Новая комната для допросов. Даже забавно, насколько все они похожи полным отсутствием дизайна. Отличие — в оттенках линолеума и отсутствии протечек на потолке.

А так — Алекс чувствовала себя полностью, как в той комнате полицейского участка в Чикаго, где ждала Липаски. При мысли о Липаски она тяжко вздохнула и уронила голову на скрещенные на столе руки. В школе — время дневного сна. Время полдника наступит позже.

Никто не собирался ей сообщать ни о самочувствии Липаски, ни о местонахождении Дэвиса. С тем же успехом она могла быть в Чикаго.

Она попросила встречи с Марковски, но ей грубо ответили, что в данный момент он недоступен. Она коротала полдня в камере, пахнущей антисептиком, в обществе трех проституток; одна была настолько пьяна, что наблевала прямо на пол, не дожидаясь ленча. Алекс неподвижно лежала на верхней койке, чувствуя, как ее жизнь истекает кровью на тротуаре за несколько миль отсюда.

Почему они не могут сказать хотя бы, как он себя чувствует? Неужели это так трудно?

Часы в камере показывали два сорок пять, когда ее вызвали и привели сюда, в комнату для допросов. Она сидела здесь в одиночестве уже около получаса.

Возникла потребность в новом тампоне. Она полагала, что охрана способна выполнить такого рода просьбы, но, как оказалось, ошиблась. Может, стоит позвонить…

Кому?

Они сказали, что ей разрешен один телефонный звонок. Она ответила, что подумает.

Наконец дверь со скрипом отворилась. Алекс выпрямилась, и все синяки и ссадины сразу напомнили о себе.

Это был не Марковски, а его напарница — как ее там? — ах да, Шенберг. Она удобно устроилась в кресле напротив и закурила сигарету. Потом толкнула пачку к Алекс, но та отрицательно покачала головой.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Шенберг, вежливо выпуская струйку дыма вверх, в потолок. Ее ярко-золотистые волосы были завязаны в конский хвост. Лицо было сплошь в веснушках, и выглядела она лет на семнадцать, если бы не взгляд полицейского — холодный, цепкий. — На условия не жалуетесь?

— Как себя чувствует Энтони Липаски?

Шенберг вместо ответа выпустила очередную струю дыма.

— Черт побери, да скажите хотя бы, он жив?

— Может, вы лучше расскажете мне, что произошло, чтобы мы могли разобраться как следует? Сделайте это ради меня. Просто расскажите, что произошло с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз.

Ролли Истфилд, погибший вместе со своей "девицей по средам". Сюзен Истфилд, курящая безвкусные сигареты и смотрящая в будущее пустыми газами.

— Я влюбилась, — пробормотала Алекс.

Шенберг заморгала от дыма, попавшего в глаз.

— В Энтони Липаски? Как вам удалось втянуть чикагского копа в это дело, Алекс?

— Сейчас это не важно. Всё не важно. — Алекс чувствовала себя ужасно грязной и безумно усталой. Подперев рукой подбородок, она уставилась в пространство. Одностороннее зеркало. Вполне вероятно, Марковски сейчас наблюдает за ней и чертыхается. — Вы задержали второго парня, насколько я понимаю?

— Мистера Никто? Да. Не хотите сказать, как его зовут?

Хочет ли она? Алекс внимательно посмотрела в непроницаемые зеленые глаза молодой женщины.

— Мисс Шенберг.

— Мишель.

— Ударьте меня, Мишель.

Шенберг не отреагировала. Она уютно откинулась в кресле и принялась разглядывать потолок, пуская дым колечками.

— У меня весь день впереди, Алекс. И у вас тоже.

— Можете взять выходной. Вам мне сказать нечего. Я хочу говорить с Марковски.

— Он не хочет с вами разговаривать. Сказать по секрету, Алекс, вы его несколько разочаровали. Он ведь доверял вам. А вы его так подвели. — Шенберг улыбнулась, как четырнадцатилетняя школьница. — Журналисты! Никогда не знаешь, чего от них ждать.

Алекс молча смотрела в стол.

— Ну ладно, Алекс, хватит упрямиться. Кто этот парень?

— Как себя чувствует Липаски?

Тишина. Шенберг загасила сигарету в серой пластмассовой пепельнице.

Алекс закинула голову и принялась разглядывать потолок и плавающие под ним полосы дыма. Шенберг ждала, не проявляй признаков беспокойства. Похоже, эту гору не свернуть, подумала Алекс. Внезапно навалилась страшная усталость.

— Его зовут Габриэль Дэвис. Я ввязалась в это дело ради статьи, — начала она и тут же мысленно представила, как завертелись где-то катушки невидимого магнитофона.

Шенберг сочла весь ее рассказ неправдоподобным, по крайней мере так сказала. Алекс пришлось попросить перерыв на туалет. Кроме того, она попросила Шенберг, которая, хоть и в полицейской форме, но все-таки женщина, купить ей тампон. Шенберг без слов исполнила просьбу и осталась ждать рядом с кабинкой, пока Алекс занималась своими делами.

Я прямо как человек-змея, подумала Алекс. Затеряна в джунглях.

Можно было позвонить Уитону, но она передумала. Он и так уже сделал максимум того, на что она могла рассчитывать. А когда дело касается денег — он известный скряга. Он и так уже, наверное, посчитал те три сотни, которые выдал авансом за стриптизную статью, в качестве залога.

Она замерла, застегивая джинсы, и улыбнулась.

Выйдя из кабинки, Алекс спросила у Шенберг, можно ли сделать междугородный звонок. Шенберг предостерегающе подняла указательный палец и провела ее в квадратную комнату к столу, заваленному бумагами и папками. На столе в рамочке стояла фотография улыбающейся маленькой девочки, блондинки, как сама Шенберг.

— Ваша дочка? — спросила Алекс, набирая номер. Шенберг вроде как кивнула. — Очень миленькая.

Шенберг до сих пор не сказала, удалось им задержать Марджори Кассетти или нет. Алекс предполагала, что скорее нет.

Пошли гудки, потом кто-то снял трубку.

— Бена Хьюджеса, пожалуйста, — сказала Алекс. Прошло некоторое время, потом послышался его голос. — Бен, привет, это Алекс Хоббс. Да-да, я знаю. Слушай, помнишь, я говорила тебе о статье? Так вот, сейчас уже всё сложилось. Убойный материал. Только у меня возникла небольшая проблема. Ты не мог бы выдать мне некоторую сумму в качестве залога, если потребуется? — Бен Хьюджес произнес нечто непечатное. Алекс вскинула брови. — Бен, милый, ты же меня знаешь. Я не такой человек. Ты же сам понимаешь, это потрясающая статья. Никто больше об этом не напишет, я влезла по самые уши. Всё законно. Ты же знаешь, я тебя не обижу.

Не исключено, что он толком не понял, о чем речь, но тем не менее проворчал, что вышлет деньги телеграфом, если потребуется. С чувством глубокого удовлетворения она положила трубку. Шенберг ждала, сигарета дымилась между пальцев.

— Идем? — спросила Алекс.

Комната для допросов не изменилась, зато принесли кофе. Кофе оказался традиционно плохим, но Алекс все равно выпила. В камере ей давали сандвич с сыром, но она не могла откусить ни кусочка, и одна из проституток с удовольствием избавила ее от хлопот. Кофе поможет продержаться немного дольше.

Джинсы уже стали подозрительно свободны.

Алекс сидела, откинувшись в кресле, пила кофе и рассказывала все, что было. Про Габриэля Дэвиса, про Марджори Кассетти, про Энтони Липаски. Потом пришлось повторять, отвечая на вопросы Шенберг и делая паузы, пока та что-то записывала.

На круг всё заняло около трех часов. Шенберг заказала обед, они вместе поели.

— Всё? — спросила Алекс, глядя, как Шенберг собирает посуду и приборы после еды. Шенберг кивнула. — Так вы намерены меня держать и дальше?

— Если хотите, подождите здесь, я узнаю.

Алекс схватила Шенберг за руку. Та напряглась, зеленые глаза жестко уставились прямо ей в глаза.

— Он будет жить? — снова повторила свой вопрос Алекс, уже мягче.

Ледяной взгляд Шенберг чуть-чуть оттаял.

— Да, — ответила она, высвобождая руку. — Да, с ним всё в порядке. Ранение в грудь не очень приятное, но операция прошла успешно, и врачи сказали, что он быстро поправится.

Алекс опустилась в кресло и снова уронила голову на руки. На этот раз дело было не в усталости. Дело было в слезах.

Вместо Шенберг вернулся Марковски. Он выглядел не менее усталым, чем сама Алекс. Глаза у него были красными. Вряд ли от слез, подумала Алекс. Скорее от того, что провел двое суток без сна.

Алекс встала, здороваясь с ним. Знак уважения, который он оценил коротким кивком. Некоторое время они постояли, разглядывая друг друга, потом Марковски покачал головой.

— Шенберг сказала, что вы хромаете, у вас что-то с ногой. Я хочу отправить вас по "скорой помощи". Серьезная проблема?

— У меня сейчас нет никаких проблем. Липаски поправится, вы слышали? — с улыбкой проговорила Алекс.

Марковски на улыбку не ответил.

— Он — идиот несчастный. И вы — тоже. Неужели вы не знати, что это за парень, Хоббс? Неужели не знали, чего от него ждать? Какого черта вы не обратились ко мне до того, как стали погибать люди?

Она не могла сказать "из-за денег", поэтому промолчала. Он вздохнул с отвращением и распахнул дверь.

— Идите с Шенберг. Она отвезет вас к врачу. После этого — свободны.

Шенберг состроила гримасу, но ничего не сказала. Взяв Алекс за руку, она провела ее мимо рабочего стола Марковски, мимо стола с фотографией маленькой девочки и вывела в коридор.

— Вы предъявили обвинение Дэвису? — Шенберг пожала плечами. — Ну хватит, Мишель! Скажите мне что-нибудь! Хотя бы капельку!

— Я не могу сказать вам то, чего не знаю. Марковски задержал его, а не я. — Шенберг придержала Алекс у выхода, заполнила какие-то формы и отдала Алекс ее сумку. Сумка стала намного легче. Деньги остались нетронутыми, но револьвера на дне не оказалось. Алекс прикусила язык и ничего не сказала. Шенберг повела ее дальше, на улицу, под слепящее солнце.

— Болит? — равнодушно поинтересовалась она, глядя на прихрамывающую Алекс. Алекс хмыкнула. — Есть куда ехать?

На это ответа не было. Домой — небезопасно. Можно узнать, куда положили Липаски, там и будет ее очередной дом.

— Просто подумала, если вам дать костыли, так вы меня ими же и изобьете. Сюда, — показала Шенберг на старенькую серую "тойоту", отперла дверцу и помогла сесть. В машине было жарко и приятно пахло парфюмерией. Видимо, Шенберг приводит себя в порядок по дороге на работу, красится у светофоров, пудрится в дорожных пробках. Тепло приятно согревало больные кости. Алекс прикрыла глаза, пока Шенберг заводила мотор.

Она даже не предполагала, что может заснуть, но, когда открыла глаза, обнаружила, что мотор не работает, а машина стоит на стоянке перед клиникой. Шенберг хмуро улыбнулась и протянула руку, чтобы открыть пассажирскую дверцу.

— Не беспокойтесь, мы им позвонили заранее. Они вас ждут, — услышала Алекс, выбираясь из машины. — Эй, Хоббс! — Алекс нехотя обернулась. Шенберг уже нацепила солнцезащитные очки и профессионально улыбнулась. — Вы что-то уронили.

Алекс опустила глаза. На полу машины лежал ее револьвер.

— Спасибо, — сухо сказала она, убирая оружие в сумку. Шенберг уже отвернулась. Алекс хлопнула дверцей и посмотрела вслед отъезжающей машине.

До двери, казалось, идти несколько миль. Кое-как она дохромала туда, молодой парень латиноамериканской внешности с перебинтованной рукой придержал ей дверь. Она выдавила некоторое подобие gracias и направилась к столу регистрации.

Тридцать пять минут в смотровом кабинете. Две минуты на промывание и перевязку. Врач был явно озадачен характером ссадин, но она не стала утруждать себя пояснениями. Пока он бинтовал ей лодыжку, она собиралась с духом и наконец выпалила фразу, которая мучила ее весь день:

— Вы делаете тесты на ВИЧ-инфекцию?

Врач ответил не сразу.

— Можем.

— Сделайте мне. Так сказать, заодно.

Сорок восемь часов, и она всё узнает.

Облегчив сумку на сто двадцать шесть долларов, она вышла на улицу, заметила на противоположной стороне автобусную остановку и похромала туда.

Впереди у тротуара стоял фургон. Грязно-серого цвета. Немного подумав, Алекс решила обогнуть его. Когда она прошла уже почти полпути, дверца фургона скользнула в сторону.

Голубые глаза Марджори Кассетти казались белыми под ярким солнцем. Пистолет, который она держала в руке, был направлен прямо в голову Алекс.

— Садись, — приказала Марджори. — Или я оставлю тебя жариться на асфальте.

Ни в сторону, ни назад, в клинику, убежать не было ни малейшей возможности. Машины Шенберг давно след простыл. Даже Габриэля Дэвиса, от которого, конечно, мало проку, тоже не было.

Одна. Совсем одна.

Она забралась в фургон.