Ничего не могло остановить ее. Эта женщина была олицетворением силы духа.

Потом он увидел свежие ссадины от веревки на ее ладони и поразился еще больше. Вот она, разгадка тайны. Объяснение того, как мертвая женщина вернулась в разоренный лагерь.

Оставшаяся в одиночестве, полумертвая, Кьюба все же умудрилась найти в себе силы, чтобы вытащить веревку, на которой болталось тело Анди. Наверно, ее подтолкнул к этому начавшийся внизу лесной пожар. Она могла оставить труп висеть там, вне поля зрения, выкинуть его из головы. Но вместо этого Кьюба голыми руками спасла свою подругу от огня.

— Кьюба, вы сделали для нее все, что могли.

— Это большая жертва.

— Вы пожертвовали уже достаточно.

— Мы все — части целого. Нет ничего отдельного. Как свадебный банкет.

— Я понимаю. — Это был единственный ответ, независимо от того, что она говорила.

— Нет, не понимаете. — Она все шептала и шептала — словно осыпались хлопья ржавчины. — Она помогла мне выжить ради определенной цели.

Да, подумал Хью, и это было невыразимо ужасно. Труп хранил ее, она хранила труп. На протяжении всего этого нескончаемого кошмара они разговаривали друг с дружкой. Теперь кошмар закончился.

— Я позабочусь о ней, Кьюба. Ей всего-навсего хочется домой.

— Уже слишком поздно, чтобы идти туда. Слишком поздно.

— Мы уже почти дома. Осталось совсем немного.

— Она взяла меня в долг, — доверительно сообщила Кьюба.

— Анди? — растерянно спросил Хью.

— И ее тоже. И Кэсс. Нас всех только взяли в долг. Мы не просили, чтобы нас включали в это.

Он не хотел поощрять ее бред, но она повернула дело так, что спросить все же пришлось.

— Взяли в долг? Как это? Зачем?

— За фунт ее плоти.

Хью нахмурился. Огастин внизу умолк. Эта женщина оставалась все так же зациклена на происшествии в Серро-Торре, все так же яростно восставала против того, чтобы передать Огастину бренные останки его возлюбленной и своей подруги.

— Вы должны отпустить ее, — сказал Хью. — Все закончено.

— Скажите ей сами.

— Я говорю вам, Кьюба. Кроме вас, ее никто не слышит.

— Мы не просились участвовать в этом, — повторила она.

— Тогда позвольте этому закончиться.

— Вы не верите в грех?

Огастин пробормотал что-то неразборчивое. Хью почти физически ощущал себя стиснутым между ними. В качестве буфера он чувствовал себя крайне неловко, но ведь кто-то должен был довести дело до конца и не дать этим безумным детям угробить себя окончательно.

— Я верю в выживание. — Он проговорил это громко, желая поддержать Огастина и прервать поток ее бессмысленных высказываний. — Именно этим мы все и занимаемся: боремся за выживание.

Она улыбнулась такому невежеству.

— Пора спать, — сказал он.

— Наклонитесь поближе, Хью.

Снова налетел порыв ветра, на этот раз намного сильнее и холоднее первого. Хью подумал, что она погладит пальцами его волосы, но она этого не сделала. Тряпичные разноцветные флаги оживленно трепетали на ветру, посылая в небеса множество молитв.

— Не бросайте меня. — Ее глаза продолжали стекленеть.

— Я никуда не уйду.

— Пообещайте.

— Обещаю.

— Я не могу быть одна, — прошептала Кьюба.

— Я здесь, с вами.

— Вы не знаете, что это такое.

Таким образом никуда не попадешь, понял Хью. Она засыпала, но недостаточно быстро. И вся эта милая болтовня была лишь уловкой для того, чтобы разогнать сонливость. Ему требовался большой шаг вперед. Закрыть хоть один этап. Сдвинуться с мертвой точки.

— Я принес для нее спальный мешок. — Он постелил мешок на платформе и расстегнул молнию.

— Она не спит, — послышался чуть слышный ответ.

— Кьюба, ей необходимо отдохнуть. Давайте займемся этим вместе. Помогите мне.

Она позволила ему перекатить тело с ее коленей на открытый мешок. Платформа заскрипела от перемены положения центра тяжести. Застонали растяжки и алюминиевые трубки каркаса. Над головой бились флаги. Внизу, на нижнем этаже аварийной конструкции, ветер уже завывал, врываясь в прореху платформы.

Во время восхождения человек живет под звуки непрерывной симфонии, состоящей из стона лямок, звона натянутых канатов, щелчков концов веревок, наводящих на мысль о пастбище и пастухе с кнутом, звонкой дроби сыплющихся из-под ног камешков, журчания водопадов, грохота лавин и рева геологических подвижек. Но здесь, под крышей этого бездонного алькова, даже чуть слышный скрип воспринимался как яростный рокот машины, готовой разлететься на части от перегрузки.

Сдвинув тело с коленей Кьюбы, Хью с изумлением увидел на ногах живой женщины яркое, еще влажное пятно свежей крови. Первой мыслью было, что это, вероятно, кровоточило мертвое тело. Но он не видел на теле Анди никаких травм, кроме сломанной шеи.

Значит, оставалась Кьюба. Кровь могла принадлежать только ей. Рассадила ногу об острый камень? Но она, похоже, не замечала раны, если она была, а он не стал спрашивать. Все нужно делать по очереди. Платформа была слишком перегружена. Для начала нужно отделить живых от мертвых.

Хью застегнул молнию на спальнике. Это был его спальник, «мармот», удлиненный. Он купил его совершенно новым в магазине «Шерпа» в Катманду, как только увидел, не торгуясь. Спальник был большим и плотным, его длина позволяла прятать голову в холодные ночи. Теперь им больше не придется воспользоваться. Кьюба хотела жертвы. Вот он и пожертвовал своим теплым сокровищем.

Маленькое тело Анди, даже с неестественно вытянутой шеей, легко поместилось в спальный мешок. Хью обвязал мешок веревкой, получился небольшой, даже изящный тючок. Заодно он избавился от ужасного зрелища и почти заглушил запах.

— Теперь будет лучше, — пообещал он.

Транквилизатор наконец-то подействовал. После недели, проведенной в обществе демонов, на Кьюбу наконец-то снизошла желанная благодать. Она разом обвисла в паутине из веревок и петель. Ее лицо смягчилось. Из-за маски гарпии показалась девочка, видящая сон — слишком хороший для того, чтобы можно было надеяться на то, что он сбудется.