Не заглохли еще последние отголоски азефской бури, как разыгрался новый скандал, вновь взбудораживший всю Европу. Снова Бурцев выступил обвинителем, и спешно опубликованная новая одиссея Ландезен-Гартинга заполнила прессу всего мира и возбудила лихорадочные толки в коридорах Palais-Bourbon, в министерских канцеляриях и среди русских эмигрантов. Переполошились тайные русские шпионы, которых особенно много было в Париже. Более тяжелого удара не приходилось еще испытать преемникам Рачковского. Французское правительство по требованию Жореса вынуждено было, наконец, серьезно приняться за «тайны» русской тайной полиции и положить им конец.

Для того чтобы ясно понять ландезенскую одиссею, необходимо углубиться в историю русского революционного движения за четверть века до этого времени.

В 1887 г. готовилось покушение на Александра III, руководимое Ульяновым, братом Владимира Ильича Ленина. Покушение не удалось; большинство участников было арестовано; Ульянов и товарищи — казнены. Избежавшие же ареста спаслись в Цюрихе, где образовали революционный кружок, посвятивший себя, главным образом, изучению взрывчатых веществ.

22 февраля 1889 г. руководители кружка Дембо и Дембский, производя в окрестностях Цюриха опыты с изобретенными Дембо бомбами, были ранены упавшим к ногам снарядом. У Дембо были оторваны ноги, Дембский же, хотя и раненый, добрался до города и послал несколько товарищей перенести в госпиталь Дембо. Последний прожил еще несколько часов и перед смертью рассказал следователю, что он русский революционер, занимавшийся изготовлением снарядов с целью политических убийств. Происшествие заставило швейцарские власти произвести расследование, результатом которого 19 человек, находившихся в ближайших сношениях с Дембо и Дембским, были высланы из Швейцарии. Кружок перебрался в Париж, где вновь сорганизовался и принялся опять за старое дело.

Одним из наиболее деятельных членов кружка был Авраам Геккельман, пользовавшийся большим доверием своих товарищей. Геккельман прибыл в Париж после цюрихских событий, где он играл какую-то темную роль. В кружке Геккельман познакомился с Бурцевым.

Между членами кружка шли толки о возвращении в Россию, так как находили неудобным злоупотреблять гостеприимством чужой страны и производить здесь опыты со взрывчатыми веществами.

Геккельман, принявший впоследствии имя Ландезена, по паспорту одного таинственно исчезнувшего прибалтийского немца, был прекрасно осведомлен о всех действиях кружка, но ни он, ни его товарищи не подозревали об одновременном существовании в Париже другого кружка, деятельно занимавшегося фабрикацией бомб. Этому кружку достались взрывчатые части, оставшиеся после ликвидации цюрихского кружка, и он усердно продолжал свои опасные опыты.

При одном таком опыте близ местечка Raincy был опасно ранен революционер Теплов. Бурцев рассказывает, каким образом сведения о существовании второго кружка дошли до первого:

«Один друг Теплова состоял одновременно членом обоих кружков. Я ясно помню, как одним вечером он пришел к нам чрезвычайно встревоженный и приказал нам немедленно спрятать компрометирующие бумаги. По его встревоженному виду мы поняли, что случилось нечто серьезное, о чем он нам рассказать не мог. Более всех встревожился Ландезен. Он выказал живейший интерес и закидал вновь прибывшего вопросами. Из разговора мы поняли, что в Париже существует второй террористический кружок. Вскоре Ландезен удалился. Впоследствии я понял причину его ухода.

Путем энергичных уговоров и усилий Ландезену удалось соединить оба кружка в один. Опираясь на свое все увеличивающееся влияние, Ландезен теперь принял живейшее участие во всех работах. Между прочим, он настаивал на новом покушении на царя, чтобы тем самым способствовать освободительному движению в России и дать ему новую силу. 28 мая 1890 г. он распределил несколько бомб между товарищами и, убедившись, что они достаточно скомпрометированы, он подал сигнал. Утром 29 мая полиция ворвалась в квартиры русских эмигрантов и арестовала 27 человек, но за недостатком обвинения большинство было отпущено и только 9 человек привлечены к суду. Имена арестованных следующие: Рейнштейн с женою Анной, князь Георгиев-Накашидзе, Львов (под псевдонимом Теплова), Левренус, Степанов, Кашинцев, молодая девушка по имени Бромберг и, наконец, Ландезен-Геккельман. Но этот последний не предстал пред судом. На предварительном следствии, производимом следователем Аталиным, один из обвиняемых Рейнштейн заявил, что он и его товарищи пали жертвами гнусного провокатора — Ландезена. Через два дня адвокат одного из обвиняемых, Мильеран, подтвердил заявление Рейнштейна. Лишь 18 июня следователь подписал приказ об аресте Геккельмана, который, таким образом, имел достаточно времени для того, чтобы скрыться».

За несколько недель до этих событий Бурцев покинул Париж в сопровождении одного из товарищей и направился в Россию. Большинство членов кружка и не подозревали об его отъезде. Ландезен же раньше знал о его намерениях. Бурцев решил проехать в Россию с юга, но не успел он доехать до Румынии, как заметил, что за ними следят. Товарищ Бурцева не разделял его подозрений и согласился лишь разъединиться, не считая нужным принимать каких-нибудь мер предосторожности. Но не успел он доехать до границы Бессарабии, как был арестован русской полицией. Сам же Бурцев проехал из Бухареста в Константинополь. Долгое время он переписывался с Ландезеном, письма которого становились все более загадочными. Товарищи Бурцева отговаривали его от поездки в Россию, но Ландезен, наоборот, горячо настаивал на этой поездке для принятия деятельного участия в делах революции. Как раз в это время он узнал об арестах в Париже. Сопоставляя все мелочи, казавшиеся ему подозрительными в поведении Ландезена, Бурцев пришел к убеждению, что Ландезен — провокатор. Он сообщил о своих догадках своим парижским друзьям, и мы уже слышали, как эти подозрения были заявлены на суде одним из арестованных.

Но многие члены кружка продолжали питать к Ландезену неколебимое доверие. Один из членов кружка, содействовавший бегству Ландезена, горячо упрекал Бурцева в клевете. Революционеров судили 5 июня в девятом отделении суда по уголовным делам. Процесс произвел большую сенсацию; например, l'Eclair выпустил 4 иллюстрированных листа специального приложения. Провокаторская роль Ландезена неясно вырисовалась в этом процессе-она окончательно выяснилась лишь 19 лет спустя. Между тем показания Рейнштейна осветили многое; он рассказал, как Ландезен снабдил всех деньгами для покупки материала. Самому Рейнштейну он принес на хранение 12 бомб и впоследствии распределил их между арестованными товарищами. Он даже убеждал Рейнштейна снять квартиру для производства там опытов.

Дело Бромберг было не менее загадочно; у нее нашли сундук со взрывчатыми веществами, но она заявила, что не знала о его содержимом и что после 24 мая она его ни разу не открывала. Между тем одна из бомб была завернута в номер «Petit Journal» от 27 мая. Рейнштейн не колеблясь заявил, что Ландезен заходил к Бромберг в ее отсутствие и положил в сундук этот номер с его содержимым. Мильеран указал, со своей стороны, на большой промежуток времени с того дня, как следователь узнал о провокаторской роли Ландезена, и до дня приказа об его аресте. Он прямо заявил, что «если Ландезен не был арестован, то это было сделано преднамеренно».

Кроме того, Мильеран указывал на тот факт, что в обвинительном акте не упоминалось, каким образом полиция узнала о неудачном опыте близ Raincy. Из этого он выводил, что полиция пользовалась услугами темного агента. Конечно, суд отрицал это заявление. Мильеран вполне основательно считал виновниками такого провокационного процесса министра внутренних дел Констанса и префекта полиции Лозэ.

Рейнштейн, Накашидзе, Левренус, Львов, Степанов, Кашинцев были приговорены согласно закону 1871 г. о хранении у себя взрывчатых веществ к трем годам тюремного заключения. Жена Рейнштейна и Бромберг были оправданы. По отбытии наказания большинство революционеров было выслано. Что же касается Ландезена, то его как наиболее преступного заочно приговорили к 5 годам тюремного заключения. До этих пор симпатии Франции и всей Западной Европы были на стороне революционеров, теперь же мнения резко переменились. Констанс учредил строжайший надзор над русскими эмигрантами, имея деятельных помощников в этом деле в лице русских тайных агентов.

Русский посол барон Моренгейм потребовал, чтобы французское правительство парализовало все попытки революционеров. Фрайсинэ, Рибо и Констанс обещали ему это. Но Моренгейм все беспокоился, как бы кто-либо из революционеров незаметно не уехал бы в Россию. Он многократно посещал Констанса, требуя от него ареста своих соотечественников. Но Констанс заявил, что он не может арестовать без предъявления обвинения. Вскоре случилось президенту выехать из Парижа. Он должен был выехать 21 мая в сопровождении Констанса. Моренгейм очень волновался за все время отсутствия Констанса, распорядительность которого он очень ценил.

26 мая Моренгейм посетил префекта полиции и сообщил ему, что получил достоверные сведения о намерении некоторых самых опасных нигилистов выехать в Россию. Префект полиции и начальник охраны, с своей стороны, уже знали об этом от своих тайных агентов и заявили, что они ждут лишь возвращения Констанса, чтобы действовать. Для получения инструкции был послан к Констансу чиновник с докладом о случившемся. Констанс приказал ждать с арестом его возвращения, которое было назначено на 28 мая. Действительно, он прибыл в Париж 28 мая, а 29-го были арестованы 9 революционеров. Полиция овладела их бумагами, нашла взрывчатые материалы и несколько готовых бомб. Русский император, узнав от своего посла о происшедшем, выразил свою глубокую благодарность французскому послу в Петербурге. Лозэ получил благодарственные письма от Моренгейма и от Дурново. Если вспомнить, что вся фабрикация бомб производилась при живейшем участии Ландезена, который даже снабжал деньгами революционеров, будучи сам агентом тайной полиции, то становится очевидным, в какой гнусной комедий участвовало французское правительство и жертвами какого обмана пали несчастные русские революционеры.