Потом прошло еще несколько встреч со всякими посторонними людьми, которых я неправильно называл друзьями, пока не подоспело окончательное понимание факта — время мое здесь закончилось. Из Питера пора было уезжать.

Я позвонил соседу, встретился с ним, передал ключи и предупредил, что в комнате остается ноутбук, за которым скоро зайдет красивая женщина, которую зовут Елена.

Почему я вдруг решил, что снова повезет, а уехать получится сразу и без проблем?

Ошибся. Не повезло. Хороших билетов не оказалось не только на этот, но и на три следующих дня. Может, Город передумал меня отпускать? Или просто решил добавить впечатлений напоследок? Не зная, что и делать, я вернулся в питерскую подземку, понадеявшись, что все само как-нибудь, да и устроится. Предшествующие события дали возможность уверовать в свою счастливую звезду.

Не думая ни о чем конкретном, я вошел в метро, потратил последние деньги на транспортной карточке, спустился по эскалатору, дождался поезда и сел в вагон. Именно сел — имелись свободные места.

Питерское метро чем-то похоже на московское, а в чем-то резко от него отличается. Для большинства — обыкновенный транспорт. Люди едут по делам, назначают встречи, знакомятся и расстаются... Люди ежедневно спускаются под землю, заходят в поезда, переходят со станции на станцию. Таким метро видится тем, кто не оглядывается по сторонам. Людям просто надо достичь пункта назначения, и они чисто потребительски относятся к подземке. Их не интересуют или не успевают заинтересовать тонкости работы того или иного сооружения, особенности функционирования всей подземной инфраструктуры. А структура эта, строясь и развиваясь десятки лет, вобрала в себя столько всего разного, что за годы приобрела самые необычные, неожиданные свойства. Но метро — оно и есть метро — механизм для перевозки людей. Обычных пассажиров, спешащих по своим делам. Я наблюдал таких каждый день. Люди читали или слушали музыку; скучающе блуждали глазами по вагону; преодолевая шум, разговаривали между собой… Рядом со мной пожилой человек, похожий на пенсионера, изучал газету, молодой парень напротив увлекался какой-то игрой на своем планшетнике, правее, две девушки что-то оживленно рассказывали друг другу на ухо, временами хихикая — явно делились какими-то веселыми впечатлениями. Выглядели девицы примерно лет на двадцать. Очень красивыми их назвать было сложно, но и дурнушками они тоже не являлись. Одна, коротко стриженная крепко сбитая спортивная брюнетка, в яркой футболке и новомодно линялых джинсах, с кожаной сумочкой, которую она нежно, будто ребенка, прижимала к груди. Ее подруга, крашенная блондинка, казалась откровенно тощей, и в ее облике просматривалось нечто птичье. В элегантном «маленьком» черном платье, которому место, разве что, в коктейль-баре, но никак не в метро. В ушках болтались большие золотые серьги-кольца. Время от времени она поворачивалась к своей напарнице и что-то возбужденно кричала ей на ухо, а та односложно отвечала. Судя по всему, худенькая пребывала в эйфории, а спортивная пыталась ее успокоить. У обоих хороший макияж, современная одежда, продуманный стиль. Такие девушки стараются не ездить в подземке, а предпочитают глядеть мир из окон автомобилей. Наверное, просто ситуация не сложилась.

Эх, хорошо бы вот так, прям сейчас выйти где-нибудь на проспекте Мира. Или на Тверской. Или на площади Гагарина. А действительно — мне же удалось однажды уснуть на станции метро «Ленинский проспект» в Москве, а потом проснуться на одноименной станции в Петербурге — разбудил полицейский. Полиция вообще способна убивать любое колдовство, изничтожать прямо на корню всякое чудо. Я потом чуть было не свихнулся от всего этого, а когда все-таки убедился в истинности происходящего, даже заболел — через день поднялась температура, и пришлось проваляться несколько суток. Два с половиной года прошло с тех пор.

По привычке я потряс кисетом с игральными костями и глянул на результат.

«Нежданная встреча, новое место, перемена участи, пустые хлопоты и увеличение достатка», — сказали кости. Хоть что-то. Увеличение достатка — всегда хорошо.

В этот момент возникло легкое головокружение и мимолетная темнота в глазах. Этого еще недоставало. От духоты что ли?

Я тряхнул головой, отгоняя неприятные ощущения, и убрал гадательный инструмент в карман. Похоже, мои диковинные действия никого впечатления на окружающих не произвели, и советами пассажиры не замучили. Никому не было дела. Всем пофиг.

Тогда, два года назад, меня перенесло во сне, а наяву такого, скорее всего, не прилучилось бы… А почему, собственно? Вагон — такой же, люди тоже примерно те же, только вот схемы линий и рекламы на стенах — другие. Поэтому лучше не смотреть туда, где рекламы и схемы. Для начала пусть сидящий справа от меня пенсионер будет читать какую-нибудь «Вечернюю Москву». Я скосил глаза, не поворачивая головы. Сидящий рядом пожилой гражданин действительно читал «Вечернюю Москву» — статью об операции по удалению груди у известнейшей актрисы мирового кино. Ну, мало ли? Совпадение такое. Может, он выписывает эту газету? Или приехал недавно из первопрестольной? Парень напротив по-прежнему увлеченно что-то делал на своем планшетнике, а девицы явно собрались выходить — встали и подошли к дверям. Или это уже другой парень, и не те девушки? Похожи, но утверждать не возьмусь.

Что-то не то. Не так что-то.

Как там со схемой и рекламой? Нет, пока не надо туда смотреть. Скоро должен ожить динамик, и тогда все станет ясно — голоса, объявляющие станции в Питере и в Москве никогда не перепутаешь.

Поезд замедлил ход, притормозил, пассажиры, кому полагалось выходить, устремились к дверям, а мужской голос из динамика произнес:

— Станция Пушкинская, переход на станции Тверская и Чеховская. Уважаемые пассажиры, о подозрительных предметах сообщайте машинисту.

Может, у меня просто поехала крыша?

Неужели получилось?

Я встал, и словно сомнамбула, направился к выходу. Да, всё так. Схема линий и рекламы московские. Это московский вагон. Пенсионер с газетой остался на прежнем месте, парень с планшетником по-прежнему что-то тыкал на своем девайсе. Оказавшиеся рядом со мной девушки, как и раньше что-то весело обсуждали, невольно заставляя прислушаться к разговору:

— …у него классный. Но мы расстались, — сумбурно рассказывала псевдоблондинка с серьгами. — Стала вот замечать, как только узнаю, что понравившийся мне парень женат — тут же теряю интерес, несмотря на его качества. То же самое про парней в разводе, с детьми или без, неважно. Пришлось на Мамбе разыскивать.

— Зато в инете все какие-то дрыщавые или слишком качки, — возмутилась ее спортивная подруга. — Я на Мамбу как-то хотела зайти, так мне гейское порно сразу же вывалилось. Может, вирус такой?

— Да ладно, тебе еще повезло — гейское, мне там обычное порно вывалилось! На самом деле рост немаловажен, ну и конечно размер…

Я снова в Москве?

Кто-то сзади спросил, выхожу ли. Неужели непонятно? Раз подошел к дверям, значит собираюсь. Девушки по-прежнему, стараясь перекричать шум метро, громко обсуждая особенности чьих-то частей тела, а я, стоя у дверей вагона, читал и перечитывал надпись на цветной наклейке, где схематичный чёрный человечек подвергался с обеих сторон давлению двух красных стрелок и диагональному перечеркиванию красной полосой.

Внимание!

При прерывистой индикации

сигнала красного цвета над дверным проемом

посадка в вагон закончена!

Идея с наклейками, конечно, правильна и нужна, но реализация заставляет грязно недоумевать. Мысленно. Вот взглянуть бы на автора тех строк. Ничего говорить не буду, просто посмотрю. Что за человек, какие у него глаза, кем работает. Вряд ли автором слоганов и текстов. Хотя — всякое в жизни случается…

Ладно, черт с ними, с наклейками. Я вдруг поймал себя на неприятной мысли, что стараюсь думать о чем угодно, на любую тему, лишь бы не о своем сюрреалистическом перемещении из питерского метро в московское. Пора, наконец, привыкать к искажению действительности. Путешествие из Петербурга в Москву не состоялось, вернее — исчезло, сократилось до неясного мгновенного искривления реальности. 

По-прежнему стараясь думать о чем-нибудь отвлеченном, я вышел из вагона, и направился к эскалатору. Народу было сравнительно много, несмотря на лето и середину рабочего дня. Люди упорно куда-то спешили, как это всегда бывает в центре Москвы. Два здоровенных негра с велосипедами громко беседовали между собой по-английски:

— …Fuck, this bitch stood me up, — с каким-то сожалением в голосе говорил первый.

— I used to go out with this girl, — сочувственно отвечал второй. — She was pretty good in bed, too bad we had to break up…

В результате выбрался я к скверу на Пушкинской площади.

Говорят, сквер доживает свои последние дни и будет реконструирован в этом году. Власти города объявили конкурс на выполнение работ, начальная сумма которых превышает двести миллионов. Предстоит капитальный ремонт фонтана и дорожек, разбивка новых цветников, замена урн и лавочек. Вроде бы эксперты Архнадзора требуют провести открытые слушания по проекту, дабы не вышло как с Александровским садом и Тверским бульваром, где качество исполнения вызвало волну возмущения у защитников исторического облика столицы.

Опять посторонние мысли, что угодно, лишь бы с катушек не слететь.

Москва же… она самая… настоящая. А летняя Москва не вполне удачное место, прямо скажем. Особенно для отдыха. Плохой воздух от обилия машин со скверным бензином, множество чужого народа, вечные транспортные пробки, духота. Надо бы такой налог ввести за владение личным автомобилем, чтоб человек пятьсот раз подумал, прежде чем позволить себе личную тачку. Ведь не оценит народ такого нововведения. Не поймет. В первую очередь сам же я и не пойму.

— О, а вы точны, — сказал кто-то сзади.