Хью задремал и видел во сне водопады, а когда проснулся, оказалось, что вода реальна. Он слышал ее журчание за стеной палатки. Открыв глаза, он увидел, что полог светится густо-красным цветом спелой вишни. Не поверив своим глазам, он прикоснулся к стенке. Нейлон был теплым. На небе появилось солнце.

Справа от него Кьюба и Огастин сидели скорчившись, положив головы на колени, опираясь друг на друга, и, возможно, переживали совместные воспоминания. Пока все трое спали, рассвет поднялся по стене и заполз под крышу. Блестки инея таяли прямо на глазах. Головная боль прекратилась. Можно было подумать, что кошмар минувшей ночи случился во сне.

Очень медленно Хью приступил к изучению ущерба. Во сне они так прижались друг к другу, что он не сразу увидел согнутую трубку. Тент палатки осел на головы сидящих. Когда же он сдвинул спальный мешок, оказалось, что пол разорван от края до края. И в прорехе зияет пропасть в полмили глубиной.

Она исчезла. Хью сначала бросил туда быстрый взгляд, а потом всмотрелся пристально. Его спальник — ее саван — был пуст. Сложная система узлов и петель превратилась в беспорядочную путаницу. Анди сбежала.

— Просыпайтесь, — сказал он.

Журчание воды делалось все громче и громче.

Свет играл на стенке палатки. Внизу переливались на камне цвета и оттенки. Почерневшими ногтями Хью развязал узлы, содрал палатку с головы и увидел нечто настолько великолепное, что у него захватило дух.

Они оказались внутри радуги.

С крыши лились талые воды, закрывая Глаз сплошной завесой. Чуть ниже полог сужался, образуя большую длинную струю, тянувшуюся до самой земли. Завеса становилась то тоньше, то толще, и оттого радуга слегка колебалась.

Хью закончил разорение своей самодельной палатки, отвязал края от растяжек, и полотнище на несколько секунд повисло в воздухе, после чего его подхватил и унес водопад. Огастин прикрыл глаза рукой. На скулах и черных волосах Кьюбы играли цветные пятна.

Несколько минут они смотрели, ошеломленные зрелищем. В воде плясали видения рая, мерещились изящные башни, рощи на холмах и золотые солнца. Радуга не стояла на месте. Она плавала направо и налево, вверх и вниз. Брызги с шелестом осыпали молитвенные флаги, которые обрели совсем уж фантастические цвета. Из долины доносился почти неумолчный грохот разбивающихся ледяных пластов.

На протяжении всей своей жизни, посвященной исследованиям, Хью всегда приходилось искать красоту мира. Но никогда еще не бывало такого, чтобы она сама выходила к нему таким вот образом. Он заглянул в глубины памяти. Удалось вспомнить один подобный случай, но красота там была иная. Несколько десятков лет назад, дождливым днем в Йосемит-лодж, он поднял голову от карты, которую рисовал, и увидел стоявшую перед Энни. Радуга напомнила ему ту минуту.

— Ну, и чего мы ждем? — спросил Хью.

Красота не переносит продолжительного контакта с человеком. Едва успеваешь ощутить ее, как иллюзия увядает. И любовь тоже бывает чересчур сильной. Он узнал это на собственном опыте. Лучше, не задерживаясь, идти вперед.

Огастин сдвинул спальный мешок и увидел через глубокую рану в полу, что тело исчезло.

— Анди?! — позвал он, протянув руку к пропасти.

— Она ушла, — сказал Хью.

— Этого не может быть, — воскликнул Огастин. — Узлы были очень крепкими. Я ведь вязал их своими руками.

— Она ушла, — повторил Хью.

Он понятия не имел, что именно случилось ночью. Важно было лишь то, что происходившее закончилось.

— Я поднял бы ее наверх… — растерянно протянул Огастин.

— Теперь мы пойдем быстрее. Значит, она хотела именно этого.

— Теперь они придут за нами, — сказал Огастин.

Его босые ступни были мертвенно-белыми. Жертвы. Пройди через потусторонний мир, даже просто побудь немного в обществе духов — и обязательно утратишь какую-то часть своей плоти или духа. Хью это тоже знал. «Идти вперед».

— Они не станут рисковать сегодня утром, пока лед продолжает сыпаться, — возразил Хью. — А когда это прекратится, мы уже будем стоять на вершине.

К его радости, Кьюба согласилась с ним.

— Мы уже почти там.

Она смотрела свысока на открывшийся мир. Вокруг больше не было никаких гоблинов. Ее губы зажили, их уже не окрашивали бусинки крови. Ввалившиеся щеки округлились. Глаза обрели яркость. И, искрясь, смотрели на Хью.

В этот миг Хью почти любил ее. Чувство захлестнуло его, пробудив сумасшедшие, давно захороненные эмоции. Перед ним, возможно, находилась женщина, которая могла бы занять место Энни. Ему показалось, что он не сможет дождаться того времени, когда срежет с кулаков грязный лейкопластырь, смоет кровь, копоть и пот и увидит Кьюбу тоже вымытую и отдохнувшую.

Как она будет выглядеть в платье? Заплетает ли она волосы в косы? Если да, то в толстые или много тоненьких? Высокого ли она роста? Он еще ни разу не стоял рядом с нею. Он почти не знал ее. Они познакомились на краю света, во мраке, среди вселенского хаоса. Как они будут выглядеть рядом под солнцем?

Она, видимо, не сомневалась, что заманила его к себе в спальный мешок, и это было совсем неплохим началом. Он был вдвое, если не больше, старше ее. Это вовсе не должно продолжаться вечно. Что-то уже началось, между ними возникла первая связь. Она была ранена. Он сможет вылечить ее.

Они смогут отправиться на Нанда-Деви, раз ей так хочется, и на Баффинову землю, и в Трансантарктические горы. Почему бы и нет? Деньги у него были. Он мог показать ей весь свой мир, увезти в барханную пустыню, а оттуда в Тибет, в Париж, в замки на побережье Хорватии, в крепости крестоносцев в Сирии, через океаны, под звезды Южного полушария. И если это получится… Он приостановился. Если это получится, они смогут завести свой дом где-нибудь, все равно где. Она могла бы даже родить ему детей, которые будут носить его имя…

Его сердце все больше и больше заполнялось ею. Он не мог объяснить причины. Они выжили. Он спас ее от смерти. На небо вернулось солнце. Они должны были оставаться вместе, ее рука с наколотым черной тушью рабским знаком от ее запястья до пальцев в его руке.

Она смотрела на него своими большими непостижимыми глазами. Зеленые, как маслины, они смотрели серьезно, даже мрачно, но в зрачке каждого сияла золотистая точка. Интересно, понимала ли она, что он сделал? А ведь он подарил ей Эль-Кэп.

Огастин согнулся и, сморщившись отболи, запихивал ноги в тапочки. Кьюба присела на корточки и принялась помогать ему. Он откинулся к стене, потрясенный то ли ее состраданием, то ли прощением, а может быть, всем вместе или чем-то совсем иным.

— Не будем завязывать шнурки слишком туго, — сказала она. — Ты и так здорово пострадал, а я собираюсь эксплуатировать тебя на стене.

У Огастина был такой вид, будто он сейчас заплачет. Он казался очистившимся. Перерожденным.

«Освобождение». Теперь Хью мог сказать, что оно свершилось. Он видел, как здесь действовали нечеловеческие жестокие силы. Он чувствовал голод душ и слышал голоса в ветре. Вокруг него развернулись события, в возможности которых его не убедил бы никто посторонний, рассказывай он хоть сто лет. Но что бы ни преследовало их, какие бы призраки ни ополчились против этих восхождений, теперь все закончилось. Проклятие было разрушено.

Они надели кольца стремян на бесчувственные ноги Огастина и закрепили их. Хью собственноручно пристегнул его к веревке, нырявшей в водопад и уходившей наружу из-под отвеса крыши.

Огастин стиснул плечо Хью.

— Вы спасли наши шкуры.

Время между тем уходило.

— Сделайте сильный рывок, когда доберетесь до трещины, — сказал Хью. — Кричать бесполезно, мы не сможем расслышать голос через воду.

Огастин шагнул к краю платформы, приладил жумары к веревке и сошел в пустоту. Покачиваясь под огромным каменным навесом, он вошел сначала в радугу, а потом оказался под водяной завесой.

Водопад толкнул его от своей внутренней стороны к внешней. Вода оказалась ледяной. Заорав что-то непонятное, Огастин запрокинул голову и набрал полный рот талой воды. Завтрак чемпионов.

Немного не дойдя до края крыши, Огастин высунулся из водопада.

— Получается! — проорал он, обращаясь к страховавшим его спутникам. Было видно, что он до крайности возбужден. — Я вижу вершину. Трещина идет прямо туда.

— Пошел! — крикнул ему Хью.

— Что?

Хью ткнул рукой вверх. Огастин без лишних размышлений двинулся дальше и исчез за краем скалы.

— Ты видела, каким было его лицо, когда ты помогала ему обуваться? — спросил Хью. — Он походил на заключенного, которому сообщили об освобождении.

— Он действительно освободился, — сказала она.

Кьюба стояла перед Хью, широко расставив ноги для устойчивости. Она оказалась немного выше ростом, чем он ожидал. Сейчас она снаряжала «патронташ», цепляя к жилету приспособления для лазания, и впервые походила на альпинистку, а не на жертву несчастного случая. Скорость и эффективность ее выздоровления поразили Хью.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал он.

Пусть понимает как хочет.

Веревка резко натянулась и ослабла. Сигнал.

— Я никогда тебя не забуду, — сказала она.

Улыбку как стерло с губ Хью.

Она прощалась с ним. Взглянув ей в лицо, он прочитал ее решение. Она возвращалась в свой мир, где ему не было места. Прощайте, экзотические закаты и далекие горы. Прощай, так и не появившаяся семья, которая усладила бы осень его жизни. После всех обещаний не оставлять ее, данных им, она сама бросала его. Разочарование оказалось неожиданно болезненным. Это смутило его. Что вообще он себе выдумал?

Могла бы подождать до вершины, или до возвращения в Лагерь-четыре, или до тех пор, пока он не предпримет какую-нибудь неловкую попытку, воспользовавшись уютом, создаваемым зажженной свечой. Однако она предпочла сделать это там, где они вытерпели совместные испытания; не давая ему возможности выставить себя дураком, она разом прикончила все его надежды, как только они остались вдвоем. Хью почувствовал, что зауважал эту девицу еще сильнее.

— Кьюба. — Он немного помолчал. Главное — покороче. Только что сказать? — Снова в трещину.

Она поцеловала его.

Он хорошо запомнил другой ее поцелуй, то затягивающее, с привкусом крови, долгое соприкосновение, случившееся в самый разгар бури. Сейчас все было по-другому: ни запекшихся губ, ни отчаяния. Она наклонилась к нему. Струпья, уродовавшие губы, сошли. Прикосновение оказалось сладким. Как земляника — пришло ему на ум сравнение.

Она позволила поцелую продлиться — на самую малость, а потом ее рука отпустила его шею. Оторвав его от сердца, она отпускала его на свободу. И вдруг совершенно неожиданно сказала:

— Я думала, что ты никогда меня не покинешь.

Хью чуть не начал горячо протестовать. В конце концов, кто кого покидал? Но сразу же решил не пытаться заставить ее изменить версию. Это было бы не так просто. И потом, решил он, так будет гораздо чище. Что ни делается, все к лучшему. Одной Энни вполне хватит ему на всю жизнь.

Он отвел взгляд от ее немигающих зеленых глаз.

— Молитвенные флаги, — сказал он. — Мы оставим их здесь?

— Возьми их с собой, — предложила она.

Несколько унций тряпок ему, несколько фунтов снаряжения ей. Это означало: все кончено. Она отправляла его в отставку. Свергнутая королева возвращала себе трон. Она намеревалась сама довести их до конечной точки своего восхождения, и все должно было теперь идти так, как она решила. Кьюба заправила веревку в жумары.

— Хью Гласс, — сказала она.

— Да? — Неужели у нее опять изменилось настроение?

Она развела руки в стороны и спиной вперед шагнула с платформы в бездну.

Она описывала дугу, стремительно двигаясь по веревке, и при этом не сводила глаз с Хью. Тридцать футов вниз, тридцать футов вверх и наружу. Все так же, спиной вперед, она пронзила телом завесу водопада.

Радуга ярко вспыхнула и взорвалась. Повсюду разбежались разноцветные зайчики. В отверстие на мгновение проник луч солнечного света. И сразу же занавес закрылся. Радуга образовалась вновь, но теперь уже сквозь нее виднелся размытый силуэт, висевший по ту сторону.

Она шла по веревке со стремительностью отпущенной пружины. При таком темпе они могли бы достичь вершины через считанные часы. Хью не мог разглядеть веревку, только силуэт женщины — его балерины, — как на крыльях, взмывал в воздух. Вот она слилась с солнцем. Несколько мгновений Хью был не в состоянии смотреть на нее. Затем ее тень исчезла за краем крыши.

Радуга затухала. Время шло, и солнце продолжало свой путь по небосклону. Внезапно Хью почувствовал себя покинутым в этой тюремной камере из камня и воды.

Веревка натянулась. «Так быстро?» Он прицепил жумары. Подтянувшись, отвязал шнур с нанизанными на него молитвенными флагами. Буря истрепала их, превратив чуть ли не в тряпки, измазанные копотью от пожара. Но крылатые лошади уцелели, и их вид поднял его настроение. Сейчас и он помчится галопом в небеса. Он обмотал флаги крест-накрест вокруг груди.

После этого он повернулся к стене и принялся разбирать якорь. Понемногу он уничтожал лагерь, развязывая узлы, отстегивая карабины, вынимая закладки из трещин.

Минувшей ночью он пообещал себе сделать это. Он сказал себе, что если ему удастся дожить до рассвета, если он сможет покинуть это место, то уничтожит следы их присутствия здесь. Льюис одобрил бы его. Кроме того, этого требовал закон. Не оставляй никаких следов, кроме своей тени.

Петли, куски веревки, металлические части, что трепеща в воздухе, что со звоном, исчезали в глубине. Прорванная платформа, к которой снизу были прикреплены обломки алюминиевых частей и клочья нейлона, резко накренилась. Хью выбил еще один крюк. Платформа дернулась сильнее.

Осталось выбить последний крюк. Веревка мешала ему наклониться. Напрягая все силы, он одной рукой удерживал платформу за петлю. Прицелившись, он резко ударил молотком. Полетели искры. Крюк сдвинулся с места. Еще один удар.

Дело было сделано. Крюк вырвался из скалы. Петля скользнула из руки — он, естественно, не мог удержать тяжесть всех остатков лагеря. Со скрежетом, похожим на поросячий визг, металлические части проехались по камню и исчезли за завесой водопада. Хью повис на веревке.

Сквозь водопад он прошел лицом вперед. Радуга раскололась, потом расступилась перед ним, и оказалось, что небо на той стороне синее. А солнце желтое.

Еще не выбравшись целиком из водопада, он остановился передохнуть. Вода лилась ему за воротник и в рукава. Хлестала прямо в глаза. Он раскрыл рот, чтобы издать победный клич, и чуть не захлебнулся.

Фыркая и отплевываясь, он пустил в ход жумары. Здесь было не лучшее место для развлечений. Вода, как он и ожидал, оказалась чрезвычайно холодной и в первую секунду обожгла его, как огнем. Выше, на нагретой солнцем стене, он высохнет. А пока что шла гонка — вершина или равнина. Все или ничего. Еще одна ночь на стене прикончит их наверняка.

Подтягиваясь на стременах, он лез навстречу струящейся сверху воде. Мельком увидел вершину — четкую белую линию на фоне темно-голубого неба. Потом ему в глаза снова хлынула вода. Он нагнул голову и двинулся дальше.

Достигнув края крыши, он опять наклонился, чтобы в последний раз заглянуть в потусторонний мир. Внутри было темно. Вода хлестала его по плечам. Там прятался голодный король ящериц. Он всегда был голоден.

Хью отдернул голову. «Хватит». Он снова убежал. Вода напористо плескала ему в глаза и в рот. Он закрыл глаза и еще упрямее двинулся ей навстречу.

Поток, хлеставший по плечам, ослабел. Грохот воды сменился журчанием. Открыв глаза, он сразу же увидел Кьюбу, которая висела наклонившись к нему, прямо над ним, чуть выше края.

Ей оставалось пройти больше половины веревки, значит, для остановки имелась какая-то причина. Далеко вверху за ее плечом виднелся Огастин. Он устроил страховку в трещине и сейчас стоял, глядя вверх. Она ждала, чтобы приветствовать Хью? Или просто удостовериться, что он не бросил ее?

— А вот и я, — бодро заявил он.

Вода развернула его кругом. Хью задрал голову, чтобы улыбнуться Кьюбе. Ему оставалось преодолеть всего несколько футов, и он доберется до надежной каменной стены.

Веревка все крутилась. Ее лицо плыло по кругу. Кьюба превращалась по очереди то в ослепительное солнце, то в воду, то снова в женщину. Ее голова была склонена набок. Она чуть ли не изучала его, как будто собиралась принять какое-то решение.

Ее волосы рассыпались по плечам, и на мгновение солнце так озарило черную гриву, что женщина из брюнетки сделалась блондинкой. Хью зажмурил глаза, защищаясь от капель воды и света. Когда же он разомкнул веки, ее волосы обрели свой прежний черный цвет, но при этом полностью закрыли ее лицо. Он попытался проникнуть взглядом в тень.

Опять солнце хлестнуло его по глазам. Потом вода. Ее волосы снова вспыхнули темным пожаром, чтобы обрести новый цвет — рыжеватой блондинки. Энни! Были бы свободны руки, стоило бы засветить самому себе по морде.

— Кьюба?!

Его развернуло к солнцу, и оно ослепило его. Он откинул голову, чтобы взглянуть наверх, и вода залила ему глаза. Он продолжал болтаться в воздухе, стараясь остановить вращение и что-нибудь разглядеть как следует.

Почему она не отвечает? Она присела в своих стременах неподвижно, как Энни перед концом. И смотрела на него. Ждала с выражением того же самого бесконечного, бессмысленного терпения. Каждый раз, оглядываясь назад, он встречал ее взгляд, говоривший о том, что она ждет, когда же он выведет ее из барханов.

В первую ночь он вернулся к ней. Светила полная луна, ночь была холодной. Он лежал на вершине бархана и тайком смотрел сверху вниз на нее, съежившуюся на песке. Он не спустился к ней. Ее волосы казались черными, а кожа серебряной. За весь день она не сдвинулась с места. Их следы были отчетливо видны. Они вели туда, куда надо. Но без него она не знала, что делать.

Он не оставил ей воды. Это было своеобразным актом милосердия. Зачем длить ее страдание?

Она не имела никакого понятия, что он спит на холме совсем рядом с ней. Когда он проснулся на рассвете, она стояла, повернувшись лицом к солнцу. Он снова оставил ее и пошел туда, где в его тайнике хранилась вода.

На вторую ночь он опять наблюдал за ней с бархана. Она лежала на песке. Сначала он подумал, что все кончено, но она вдруг начала петь. Он лежал на спине, смотрел на поднимавшуюся в небе луну и слушал ее песню. Что бы ни означала эта песня, грусти в ней не слышалось.

На третье утром она вела себя тихо. В этот день и на следующий он шел почти без остановок. Он знал направление. В конце концов он должен был выйти на шоссе. Начался ветер. Хью смотрел, как песок засыпает его следы. Потом он выбросил шляпу, чтобы солнце обожгло его лицо и губы. Наконец пришло время выбираться из пустыни. Он высмотрел стадо коз и вышел не слишком близко к пастуху, но и не очень далеко. Он выбрал для себя спасителя.

Хью помотал головой, чтобы отогнать прошлое. Вода брызнула с волос.

— Кьюба?

Она протянула руку. Он подумал, что она хочет помочь ему. Но ее кулак был крепко сжат. И она что-то держала в нем.

Он извернулся всем телом, пытаясь понять, что это за предмет.

Это было что-то черное, сверкающее. Осколок ночи.

Это озадачило его еще сильнее. Все они вышли на этот этап нищими. У Кьюбы не было ровным счетом ничего. Он воспринимал ее как почти голую.

А потом он вспомнил о рюкзаке, содержимое которого она вытряхнула на платформу во время бури. Пропали его книга с картами и шприцы. А о том, чтобы искать эту ненужную вещь, завернутую в эластичный бинт, он даже и подумать не мог. Это был сувенир, оставшийся от его встречи с Джошуа.

Из кулака молодой женщины торчало обсидиановое лезвие.

— Кьюба?

Хью подтянулся повыше. Вода пыталась помешать ему.

Она все так же полусидела там — горгулья в стременах. Он не мог разглядеть ее лицо. Какую маску она носила? Которая Кьюба была сейчас перед ним? Солнце опрометью носилось вкруг него. Злобно шипела вода.

Его жумар стукнулся о скалу. Он попытался нашарить зацепку, но не нашел. Гладкая скала, его ноги, весившие уже не менее пятисот футов, и вода, пытавшаяся утопить его. Он дернул рукой, чтобы освободить жумар.

Она прикоснулась лезвием к веревке.

Он протянул руку, чтобы схватиться за ее стремя, но вода оттолкнула его. Еще несколько дюймов — вот что ему требовалось. Несколько секунд. Если бы только он мог нормально дышать.

Она что-то прошептала. Он не расслышал. Все заглушали вздохи воды.

— Что ты хочешь, Кьюба?

Она снова зашептала — спокойно, терпеливо. Она, судя по всему, ждала ответа. Но он опять не услышал ее.

— Что?

Она нагнулась к нему так низко, что голова оказалась у нее между коленями. Он смотрел ей в глаза, и все же правда продолжала ускользать от него.

— Кьюба?

И тогда он увидел, что она хотела показать ему. Перед ним была не Кьюба. Ее опять позаимствовали — наверно, в последний раз.

«Чушь собачья!»

Он рванулся навстречу сбегавшей сверху воде. Она не пошевелилась. Хью напрягал все силы, всматриваясь прищуренными глазами сквозь густые брызги.

Перед ним были глаза Кьюбы, такие же, как и прежде, зеленые, словно маслины. И все же в них виднелось что-то еще. Не безумие. Мерцание, а не блеск.

Вода растеклась по его лицу. Он вытянул шею. Выиграл таким образом дюйм. Вода расступилась. И он увидел то, что она хотела ему показать.

Изменились не сами ее глаза, а скорее отражение солнца в них. Они ярко светились, но не тем золотым светом, к которому он был сейчас обращен спиной. Искры были белыми, а не золотыми. Он еще сильнее — насколько мог — вытянул шею… и у него отвисла челюсть.

Он узнал эти крошечные солнца, что светились в ее зеленых глазах. Это было отражение иного солнца в ином небе. Оно не имело отношения к этому утру. Это была та круглая белая звезда, которая жгла его, когда он выходил из барханной пустыни.

Он все глубже всматривался в глаза Кьюбы. Они были линзой, сквозь которую он видел ее душу. Но не душу Кьюбы. В этот миг он все понял. Перед ним было последнее, что она увидела в своей жизни, — безжалостное солнце пустыни.

— Энни? — прошептал он.

— Хайати, — так же тихо отозвалась она.

Хью почувствовал, что не в состоянии больше выносить холод воды. Моя жизнь.

Ее кулак дернулся. Из-под черного лезвия брызнул белый пух. Веревка лопнула.

Мир остановился.

Он не испытывал чувства падения. Скорее неподвижно висел во времени и пространстве. Капли воды вокруг него тоже повисли в виде бусинок идеальной аэродинамической формы. Его руки все еще держали кусок веревки.

Потом он заметил веселое трепетание молитвенных флагов.

Он все-таки двигался.

Кьюба уже отвернулась и быстро полезла вверх, как будто уже успела забыть о нем, как будто их пути никогда не пересекались на этой огромной скале. Хью пришло в голову, что он должен упасть туда же, куда угодила та, первая девушка, возможно, на тот самый камень в лесу, превратившемся теперь в кучу головешек, по которым бродят перемазанные золой звери.

Он поражался самому себе. Как он мог быть таким слепым?

«Око за око». Его предупреждали с самого начала. «Мы знали, что вы придете».

Он не отводил глаз от Кьюбы, продолжавшей подъем. Она ни разу не посмотрела вниз. Наконец-то она освободилась. Он совершенно точно знал, что она не только выберется сама, но и вытащит обезножевшего Огастина.

Падая, Хью все смотрел на стремительно уменьшавшуюся женскую фигурку. Лучше было видеть ее взлет к вершине, чем свое погружение во тьму. Вокруг начали расти тени долины.

И все же он отказывался считать себя проклятым. Стены там, наверху, светились чистым золотом. Он взглянул на молитвенные флаги, трепетавшие над его головой, протянул к ним руки с растопыренными пальцами, умоляя, нет, приказывая свету продлить его полет хотя бы еще на одно мгновение.