После того как для Открытия Гастролей все собрались на поле рядом с Тарзаком, из бревен развели огромный костер. Сначала народ лакомился рыбой, специально приготовленной по этому случаю командой поваров, затем взялся за кружки с брагой. Солнце уже клонилось к закату, когда Черныш Скуоб, признанный мастер литографии, и его искусный помощник Меф принялись раздавать новенькие, только что из-под печатного станка, карты Момуса.

— Только, пожалуйста, не сгибайте бумагу, а то она треснет.

— Черт возьми, Черныш, от тебя несет, как от бочки протухших сардин!

— Это краска. Осторожно, только не размажьте ее. Она еще не до конца высохла.

— А сколько вообще ей сохнуть?

— Не знаю. С сухой картой я еще не имел дела.

— Черт возьми, Черныш, не стой против ветра.

— А из чего сделана твоя бумага?

— Молоко корня кобита, глина и одно волокнистое растение — там целые заросли в дельте, я же говорил, только не сгибайте. Ладно, вот тебе еще один экземпляр.

— Спасибо.

— Послушай, Черныш, а это что за глисты такие? Черт, бумага у тебя какая-то комковатая.

— Это дороги. Надень-ка лучше очки. Сколько раз вам говорить — не сгибайте!

— Очки мои накрылись где-то в ущелье Змеиной горы.

— Не ври. Скажи, что читать не умеешь. Повторяю — бумагу не сгибать, краску не размазывать.

Чем дольше собравшиеся всматривались в карту, тем заметнее стихало веселье. В сравнении с размерами планеты проделанная за год работа казалась песчинкой в безбрежном океане. И сами себе первые колонисты Момуса казались песчинками, крошечными и беспомощными.

Возлияния продолжались все активнее. Когда солнце зашло за горизонт, а небо окрасилось в фиолетовые оттенки, в костер в середине поля подбросили новых поленьев. Люди сидели, наблюдая, как пляшут языки пламени. Шайнер Пит сидел рядом с Крошкой Вилл. Взявшись за руки, они тоже смотрели на огонь.

Сидевший по другую сторону костра Дирак поднялся на ноги и, шатаясь, вышел вперед, держа в руке кружку с брагой. Он обвел присутствующих пьяным взглядом:

— Ну и какого хрена мы будем делать дальше? Что дальше-то?

Паки Дерн выкрикнул с места:

— Строить дорогу Мийра — Кууми.

— Накося! — Дирак затряс головой. — Хватит с меня ваших гребаных дорог! Что нам делать, чтобы поскорее убраться из этой вонючей дыры?

Дирак вновь обвел взглядом сидящих у костра:

— Эй, Ледфут, где ты? Ледфут помахал рукой:

— Здесь. Никуда мы не полетим. Мы на приколе. Так что даже не надейся.

— Как это — не надейся? — Дирак обошел костер и встал напротив Ледфута. — У нас же есть десятый шаттл.

Ледфут пожал плечами:

— Ну и что, что у нас есть десятый?

— И ты не можешь ничего придумать? Ледфут покачал головой и рассмеялся:

— Я пилот и знаю, что говорю. Даже если мы поднатужимся, соберем все имеющееся у нас топливо, его не хватит и на одну понюшку. Ну выведем мы нашу железную птицу на орбиту. А потом? Прогулочный полет? Через пару миллионов миль у нас кончится воздух. Чем меньше народу возьмем — тем дольше протянем.

— А система очистки?

Ледфут покачал головой, посмотрел на Дирака и вновь покачал головой, затем встал и вышел к костру.

— Даже если забыть про проблему с воздухом, да и с водой и с питанием тоже, то при максимальной скорости, какую я только могу выжать из нашего десятого, понадобятся тысячи — подчеркиваю, тысячи лет, — прежде чем мы достигнем галактической трассы. — Ледфут снова покачал головой и обвел взглядом присутствующих. — Пока я пилот, идею светового двигателя можно похоронить. — Ледфут вопросительно поднял руки. — Кто-нибудь из присутствующих разбирается в световых двигателях? — Ответом было всеобщее молчание. — Хоть одна живая душа? — Ледфут засунул руки в карманы и снова обвел взглядом сидящих у костра. — Сам я о световых двигателях знаю самую малость. Например, то, что для постройки такого двигателя — если, конечно, найдется специалист — необходимо гигантское промышленное предприятие, причем только для изготовления компонентов. А сколько поколений будут трудиться для того, чтобы наладить это производство!

Он замолчал и посмотрел в огонь.

— И кроме того, единственный световой двигатель, о котором я имею представление, слишком велик для нашего десятого. Значит, корабль нам тоже придется строить. — Ледфут посмотрел на бывшего ответственного за афиши. — Да мы, Дирак, не знаем даже, как собрать космический радиопередатчик. — С этими словами Ледфут вернулся на свое место.

Дирак потер шею и швырнул кружку в костер.

— Черт! — и тоже занял место в кругу сидящих.

Снова воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев. С другой стороны круга поднялась худощавая фигура.

— Большинство из вас не знает, кто я такая. Меня зовут Рода Лернер, я работаю в костюмерной. Я пришла в цирк совсем недавно, на Ахигаре, как раз перед тем как… это произошло. — Рода нахмурилась. — Мне бы хотелось кое-что выяснить. Что, собственно, произошло? Я уже почти год с вами и все пытаюсь понять. Но вы как воды в рот набрали. Все отказываются говорить об этом. Почему?

Она обвела взглядом лица собравшихся. Со своего места, потирая подбородок, поднялся Бородавка.

— В прошлый сезон к нам пришло много новичков. Карл Арнхайм устроил на «Барабу» диверсию, и вот мы здесь, и, похоже, надолго. Между Арнхаймом и Джоном О'Харой уже давно шла вражда. Компания Арнхайма построила для О'Хары корабль, но потом отказалась продавать его цирку. Вместо этого Арнхайм задумал продать наш звездолет кое-кому еще, заломив за него двойную цену. О'Хара выцарапал-таки корабль у Арнхайма, прежде чем тот успел заключить сделку. О'Хара заплатил за корабль. Но Арнхайм не успокоился. С тех пор он стал преследовать нас. — Бородавка вытянул вперед руки. — Правда, теперь он мертв.

Со своего места поднялся Мейндж Рейнджер, ветеринар:

— Бородавка, не забывай одного. У Арнхайма с головой было не в порядке. — Мейндж Рейнджер огляделся по сторонам. — Костолом сказал мне это еще на корабле, когда освидетельствовал тело Арнхайма.

Мейндж вернулся на место.

— Похоже на то, — пожал плечами Бородавка и тоже вернулся на свое место.

Рода из костюмерной какое-то время постояла у костра, но, посмотрев на лица присутствующих, тоже решила сесть на место. Ответственный за купол Раскоряка Тарзак сидел, покачивая головой. Крошка Вилл наклонилась вперед и потрясла его за руку:

— Раскоряка!

Но тот продолжал трясти головой.

— Черт побери, Крошка Вилл. Если мы ничего не придумаем, нам тут всем хана. — Он обвел взглядом сидящих вокруг костра и ткнул в их сторону пальцем. — Ты только посмотри. Между прочим, они собрались на праздник. И это называется веселье? — Раскоряка опустил руку. — Нет, ты только посмотри.

Крошка Вилл посмотрела на лица собравшихся. На каждом из них лежала печать задумчивости. На каждом из них читалось: «Все. Приплыли. Крышка. Кранты…»

Внезапно ей в нос ударил тошнотворный запах, и чья-то испачканная чернилами рука вручила Крошке Вилл зловонную карту Момуса. Запах распространился куда-то дальше, а Крошка Вилл принялась изучать линии и цветовые пятна, обозначавшие поверхность планеты, на которой она в данную минуту находилась.

Пока она рассматривала карту, печальные лица вокруг нее сложились в иную картину. Взору Вилл предстала геологическая складка, уничтожившая недельный труд в ущелье Змеиной горы; Дурень Джо, рассуждающий о том, как бороться с призраками; Паки, подавленный тем, что кто-то попытался придать уют его временному пристанищу; Шайнер Пит с его рассуждениями о том, что можно загубить артистов и загубить животных, но нельзя загубить цирк.

На карте хорошо был виден гигантский разлом, протянувшийся от гавани Тарзака прямо к северной оконечности Центрального континента. Названия у этой гигантской трещины еще не было. Внезапно у нее в голове все сложилось в стройную картину — место, ситуация, настроение, то, каким должно быть это имя. Вилл закрыла глаза и мысленно перебрала присутствующих. Наконец она нашла то, что искала, и выдохнула:

— Ах-ха!

Все дружно обернули головы в сторону, откуда вырвалось это восклицание. Клоун Чолли Джакоби вскочил на ноги и вышел к костру. Он постоял немного в задумчивости, приблизив карту к огню, чтобы разглядеть, что на ней написано, но затем опустил ее и огляделся по сторонам.

— Черныш!

Картограф поднялся с места и подошел к нему:

— В чем дело?

Чолли ткнул в карту пальцем:

— Что это такое?

Черныш пожал плечами:

— Не знаю, какая-то гора. Так ее нарисовал Ледфут.

— Понятно, понятно, — закивал Чолли.

Черныш вернулся на место; остальные же, наоборот, повскакали со своих мест и устремились к костру выяснять, что же вызвало такой интерес у клоуна. Чолли повернулся к Ледфуту:

— Эй, Ледфут, что это за хренотень? Ледфут поднялся и подошел к клоуну посмотреть, куда тот тычет пальцем.

— А, это. Это геологический разлом. Он начинается чуть севернее Тарзака, — Ледфут указал место на карте, — и тянется до самой северной оконечности континента — насколько мне было видно с орбиты. Понимаешь, это такая гигантская складка земной коры. Возможно, в этом месте одна тектоническая плита наехала на другую. Так что не исключено, что время от времени нас будет здесь потряхивать.

Чолли посмотрел на Ледфута:

— А почему у нее нет названия?

Ледфут изумленно уставился на клоуна:

— А как, по-твоему, я должен был ее назвать?

Чолли фыркнул:

— Неужели не ясно? — и он обвел взглядом присутствующих. — Разлом Арнхайма.

Секунд десять все в немом изумлении смотрели на клоуна, затем начали раздаваться смешки. Смахивая набегающие на глаза слезы, люди — кто карандашом, кто кусочком угля — принялись наносить название на свои карты. Верно, это был Великий Разлом Арнхайма.

Чолли галантно снял с головы воображаемую шляпу, поклонился и вернулся на свое место.

Той ночью циркачи ели, пили и пели старые цирковые песни. Доктор Уимс нанял наездника и четырех лошадей, съездил в гости к первому шаттлу и вернулся с паровым органчиком. Органчик удалось раскочегарить, и под свист пара, визг и хохот призрак Карла Арнхайма бесследно исчез под небом Момуса.

В последующие три дня клоуны, жонглеры, наездники и другие артисты показывали свои номера. Крошка Вилл гордо стояла рядом с Рег, пока другие слоны демонстрировали свое искусство на импровизированной площадке, огороженной бревнами. В день Закрытия Гастролей артисты разъехались по своим городкам, чтобы на следующий день вернуться к ежедневным трудам и заботам. Вряд ли бы кто-нибудь взял на себя смелость утверждать, что они были похожи на артистов, и все-таки, пусть всего на несколько дней, но цирк вернулся.