Этим вечером пришла очередь тети Франсис читать, и Сюзанна устроилась в своем кресле у камина, положив на колени этюдник, и, пока слушала, неторопливо делала наброски. Переворачивая страницу, тетя Франсис слюнявила палец. К этой ее манере Сюзанна привыкла не сразу. Негромкие чавкающие звуки сопровождали их вечера так же, как тиканье часов, и Сюзанна мало-помалу начала находить их умиротворяющими. Обе они не на шутку увлеклись романом: Сюзанна всерьез переживала за гордую Элизабет Беннет с ее терзаниями, доходящей до идиотизма наивностью и мечтой о любви.

В камине горел огонь, который развела сама Сюзанна – положила поленья, зажгла и сейчас очень гордилась собой. Виконт на удивление быстро оправился после случая с упавшей на него лошадью, и только перевязь да то, что он невольно морщился при быстрой ходьбе, свидетельствовали о недавней травме. Последние пару дней они бродили по лесу пешком, и в альбоме появилось несколько свежих рисунков папоротников и деревьев. Но за это время Сюзанна ни на йоту не смогла проникнуть в его прошлое. Он разговаривал с ней – но только о белках, птицах, папоротниках, деревьях и тому подобном – с энтузиазмом, благоговением, немного рассеянной, нарастающей увлеченностью. Он словно бы заново открывал для себя давно знакомое. И его увлеченность передалась ей и находила отражение в рисунках.

– «С Гардинерами они всегда были особенно дружны. И Дарси, и Элизабет сильно к ним привязались и испытывали глубокую благодарность к этим людям, которые, пригласив ее в Дербишир, способствовали их союзу».

Тетя Франсис с наслаждением вздохнула.

– Ненавижу читать последнюю строчку интересной книги. Ты, наверное, тоже?

Сюзанна вздрогнула. Честно говоря, она не слышала, как тетя прочитала последнюю строчку.

– Но конец счастливый, – дипломатично заметила она. Тайком от тети она уже прочла его накануне.

Сюзанна заглянула в альбом и, к своему удивлению, обнаружила причину, по которой не слышала последнюю фразу книги: угол страницы занимало лицо виконта. На ее рисунке он выглядел насмешливым, но в уголках глаз таилась печаль, а губы – его великолепные губы – были изогнуты в какой-то неуверенной улыбке. Она провела пальцем по его лицу, ноготком обвела контур губ. Потом, внезапно смутившись, перевернула страницы назад, к безопасным папоротникам и деревьям.

– Как проходят ваши экскурсии с виконтом?

Неужели тетя по чистому совпадению перевела разговор со счастливого конца книги на виконта?

– Ах... очень хорошо. Он джентльмен до мозга костей. – Сюзанна постаралась, чтобы в голосе не прозвучало сожаление.

– Вот тут, я честно говоря, сомневаюсь, – весело произнесла тетя. – Я так просто уверена, что он выходит за пределы этого понятия. Но в твоей безопасности я тоже уверена, Сюзанна, что бы там ни говорили соседи. Отец хорошо его воспитал.

Как ни странно, но Сюзанну тетушкина уверенность скорее разочаровала, чем успокоила.

– А в его прошлом действительно было что-то скандальное? – спросила она осторожно. Вообще-то она не хотела этого знать. Строить догадки куда увлекательнее.

– Ну, случилось кое-что, когда он был совсем еще юным. Однажды отец ни с того ни с сего отправил его служить в армию. Или в военную школу, точно не помню. То его видели каждый день, и вдруг он раз – и исчез! В этой истории замешана одна местная девушка – не помню ее имени.

«Каро», – едва не подсказала Сюзанна. Но промолчала. Ей почему-то показалось, что это было бы предательством по отношению к виконту.

– Сейчас это уже не имеет значения, – продолжала тетушка. – Он послужил отечеству, а это, на мой взгляд, искупает все старые грехи. Но ты представляешь, что такое молва? Люди прицепятся к какому-то событию и раздувают его на все лады, слухи расползаются, как сорняки. Он был славным мальчиком, хоть и необузданным. А повзрослев, стал хорошим человеком. Это видно по его глазам, – добавила тетушка, указывая пальцами на свои карие глаза. – В Барнстабл он сейчас редко наведывается, но никогда не забывает навестить меня. Как и пристало настоящему джентльмену.

Сюзанна согласилась с ней про себя, и ей стало приятно, когда она представила, как Кит сидит напротив тети Франсис в этой самой гостиной, пьет чай и разговаривает о...

О чем? О страшных романах?

– Виконт считает, что у меня талант к рисованию, – скромно проговорила Сюзанна. Прежде она ни с кем не говорила о своем таланте.

– Вот как? – Тетя, казалось, очень обрадовалась. – Ты и впрямь талантлива? Не просто барышня, которая рисует в альбоме для развлечения, как все прочие?

– Он так считает. Как вы думаете, я унаследовала это от отца? – Она вспомнила, что Кит посоветовал ей спросить об этом, ему почему-то казалось это важно.

– Вполне возможно, деточка. Одному Богу известно почему, но никто из Мейкписов не обладал талантом художника.

Сюзанна слегка нахмурилась. В ответе тети не было смысла.

– Но вы все же считаете, что я могла унаследовать способности от отца? – спросила она осторожно, опасаясь, что у тетушки появились признаки слабоумия и пора подумать о том, чтобы перебраться от нее куда-нибудь в другое место.

– Э-э... да, деточка. – Тетя тоже почему-то заволновалась. – Именно это я и хотела сказать.

Они уставились друг на друга с настороженной вежливостью. Тетины спицы почти остановились. Повисло неловкое молчание. А ведь началось все с самого невинного разговора.

– Джеймс, – снова заговорила Сюзанна. – Мой отец. От него я унаследовала талант? Вы это имели в виду?

Тетушкины спицы замерли.

– О Боже мой! Боже мой, Боже!

Тетя выпрямилась и поправила очки. Сюзанна замолчала и откинулась в кресле. Тетя вовсе не выглядела слабоумной, напротив, она отдавала себе отчет в своих словах.

– Тетя Франсис, вы...

– Боже милостивый! Сюзанна, неужто ты не знаешь?

Сюзанне захотелось закрыть глаза и воскликнуть: «Пожалуйста, только не надо никаких откровений!» Но не спросить было невозможно.

– О чем вы, тетя Франсис?

– О. том, что Джеймс не был твоим отцом, деточка.

Настала очередь Сюзанны замереть.

– Прошу прощения... – пробормотала она еле слышно.

– Я сказала, что Джеймс не был...

– Да, я слышала, – перебила ее Сюзанна. – Извините. Я хотела... – Она резко тряхнула головой. – Что вы сказали?

– Ох, моя дорогая! Моя бедняжка! – Тетя сильно расстроилась. – Я виновата, я не хотела тебя пугать. Мне в голову не могло прийти, что ты не знаешь.

Сюзанна замерла, мысли путались. «Джеймс не был твоим отцом».

– Но разве поверенный не упомянул об этом? Когда читал тебе завещание? – Тетя участливо вгляделась в ее лицо. – Значит, нет, – заключила она минуту спустя, увидев, как ошеломлена Сюзанна.

– Но как же?.. Почему?.. Я хочу сказать, что... – Она не находила нужных слов и, отчаявшись, замолчала. К счастью, тете удалось взять себя в руки.

– Деточка, я расскажу тебе все, что знаю, все, что узнала от другого своего родственника, так что историю ты услышишь из третьих рук, Сюзанна. Почти двадцать лет назад Джеймс поехал в один городок под названием Горриндж. И вернулся оттуда с маленькой девочкой родом из этого Горринджа, хотя толком ничего никому не известно.

– Этой девочкой была я?

– Похоже на то. В семье считали, что у Джеймса была там любовница, и она умерла, а ребенок – от нее. Мать Джеймса этому бесконечно радовалась, потому что, видишь ли, Джеймс не очень-то интересовался женщинами. Он больше любил вазы и произведения искусства, насколько мне известно.

– Это правда, – тихо произнесла Сюзанна, вспомнив, как бесконечной вереницей сначала стекались в их дом, а затем покидали его вазы, картины и всяческие безделушки. – Так и было. Но... почему же... Я просто не понимаю.

– Прости, милая, но я рассказала все, что знаю. Вряд ли кто-то смог бы рассказать тебе подробности. Джеймс всегда оставался загадкой для семьи. Ему нравилось держать родственников на расстоянии.

– Но... моя мать? У меня есть ее портрет, я – вылитая она! Так они не были... Разве они не были... Они были женаты? Разве он не был женат?

– Женат? Боже мой, деточка, я так не думаю. Во всяком случае, о женитьбе Джеймса никто из нас никогда не слышал. Но может быть, твоя матушка была замужем за кем-то другим? – спросила она, не желая окончательно расстраивать Сюзанну, которой оставалось лишь предположить, что ее мать была падшей женщиной.

– За человеком, который и являлся моим настоящим отцом!

– Несомненно, так и было, деточка, – торопливо подхватила тетя. – Ты осталась круглой сиротой, и Джеймс удочерил тебя.

– Но тогда вы на самом деле вовсе не моя тетя?

Сюзанна потупилась. Наступило молчание.

– Ох, – выдохнула тетя Франсис. Снова стало тихо, потом Сюзанна услышала, как тетя Франсис хлопает по кушетке. – Иди сюда, деточка!

Сюзанна подняла глаза, изо всех сил стараясь придать лицу стоическое выражение, и, подойдя к кушетке, забралась на нее с ногами. Тетя Франсис ласковым кивком указала на свое пухлое плечо. Поколебавшись мгновение, Сюзанна осторожно положила на него голову. Она выросла, так и не изведав этого утешения – прилечь щекой на плечо другой женщины. От избытка чувств в глазах ее блеснули слезы.

Тетя Франсис ласково гладила ее по голове прохладной шершавой рукой.

– Ну вот! Мне очень жаль, что я расстроила тебя после такого славного вечера, деточка. Но разве не лучше знать правду?

– Наверное, лучше. Это, по крайней мере, мне многое объясняет, тетя Франсис. В доме не было ни одного маминого портрета. Я вообразила, что ее смерть причинила отцу слишком сильную боль, и он не мог вынести никаких напоминаний о ней. Очень романтическая идея, правда?

Тетя Франсис кивнула.

– И еще он... – Сюзанна судорожно сглотнула. – Он никогда не любил меня по-настоящему. Нет-нет, он был очень добрым, – поспешно добавила она. – Но не так, как свойственно отцам. Он редко бывал дома и не особенно нуждался в моем обществе.

«Похоже, я жалуюсь», – подумала Сюзанна и почувствовала к себе презрение. Никогда прежде Сюзанне не приходилось жаловаться. Это означало, что она забыла о гордости и что ей очень нравится, когда ее гладят по голове. «Это всего разок, – сказала она себе, – а потом я снова встряхнусь».

– Я уверена, он любил тебя, – твердо сказала тетя Франсис.

– Вы действительно так считаете?

– Он не жалел денег на тебя все эти годы, не так ли? Позаботился, чтобы у тебя было все, в чем ты нуждалась.

«Кроме мамы и папы», – мелькнула у Сюзанны предательская мысль.

– Вы правы. – На это она, конечно же, не могла ничего возразить. Но ее не покидало сильнейшее чувство нереальности происходящего. Сюзанна полагала, что уже потеряла все, кроме самой себя: но пусть жизнь ее разрушена, девушка твердо знала, что она – Сюзанна Мейкпис, дочь Джеймса Мейкписа.

Но выходит, себя она тоже потеряла!

– Интересно, почему Джеймс так и не сказал тебе? – задумчиво проговорила тетя.

– Наверное, не считал это важным. – Сюзанне казалось невероятным, что кто-то может считать семью чем-то неважным. Семья была единственным, чего ей не хватало, и, как оказалось, единственным, чего она по-настоящему хотела. Наверное, он собирался однажды все ей рассказать. Откуда Джеймс Мейкпис знал, что ему перережут горло? – А может, он считал, что, сохранив все в тайне, обеспечит мне более выгодное замужество...

– Возможно, ему было что скрывать, – сказала тетя Франсис. Сюзанне эта мысль тоже не раз приходила в голову по поводу ласкового незнакомца, каким был для нее отец. Ей внезапно вспомнилась гадюка, притаившаяся в безобидной корзинке с бутербродами. «Что мы в самом деле знаем друг о друге?»

Но тут что-то проклюнулось у нее внутри, похожее на робкий росток надежды. И постепенно росток этот дал пышные всходы.

Сюзанна всегда считала, что у нее нет родных, кроме отца, – ни матери, ни сестер и братьев, родных или двоюродных. А теперь ее семья может оказаться какой угодно. Возможно, у нее дюжина родственников, а возможно, ни одного. Ее жизнь, ее будущее, которые несколько минут назад, казалось, были размером с этот крохотный домишко, теперь представлялись бескрайними, как море возможностей в этом широком мире. Она и понятия не имела, с какого конца начать поиски, но ее воображение уже усиленно заработало. А что, если она незаконная дочь принца? А что, если простая крестьянка? А что...

– Очень может быть, что у меня есть родные, – сказала Сюзанна тете.

– Считай и меня родней, Сюзанна! Можно быть тетей не по крови, а по душе!

Тронутая до глубины души, Сюзанна лишилась дара речи. Чем она заслужила столь доброе к себе отношение, теплоту и привязанность со стороны тети Франсис? Она не стремилась особенно понравиться тете, не могла снискать ее расположения высоким социальным статусом или деньгами, она просто была, и тетя приняла ее без всяких оговорок.

– Спасибо, тетя Франсис. – Что еще она могла сказать? Она дала себе слово ни в чем не подвести тетушку и оправдать ее доброту. – Можно быть и племянницей по душе, правда?

Тетя радостно засмеялась, и ее полные плечи мелко затряслись. Но может быть, когда тебя принимают такой, какая ты есть, то и не нужно ничего оправдывать или заслуживать? Сюзанна подумала, что всю жизнь слишком сильно старалась, чем бы она ни занималась. Поскольку у нее не было родных, ей хотелось, чтобы ее любили все остальные.

«Может быть, не стоит так стараться»? Эти слова сказал ей Кит. Он с самого начала отметил в ней это качество, стремление очаровывать. И жители Барнстабла, похоже, тоже увидели.

– Ну что же, и сестры Беннет прошли через испытания, но все кончилось хорошо. Даже для этой разбойницы Лидии!

– В конце концов да, – улыбнулась Сюзанна. Мисс Джейн Остен хорошо знала, как должны кончаться романы.

Утром, подойдя к конюшне, Сюзанна увидела, что виконт гладит жеребую кобылу и что-то шепчет ей на ухо. Кобыла мотала головой, а потом издала глубокий стон, настолько человеческий, что Сюзанна затаила дыхание.

Кит обернулся и увидел Сюзанну. Лицо его было серым от едва сдерживаемого гнева. Она невольно попятилась.

– Ступайте домой! – рыкнул он и отвернулся. Сюзанна растерянно прижала ладонь к солнечному сплетению – его слова двумя стрелами вонзились в самую его середину.

– Что-то случилось с кобылой... Она... скажите же мне, что с ней? – выговорила Сюзанна отрывисто, обращаясь к его спине. Ей понадобилось для этого изрядное мужество. Кобыла снова застонала, вскинула голову, глаза ее закатились, словно от боли. Потом она переступила ногами и навалилась на Кита, который попятился назад, пытаясь поддержать ее и продолжая бормотать ласковые, успокаивающие слова. Наконец он снова взглянул на Сюзанну.

– Роды начались, но она уже давно должна была ожеребиться. Значит, у нее неправильное положение плода. Острые боли. А конюхи, которые должны о ней заботиться... – он запнулся, – куда-то провалились.

Последние слова он прошипел, и у Сюзанны зашевелились волосы на затылке. Его ярость была настолько едкой, что она ощутила ее вкус. Ей представилось, как от этой ярости чернеют и вянут листья на деревьях на многие мили вокруг. А конюхи будут повешены, утоплены и четвертованы, если осмелятся вернуться.

– Что же с ней будет?

– Она погибнет. И жеребенок внутри тоже погибнет. И она будет умирать долго и мучительно, если только я ее не пристрелю. – Последние слова он бросил небрежно, как горсть камешков.

– Неужели ничего нельзя сделать? – В Сюзанне нарастало чувство беспомощности. Но видит Бог, она устала чувствовать себя беспомощной.

Ноги у кобылы подогнулись, и Кит снова всем телом попробовал поддержать ее. Он был решительно настроен не дать ей лечь. Он снова обернулся к Сюзанне, и злобное выражение соскользнуло с его лица, словно маска.

– Это все моя рука. Я не могу повернуть жеребенка и поддерживать ее одной рукой. Она раздавит или меня, или жеребенка. Нельзя, чтобы она легла.

Сюзанна поняла: ему невыносима собственная беспомощность!

– Я помогу. Позвольте мне. Пожалуйста! – Эти слова вырвались инстинктивно, из какой-то неизведанной ею глубины. Она даже сама себе поразилась.

Кит презрительно фыркнул:

– Вы, что ли, просунете руку ей в утробу и повернете жеребенка, мисс Мейкпис? Требуется именно это. Но и тогда мы вряд ли спасем ее.

Сюзанна почувствовала, как его злость передалась ей. Она закатала рукава амазонки, вытянула вперед руку и, тяжело дыша, гневно сверкнула глазами, глядя на Кита.

– Говорите, что нужно делать!

Он снова отвернулся от нее.

– Говорите. Что. Нужно. Делать. Черт бы вас побрал! – добавила она сгоряча.

Он обернулся так резко, словно она хлестнула его перчаткой. Мгновение спустя жесткая белая маска исчезла совсем, и из-за нее снова показался Кит, которого она знала.

– Дайте руку, – велел он.

Сюзанна так и сделала – она почему-то всегда машинально повиновалась ему. Он зачерпнул из ведра пригоршню ланолина, энергично смазал ей руку до локтя и поднес ее к поднятому кобыльему хвосту. Голос его звучал сейчас ровно, четко, это был голос человека, привыкшего отдавать команды и выслушивать рапорт об их исполнении.

– Сначала вы должны просунуть руку внутрь. Я успокою ее, и скажу, что делать дальше. Она может лягнуть! Я постараюсь вас оградить, но и сами не зевайте.

Сюзанна медленно, осторожно начала просовывать руку в тесную темноту утробы, ощущая вокруг напряженные мышцы перебиравшей ногами кобылы. Вот и локоть ее исчез. Где-то рядом Кит бормотал кобыле, поддерживая ее своим телом, ласковые слова, а та переступала задними ногами и мотала головой, издавая смешанное со стоном ржание.

Но тут для Сюзанны все звуки исчезли, исчезла и конюшня, и весь ее мир сузился до влажного жара лошадиного чрева и голоса Кита, звучавшего откуда-то сверху. Пальцы ее шарили в тесноте, она пыталась понять, что чувствует. Она практически перестала дышать.

– Мордочка! Я чувствую мордочку, – выдохнула она и провела пальцем по впадине ноздри, по острому ушку, по губе.

Жеребенок щипнул ее губами за палец!

– Ой! Он хочет меня укусить, – не то засмеялась, не то ахнула она.

– Значит, живой, – донесся до нее почти бесстрастный голос Кита. – Нащупайте ноги.

Сюзанна повела рукой вокруг головы жеребенка и нащупала шишковатые маленькие подогнутые ножки.

– Да... я чувствую... они рядом с головкой.

– Теперь осторожно трогайте... это задние или передние ноги? Над щиколоткой колено или задний скакательный сустав?

Сюзанна нащупала узловатое колено.

– Передняя нога!

– Хорошо. Прекрасно. Теперь нам надо развернуть его голову в нашу сторону и передние ноги тоже – обычно жеребенок именно так расположен в чреве. Нащупайте его голову, если сумеете, и поверните ее к себе.

– А кобыле будет больно?

«Глупый вопрос – ей и без того больно», – подумала Сюзанна.

Она сделала то, что он велел, – провела рукой по бугристой головке жеребенка, ощутив жесткие реснички, короткую колючую гривку. И со всей осторожностью попробовала повернуть ее на себя.

Она не поворачивалась!

– Смелее, Сюзанна, – услышала она голос Кита. – Вы ему не повредите.

Сюзанна набрала в легкие воздух, зажмурилась, прочла короткую молитву и потянула сильнее, напрягая мышцы.

– Ой, Кит, она... он движется...

– Хорошо. – Сюзанна так же отчетливо слышала его голос, как чувствовала его ладонь, которой он поддерживал ее за спину. – Сейчас мать станет тужиться, Сюзанна, вы это почувствуете, и тогда надо надеяться, он сам развернет передние ноги.

Сюзанна немного подождала. И вот кобыла стала тужиться. Из отверстия появилось крошечное копытце. Потом второе, и ножки высунулись до колен. Кобыла сделала еще одно усилие, и – чудо! Показалась маленькая мордочка.

– Кит...

Он отбросил сдержанность, словно раскаленную сковороду.

– Да, это чертовски удивительно, и это сделали вы, Сюзанна! Вы все абсолютно правильно сделали, а теперь надо взять его за ноги и потянуть. Я скажу вам когда...

Сюзанна медленно вытащила руку и бережно взялась за копытце размером с кофейную чашечку. Когда кобыла опять начала тужиться, она вместе с Китом потянула – медленно и осторожно, вот и другое копытце.

Ей на руки упал маленький жеребенок, мокрый и теплый, кажется состоявший из морды и ножек, живой и подвижный. И Сюзанна, не удержавшись на ногах, вместе с ним села на солому.

– Ради Бога, Сюзанна! – исступленно вскрикнул Кит. Только тогда Сюзанна снова ощутила свое тело и вспомнила, где находится. Остро пахло сеном и особенно сильно – кровью и лошадиным потом. У нее ломило руку, плечо, спину. Волосы прилипли ко лбу, а платье к спине. Сюзанна аккуратно положила новорожденного на пол, он попытался встать, но упал и опять встал, пошатываясь на своих тоненьких ножках. Кобыла повернулась и ткнула его мордой, приветствуя родившегося малыша.

Сюзанну и саму пошатывало. Она с усилием встала, опираясь на руку Кита. Он тут же присел над жеребенком, который уже несколько раз успел упасть и снова встать, привыкая к тому, что мир жесткий, плоский и большой, а не узкий, теплый и влажный.

– Она в порядке... это маленькая кобылка, и красавица притом. – Кит встал и повернулся к Сюзанне. Уголки его губ дрогнули. Сюзанна вытерла щеку рукавом. У нее кружилась голова, она чувствовала себя легкой и непостижимо счастливой. Это счастье было очень мирное, тихое. Словно сбылось желание, о котором она прежде и не подозревала.

Тут они услышали голоса, смех, грубые остроты, топот ног. Это возвращались конюхи. Увидев Кита, они замерли на месте, можно сказать, окаменели. Кит некоторое время смотрел на них без всякого выражения, что было особенно страшно. Даже у Сюзанны екнуло сердце.

– Вы знали, что кобыла вот-вот должна ожеребиться? – спросил Кит спокойно. Конюхи с ужасом уставились на него. Один из них покосился на новорожденного жеребенка.

– Отвечайте.

Сюзанна осторожно взглянула на Кита. Как ему удалось сделать коротенькое слово таким зловещим?

– Д-да, сэр, – ответил тот, что посмелее.

Снова наступило молчание, только шелестели по соломе маленькие копытца, да кобыла хлестала себя хвостом по крупу.

– Они могли умереть, – произнес Кит задумчиво, – в ваше отсутствие. И кобыла, и жеребенок. Одни, без помощи. А в ваши обязанности входит заботиться о лошадях, ведь так?

Сюзанна решила, что лица у конюхов сейчас точно такие же, как у осужденных под топором палача. Оба молчали, лишившись дара речи.

– Пошли вон, – сказал наконец Кит тихо и презрительно. – И чтобы я вас больше не видел.

Парни повернулись и бросились прочь. Кобыла подталкивала мордой новорожденную дочку, точную копию матери вплоть до звездочки на гнедом лбу, а малышка махала крошечным хвостиком, училась стоять на ножках, вдыхала воздух, тянулась к материнским соскам.

Кит проводил конюхов взглядом и повернулся к кобыле и жеребенку. Он спокойно смотрел на них, а Сюзанна не сводила глаз с него.

– Придется мне пару дней самому о них заботиться. – Кит задумчиво погладил потемневший от пота лошадиный бок. – Надеюсь, с ними все будет хорошо. – Она услышала в его голосе облегчение. И теплоту. Он снова обернулся к ней с неуверенным, почти смущенным лицом. Сюзанна полагала, что такое с ним случалось нечасто.

– Вы поступили очень смело, Сюзанна.

От какого-то нового выражения в его глазах ей вдруг стало тепло, и одновременно она почувствовала себя странно незащищенной.

– Я не думала о том, чтобы быть смелой.

Уголки его губ приподнялись.

– Это делает ваш поступок особенно смелым. – Она никак не могла понять, что выражало его лицо в данный момент. Угрюмость, смущение, может быть, робость. Нет, только не робость. Но она безошибочно чувствовала его теплоту.

– Завтра рука немного поболит. – Он рассеянно погладил ее по плечу. Сюзанна даже прикрыла глаза, до того приятно ей было это поглаживание. Оно казалось еще более интимным, чем поцелуй, хотя, разумеется, ничто не могло быть интимнее, чем просунуть руку внутрь лошади, поэтому Сюзанну сейчас его прикосновение нисколько не шокировало.

Кит резко убрал руку, и она снова широко раскрыла глаза. Некоторое время они просто стояли и молча смотрели друг на друга. Сюзанна почувствовала странное умиротворение.

Кит откашлялся.

– Думаю, на сегодня мы отменим наш поход в лес, мисс Мейкпис. Опять. Я хочу немного понаблюдать за ними... – Он кивнул на лошадей. – К тому же ваша амазонка вконец испорчена.

Сюзанна оглядела себя.

– Пустяки.

Он почему-то улыбнулся и несколько раз кивнул. Сюзанна вытерла липкие руки о грязную юбку и взглянула на маленькую кобылку. Еще недавно она лежала свернувшись в тесноте материнской утробы, а теперь жадно сосала молоко. Сердце у Сюзанны сладко сжалось. Завтра надо непременно нарисовать их – мать и дочь.

– Как вы ее назовете? – спросила Сюзанна.

– Думаю – Сюзанна.

Он сказал это чересчур быстро, и глаза его вспыхнули озорным огнем. Сюзанна склонила голову набок, делая вид, что размышляет.

– Великолепно, – промолвила она. – Чудесное имя для такого красивого создания.

Потом грациозно повернулась, метнула на него через плечо дерзкий взгляд и поспешила домой по знакомой тропинке. Она бережно уносила с собой последнее выражение, промелькнувшее на его лице. Это была не насмешка. Не равнодушие, не раздражение.

Что-то совсем другое...

И в ее душе шевельнулась сладкая надежда.