Фрагмент из "Дневников Габриэля Дэвиса", не вошедший в публикацию "Омега Пресс" и обнаруженный в архиве покойного Хейли Лэндрума.

Неопубликовано.

14 февраля 1988

Я пишу это, сидя на стуле у кровати Вивы. Она не понимает, что я здесь. Ей не дано это понять.

Не знаю, зачем я продолжаю приходить сюда. Лицо ее вялое, безжизненное, опухшее. Глаз почти не видно, одни белки, которые постоянно вращаются. Не знаю, зачем я должен приходить сюда и держать ее за руку. Может, Вива жива. Мыслит, кричит. Жестоко с моей стороны так думать.

Я размышляю, почему что-то подсказывает мне, что ей лучше без всего этого. Может, у Вивы есть ключ к чему-то такому, чего я не понимаю?

Скоро мне придется покинуть Чикаго. Я просил Энтони помочь мне, и он помог — несмотря на все свои подозрения. Он никогда не говорил об этом, но я более чем уверен, что он проверил все полицейские рапорты, сопоставляя со мной факты. С моей навязчивой идеей.

Я держу вялую пухлую руку Вивы. Двадцать шесть лет ее не касался луч солнца. Она выглядит как пожилая женщина, ссохшаяся и в то же время какая-то распухшая. Волосы уже седые. Невидящие глаза молочного цвета.

Макси. Макси, кошка и мой отец, смывающий шлангом кровь со стены дома у моего окна.

Я должен помнить, должен, ради Вивы, ради себя. Я снова должен увидеть этот сон.

Сейчас утро. Я должен писать, но не могу. Не могу думать. Но должен. Ради Вивы. Ради себя.

Отец, рассердившийся на нее. Отец в тени, наблюдающий. Спускающий с цепи Макси. Она пытается бежать, но это ей почти не удается. Она как кошка, беспомощная, покалеченная кошка. Я тоже смотрю.

Как и он, мой отец. Влажные глаза. Злые глаза.

Мой отец спрятался в тени и следит за ней. Почему он не спас ее?

Это повторяется в моем воображении, я ничего не могу поделать. Макси с рычанием рвет ее. Отец, проходит через двор и берет большую суковатую палку. Он хватает Макси за ошейник, пытается оттащить его от Вивы. Макси не отпускает ее. Вива уже перестала кричать, обмякла. Окровавленная рука по-прежнему в собачьей пасти.

Обрушился первый удар. Потом второй. Оба — мимо Макси.

Я слышу хруст костей Вивы. Палка, попадающая ей по голове, издает влажный чавкающий звук.

Кровь распласталась на стене дома, как крылья красного ангела. Удары отца наконец-то достигают Макси. Наказание одинаково для убийцы и жертвы. Но кости Макси хрустят иначе.

Отец отрывает взгляд от мертвой собаки, от затихшей дочери и видит в окне меня. Лицо его в красных прожилках. Сквозь красную пелену на моем окне я вижу, как светится его лицо.

Это не сон. Никогда не было такого сна.

Я снова сижу у кровати Вивы. Бедная, бледная, выброшенная из жизни Вива. Уродливый росток, посажённый сюда моей матерью. Почему я не кричу? Надеюсь спасти ее?

На мертвенно-бледной коже ее руки, там, где я держал ее, остаются следы моих пальцев.

Я знаю, что это не всё. Я знаю, что в этом сне гораздо больше ужаса, больше демонов, больше боли.

Я, как Макси, виновен.