За то время, что мы не виделись, художница Маша очень изменилась. Нет, она не растолстела, не постарела, не огрубела. Она по-прежнему была красивая и молодая, тоненькая и сильненькая, как стальная пружина, просто стала другой. Она давно уже не красила волосы в синий цвет, не носила разноцветные кеды и куртки с дикими нашивками. Теперь это была успешная европейская молодая женщина с ухоженной кожей, едва заметным макияжем и легким ароматом французских духов. Время от времени она внезапно прилетала на свою родину, решала какие-то личные проблемы и так же неожиданно исчезала. От прежней Маши остались лишь коротко подстриженные ногти без следов лака и временами возникающий безумный блеск ее кошачьих глаз. И вот будучи проездом по своим делам она выкроила для меня буквально час перед аэропортом.

В тот день мы сидели в каком-то новом кафе на Новокузнецкой и потягивали овощной сок без сахара, — жуткая гадость, доложу я вам, но с некоторых пор моя бывшая подруга соблюдала исключительно правильный, «экологически чистый» образ жизни, отягощенный вегетарианской диетой. Ни о чем расспрашивать она не стала, и, похоже, у нее была совсем другая задача — выговориться, а тут я подходил лучше всего.

— …У нас в метро, — рассказывала Маша, — это я Мюнхен имею в виду, вроде бы раньше было в правилах, что босиком нельзя ходить. Однажды летом так ездила, но не входила в метро в таком виде, а уже внутри разулась: у подружки (ну, ты ее не знаешь) шлепанец упал при выходе из поезда под платформу, прикинь? Да, это надо было умудриться, но вот случилось же! Она очень стеснялась, а я же пофигистка всегда была, отдала ей свои кроссовки и поперла босиком, и ничего не произошло. Только какой-то хмырь с возвышенным выражением лица с минуту шел рядом с нами, а потом с придыханием спросил: «Скажите, девушка, а что вы испытываете, когда ходите босиком?» На что честно ответила: «Испытываю, что тапок потеряла». Хмырь почему-то обиделся и отвалил. А теперь, можешь меня такой представить? Вот и я не могу. Хожу на психологические занятия, на фитнес, стараюсь правильно питаться, но это лишь та часть моей жизни, которая недостойна освещения, ведь это лишь то, что поддерживает и насыщает, это как про каждодневное умывание и походы в туалет рассказывать. Вот вчера. Долго общалась со своей старинной приятельницей. Не с той, у которой тапок потерялся, а с другой, естественно. Все-таки мы из одной песочницы, а это не умирает с возрастом. Она мне поведала, как наши старые петербургские знакомые поживают, о бывших друзьях рассказала. Болтали по скайпу, как две пэтэушницы, прикинь? А ведь она мечтала стать балериной, врачом или элитной проституткой. Но — не срослось. Под конец она вдруг выдала, что вся наша прежняя компания до сих пор надеется, что приеду хотя бы на пару часов к ним на встречу, как всегда войду в кафе, ногой открыв дверь и с криком — «не ждали, черти?!» — пройду к нашему столику, скрепя косухой. И снова будет до слез весело, и снова поздней ночью будем разводить по домам самых пьяных. И как всегда останемся я, Nata, Seryi и Manu. Как всегда вчетвером попремся к нам с Натой в парадное и будем встречать рассвет на крыше, дымя сигаретой и планируя новый день. Все хотят, чтобы вернулась хоть на сутки, но в прошлое. Хотят ненадолго забыть кто о своей серой бытовой жизни в тесной однушке, кто о нудной работе, кто о паскудной свекрови, а кто и о ядовитой жене. Я обещала приехать в сентябре — на мой день рождения. Не знаю, удастся ли? Чувствую, в ближайшее время у меня будет одна сверхзадача — выжить и не умереть от отравления акрилом.

— Много работы? — спросил я, отлично помня, что последнее время Маша предпочитает акриловые краски.

— Пока много, а скоро ее вообще может не стать. После всем известных событий резко сократились объемы продаж моих работ, с выставками проблемы возникают. Знаешь, что мне сказали в одной галерее? Подошла какая-то темнокожая баба с пухлыми губами и заявила: «я знаю, что ты русская, вот и убирайся в свою Россию». Оказалось, что она любовница владельца той самой галереи. И это в Германии, прикинь? А сказать, чтобы она убиралась в свою Африку нельзя. Тоскую я по Петербургу, вот что.

— Особой тоски в тебе как-то не заметно. Может, не так смотрел?

— Сильно старалась, вот и нарастила на себе толстую кожу… До меня тут вдруг дошло, что в последние месяцы почти сплошь говорю о чем-нибудь позитивном, и меня вдруг резкая рефлексия взяла. Вот мне уже двадцать семь, а ума нет, и все чаще в голову приходят мысли, что довольно-таки бездарно проживаю самые лучшие годы своей жизни. В осенне-зимне-весенний период это еще не так заметно, плюс утешаю себя тем, что при деньгах можно всегда устроить персональное лето в Тае-Доминикане-Египте…

— Ебипте? Тебе что, не хватало здорового секса?

— Не пошли. Тебе не идет. Да не то чтобы не хватало, просто именно летом острее всего понимаешь: вот ждешь его, ждешь, вроде бы только кончился май, думаешь: громадье планов, именно этим-то летом столько всего сделаю… и не успела оглянуться, а вот — уже кончается июль. А август… что, август? Он отравлен приближающейся осенью. Главное, даже не успеваешь понять — где оно, то самое лето, которое так долго ждала? И на примере лета, особенно, когда тебе уже перевалило за четвертак, внезапно задумываешься: блин, как же быстро время-то летит! Казалось бы, только начался понедельник, еще вспоминаешь выходные, а вот уже и следующая пятница, и так вот проходит целый месяц, прикинь? А в промежутках надо и в зал на качалку, и с тренером позаниматься, еще на курсы спортивного танца хожу. Потом планирование долгожданного отдыха, и вот тебе на! Полгода прошло! Потом смотришь в зеркало, придирчиво осматриваешь лицо и фигуру, и понимаешь, что взрослеешь, может быть, даже стареешь, но о себе-то до сих пор думаешь, что вроде как двадцать с чем-то лет и все еще впереди. А ведь это уже не так, и с каждым годом все более не так. В общем, врет весь этот интернет. Есть и большая квартира в Германии, и машина новая, и известность, и гаджетов этих куча. Выставки вот, альбомы выходят. Плаваю регулярно в теплых водах океана над кораллами и брожу по улочкам то Лондона, то Бонна, то Мадрида… а по-настоящему была счастлива лишь в детстве, у подруги на даче, когда на старом велике летела по проселочной дороге к речке.

— По-моему это у всех бывает, — кивнул я, — нет?

— Нет, есть люди, что живут в гармонии со временем. Но от этого не легче, знаешь ли. Странно, уже давно не помню, каково это — быть на летних каникулах, когда с конца июня и по первое сентября ты ничего не делаешь: просто отдыхаешь, ходишь где и куда хочешь, лежишь на пляже, болтаешься по городу, ездишь на велике. Когда можешь позволить себе забыть, какой сегодня день недели, потому что вся неделя — один нескончаемый выходной, когда ты спишь сколько влезет, а ночами гуляешь хоть до утра. Куда же это все делось? Ведь было же оно когда-то, но вот ушло, наверное, уже навсегда. Хотя идеализировать это тоже не стоит. Да — масса свободного времени, которое можешь тратить на себя и так, как захочется, но при этом — почти полное отсутствие денег, которые, как известно, дают свободу. Правда, это как посмотреть — сейчас вроде бы деньги есть, не ахти какие, но на жизнь (ее текущее обеспечение) вроде вполне хватает. Думаешь, что вот можно прикупить объективчик к фотоаппарату, вспышечку, туфельки, шмотки, прочие игрушки и безделушки, но еще более глобально встает вопрос — а так ли уж они мне нужны? Ведь жила как-то без них, и на гораздо меньшие деньги даже, так неужели вирус потреблядства настолько глубоко проник в кожу и жировые прослойки, что безнадежно испортил мозг? И когда задумываешься об этом, блокируя оральный вау-фактор, то по большому счету понимаешь, насколько это все пустое помрачение сознания. И, спрашивается, что же дальше-то делать?

— Вопрос риторический? — ехидно спросил я.

— Естественно. Так вот, о чем это я? Да, о том, что в целом, жизнь в который раз оправдывает тезис: получаешь то, чего хочешь. А хотела я, прежде всего, перемен. Хорошей работы в соответствии со своей специальностью, побольше денег, адекватного начальства. Как ни странно, я получила все это, и всего лишь в течение нескольких месяцев. С деньгами — улучшение довольно существенное, хотя и не полностью соответствует тому идеалу, что хотела, но до конца года есть еще время, подождем. И хоть и начала в минорной тональности, в общем-то, теми переменами, которые происходят, вполне довольна. Да, не все нравится, что-то дается тяжело, но с этим справлюсь. Беда в другом. Мне кажется, что жизнь вроде бы еще недавно началась, но как-то вот проходит мимо, причем в бешеном темпе. Трачу большую и лучшую часть дня, просто сидя в мастерской за компьютером, решаю какие-то сиюминутные организационные задачи, делаю документы, отвечаю на дурацкие вопросы, что-то согласовываю, что-то устраиваю. Уже нет денег ни на собственного менеджера, ни на секретаря — все сама, прикинь? Трачу на это большую часть недели, большую часть месяца, большую часть года. Жизни! Мне все труднее и труднее писать картины — просто времени не хватает. Нет, я не то чтобы жалуюсь, ведь альтернативой всего этого было бы проживание в Эр-Эф, сидение на шее родителей у которых и так еле хватает на себя, стояние на «Паперти» и нерегулярные заработки, чтобы хоть как-то оплатить жилье, да чем-то питаться от случая к случаю. Но вопрос: неужели так должна вся жизнь пройти?

— Ну и? — спросил я. — В чем видишь выход?

— Да ни в чем не вижу. Наивно идеализировать творческие профессии — да, не завишу от начальника, не приходится общаться в коллективе, не надо идти на работу к девяти часам и рассчитывать на отпуск длиной в двадцать восемь рабочих дней. Но при всем при этом завишу от заказчика, от галериста, даже от его темнокожей бабы, от кровопийц-чиновников, объедающих мой маленький бизнес. Работаю днями и ночами, чтобы успеть сдать заказ… и то занятие, которое доставляет удовольствие, а в моем случае это фотография и живопись, превращается в тяжелую обязанность, прикинь? Но я делаю это, хочу того, или нет. И все-таки, иногда думается, что я найду какой-нибудь выход. Может, хотя бы к тридцати годам у меня ума начнет прибавляться?

— Ну, это уж вряд ли, — засмеялся я. —  Знаешь старый анекдот? Идет мужик по улице и думает: «Жена — стерва, друзья — подонки, начальник — мудак и сволочь, работа — дрянь, жизнь — говно». А за спиной мужика идет его ангел-хранитель, записывает все это в блокнот и думает: «Какие странные желания, а главное — одни и те же день ото дня! Но ничего не поделаешь, надо выполнять, на то и ангел!»

— Ты это к чему? — спросила Маша. Все она прекрасно поняла, притворялась просто.

— А к тому, — назидательно изрек я, — что мы сами и создаем собственную реальность, программируем себе дальнейшую жизнь.

— Программирую, как могу. Но, тем не менее, правду говорят, что счастье, это когда нет: в доме больных, в тюрьме родных, а среди друзей гнилых. Некоторым кажется мало, но я с этим согласна.

— А кто это сказал? — зачем-то спросил я.

— Не помню уже. Вернее — не знаю. Но фраза понравилась.

— По моему, надо просто жить. Это уже счастье. Нет?

— Нет! Просто жить, этого мало. Просто живут звери лесные, гады морские, птицы небесные да бомжи. Если в Париже, то клошары. Что нашли, то и жрут, что бог пошлет, или какая-нибудь благотворительная организация. Хотя, сейчас это модно: не получилось реализовать себя — осуществил «духовный дауншифтинг» в эпоху недоразвитого капитализма. Для меня нет иного ответа на извечные русские вопросы: «что делать?», «кто виноват?» и «какого хрена?», кроме как вкалывать, рвать жопу и беспрерывно добывать бабло. Иного рецепта не вижу. Но для чего все это?

— Знаешь, — ответил я на то, что ответа не требовало, — вот я. Не верю ни в большого доброго бога, ни злого дьявола, но мои мелкие темные демоны внутри головы нашептывают, что всякий получает то, что запросил от жизни. Если ничего не получил, значит, ничего и не просил, а главное — не делал. Но именно в этом ничегонеделании и есть стабильность. Золотое правило бездельника: как бы чего такого не вышло, лишь бы как сейчас…

— Тоже верно… — задумчиво согласилась Маша. — Недавно уговорили меня ходить на психологические тренинги, сейчас это в Германии очень модное занятие. Так у нас в группе оказалась одна девица с большой грудью. Бабы бросали на нее ненавидящие взгляды, а мужики пялились только на эти сиськи. И вот наконец, в конце одного из сеансов, который проходил на краю обрыва, наша тренерша велела выбросить по одной вещи, с которой надо попрощаться, вложив в нее какое-нибудь свое плохое качество. И тут эта будто бы грудастая девка сняла футболку, бюстгальтер с огромной подложкой, и выбросила его далеко-далеко с криком: «хватит врать!». Все прямо обалдели…

— Прям так с обрыва и бросали свое барахло? — удивился я. — А как же загрязнение окружающей среды? Думал в Европе сейчас с этим строго.

— Строго, но не везде. Бывает, что и мусорят, особенно иммигранты. А относительно твоего вопроса об авторе тех рисунков, что ты мне прислал, обратись-ка вот к этому человеку… — С этими словами Маша взяла салфетку и написала на ней несколько слов. — Ты же с ним немного знаком, нет? Он все знает про нынешнюю российскую художественную общественность. По почерку всегда сможет художника определить. Если уж он не сориентирует, то тебе разве что случай поможет.

Потом мы еще о чем-то поговорили, и как-то незаметно оба поняли, что время наше закончилось и пора прощаться. Я не стал провожать ее до аэропорта. Зачем? Да она и не просила, более того, испытала явное облегчение, когда услышала от меня, что не смогу довезти до самолета. У каждого давно своя жизнь, и эти жизни практически утратили точки соприкосновения.