Маша была настоящей талантливой художницей, даже я это понимал. Идею картин с дверями она вначале посчитала тупиковой, чуть было не забросила, но потом почему-то передумала и время от времени возвращалась к этой теме. Потом завершила цикл. Сравнительно недавно вышел альбом-каталог с подборкой фоторепродукций этих работ. Называлась серия незатейливо — «Апокалипсис за дверью». Имена самих полотен не блистали разнообразием — «Апокалипсис за дверью-2» «Апокалипсис за дверью-3» и так далее. Нумерация не была сплошной, видимо, некоторые еще не опубликованы или просто отсутствовали. Почему-то не существовало картины «Апокалипсис за дверью-1». На вопросы Маша отвечала так: «Была, была первая, но оказалась неудачной, и пришлось ее уничтожить».

Что-то не верил я такому утверждению. Во-первых, свои картины Маша никогда не уничтожала, а во-вторых, у нее не было неудачных работ. На мой непрофессиональный дилетантский взгляд, каждое из ее полотен было творческой удачей. Это мое личное мнение, ни на что не претендующее.

Где-то я читал, что жизни настоящих художников, в силу какого-то нехорошего природного закона, зачастую стремительны и недолговечны. Они, художники эти, вспыхивают и гаснут, словно метеоры, извиняюсь за тривиальность сравнения. Вот кажется, лишь вчера проходили вернисажи, выставки и удачные распродажи, манерные искусствоведы с философским раздумьем рассматривали свежие картины, высказывали свои ученые мысли, а молодая, мало кому известная художница радостно слушала поздравления и с наслаждением смотрела на творение рук своих. Но прошли какие-то несколько лет, а народ в нашей стране уже плохо помнит прежнюю героиню. Особенно, если героиня эта покинула пределы родного отечества и проживать изволит в Европах. Причем дело сейчас даже не в том, какой художницей была Маша; важно, что в течение прошедших лет она с кажущейся воздушностью и каким-то нахальным изяществом вписала свою хрупкую, тоненькую фигурку в разнокалиберную картину художественного мира.

Возможно, я один знал, чего стоила эта иллюзорная легкость, и как именно давались Маше все ее колдовские произведения. То, что вывело ее на художественный путь, девушка рассказала мне сначала по секрету, но позже печать молчания была снята с моих уст, и ныне ничего уже не держит. Случилось так, что в какой-то момент пристала к Маше художественная зараза, а это, как всем хорошо известно, уже тяжелый случай и никакому лечению не подлежит. Собственно, заразил ее один немолодой преподаватель живописи, с внешностью и манерами булгаковского Воланда. После его курсов Маша научилась работать удивительно быстро и качественно, но сначала известность и удача обходили ее стороной. Закончив художественный академический институт, — знаменитую «Репу», — она сидела без денег, продавала свои работы на канале Грибоедова и прочих питерских развалах, но без особого успеха. Временами девушка просто бедствовала. Иногда, правда, ей везло. Так ее работы как-то использовались для оформления обложек разных фантастических книг в жанре антиутопии, но это было крайне нерегулярно и редко. Тогда я и купил у нее пять картин за очень даже приличные, по тем временам, деньги. Потом было много чего разного, и обстоятельства сложились так, что мы стали жить в одной квартире, а спать в общей постели.

В какую-то из тех далеких пятниц я решил свалить с работы пораньше, сразу после обеда — предвиделись потрясающие планы на остаток дня и последующие выходные. По дороге купил пару бутылок неплохого вина, хороший тортик и всякой иной еды, с тайным намереньем уже не выходить из дома как минимум двое суток. В ту пору я серьезно полагал, что наиболее ценная вещь, что вообще возможно подарить близкому человеку, — собственное время, ведь потом никогда уже не получится его вернуть.

Уже с лестничной площадки из-за нужной мне двери слышался такой ужасающий визг, что сначала подумалось, будто в квартире кого-то режут заживо или жестоко истязают. Ничего подобного! Стоило распахнуть дверь и влететь в комнату, звуки прекратились. Мария, широко расставив свои эффектные ноги, стояла босиком у холста с кистью в одной руке и палитрой в другой. Одета художница была исключительно в коротенький распахнутый спереди синий сатиновый халатик без пуговиц, разноцветно перемазанный красками. Прежде я не видел ее за работой.

— Ух, и напугала ты меня! — банально заявил я. — Думал, пытают кого-то.

— Никогда больше так не далей, слышишь! — возмущенно вскричала девушка, запахивая свой кургузый халат.

— Что не делать? Почему никогда?

— Не приходи без предупреждения, когда работаю! — верещала художница. — Просила же! Звонить надо было!

Ее голос мне тогда очень не понравился. В нем слышались визгливые и скандальные тона. Но девушка действительно об этом просила, а я забыл. Вернее, посчитал чем-то не особо важным, как нечто малосущественное и не очень серьезное. Ну, не позвонил, и что? К тому же во время работы Маша не подходила к телефону, а чаще всего просто выключала.

— Соседка снизу жаловалась на шум. Как-то вместе в лифте ехали, так она все уши прожужжала, что мешаем ей. Участковому менту хочет заявление написать, думает, мы тут черт знает чем занимаемся.

— А мы и занимаемся, разве нет? — нервно хихикнула Маша. Все-таки она быстро успокаивалась, и смена ее настроения меня всегда поражала. — Но когда работаю, ты все-таки лучше куда-нибудь уходи, ладно? Или не приходи. Этот процесс нельзя никому видеть, кроме меня, конечно. А соседи… — да, засада полная. В Питере мне пришлось звукоизолирующими панелями все обклеивать, пока мастерскую на даче не оборудовала. Ну, ты знаешь. А теперь и этого у меня уже нет… Все, сегодня ничего уже не получится. Новую работу надо на одном дыхании писать, иначе какая-то лажа выходит и фигня абсолютная. А жаль, хорошая задумка была…

Пока она говорила, я смотрел на незаконченное полотно. Там была прописана стена деревенского или дачного дома изнутри с распахнутой дверью куда-то вовне. Площадь холста, отведенная под дверной проем, занимала большую часть будущей картины. Там белел только девственный грунт: кисть еще не соприкасалась с основой.

— Осваиваешь новую тему? — спросил я, чтобы снять возникшую неловкость: сильно замучила совесть, что своим неожиданным приходом сорвал хорошую интересную работу.

— Пыталась. Если бы не ты, сегодня бы закончила. А так — не знаю, что теперь получится. Ничего, наверное.

Работала Маша чрезвычайно быстро. Картина за один день — такое для нее было нормой, причем качество поражало. Никто бы не поверил, что всего за сутки… Все свои самые сильные картины она писала за раз. Если иногда приходилось работу прерывать, то, по ее собственному мнению, получалось плохо. Вернее, совсем не получалось, по ее же словам. Не мне судить — художественный критик из меня еще тот.

— Ну не сердись на меня, не надо. Больше не буду, — лживо сказал я, подошел сзади и крепко обнял свою подругу. В ту пору мы переживали период романтических и бурных отношений.

Мы стояли около зеркала, и только тут я заметил, что девушка вся какая-то бледная, мелко дрожит, и сердце у нее бьется сильно-сильно и часто, словно после спринтерской дистанции.

— Слушай, как ты это выдерживаешь? — удивился я. — На тебе же лица нет… да вообще…

— Что вообще? На тахикардию мою не обращай внимания, сейчас пройдет. Выдерживаю вот. Если бы не ты, открылось бы второе дыхание, потом третье, и все успела бы. Не впервой. А теперь… Это как в сексе — если прервать раньше времени, может настроение пропасть. Или как оно там… вдохновение, что ли… Останется только ощущение неудавшегося оргазма.

Незадолго до этого Маша вляпалась в странную и очень несимпатичную историю, была обманута лучшей своей подругой и почти утратила остатки веры в человечество. Я пытался, как мог, расшевелить ее, но без особого успеха. Причем даже ее любимое занятие живописью не очень спасало. В результате девушка решила поверить какому-то популярному психологу и занялась трудным и новым делом — стала учить разговорный английский по интенсивной методике. Она ходила с плеером и наушниками, откуда что-то доносилось, слышались какие-то иноязычные речитативы, а сама она что-то бубнила себе под нос.

Я попытался составить ей компанию, но быстро сдался, — моя врожденная неспособность к языкам дала о себе знать. Даже с родным русским у меня вечно возникали проблемы, и писать грамотно, без ошибок, я так и не научился, несмотря на немалые старания. Если бы в школьные времена наши учителя знали такие термины, как «дислексия» и «дисграфия», то, возможно, вся моя жизнь пошла бы по другому пути…

Впрочем, уже на следующий день о пятничной стычке вспоминать никто не хотел. Маша сидела с ногами и наушниками на диване и под нос себе что-то бормотала. А я, облачившись в кухонный передник, пытался организовать нам сносный обед. Занятие, всегда вызывавшее во мне искреннее отвращение.

— Слушай, Просто Мария, — сказал я, отлично зная, как сильно Маша ненавидит эту свою школьную кликуху, — может, не будем сегодня питаться дома, а? Сходим куда-нибудь? Посидим. Отдохнешь заодно.

— Ты же не понимаешь, — сказала подруга, даже не сняв наушники. — Это интенсив, прерываться ни в коем случае нельзя. Не мешай.

— Свихнешься же! При всяком интенсиве нужен отдых! Необходим даже.

— Fuck away! Просила не мешать!

— Чего? — возмутился я. — А ведь вот так могу и обидеться! Кстати, сегодня you’re so fucking beautiful! (ты чертовски красива).

— Вя! Не получается у тебя, лучше даже не пытайся. Да и произношение надо в порядок привести. Вот слушай, что умные люди советуют: «Типичной ошибкой новичков бывает смешение грубых казарменных выражений с мягкими салонными заменителями. Это как вино с пивом. Если уж собрался выругаться от всей души, то давай на всю катушку, качеством бери, а не количеством. Слова в конечном итоге должны течь легко и непринужденно, звучать музыкой, поэтому весьма важна интонация. Никакой неуверенности и вопросительных тонов, только твердость, экспрессия и напор! Тренируйся как можно больше и тогда сможешь получить то, что называется, "the really good shit"!» (действительно хорошее дерьмо) Ясно тебе?

— Ясно. Это что, новый учебник у тебя такой?

— По разговорному английскому, — и она показала мне яркую обложку с веселым красномордым мужиком в растрепанной ушанке, ватнике и с гармошкой. Книга называлась «Spoken English for Foreigners», причем автором числился какой-то Ivan Bochkarev. — К учебнику, — добавила Маша, — еще комплект ди-ви-ди дисков прилагается, вот. Так, слушай дальше: «Изучив правила английского мата, никогда в приличном обществе не позволишь себе обидных высказываний, что у нас, мол, много матерных слов, а у вас всего лишь одно-единственное. Вместо этого покажешь истинное владение языком, ввернув по случаю парочку подходящих оборотов. Если же какой-нибудь ханжа сделает тебе вежливое лицемерное замечание, то сможешь надменно ответить примерно так: "Fuck the politeness! You’re fucking me off, dude! Who the fuck are you to lecture me?" (Нахрен вежливость! Ты достал меня, чувак! Кто, блин, ты такой, чтобы читать мне лекции?) Понятно, да?

— Понятно, — угрюмо признал я.

Тогда нам еще казалось, что вместе будем как минимум долго, если не всю оставшуюся жизнь, и мы усиленно вырабатывали систему непонятных для постороннего сигналов и секретных парольных фраз.

— Запомни эти слова, — поучала меня Маша и написала черным фломастером поперек бумажного листа короткое выражение: «I don’t give a fuck!» — Запомнил? Вот и молодец. Это будет сигнал опасности! И давай договоримся, что если где-нибудь, когда-нибудь в связи со мной ты вдруг услышишь эту фразу или увидишь такую вот надпись, значит, я действительно попала в передрягу. Надо меня срочно спасать. Но если по всем признакам будет выглядеть, будто мне нужна экстренная помощь, а ты прочитаешь: «Fuck the world!», то это уже означает, что глазам верить не надо. Все лишь видимость, фейк, лажа и ничего существенного. Делай то, что от тебя требуют обстоятельства, и ни о чем таком не заморачивайся. Запомнил? Вот и молодец. Ладно, давай сменим тему. Вообще, люди, которые могут говорить на разные темы, способны неосознанно менять личность, когда переходят с одной темы на другую…

— …и меньше переживают, — перебил я Машу.

— …причем женщины, — продолжила она, — у которых большинство друзей мужчины, чаще пребывают в хорошем настроении. Не помнишь, кто это сказал? Вот и я не помню. А уж когда им есть что и о чем рассказать, то делаются няшными красавицами. Вообще, давно замечено, что те, кто с энтузиазмом рассказывает интересные вещи, сами выглядят намного привлекательнее. Существует огромная вероятность, что…

— Что? — не понял я. Вся без исключения компания, в которой любила крутиться моя подруга, состояла из всяких разных фриков, стукнутых жизнью немыслимых художников и манерных искусствоведов. Отчего-то меня они дико бесили в то время. Прежде такого не наблюдалось, не знаю, почему.

— То, — пояснила Маша, — что мы на сегодня так трезвыми и останемся. Давай твой херес. Обещал ведь! Может, наконец, выпьем?

— Хорошая мысль, — признался я, вскрывая бутылку.

Когда первые наши рюмки были опрокинуты, меня вдруг посетила мудрость, и я изрек:

— Употребив алкоголь, мы чувствуем себя лучше, умнее, важнее и красивей, однако это не означает, что окружающие начинают испытывать к нам сходные чувства. Никогда не знаешь, во что превратишься на другое утро. Да и превратишься во что-нибудь вообще.

— Это ты сейчас про нас?

— Не только. Про то, что там, за поворотом, нас может ждать все, что угодно.

— Да? — девушка посмотрела на меня подозрительно и недобро. Я даже не ожидал, что у нее может быть в запасе такой взгляд. — Что будет ждать? Там, это где? За поворотом к нам лошадки деревянные прискачут, пароходики бумажные вернутся? Так что ли?

— Да, — неохотно признался я, вспоминая старую песню, от которой до сих пор мурашки по коже. — То, что будет ждать за поворотом, — наставительно сказал я, — определяется всего лишь двумя основными факторами: людьми, с которыми ты спишь, и книгами, которые читаешь на ночь. Но секс — штука неуправляемая, да и выбор книг часто определяется случайными причинами. Где-то сейчас жарко, где-то холодно. Кому-то сейчас дарят подарки, а кому-то делают очень серьезную операцию на сердце. Кто-то сейчас наслаждается самыми счастливыми моментами своей жизни, а я весь вчерашний день провалялся в обнимку со своим планшетом и ничего не делал. Только читал. Я — дебил. Просто я скучаю, когда не слышу твой голос.

— Это кто сказал?

— Я, — утвердительно пояснил я. — Только сейчас. Что-то не так?

— Ничего, все так, — кивнула Маша, наливая себе следующую рюмку. — Слишком умно для тебя.

— Да вроде бы не жалуюсь. Или уже пора, как считаешь?

— Никак я не считаю, но все это эскапизм, — наставительно пояснила Маша, бравируя своим высшим художественным образованием, — стремление уйти от реальности в мир иллюзий. Сейчас новые технологии и массовая культура дают огромные множества возможностей такого бегства. А вот раньше, когда этого не было, возникали всевозможные легенды, мифы, сказания… Книжки писались разные. А ты так до сих пор все свободное время за компьютером и сидишь.

— Ты мне зубы-то не заговаривай, на вопрос ответь. Ну?

— Я и не заговариваю, не нукай. Сидение на одном месте весь день снижает умственную активность и способствует застойным явлениям в простате. Ты тупеешь за своим компьютером, сам того не замечая. У людей, что сидят на месте больше двух часов в день, снижается обмен веществ — фактор, непосредственно связанный с когнитивными способностями.

— А я регулярно меняю обстановку: когда устаю за компьютером сидеть, то беру ноутбук и на диван перебираюсь. Причем принципиально нигде и никогда не пользуюсь беспроводными клавиатурами и мышками. Мне хочется подключиться и забыть о всяких там батарейках. От всех знакомых, что беспроводными мышками пользуются, только чертыханья и слышу. То не ловит, то пропадает, то батарейка садится в самый ответственный момент… Поэтому мой подход прост: проводное соединение самой простой конструкции. Мышки без наворотов: две кнопки, колесико и все. Это мои требования. Так что там мой вопрос?

— Ничего. По-моему, ты просто сексуально озабоченная и фрустрированная личность.

— Я? — вдруг стало смешно. — С чего такой вывод?

— Сам напрашивается.

— Да ну… куда уж мне до фрустрированной личности. Британскими учеными давно доказано, — с едкой интонацией заявил я, — что секс женщине хоть и необязателен, но очень желателен, зато мужикам просто необходим. Поэтому непокрытая самка у млекопитающих явление нечастое. Всякие там застойные явления в простате ни к чему хорошему еще не приводили. Но тут — у всех по-разному. Иному подростку и пять раз на дню нормально, а кому-то и единственный трах в месяц неплохо.

— Не знаю, как там относительно мужчин, — скривилась Маша, — и как это на них может повлиять, но у женщин детородного возраста овуляция два-три дня в каждом цикле, и в этот период обычно очень хочется. Все остальное время вполне можно и не трахаться, ничего плохого не произойдет. Не изменится и не случится… Короче, когда поступила в Репу, то встретила там одного парня и влюбилась с первого взгляда. Как четырнадцатилетняя школьница. Это было перед самым началом занятий, но после обеда я снова его увидела и подумала, что вот она — новая глава моей жизни, и возможно здесь я встречу судьбу. В тот момент этот студент казался мне старшекурсником, и даже мысли не возникло, что мы будем вместе. В учебной части что-то напутали, и меня не оказалось в списках, пришлось самой выбрать группу, а я хотела учиться со своей подругой, но там и так было много студентов, поэтому меня определили в другую. На следующий день, когда начались занятия и знакомства, опять увидела того парня. Он оказался с моего факультета и курса. Тогда и подумала, что совпадения все же бывают. Мы вместе учились, он мне нравился, но рядом с ним я всегда чувствовала себя неловко и скованно, пока не оказалась на вечеринке, где сборной компанией отмечали первую стипуху. Мы очутились рядом. Все там безобразно перепились, и проснулась я вместе с этим парнем… в обнимку. У нас был секс, но, как ни странно, все-таки мы подружились. Я вообще была белой вороной у нас на факультете. Потом происходило всякое разное, мы то сближались, то расходились, но чувства к нему всегда были при мне. То сильнее, то меньше, однако ничего хорошего так и не получалось. Лишь мы могли быть такими идиотами: любить друг друга — и предавать. Хотеть быть вместе — и разбегаться. Знать, что делаем ошибки — и упорно делать их дальше. Хотеть обнять, прижаться, а вместо этого, со знанием дела, предавать друг друга как можно чаще. Я выбрала живопись, а он — реставрацию. В какой-то момент поняла, что так продолжаться уже не может, и ничего с ним больше не получится. Потом начались другие отношения, и с ним уже не встречалась. Была любовь, счастье и мечты. Расставание, слезы и скандалы. С тех пор мое любимое занятие — это увлечение людьми, с которыми не то, что не надо, а просто пипец как нельзя. Затем еще новые знакомства, иные отношения и даже брак. После года взаимных упреков, скандалов и препирательств развод. Связь с тобой, перешедшая в какую-то хроническую «болезнь»… Слушай, давай поговорим о чем-нибудь другом?

Мне тогда вдруг почему-то сделалось немного стыдно, и я вообще перестал говорить. Хотелось просто молчать, зато моя собеседница принялась обсуждать блюда, что собиралась заказывать на завтра. Я хотел одного, она — другого, в результате ни до чего мы не договорились. Зато на следующий уик-энд решили смотаться в Питер, в гости к нашему общему другу — веселому пьющему скульптору, что давно уже нас звал, обещая предоставить ночлег в своей мастерской. В этой-то мастерской и довелось мне заприметить тот самый эмалированный таз.

С тех пор прошло много времени, но разговор наш запомнился очень хорошо. В результате вот сижу я у следователя в кабинете, вижу тревожную сигнальную надпись на футболке Маши, а сама она, в качестве возможной жертвы, участвует в этом любительском видеоролике, присланном каким-то неизвестным маньяком. И сидит она в том самом тазу, что использовал для технических надобностей мой приятель — скульптор Сильвестр. Еще мне вспомнилась ночь на хлебах у Зинки-Блохи, молодой вдовы тогда уже покойного Сильвестра. Кажется, этот же таз там тоже присутствовал. Или его там не было, а видел я его раньше, совсем в другом месте, и это все очередной коварный обман памяти?

Честно говоря, просто не помню, как оказался тогда дома. Не особо долго думая, я тут же купил электронный билет на ближайший экспресс до Петербурга.