После всего увиденного и услышанного, мне просто необходимо было срочно выговориться. Например, поговорить со Стеллой. Как-никак одно дело делаем. Позвонил, Стелла долго не отзывалась, но, наконец, ответила. Как-то странно прореагировала на просьбу о встрече со мной, я настаивал, в результате договорились назавтра. Только с условием, что приеду не раньше полуночи, в двадцать четыре часа. Но и не позже. Она там что, с мужиком что ли?

Когда эта полночь уже миновала, приходилось жутко опаздывать, поэтому в качестве извинения я купил по дороге в каком-то круглосуточном магазине букетик алых тюльпанов: это показалось очень элегантным и романтичным, ведь сезон данных цветов уже миновал. На звонок долго никто не отзывался, и я решил было, что подруга моя куда-то отлучилась, поэтому будет лучше подождать ее в квартире. Еще давно, когда мы обменялись ключами, она позволяла так поступать. Настаивала даже. Нечего, мол, перед домом ошиваться, мало ли что соседские бабки подумают.

Когда открыл своими ключами и вошел, Стелла неожиданно оказалась дома. Она неподвижно сидела у окна и молча смотрела в глубину темного двора.

— Опоздал и не извинился! — не повернув головы, буркнула подруга в ответ на мое обычное приветствие. — Не надо включать свет. Кстати, все «жучки» я повыковыривала, камеры удалила, даже у соседей все проверила, так что теперь спокойно можно разговаривать.

— Было много жучков? — пробубнил я, чмокнул ее в щечку и положил рядом букетик тюльпанов. — Это тебе.

Стелла сердито посмотрела на цветы, молча отодвинула в сторону и снова уставилась в окно.

— Пошел в задницу со своими извинениями, — парадоксально отреагировала она, — цветы красные что ли?

Окно давало мало света, и тюльпаны выглядели серыми. В сумерках все мы дальтоники.

— Красные. Что-то не так? — спросил я, уловив незнакомые нотки в настроении своей подруги.

— Все не так! Ненавижу эти тюльпаны. Они мне войну напоминают.

— Какую войну? Я что-то не знаю? Ты воевала что ли? — глупо просил я, вспомнив недавнюю девушку Дизи.

— Не я, — буркнула Стелла.

— А кто? Твои близкие? Реально воевали?

— Отец, дед. Отец Афган прошел, а дед был на такой войне, о которой учебники обычно умалчивают.

— И они что-то рассказал о годах службы? — не отставал я. Мне просто хотелось расшевелить Стеллу. — Да?

— Да. Отец говорил мало, не в его традициях. Дед всю жизнь вообще об этом молчал. До самой смерти. Насколько я знаю, многие ветераны охочи до разговоров и рассказов о ком-то постороннем, но ни один ветеран Афгана не любит распространяться о выпавшем на его долю.

— Почему? — неуместно спросил я.

— Потому что Афган. Отец туда не отдыхать ездил, как ты понял. У деда с ним сложились более доверительные отношения, и с ним он кое-чем поделился, но конкретностей не знаю. Я-то последние лет десять с ними почти не разговаривала, да и раньше теплотой наши общения не блистали. Так вот, как-то раз отец пришел домой весь серый. Долго молчал, а потом немного выпил и вдруг разоткровенничался. Вообще-то он алкоголь на дух не переносит, никогда не пьет, разве что раз в год, рюмку со своими сослуживцами. Был в Кандагаре вместе с двоюродным братом. Мясное, говорил, место. Из всех призванных с отцом людей, выжили только он и его друг. Отец сопровождал своего брата на родину в запаянном цинковом гробу. В одну ночь, после долгих суток без сна, к отцу в пути явился брат, и позвал к себе, отчего машину чуть в кювет не унесло. Было ли это следствием недосыпа и перенапряжения, не знаю. Но однозначно страшно. Каждый год, в день вывода афганских войск, ветераны становятся сами не свои. Для них это особый день, мало кто поймет, мало кто в курсе. Они собираются вместе, если хватает духа, приходят к кому-нибудь домой, где на старом видеомагнитофоне смотрят кассету с однозначным названием «АФГАН». Смотрят минуты полторы, потом уходят из комнаты. Из детства я вынесла одно такое воспоминание. Случайно увиденный кадр, когда зашла к отцу в тот момент. Отец потом рассказал, что я видела. Красный тюльпан. Мучительнейшая казнь, которой афганские моджахеды подвергали пленных советских солдат во время той войны. Пленного, предварительно накачав морфием, подвешивали вниз головой, проводили по коже в определенных местах четыре длинных разреза, и снимали лоскуты кожи от ног до шеи, в итоге выглядело, будто раскрывшийся красный тюльпан. Потом, когда действие наркотика проходило, казнимый умирал в ужасающих муках. Поэтому, прошедшие Афган — страшные люди. Другие люди. За плечами у них опыт десятков жизней, воспоминания сотен обычных людей. За каждым углом чудится жестокость, только не по отношению к себе, а по отношению к близким. Если они конечно еще люди. Бывает, теряется и это. Их невозможно понять тем, кто такого не испытывал, но я, по-моему, немного поняла. Чуть-чуть. Думаю, что поняла. Они видели безобразные вещи, и они убивали. И мой отец тоже убивал. Ненавижу эти тюльпаны.

Несколько минут мы тихо молчали, потом я не выдержал и все-таки спросил:

— Ты сегодня вообще на себя не похожа. Ведь что-то еще было, да? Ты сейчас как, в норме?

— Я совсем не в норме, — зло ответила Стелла, по-прежнему не отрывая взгляд от темного пейзажа за окном. — Сегодня деда моего хоронили... того самого. Он умер девяноста четырех лет отроду, через десять лет после смерти моей бабушки, его жены.

— Ты его очень любила? — банально спросил я, и тут же пожалел. Надо было промолчать. А что еще можно сказать в таких обстоятельствах? Помалкивать только. Она кивнула, не поворачивая головы. — Расскажешь про него?

— Зачем? Ты его не зал.

— Вот именно поэтому, — настоял я. —  Но если очень тяжело, то не надо. Просто помолчим.

— Да нет, сейчас уже лучше. Знаешь, мне всегда казалось, что он-то должен прожить лет до ста: с сердцем никаких проблем, в свою ведомственную поликлинику ходил по каждому поводу, курить бросил лет в сорок, энергичен был и бодр. Много работал. За свою жизнь он многое сделал: окончил Суворовское училище, потом институт, работал в ИЗМИРАНе, жил в подмосковном Академгородке, что сейчас «Троицк» называется. Ездил от ИЗМИРАНа в экспедицию в Антарктиду, на станции Восток год провел. Потом офицером в военной разведке служил, несколько лет в Германии вместе с бабушкой. Многое из его деятельности до сих пор огласке не подлежит. Полковником ушел в отставку, но работать продолжил на гражданской должности, кадры готовил, лекции в своей Академии читал. Но его настигла онкология. Еще полгода назад у него заподозрили рак легких, обследовали со всех сторон, но ничего подозрительного не нашли, хотя одышка была уже тогда. Одышка усиливалась, он попал в больницу по поводу пневмонии, там-то у него и начало расти образование на шее. Через месяц, уже в другой больнице обнаружили, что это метастатическое поражение лимфоузлов, причем опухоль оказалась очень агрессивная и быстрорастущая. В его-то возрасте. Перевелся в госпиталь Бурденко на химиотерапию, вот там и выявилось, что из-за опухоли пошел спазм вен, отводящих кровь от головы. Оперировать по каким-то причинам было уже нельзя. Отекла шея, лицо, потом и руки… за один день тромбоз резко усилился, и дед умер от отека мозга. Еще в малолетстве в тайне от родителей в деревне дед был крещен. Почему в тайне? Отец его служил в госбезопасности, а тогда там никаких религиозных штучек категорически не допускалось. Да и сам дед в силу своих коммунистических воззрений и специфической службы христианской веры никогда не придерживался. Однако сейчас, после смерти деда, мой отец на отпевании настаивал… Я тоже, как ты знаешь, мягко говоря, не очень сторонница христианства, тем не менее, согласилась. Деду уже все равно, а нам не до глупых споров. Похороны для живых, а не для умерших. Я не думала даже, что его будут так хоронить: в траурном зале госпиталя Бурденко у гроба стоял караул из четырех солдат, гроб носили специальные военные с траурными повязками, полсотни коллег по работе присутствовали, на кладбище рота почетного караула приехала и военный оркестр. Опускали гроб под гимн страны и троекратный автоматный салют из калашей. У могилы солдаты с опущенным российским флагом под траурной лентой стояли. Венков оказалось столько, что места не хватило, а поверх венков установили фото молодого деда в военной форме. В форме я никогда его не видела… Отец после похорон куда-то поехал, а я — домой. Ладно, все. Сегодня я злая, так что не трогай меня, — сказала она, так и не повернув головы.

— Хорошо, не буду. Зачем тогда согласилась на встречу? Объяснила бы, я же понимаю, все чувствую.

— Думала ничего, а оказалось… Ладно, чего хотел-то?

— У меня есть любопытное видео, и требуется твой незамутненный посторонний взгляд и совет эксперта.

— Сегодня мой взгляд мало на что пригоден…

Я расположился в свободном кресле и стал наблюдать.

Похоже, старинную подругу понемногу отпускало.

— А злая зачем? — спросил я ради продолжения.

— Затем. Похороны вымотали, а тут еще и сугубо бытовая причина возникла. Каждый раз, как только выхожу на балкон, одолевает жгучее желание кого-нибудь убить, причем с особой жестокостью. Или послать в Центральную Африканскую Республику. Собственно, происходит вот что. Балконы, как ты знаешь, расположены над козырьком нашего подъезда. Разная сволочь выходит подышать воздухом, посмолить сигаретку и кайфануть под пивко или после оного. Там же на месте утилизируются бычки и бутылки. Видимо, уровень скотства достиг столь высокой отметки, что вид мусора сделался родным и даже приятным. Но это еще ладно, некоторые мужики здесь же мочеиспускание себе устраивают. До сортира ведь несколько шагов сделать нужно, зато как приятно с балкона-то, с высоты! Ни с чем несравнимый кайф, я так полагаю. Поубивала бы нафиг, но сильнее всего чувство недоумения. Ведь эти нелюди сами ту же картину наблюдают, что и я, так как им самим-то не противно? Немыслимо было и вот так взять и с балкона нассать. Говорят, раньше такого не было. Люди благороднее и светлее что ли были? Боюсь, нет. На подобное скотство кто-нибудь быстро бы стуканул. Старики помнят…

— Ну, во-первых, и такое бывало, причем не только у нас. Похожий случай в Питере наблюдал. Раньше там под окнами стоял мусорник, бабки привыкли в него из окон всякое непотребное выкидывать. Потом дворик преобразили, облагородили, маленький садик устроили, но привычки у бабок сохранилась. А во-вторых…

— Так то бабки, да еще в Петербурге. Культурная столица, град Петра, — постепенно оттаивала Стелла.

— А во-вторых, — продолжил я, — настучи куда-нибудь, сообщи в правоохранительные органы. У тебя же знакомые там есть? Или остались? Не могли не остаться.

— Э-э, друг мой, у них, у органов этих, сейчас иные заботы. Вот на днях один знакомый как раз из таких вот органов рассказал. Я за него ручаюсь, шутить по такому поводу не стал бы… хотя… черт его знает, тоже любит рассказывать всякие байки. Там у них так было. Расследуется типа, убийство. Собственно, расследовать там и нечего, и так все очевидно. Убийца известен, мотив понятен, все ясно, как полдень в двадцать втором веке. Но подозреваемого не арестуешь, да и сделать ничего нельзя. В общем, задолжала одна бабушка сразу нескольким банкам кучу кредитов. Долго ли, коротко ли, но в банках слегка обеспокоились. Как минимум — в одном банке. Бабушка-то и не думала по счетам платить, вот к ней целых двух коллекторов и отрядили. Надо сказать, бабке хорошо за девяносто. Или точно девяносто, не помню уже. Суть в том, что жила-поживала она до появления коллекторов вполне себе спокойно и особенно не тужила. Тут приезжают к ней в один недобрый, надо полагать, день, двое из ларца одинаковы с лица. Она их по доброте душевной, супчиком попотчевала, как потом заявила на следствии: «сами-то малость подустали с дороги и супчика моего захотели, ну я и угостила их, с дороги-то». Да, кстати, супчик грибной был, а бабулька, по ее же словам, этих троих даже предупредила заранее. Грибной мол, супчик-то. Сама, правда, тоже попробовала, но так, слегка. Чуть-чуть. Для алиби видать. После такого вкусного обеда, эти двое почувствовали себя очень нехорошо и поехали в больницу, да не доехали. Нашли их, сердешных, в машине со следами жесточайшей летальной интоксикации. Бабушка же бросилась к знакомому фельдшеру, предварительно промыв желудок в домашних условиях, по ее же собственным словам. Ну, как у нее получилось, так и промыла. Итог: двое в морге, бабка в больнице с последствиями несильного отравления. Неопровержимое алиби: сама тот суп ела, умыслов к убийству не имела. Вот и живет-поживает на свободе с кучей непогашенных кредитов и печатью подозрения в убийстве. Я так полагаю, что коллектора к ней больше уже не сунутся, побоятся.

— Что за грибочки? Или не определили?

— Определили. Лепиота хелвиола. Знаешь такую? Вот и я не знаю, зато она знает. А говоришь — бабки. Да эти старые ведьмы всех нас переживут и как крыс перетравят.

— Как ты, однако ж… жестоко как…

— А вот. Не зли меня поэтому.

— Ну а еще почему докатилась до жизни такой?

— Докатилась. Докаталась. Вообще кататься люблю. Сегодня, когда после похорон в электричке «каталась», там был один весьма колоритный бомж, который читал стихи Цветаевой, Ахматовой, Ахмадулиной и свои собственные, как он выразился: «написанные кровью на асфальте» Причем читал так, что мурашки по коже. Его зовут Юрий Павлович, но он, увы, известным так и не стал. Безумно жаль, что таланты зря пропадают… Не могу понять, почему со временем планки опускаем? Слабость характера? Раньше такие амбиции были, а теперь довольны чем-то малым. Наверное, просто в жизни разочаровалась, в окружающих людях и в себе большей частью. Где взять сил, а главное вдохновения? Руки опускаются. Просто крик души... Мороженое хочешь? У меня шоколадное в морозилке есть.

— Хочу. Британские ученые доказали, что шоколадное мороженое — один из самых мощных антидепрессантов.

— Вот. Не знаю как тебе, а мне сейчас просто необходимо настроение улучшить. Пить не хочу, да и нельзя мне, а вот мороженое с шоколадом — в самый раз. Надоело злиться, не могу так долго… Ладно, ты чего от меня хотел?

— Ну, это… вообще, я к тебе не просто так пришел, а по делу для меня важному.

— Да? По какому? — спросила она все еще мрачным тоном. Хотел мне какое-нибудь кино показать?

— Действительно хотел, — не принял «игры» я. — Есть у меня одно видео. Ничего не говори, посмотри сначала, а потом скажешь, что мне с этим делать и как. А еще расскажу об одной находке в Ленинградской области.

Я вытащил из кармана флешку и вставил в спящий ноутбук Стеллы. Компьютер немедленно проснулся, и пошло изображение, уже дважды просмотренные мною кадры.

— Откуда это у тебя? — спросила подруга, когда фильм наконец закончился.

— Девушка одна передала. Просила в интернете потом выложить.

— Кто ж еще, естественно передала девушка, — въедливо уцепилась ядовитая Стелла. — Что значит «потом выложить»? Ты с ней трахался что ли? После чего потом?

— Потом, это когда она сигнал подаст. Пока молчит. Э, ты ничего такого не думай, у меня с ней было исключительно деловое знакомство, — начал оправдываться я. — Мужики ее вообще мало интересуют, разве что в качестве товарищей по оружию. Вот ты ей точно бы понравилась.

— А, та психичка, — лишь фыркнула Стелла.

— Несовременная ты какая-то, — съязвил я.

— Такая уж, какая есть. Пробовала, не понравилось. А видео… Ну, да. Вообще-то, от меня чего услышать хотел? Ничего нового я тут для себя не обнаружила.

— Да? — вполне естественно удивился я.

— Да! Лучше Алексею покажи. Интересно, что скажет.

— Меня просили лишним людям не демонстрировать… впрочем, чего уж там. А твой бывший, он что, полностью в теме?

— Алексей-то? Еще как в теме. Он же консультант всей этой мафии. По-моему, должен был тебе рассказать. Собирался, по крайней мере. Кстати, отдай мне ключи от этой квартиры. Те, что Алексей передал, тоже верни. Скорее всего, они вам обоим больше уже никогда не понадобятся.

Я молча выложил на стол две связки с ключами. На каждой имелись два ключа от входной двери, а на той, что моя, еще маленький ключик от почтового ящика и «таблетка» — электронная открывалка подъездной двери.

— С этим понятно. Ну и что у тебя за находка такая срочная из Ленобласти что среди ночи ко мне прискакал?

Я подробно и в красках рассказал о своем путешествии в поселок Горностаево и показал снятое на телефон видео вместе со слайдами.

— А, вот оно где… — как-то удивительно вяло прореагировала Стелла. Знаю я, что он убит. И давно. Непонятно только было, куда спрятали труп. О трупе я сама ментам сообщу, мне проще будет. А ты напиши своему нанимателю об этом коттедже, пусть сам теперь разбирается.

— Уже. Контракт с ним закрыт. Хочешь, просто посижу с тобой? — спросил я и сразу же пожалел о сказанном.

— Нет. Хочу одна побыть, чтобы прошло и отпустило.

— Как сказал Эльчин Сафарли, «если прошлое не отпускает, то оно еще не прошло», — пробормотал я.

— Думаешь, стану сейчас у тебя выспрашивать, кто такой Эльчин Сафарли?

— Не думаю, что станешь… — расстроено признался я и выбрался из кресла. — Ладно, пойду, пожалуй. Или еще рано, как полагаешь?

— Полагаю, что будет куда как полезнее, если прекратишь сбивать свой режим сна, друг мой. А потому откладывай-ка все свои дела, выкинь посторонние мысли, ступай домой, закрывай глазки и спать, пока я тебя не укусила. Спокойной ночи. А в эту пятницу приходи… может быть… Вот тогда и поговорим.