После победы, одержанной Гутцманом под восторженные крики солдат, офицеры удалились в цитадель на обед в парадном зале. Новых сержантов и капралов пригласили за стол товарищи по оружию, а тот, кто дольше всех продержался в игре, — Райнер — получил от Гутцмана персональное приглашение присоединиться к старшему офицерскому составу за столом на помосте в дальнем конце зала. Стол был длинный, но все присутствующие едва уместились за ним. Похоже, Гутцман чуть ли не удвоил гарнизон форта, и здесь было намного больше народу, чем требовалось для охраны перевала. За столом сидели капитаны кавалеристов и пехотинцев, но Райнер заметил, что кавалеристы расположились в центре, рядом с Гутцманом, а пехотинцы — по бокам.

Генерал определил Райнера слева от себя, для чего пришлось подвинуться седому рыцарю с бородой, по форме напоминающей лопату.

— Капрал Райнер, — сказал генерал, пока Райнер усаживался, стараясь плотнее прижать локти к телу. — Позвольте представить: командир Фольк Шедер, моя правая рука.

Почтенный рыцарь склонил голову:

— Добро пожаловать, капрал. Я слышал, вы продержались девять кругов. Это серьезный результат.

У него был мягкий спокойный голос ученого и серая аскетичная одежда поверх формы, но ростом и мощью сложения он не уступал остальным. На шее на серебряной цепочке у него висел молот Зигмара, как показалось Райнеру, тяжелый, словно якорь.

— Что бы я делал без Фолька, — продолжал Гутцман. — Он решает все текущие вопросы в лагере и позволяет мне больше времени посвящать воинским упражнениям с солдатами. — Он усмехнулся. — И потом, он — наш духовный ориентир и никогда не позволяет забывать о Зигмаре.

Шедер снова склонил голову:

— Стараюсь изо всех своих скромных сил, генерал.

— Слева от Фолька, — указал Гутцман, — обер-капитан кавалерии Халькруг Оппенгауэр, рыцарь-храмовник ордена Черной Розы. Мы называем его Халли.

Лысый краснолицый гигант дружески салютовал Райнеру. Его струящаяся золотистая борода скрывала улыбку, в глазах плясали искорки. Райнер вспомнил, что он последним выбыл из игры. Удивительно ловкий наездник при таких габаритах.

— Вы сегодня отличились, стрелок, — сказал Халли. — Жаль, для копейщика вы мелковаты.

Райнер отсалютовал в ответ.

— Проклинаю свою участь каждый день, обер-капитан.

— А справа от меня, — повел рукой Гутцман, — обер-капитан пехоты Эрнст Нюмарк, из мечников Карробурга, герой осады Веннера.

Загорелый, тщательно выбритый мужчина с коротко стриженными волосами, такими светлыми, что казались белыми, нагнулся вперед и торжественно кивнул Райнеру:

— Рад познакомиться с вами, стрелок.

Впрочем, особой радости на его лице заметно не было.

— Взаимно, обер-капитан, — вежливо отозвался Райнер. Обер-капитана Нюмарка, который не участвовал в играх, он видел впервые.

— А где Фортмундер? — спросил Гутцман, оглядываясь.

— Здесь, генерал, — ответил капитан, вставая. Это был сухопарый субъект с живыми глазами и щеголеватыми нафабренными усами.

— Это ваш капитан, Майерлинг. Капитан стрелков Дагерт Фортмундер, славный человек. Слушайте его.

— Непременно, генерал.

Райнер поклонился Фортмундеру:

— Капитан.

— Добро пожаловать к нам, капрал. Если вы стреляете не хуже, чем ездите верхом, мы отлично поладим.

— Буду стремиться произвести на вас впечатление, капитан.

Подали первое блюдо, и офицеры принялись за еду, которая оказалась великолепной.

Гутцман налил Райнеру вина.

— Матиас сказал, что вы воевали на севере. С Бехером, так? Расскажите, чем там все закончилось.

Что-то в голосе Гутцмана насторожило Райнера. Выражение лица генерала было по-прежнему открытым и дружелюбным, но в его глазах появилось нетерпение, от которого Райнер содрогнулся.

— Боюсь, я был далековато от места финального сражения, милорд. Меня ранило при попытке остановить наступление Хааргрота, и я пропустил исход битвы.

— Но вы, должно быть, знаете об этом больше, чем мы, засевшие на задворках Империи. Расскажите.

Это прозвучало как приказ.

Райнер прокашлялся.

— Ну, как все началось, вам, без сомнения, известно, милорд: старый Гусс делал мрачные прогнозы по поводу нашествия с севера и заявлял, что какой-то крестьянский мальчишка — реинкарнация Зигмара. Никто и внимания не обращал, пока не пришли первые вести об Эренграде и Прааге. Хвала Зигмару — или, полагаю, все же Ульрику, Тодбрингер не медлил, впрочем, как и фон Рауков из Вольфенбурга. Они выставили достаточно людей против орд Архаона, чтобы задержать их продвижение и успеть организовать оборону. — Райнер вздохнул. — Наверное, это было труднее всего. Собрать такое количество отдельных отрядов в единую боевую силу: эльфы из Лорена, гномы Срединных гор, коссары Макарева. Тодбрингеру пришлось фактически пить из кубка и клясться даме, чтобы подключить еще и бретонцев. И все же этого едва хватило.

— На этот раз у норсийцев были пушки, так? — задал вопрос Гутцман.

— Именно, ужасные штуки, они казались чуть ли не живыми и стреляли огненными шарами. — Райнер отхлебнул вина и продолжал: — Мы добились некоторых успехов, но этих дьяволов было слишком много. Это все равно что противостоять водопаду. А из темноты ползли все новые враги, чтобы воспользоваться нашей слабостью. Грязные зверолюди с козьими головами из Драквальда, зеленокожие. Они сражались не только с нами, но и друг с другом, но от этого было не легче.

— И все это время Карл-Франц с южными графами и баронами спорили, кому идти, а кому остаться и не мешать, — сердито бросил Гутцман.

Райнер промычал что-то неопределенное.

— Может, так оно и было, милорд. В тот момент я находился в Денке и готовился к предстоящему сражению. Орды вскоре овладели Остландом и западом Мидденланда. Вот тут и настал мой звездный час, если можно так выразиться. Во второй атаке я был ранен мечом в ногу, а Хааргрот двинул дальше на Мидденхейм с уцелевшей ордой. — Он пожал плечами. — Я как-то не сожалею, что пропустил осаду.

— Слишком много крови, да? — спросил Шедер.

Райнер кивнул:

— По всем подсчетам, полегли десятки тысяч, командир. Архаон и его палачи больше двух недель осаждали Ульрихсберг. Хорошо еще, ребята из Остланда продержали их на расстоянии достаточно долго, чтобы Тодбрингер и фон Рауков подоспели со своими людьми и укрепили оборону. И все же было тяжко, норсийцы уже одолели стены, но тут нам повезло с зеленокожими. Их вождь полез вперед и получил по морде, после чего отправился вслед за Архаоном. И когда эльфы, бретонцы и коссары погнали норсийцев из леса, те дрогнули и отступили в Сокх, чтобы перегруппироваться. — Он подался вперед. — Карл-Франц появился в тот же день и сразу атаковал, но Архаон выстоял, и битва бушевала три дня, на второй подошли Фальтен и Гусс и на третий день вступили в схватку с самим Архаоном.

— Ведь как раз там Фальтен получил смертельную рану, верно? — спросил Шедер.

— Да. Гусс вынес его с поля, пока Архаон разбирался с атакующим его вождем орков.

При этих словах Гутцман фыркнул.

— На четвертый день, — продолжал Райнер, — армии снова были в боевой готовности, жуткое зрелище: зверолюди напали с тыла на артиллерию Карла-Франца, но, прежде чем одна из сторон смогла получить существенное преимущество, появилась третья сила.

— Фон Карштайн, — сказал Гутцман.

— Так милорду известно?

— Только слухи. Продолжайте.

— Он поднял мертвых, милорд. Люди Империи и жители севера поднимались там, где полегли, и атаковали всех без разбора. Силы Архаона бежали на север, Карл-Франц увел свою армию в Мидденхейм. Сильванийцы последовали за ними. Фон Карштайн потребовал, чтобы Император сдался и сдал город, но тут появился Фолькмар и велел ему убираться, и, хоть я и сам в это с трудом верю, так и получилось. Он повернул назад и без единого слова бежал обратно в Сильванию.

— Вот так, — сухо сказал Гутцман.

— Да, милорд. Мидденхейм выстоял, армия Архаона рассеялась.

Гутцман снова фыркнул:

— И в Альтдорфе это называют великой победой.

— Простите, милорд.

— Империю спасли не реинкарнация Зигмара и мощь рыцарей Карла-Франца или этот хваленый Отряд Света, а предводитель орков и колдун-нежить.

Райнер откашлялся.

— Гм, может, так оно в конце концов и получилось, но нельзя сбрасывать со счетов смелую оборону людей из Остланда и Мидденланда, позволившую удержать орды на расстоянии. Без них Мидденхейм бы точно пал.

— А если бы ими как следует командовали, — закричал Гутцман, — орды вообще не дошли бы до Мидденхейма! Сколько народу погибло зря, потому что наши толстокожие графы продолжают думать, что победить врага можно только в лобовой атаке, какими бы ни были обстоятельства! Если бы они настойчиво не утверждали, что надо размахивать молотом Зигмара там, где больше пригодится стилет, это бы заняло считаные недели, а не несколько месяцев.

— Милорд, — сказал Райнер, испытывая невольное раздражение: может, Гутцман и правда такой хороший тактик, каким себя считает, но он сам не видел эти орды и не бился один на один с курганцем. А Райнер видел. И бился. — Милорд, их было сто тысяч. И самый мелкий из них вдвое крупнее человека.

— Именно! — сказал Гутцман. — Сто тысяч титанов, которым для поддержания сил ежедневно нужно немерено еды. — Генерал подался вперед, глаза его блестели. — Вы хоть видели их обозы? Их снабжали провиантом из какого-то хранилища на севере?

Райнер рассмеялся.

— Нет, милорд. Это же варвары. Обозов у них не было. Им просто приказали идти вперед. Чтобы прокормиться, они грабили земли, по которым шли.

Гутцман ткнул в Райнера пальцем.

— Вот именно! Что, если бы один из наших благородных рыцарей, наших образцов воинской доблести, озаботился заранее убрать весь урожай и перебить дичь на пути продвижения Архаона, а потом сжег фермы и леса, что тогда? — Он ударил ладонью по столу. — Тогда норсийцы передохли бы от голода на полпути к Кислеву, или, что еще более вероятно, эти дикари начали бы жрать друг друга. В любом случае ряды их значительно сократились бы без всяких потерь с нашей стороны. Вместо этого Тодбрингер и фон Рауков посылают кое-как экипированные неподготовленные войска, которые, может, их и задержали, но слишком уж дорогой ценой. — Он горько рассмеялся. — Рыцари Империи так любят бряцать оружием, что иногда думают, будто битва без победы лучше, чем победа без битвы.

Райнер не был знатоком военного дела. Он не знал, одобрили бы другие генералы теорию Гутцмана, но звучала она вполне разумно.

Гутцман покачал головой:

— Было безумием послать меня сюда, пока Бехер, Лейденхоф и подобные им дураки защищают Империю в тяжелый час.

Командир Шедер обеспокоенно подался вперед:

— Но, конечно, необходимо выполнять приказы Императора, милорд. Он же лучше нас знает, как нам защитить отечество.

— Меня сослал не Карл-Франц! — отрезал Гутцман. — Это сделала шайка трусов из Альтдорфа, которых так напугали мои победы в Остермарке, что они вообразили, будто я отделю его от Империи и сделаюсь его королем. Можно подумать, я могу причинить вред любимой стране.

— Тогда почему вы отвернулись от этой страны? — спросил капитан пикинеров, сидящий в дальнем конце стола.

— Неправда! — рявкнул Шедер, гневно воззрившись на капитана. — Вы забываетесь, сударь.

Некоторые из кавалерийских офицеров нервно покосились на Райнера. Сердце Райнера забилось. Что происходит? Похоже, как раз то, что интересовало Манфреда.

— Я не отвернулся от Империи, — тихо сказал Гутцман. — Это она отвернулась от меня. — Губы его сложились в презрительную усмешку. — Иногда кажется, что, если я исчезну, она и не заметит.

За столом стало тихо. Гутцман огляделся по сторонам, словно только что сообразил, где находится.

Внезапно он рассмеялся и махнул рукой.

— Ладно, довольно предположений. У нас вроде намечался веселый обед. — Он повернулся к Райнеру. — Давайте, сударь. Какие песни нынче поют в Альтдорфе и Талабхейме? Что играют на сцене? У нас в глуши настоящий культурный голод. Вы нам не споете?

Райнер едва не поперхнулся вином.

— Боюсь, певец из меня никудышный. Вряд ли я смогу удовлетворить ваш культурный голод, думаю, вы ощутите его сильнее, когда я закончу петь.

Гутцман пожал плечами.

— Ну хорошо. Кто-нибудь еще? Может, нам споет кто-то из вновь прибывших?

Воцарилась долгая тишина, людям явно было несколько неловко. Наконец поднялся Карел, колени его дрожали.

— Гм. — Он сглотнул. — Ну, если господа не возражают, я спою балладу — ее обычно просят спеть дамы.

— Пожалуйста, юноша, — сказал Гутцман. — Мы все внимание.

Карел откашлялся.

— Очень хорошо, милорд. Э-э… она называется «Когда домой мой Йен вернется».

Райнер уже было приготовился к худшему, но Карел, поколебавшись еще немного, выпрямился и запел высоким чистым голосом, как у мальчика-хориста из храма Шаллии. Все молча зачарованно слушали историю крестьянской девушки, ожидающей, когда ее возлюбленный вернется с войны на севере, а вернулся он на плечах шестерых своих товарищей, убитый отравленной стрелой. Это была разрывающая сердце песня в невероятно красивом исполнении, и, когда наконец девушка решилась соединиться с возлюбленным в смерти, уколов себя стрелой, которая убила его, Райнер увидел, как рыцари тут и там вытирают глаза.

Казалось, только Гутцман разгневан, но хорошо это скрывает.

— Красивая песня, парень. А теперь, может, что-нибудь повеселее? Ну, для поднятия духа.

Карел подумал и выдал песню про жулика, которого погубила мнимая монахиня. Со второго припева ему подпевал весь зал, атмосфера стала заметно дружелюбнее, разговор перешел на более легкие темы, перемежаемые скабрезными шутками.

В конце обеда, когда подали пудинг с бренди и Гутцман вступил в громкий разговор с сидящими справа от него рыцарями на тему былых состязаний в выдергивании колышков, и кто там упал и что себе сломал, капитан Шедер наклонился к Райнеру.

— Вы должны извинить генерала Гутцмана, — прошептал он. — Это порывистый человек, бездействие его угнетает. Но здесь нет изменников. — Он напряженно засмеялся. — Будь генерал чуть старше, он бы понимал, что все посты одинаково важны. И многие будут рады любому поручению.

— Как вы правы, командир, — сказал Райнер. — И не бойтесь, я вовсе не обижен.

Шедер склонил голову, едва не утопив бороду в пудинге:

— Вы меня успокоили, сударь.

Поле обеда Матиас вызвался отвести Райнера к месту расселения, извинившись, что спать ему придется в палатке за северной стеной, а не в казармах стрелков на территории форта.

— У нас просто места не хватает, — сказал он.

— А-а. Я заметил. Не совсем ясно, с чего бы. Судя по тому, как вы описали ситуацию, такой контингент едва ли нужен.

— Ну… э-э… — Матиас внезапно смутился и закашлялся. — Я раньше не говорил, что в Аульшвайге неспокойно?

— Говорили. Какие-то междоусобицы, так, что ли?

Матиас кивнул.

— Именно. Младший брат хочет отнять трон у старшего. Вечные дурацкие проблемы этих приграничных князей. Но сейчас есть причины опасаться, что дело дойдет до точки кипения. Младший брат — барон Каспар Жечка-Коломан, дурная головушка, у него замок как раз у границы. Старший — князь Леопольд Аусландер. Альтдорфу нужно, чтобы Леопольд оставался у власти, как-никак, из двоих он куда уравновешеннее, и если Каспар активизируется, может потребоваться наше вмешательство, а значит, дополнительные войска.

— А-а. Теперь ясно.

В душе Райнер усомнился, что так оно и есть. Матиас объяснил вполне логично, но слова разгневанного капитана пикинеров за столом все еще звучали у Райнера в ушах.

— По крайней мере, палатка в полном вашем распоряжении, — сказал Матиас, — если это вас утешит.

Сердце Райнера подскочило, все мысли об интригах разом испарились. Наедине с Франкой?

— О, думаю, я справлюсь.

Покидая зал, Матиас вовсю веселился, но сейчас, когда они шли по территории форта по холодному ночному воздуху, молодой рыцарь произнес тише:

— Гм, надеюсь, вам не померещился заговор в словах генерала Гутцмана, капрал.

— Отнюдь нет, Матиас. Жалобы его вполне разумны, учитывая обстоятельства.

Матиас серьезно кивнул.

— Тогда вы понимаете его чувства?

— Конечно. — Райнер изобразил напускную отвагу, которую, как он знал, ценят копейщики вроде Матиаса. — Кого угодно разочарует, если его будут держать так далеко от линии фронта.

— Но вы же понимаете, как это нечестно, — настаивал юноша, проходя вместе с ним в северные ворота. — Несправедливо. В какой опасности Империя из-за трусости и фаворитизма.

Райнер растерялся. Глаза Матиаса горели почти религиозным пылом.

— О да, — сказал он наконец. — Стыд какой. Просто невозможно.

Молодой капитан усмехнулся:

— Я знал, что вы поймете. Вы умный малый, Райнер. Не какой-то упрямый старый дурак. — Он поднял глаза. — А вот и ваш полотняный замок.

Матиас потянулся ко входу в палатку, но кто-то открыл изнутри.

Франка вышла и поклонилась.

— Я разложил ваши вещи, милорд.

Матиас одобрительно кивнул.

— Вы правильно сделали, что привезли денщика с собой. Я тут намучился с местным парнем — ужас какой-то. Ворует у меня носовые платки. — Он коротко поклонился. — Спокойной ночи, капрал. Желаю успеха на службе. Фортмундер вам понравится. У него замашки корсара, но это ничего.

— Спасибо, капитан. Спокойной ночи.

Райнер ответил на поклон и опустил полог.

Он подождал, пока стихнут шаги Матиаса, затем с ухмылкой повернулся к Франке.

— Так! Наконец-то одни. Я уже четыре месяца жду такой возможности.

— И подождете еще три, милорд, — едко ответила она. — Здесь мой обет так же крепок, как и в Альтдорфе.

Райнер вздохнул.

— Но сейчас у нас хоть есть возможность! Через три месяца мы можем оказаться в пути или снова запертыми в особняке Манфреда, и уединиться не получится.

— Когда время придет, будет даже лучше.

— Скажешь тоже. — Райнер принялся расшнуровывать дублет. Потом он остановился и оглянулся, ухмыляясь: — Давай, расшнуровывай.

— Что?

— Вообще-то ты мой денщик. Расшнуруй дублет.

Она закатила глаза:

— Ладно еще, когда мы на людях, но сейчас-то зачем?

— А почему бы и нет? Так будет легче не забыться в обществе.

Франка нахмурилась:

— Милорд, не морочьте мне голову.

— И не собирался. Я же не пытаюсь расшнуровать тебя, так?

Франка фыркнула:

— Отлично, милорд. Как пожелает милорд.

Она подошла поближе и с силой потянула за шнурки.

— Тише, девочка, — засмеялся Райнер, пытаясь удержаться на ногах. — Ты меня уронишь.

— Какая девочка, милорд? — Франка уже заканчивала. — Вы называете своего денщика девочкой? Возможно, у милорда проблемы со зрением.

Она схватила его за ворот и дернула.

— Франка… Франц… ты… — Руки его были в рукавах, и он не смог удержать равновесие, зашатался и упал. Франка попыталась его поймать, но полетела вместе с ним на пол, опрокинув походную кровать. Они свалились в кучу одеял, легкая деревянная рама приземлилась сверху.

Франка, смеясь, шлепнула его:

— Ты сделал это нарочно!

— Да нет же! Просто вы перестарались, сударь.

Он схватил ее за руку, чтобы избежать еще одного шлепка, и внезапно они оказались в объятиях друг друга, сцепившись намертво и со стоном слившись в глубоком поцелуе. Руки совершали лихорадочные движения, Райнер перекатился на спину и потянул Франку за собой, но она всхлипнула и отстранилась.

Он сел.

— Что стряслось?

— Простите, капитан, — сказала она, пряча лицо, — я не хотела вас дразнить, но сил у меня меньше, чем может показаться. Вот почему я вас умоляю не давить на меня. Еще немного, и я не смогу сопротивляться, и тогда я себе никогда не прощу.

Райнер вздохнул и притянул ее голову к груди.

— Ах, Франка. Я…

Кто-то приближался к палатке.

— Капрал Майерлинг! Вы здесь?

Это был Карел.

Райнер и Франка вскочили, словно провинившиеся школьники. Райнер сорвал дублет и швырнул Франке.

— Давай, убери это. И вытри глаза. Быстро.

Франка занялась дорожным сундуком Райнера, он сам поставил на место кровать и кинул на нее одеяла.

— Заходите.

Карел пригнулся и вошел, за плечами у него болтались седельные сумки и доспехи.

— Капрал Циглер?

— У них с местами плохо, капрал. — Карел улыбался. — Думали, палаток хватит, но оказалось, нет. Я сказал, вы не будете возражать, если меня подселят к вам.

За спиной у него Франка издала звук, который мог сойти за чих, но, вероятно, означал что-то другое.

Райнер заскрежетал зубами.

— Разумеется, не буду, сударь. Как же. Заходите. Занимайте другую койку. — Он пригвоздил Франку взглядом. — Франц будет спать на полу.

По вполне понятным причинам Райнеру в ту ночь было не до сна. Карел радостно похрапывал на своей кровати, Франка свернулась калачиком в спальном мешке, а он сидел на улице, завернувшись в одеяло, и смотрел на звезды.

Отчасти он проклинал несвоевременное вторжение Карела, но отчасти был ему благодарен. Он не хотел ранить чувства Франки, но, каждый раз видя ее, не мог одолеть всепоглощающее желание прижать ее к груди, забыв про честь и данные обещания. Три месяца! Кровь Зигмара, да к тому времени он взорвется!

Слева что-то шевельнулось. Он вытянул шею. Мимо палаток по направлению к северной дороге шли трое. Все они были в длинных плащах с капюшонами, скрывавшими пол-лица.

Райнер нахмурился. Может статься, у них совершенно невинный повод разгуливать в столь поздний час. Возможно, это патруль. А в плащи они кутаются, потому что действительно холодно. Впрочем, торопливость их походки казалась подозрительной.

Райнер снова устроился поудобнее. Такое веселое вроде место, подумал он, играют, поют, солдаты обожают своего командира. Но все, видимо, не так-то просто. Матиас и Шедер пытались осторожно выяснить, как Райнер отнесся к Гутцману. Сочувствует ли он разочарованию генерала или верит, что Империя всегда права? Странно (а может, и вовсе не странно), Райнер чувствовал себя больше на стороне Гутцмана. Генерал стремился вырваться из удушающих объятий власти, как в общем и сам Райнер.