В отличие от Алекс Липаски умел готовить. Она безмятежно сидела у бара с бокалом диетической содовой. Он аккуратными, отточенными движениями резал чеснок. Как какой-нибудь японский повар, подумала Алекс, только не такой дорогой. Стук ножа по доске действовал умиротворяюще. Хотелось закрыть глаза.

Он готовил какое-то итальянское блюдо, кухня была пропитана ароматами горячего соуса для спагетти. Она думала про "Дельвеккьо", про Дэвиса. Потом снова открыла глаза. Липаски нагнулся над столом, пересчитывая дольки чеснока.

— Скажите, пожалуйста, почему любой мужчина западного мира знает всего два рецепта — спагетти и барбекю?

Липаски неопределенно хмыкнул.

— Разве нам не следует ничего предпринять насчет Дэвиса? — без перехода спросила она.

Липаски сбросил резаный чеснок в кастрюльку и помешал. Потом взял ложку, зачерпнул чуть-чуть, попробовал и обернулся к ней:

— Слушайте, я в любой момент могу отвезти вас в мотель номер шесть, это недалеко, только там не кормят ужином. Не надо делать вид, что вы одна беспокоитесь за Дэвиса, ладно? Я звонил, его нет. Звонить больше некому, мои парни-телефонисты появятся только утром. Так что расслабьтесь и сделайте вид, будто вы не репортер, иначе я вас пристрелю.

Алекс улыбнулась, подперев рукой подбородок.

— Обещаю, обещаю, — проворковала она и увидела, как напряглась его спина. Флирт ему был явно не по вкусу, поэтому она решила продолжить. Липаски оказался любопытным экземпляром. Ее любопытство по поводу их интимных отношений с Габриэлем Дэвисом оказалось отчасти гаданием на кофейной гуще, отчасти — потрясающим открытием. Во всяком случае, она зацепила жизненно важный момент. Липаски не гей, это видно невооруженным глазом.

Но факт, что для объяснения своих взаимоотношений с Габриэлем Дэвисом он позволил ей счесть себя голубым, наводил на глубокие размышления.

— Если я не репортер, то это у нас первое свидание? — продолжала она. Липаски снова хмыкнул. Кажется, на этот раз чуть иронично. — Меня еще никогда не кормил ужином полицейский. Нет, как-то раз Марковски сделал мне в микроволновке буритто, но это, можно сказать, не считается.

Липаски извлек из буфета две сверкающие светло-голубые тарелки и оценивающе окинул взглядом ряды бокалов. Наконец выбрал два матово-голубых, на высокой ножке, в тон тарелкам. Она заметила, что он отказался от самых простых стаканов и дешевых бокалов, и вопросительно подняла бровь. Далее на свет появилось благородное серебро.

Она встала, чтобы принять у него бокалы и тарелки. Он позволил ей это без комментариев. Она накрыла на стол и принялась изучать бутылку уже откупоренного красного вина. Неплохое вино для обычного холостяцкого ужина. Если только он не собирался принимать гостей или не извлек из своих запасов специально для нее.

Черт возьми, это действительно начинает напоминать первое свидание!

Алекс знала, что пить ей нельзя. Наполнив бокал, она вдохнула густой, богатый букет. По сравнению с этим диет-сода была просто затхлым противным пойлом.

Она отнесла бокал на кухню и предложила его Липаски, который строгал лук. Не говоря ни слова, он слегка пригубил вино.

— Мне нельзя пить вино, — сказала она. Он вопросительно уставился на нее. — Я алкоголик.

— Ох, — нахмурился Липаски. — Прошу прощения. Я забыл.

— Не стоит извиняться, я впервые за пять лет встретила человека, который об этом забыл. Скажите, а как давно вы здесь живете?

— Шестнадцать лет. Мы купили эту квартиру с женой, ее не стало в восемьдесят третьем. — Липаски сосредоточенно проводил очередную пробу. Потом плеснул в кастрюльку немного вина и тут же бросил на нее виноватый взгляд. Алекс пожала плечами. — Слишком велика, мне не нужна такая, но все никак нет времени переехать. Все думаю, что продам и сниму небольшую квартирку, но никак не получается. А вы замужем, Хоббс?

— Нет, — ответила она и вспомнила про Ролли. — Были отношения с одним женатым человеком. Ничего более тесного не возникало.

Липаски, похоже, не был ни шокирован, ни удивлен. Гораздо больше его занимало таинство сотворения соуса для спагетти.

— Он оставил вас? — негромко поинтересовался он через какое-то время. Алекс мигнула и отвернулась. — Вы его выгнали?

— Он умер. — Короткая фраза упала как камень. Липаски быстро взглянул на нее — и взгляд его был совсем другим, не тем, что прежде. Теперь она поняла, почему Габриэль Дэвис звонит ему и так от него зависит. Даже неловко, что она заговорила о Ролли. — Погиб в автомобильной катастрофе несколько дней назад. Не исключено, что убийство.

Липаски не произнес полагающихся слов сочувствия, что показалось странным. Он продолжал помешивать соус и прихлебывать вино.

— На самом деле я не любила его. Честное слово.

Он кивнул.

— Он пользовался мной, понимаете? Даже не собирался говорить жене, даже не делал вид, что готов бросить ее ради меня. Жена наняла сыщика. Тот сделал фотографии. Думаю, через некоторое время копам станет это известно. Как вы думаете, могут они решить, что у меня были достаточные основания для убийства?

Липаски пожал плечами. Он добавил немного базилика и закрыл кастрюльку сияющей медной крышкой. Алекс, наблюдавшей за его действиями, внезапно стало так горько, словно ей только что сообщили о гибели Ролли, словно и не прошло уже несколько дней.

— Нет, — произнес Липаски. — Нет, я так не думаю. Позвоните вашему другу Марковски. Расскажите ему про фотографии. Если бы у них были серьезные основания вас подозревать, вас бы уже вызвали для дачи показаний. Вы думали, это дело рук Габриэля, да?

Она только кивнула. Подступили слезы, пришлось закинуть голову, загнать их обратно, не дать покатиться по щекам. Глупость. Глупость. Очередная глупость.

— Габриэль не любит вас, Алекс. Точно так же, как вы не любили этого вашего женатого мужчину. О ревности не может быть и речи. — Липаски обернулся, прислонясь плечом к шкафу, и посмотрел на нее в упор. Потом, не отводя взгляда, выпил еще глоток вина и спросил: — Вы чувствуете себя виноватой в его гибели?

— Ролли? — Алекс покачала головой. Слезинка тут же сорвалась и покатилась по щеке. Она отерла ее дрожащим пальцем. — Нет. Я этого не делала. Я ничем не могла помочь. Нет, это не моя вина.

— Иногда это не имеет значения, Алекс. Я тоже не посылал свою жену в соседний магазин в десять вечера. Я не ходил туда, не наводил пистолет, не вышибал ей мозги. Иногда это не имеет значения, — мягко повторил он и отставил бокал в сторону. Алекс стояла в оцепенении. Молчание нарастало и становилось тяжелым. Липаски, разряжая ситуацию, обернулся к плите. — Любите хлеб с чесноком?

— Конечно.

Сбоку на серванте она заметила фотографию симпатичной женщины в серебряной рамке. Ничего особенного, даже при хорошем освещении и умелом макияже. Детских фотографий она не обнаружила.

Сколько же ночей он провел, размышляя об этом в одиночестве? Смерть всегда бессмысленна. Конечно, не для таких, как Габриэль Дэвис. Она пыталась представить, как переживал Липаски. Понять, делал ли он это молча, сохранил ли он ее вещи и доставал ли иногда, чтобы прикоснуться к ним, как она вдыхала запах Ролли, оставшийся в наволочке.

На плите булькала и всхлипывала кастрюлька с соусом. Липаски снял ее с огня и переставил на подставку. Загремела другая кастрюля, для спагетти.

Алекс налила себе бокал вина. Осторожно попробовала. Горьковато-сладкий вкус блаженно распространился во рту. Маленький глоток оказался еще лучше. Она подержала напиток в рту, стараясь ощутить весь букет, потом проглотила. По телу разлилось приятное тепло.

— Кажется, вы что-то говорили про алкоголиков?

— Именно так и поступают все алкоголики.

Когда спагетти дошли до нужной кондиции, Алекс была уже готова. Вино ударило в голову быстрее, чем она предполагала. Вялые пальцы уже плохо слушались, когда она собралась в очередной раз наполнить себе бокал.

Липаски перехватил бутылку и отставил ее на край буфета. Она повторила попытку, но он не убрал руку.

— Вы кто мне, мать, что ли? — проговорила Алекс, и фраза показалась ей такой же приятной, как хорошее вино.

Серые глаза вновь стали сонными, отстраненными.

— Ваш надзиратель. Вам хватит.

— Вы явно забыли, как надо ухаживать за дамой, Липаски.

Вместо ответа он поставил перед ней тарелку спагетти — дымящуюся смесь бледной лапши и красного соуса. Пахло восхитительно, но она не могла есть. Тем временем Липаски принес вторую тарелку, а бутылку поставил на свой край стола. Так, чтобы она не дотянулась. Его бокал все еще был наполовину полон.

Он пренебрег обычной застольной беседой и молча принялся за еду. Алекс, сделав над собой усилие, тоже попробовала и не смогла остановиться, пока тарелка не опустела. Она вспомнила, что уже несколько дней почти ничего не ела. Липаски поглядывал на нее с легкой улыбкой.

Ломоть хлеба с чесноком был толстым, хрустящим и чуть горьковатым. Она запила его остатками вина.

Липаски поглощал еду неспешно. Она сидела, положив подбородок на руки, наблюдая за ним и думая о том, что и Габриэль Дэвис когда-то вот так же сидел напротив и смотрел на него. С Липаски Дэвис должен был быть другим. Не таким отчужденным. Наверное, Габриэль так же копировал жесты Липаски, его сонный взгляд…

Как хорошо было бы познакомиться с ним в восемьдесят пятом году, познакомиться по-настоящему, а не накинуться ради одного интервью. Пять лет высосали все тепло и оставили одну оболочку.

— Десерта не будет, — объявил Липаски, допивая вино. Похоже, что ужин в ее присутствии не вызывал у него никакого дискомфорта. Да и с чего бы? Ведь он общался с Габриэлем Дэвисом.

— Ладно, — согласилась Алекс, поймав себя на том, что давно уже смотрит не на него, а на бутылку. — А теперь можно мне еще вина?

— Нет. — Липаски наполнил свой бокал, явно чтобы ее подразнить. В бутылке осталось примерно на один бокал, как раз чтобы ей хватило окончательно.

Он сделал долгий, вкусный глоток.

— Гадина, — пробормотала она и подхватила свою тарелку, оставив бокал на столе. Смывая остатки кроваво-красного соуса, она вдруг заметила у плеча его руку с полным бокалом вина.

Она приняла бокал, удивленно подняв брови. Лицо Липаски не выражало ничего особенного.

— Пособничество и подстрекательство? — щегольнула она юридическим термином, тихонько покачивая бокал. Темно-красная жидкость закружилась кровавым водоворотом.

— Мне жаль, что ваш друг погиб, — проговорил Липаски.

Она целую минуту обдумывала эту фразу, потом поднесла бокал к губам и слизнула каплю, уцепившуюся за ободок, моментально ощутив восхитительный вкус.

— Он не был мне другом, — ответила Алекс, делая большой глоток. Вино обожгло. — Он был бесчувственным эгоистичным подонком, который пользовался мной так же, как пользовался собственной женой. За все время, что я его знала, он не произнес ни единой фразы, доказывающей, что он мне друг. Он никогда не интересовался ни мной, ни моей жизнью. Я знала друзей и получше.

Уже заканчивая последнюю фразу, он вдруг поняла, что сказала. Роб мертв.

Кто остался?

— А если бы он не погиб? Если бы вы вернулись и обнаружили, что он ждет вас под дверью? Вы бы прогнали его?

— Нет, — честно призналась она и увидела, как его губы расплылись в победной улыбке. — Я мазохистка.

Казалось, он смотрит на нее целую вечность. Лицо горело, пальцы начали подрагивать. Холодный, спокойный взгляд серых глаз словно раздевал ее донага, но Алекс заставила себя выдержать. Он все-таки не Дэвис.

Отнюдь.

— Вы не знаете, что такое мазохизм, — наконец сказал Липаски и отодвинул ее в сторону, чтобы помыть свою тарелку.

Алекс почувствовала чье-то присутствие. Кто-то склонился над ней. Она метнулась в сторону, натягивая на себя чужую простыню и покрывало. Тяжелая рука легла на плечо, успокаивая.

— Тихо, — послышался мужской голос. Она наконец продрала глаза ото сна и в призрачном свете уличных фонарей разглядела Липаски. Он казался суровым и утомленным. — Вставайте.

— Зачем? — вяло возразила она, но непроизвольно подчинилась, скинула покрывало и опустила ноги на пол. Майка, которую он предложил ей в качестве ночной рубашки, была достаточно длинной, но недостаточно плотной; сквозь белую ткань откровенно просвечивало тело.

Алекс очень захотелось вновь натянуть на себя простыню, но Липаски уже отошел к окну.

— Который час?

— Три пятнадцать.

— Вы шутите.

— Одевайтесь. Я отвезу вас в отель.

Он стоял к ней спиной, застывший и напряженный.

— Вы говорили с Дэвисом? — спросила Алекс, оглядывая стул в поисках белья. Лифчик. Брюки. Кофта. Трусы, мягко говоря, не первой свежести. Липаски явно не собирался выходить из комнаты, поэтому пришлось встать и быстренько натянуть белье. — Что случилось?

— Ничего. Только быстрее.

Алекс еще колебалась, но он по-прежнему стоял отвернувшись. Тогда она сдернула майку и торопливо надела лифчик. Оказалось, что наизнанку. Пришлось снять и вывернуть, но тут крючки зацепились за кружевную отделку. В темноте было трудно разобраться. Она принялась чертыхаться.

— Вы что, не можете быстрее? — прошипел Липаски.

Алекс дернула крючок, разорвав нейлоновое кружево. Едва она успела застегнуть лифчик, как он отвернулся от окна. Лица его не было видно.

— Там кто-то есть? — шепотом спросила она, натягивая блузку и с отвращением чувствуя запах вчерашней одежды. Сердце отчаянно колотилось. — Господи, она что, уже здесь? Она там, на улице?

Липаски вышел в холл и нетерпеливо принялся мерить его шагами. Алекс натянула брюки, сунула ноги в туфли и постояла немного, надеясь успокоиться и заодно осматривая комнату — не забыла ли что-нибудь.

— Липаски, — позвала она, выглядывая в холл. Он уже стоял у выхода. Обернувшись, он окинул ее быстрым взглядом и отвернулся снова. — Черт побери, что происходит?

Он уже спускался по лестнице. Алекс поспешила за ним, цепляясь потной рукой за перила. Когда она спустилась вниз, он рылся в карманах своей куртки.

Зазвонил телефон. Липаски замер, бросил ключи на столик и снял трубку.

— Липаски, — отрывисто и сердито бросил он. Услышав ответ, закрыл глаза и опустился в кресло. Несмотря на явное облегчение, появившееся на лице, вся его фигура была по-прежнему напряженной. — Господи, где ты был? Нет, не важно, не говори.

Короткая пауза. Липаски потер лицо ладонью и поднял взгляд на подошедшую Алекс.

— Да. Она здесь.

Дэвис? — беззвучно произнесла Алекс. Липаски не ответил. Взгляд его блуждал по противоположной стене.

— Какие шутки, — сухо произнес он. — Нет, с ней все в порядке. Сегодня утром я отправлю ее самолетом домой.

Мы так не договаривались, хотела она возразить, но закрыла рот, вспомнив о его подозрениях насчет прослушивания телефона. Подвинув стул, она села и принялась ждать.

— У меня все нормально. Правда. Оставайся там, где ты есть — нет-нет, не говори ничего! — и перезвони мне в восемь утра. Договорились? Будь осторожен.

Липаски положил трубку и окинул ее непроницаемым взглядом..

— С ним все в порядке? — спросила Алекс. Он кивнул. — Мы не можем предупредить его насчет телефона?

— Нет, пока мои парни не придут сюда в половине восьмого и не проверят линию.

— Вы действительно хотите посадить меня утром на самолет?

Глядя куда-то над ее плечом, он кивнул.

— Даже при том, что меня могут убить?

Липаски опустил голову на сжатые кулаки.

— Вам нельзя оставаться здесь. Нельзя. — Голос звучал глухо, подавленно.

— Почему? — Но она уже догадалась. Она поняла, почему он поднял ее среди ночи с намерением как можно скорее от нее избавиться. — Потому что я доставляю вам неудобства?

Неудобства! Она даже не ожидала от себя такой деликатности.

Липаски расхохотался. Напряженные плечи вздрагивали.

— Нет, вы не доставляете мне никаких неудобств. Вы меня просто с ума сводите.

Понадобилась целая минута, чтобы понять: она была права, но одного взгляда на его лицо оказалось достаточно, теперь она уже ни в чем не сомневалась. Сердце в панике замерло и заколотилось в рваном, тревожном ритме.

Они посмотрели друг на друга. Его губы скривились в улыбке.

— Ну, — выдохнула она.

Он пожал плечами.

— Забудьте об этом, Хоббс. Этому не бывать.

— Почему?

— Потому что я должен думать о нем, а не о вас. — Взгляд серых глаз был спокойным, добрым, искренним. — Я нужен ему гораздо больше, чем вы — мне.

— Ложь, — ответила Алекс. — Скажите, чтобы я ушла.

— Уходите.

Если он и был лжецом, то очень хорошим. Она встала, подошла к телефону и набрала номер справочной службы. Спросила, как вызвать такси.

На шестой цифре его рука мягко накрыла ее пальцы. Рука была теплой, очень теплой. Она разглядывала его лицо, острые скулы, большие глаза и думала о том, что в школе он наверняка выглядел дикарем на фоне ангельских личиков своих одноклассников. Чувственным дикарем.

Чувственности он не утратил до сих пор, просто возраст сгладил острые углы. Она улыбнулась, увидев, как он борется со своей улыбкой.

— Что? — спросил он, заплетая их пальцы. Зрачки расширились. О да! Чувственность.

— Школьные заводилы должны были вас ненавидеть.

— Вы никогда не были школьной заводилой, Хоббс. — Он помолчал. Она кожей чувствовала пульсирующие удары крови в кончиках его пальцев. — Мне нравилось смотреть на вас в майке.

Она не могла встать и подойти к нему. Пульс участился еще сильнее, она смотрела ему в глаза, а его пальцы нежно гладили руку.

— И что дальше? — спросила Алекс.

Липаски наклонился и отодвинул в сторону оказавшийся между ними телефон. Потом взял обеими руками ее ладонь; пальцы медленно начали скользить вверх по руке. Очень легкие, чувственные пальцы. Ей уже с трудом удавалось сохранять самообладание.

— Дальше вы возвращаетесь в постель, — неожиданно низким густым баритоном произнес он.

— Чтобы вы через полчаса снова меня подняли? Нет, спасибо. Я лучше не буду ложиться.

— И будете доставлять мне неудобства?

— О да!

Он изучал ее большими лучащимися глазами, и Алекс вдруг сообразила почему он постоянно прикрывал их. У него был грозный волевой взгляд, излучающий злость. Пальцы уже добрались до локтя, и она вздрогнула.

— Скажите мне, — прошептал он. — Скажите, почему. Может, это из-за смерти Ролли?

Ей пришлось на секунду зажмуриться, чтобы избавиться от его образа и снова направить мысли в нужную сторону.

— Нет. Я думаю, это из-за вас. За один день вы рассказали мне о себе больше, чем кто-либо другой за всю жизнь. — Она запустила руку под манжет его рубашки, подушечками пальцев ощутила тепло и жесткие волосы. Его глаза, казалось, потемнели, но это просто расширились зрачки. — Даже если из-за смерти Ролли, это все равно ничего не меняет. По-моему.

Он покачал головой. Она расстегнула манжет и отправила руку в долгое сладостное путешествие до самого локтя.

— Ну и что дальше?

— Расскажи мне, — опять прошептал он.

У нее кружилась голова от исходящей от него энергии. Пальцы онемели в его руке; она пыталась высвободиться и почувствовала, как они дрожат.

— Расскажи, о чем ты сейчас думаешь, Алекс.

— О том, что мне хочется перелезть через этот дурацкий стол.

— И?

— И расстегнуть тебе рубашку. — Она прикрыла глаза и ощутила жар его тела, словно пальцы уже добрались до цели и занимались своим делом. Его рука на мгновение замерла, затем продолжила медленное вторжение. — И попробовать на вкус твое тело..

— Где? — едва слышно прошептал он.

Она не открывала глаз, но чувствовала как он пожирает ее жадным взглядом.

— Шею. Плечи. Живот.

Ближе, она придвигалась все ближе и уже ощущала тепло, перетекающее через стол, чувствовала нарастающую неуверенность его пальцев, продвигающихся все глубже.

Некоторое время он молчал.

Она открыла глаза.

— Поэтому ты хотел меня выгнать? Потому что думал о том, что я сплю в соседней комнате?

Пальцы остановились.

— Не совсем. Я пытался думать о другом.

Она глубоко вздохнула. В легких стало горячо, словно они заполнились кровью.

— Расскажи мне, — прошептала она.