Документами о пребывании Суворова в Казани историки не располагают. Возможно, он так и не добрался до места нового назначения, поскольку понадобился на Кубани — там осенью 1781 года вспыхнул мятеж против Шагин-Гирея, возглавленный его братом Батыр-Гиреем. В мае 1782 года волнения перекинулись на Крым. Ханская гвардия переметнулась на сторону мятежников, которые провозгласили Батыр-Гирея ханом.

Шагин-Гирей бежал под защиту русских войск сначала в Керчь, затем на российском военном судне в Петровскую крепость на северном берегу Азовского моря. В Петербург полетели просьбы хана о помощи. Императрица обратилась за советом к Потемкину. Светлейший князь понял, что борьба за Крым вступила в решающую фазу. Всесторонне обдумав сложившуюся обстановку, он подал императрице записку:

«…Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или с стороны кубанской — в обоих сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего Хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допустит их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце.

Положите ж теперь, что Крым Ваш и что нету уже сей бородавки на носу — вот вдруг положение границ прекрасное… Доверенность жителей Новороссийской губернии будет тогда несумнительна. Мореплавание по Черному морю свободное. А то, извольте рассудить, что кораблям Вашим и выходить трудно, а входить еще труднее…

Презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику, Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит».

В записке Потемкин предлагал за отказ Шагин-Гирея от ханства помочь ему утвердиться на шахском престоле в Персии, где развернулась ожесточенная борьбы за власть.

Потемкин блистательно обобщил все прежние аргументы российских государственных мужей относительно необходимости присоединить Крым. Императрица подключила Коллегию иностранных дел. Предложения Потемкина были детально рассмотрены и одобрены. Быстрых и решительных действий требовала и международная обстановка. Англичане, несмотря на победы своего флота, потерпели тяжелые поражения на суше и пошли на заключение предварительного мирного договора с Соединенными Штатами. К концу близилась их война с Францией, Испанией и Голландией. Агрессивность Пруссии уравновешивалась поддержкой Австрии. Посланник в Константинополе Я.И. Булгаков писал о неготовности Турции к войне.

Потемкин поскакал на юг и встретился с Шагин-Гиреем. Вскоре русские войска вступили в Крым. Мятежники, в том числе Батыр-Гирей, сдались, практически не оказав сопротивления, и хан был восстановлен на престоле.

Четырнадцатого декабря 1782 года в секретном рескрипте на имя Потемкина императрица предписала принять все меры к присоединению ханства. Последовали приказы князя: войскам в Крыму занять берега Ахтиарской гавани, командованию вступить в тесную связь с Суворовым, прибывшим на Кубань в качестве командующего корпусом.

Малоизвестный факт: уже тогда Суворов был на особом счету среди дипломатов, аккредитованных при дворе Екатерины. В их донесениях было отмечено новое назначение генерал-поручика, с которым они связывали подготовку России к важным событиям.

Потемкин приказал ему держать корпус «на готовой ноге, как для ограждения собственных границ и установления между ногайскими ордами нового подданства, так и для произведения сильного удара на них, естьли б противиться стали, и на закубанские орды при малейшем их колебании, дабы тех и других привести на долгое время не в состоянии присоединиться к туркам».

Решающие события произошли в 1783 году. На случай войны с Турцией были сосредоточены крупные силы под общим командованием прославленного Румянцева. Однако Крымский, Кубанский и Кавказский корпуса были подчинены Потемкину. Он же как шеф казачьих войск командовал донцами.

Восьмого апреля Екатерина подписала подготовленный вместе с Потемкиным манифест о присоединении Крыма. Сам Григорий Александрович уже ехал на юг, чтобы лично руководить сложнейшей военно-дипломатической операцией. Манифест хранился в тайне до того часа, когда присоединение ханства станет свершившимся фактом.

Восстановленный на престоле Шагин-Гирей не смог удержаться от мести. Началась расправа над мятежниками. Потемкин от имени императрицы потребовал прекратить казни, поскольку мятежники сдались русским войскам. Возглавлявшие мятеж родственники хана были взяты под охрану и вывезены из Крыма. Оказавшись в изоляции, Шагин-Гирей неожиданно собрал представителей знати, духовенства, местных общин и 17 апреля отрекся от власти.

Потемкин приказал командованию в Крыму не допускать избрания нового хана, вступил с Шагин-Гиреем в переговоры, пообещав ему от имени императрицы огромную пенсию — 200 тысяч рублей в год. «Главная теперь надобность настоит в удалении хана из Крыму, — писал князь Екатерине, — в чем я не вижу большого затруднения, как и в присоединении Крыма к державе Вашего Императорского Величества. Но кубанская сторона будет не без затруднения. Обширность места, разноколенные орды и близость горских народов затруднят несколько исполнение. Я дам повеления Генерал-Порутчикам Суворову и Потемкину (Павлу Сергеевичу. — В. Л.) зделать движение к Кубани и надеюсь, что многие султаны покорятся, из коих некоторые и теперь просят подданства».

Светлейшему князю удалось привлечь на сторону России влиятельных крымцев, уставших от кровавых смут. Но Шагин-Гирей затягивал свой отъезд, рассчитывая на обострение русско-турецких отношений. Потемкин перебрасывал на полуостров войска, чтобы успех был несомненным. Присяга в Крыму задерживалась.

На Кубани дело шло быстрее. Суворов занял укрепления бывшей Кубанской линии, возобновил контакты с предводителями ногайских орд, установив с некоторыми из них дружеские отношения.

Десятого июня Потемкин переслал ему 60 экземпляров манифеста Екатерины «о присоединении полуострова Крымского и Кубани с Таманом к Империи Всероссийской», а также собственные «плакаты» (обращения) к ногайцам, переведенные на их язык. От Суворова требовалось обнародовать манифест и «наблюдать с крайнею точностию, чтоб татарские народы в краю Кубанском о верности подданства Ея Императорскому Величеству целовали Алкоран в присутствии определенных от Вас штаб и обер-офицеров и чтоб начальники и старшины приложили свои печати на посылаемых при сем экземплярах присяги».

Вслед за этим ордером летит другой: «Предписав… Вашему Превосходительству о обнародовании в вашем краю известных Манифестов, за нужно нахожу вам приметить, что сила оных простирается на одни только татарские, Хану подвластные народы, и что между ими обнародование сие произвести должно, не касаясь протчих народов, начальства ханского над собою не признающих».

Суворов вместе со своими помощниками прекрасно справился с задачей. 28 июня, в годовщину восшествия на престол императрицы Екатерины, он лично привел к присяге мурз и беев Едисанской и Джамбайлукской орд под Ейским укреплением, устроив увеселения в духе местных традиций: с угощением, играми, скачками и пушечным салютом. Со своим старым другом атаманом Войска Донского Алексеем Ивановичем Иловайским он делится надеждой: «Тихо есть, тихо будет, — разве что Бог определил выше человеческого предвидения». Через пять-шесть дней под Копылом на Кубани деятельный помощник Суворова подполковник Иван Федорович Лешкевич привел к присяге мурз и беев Едичкульской орды, причем присягнули даже те, кто готовился уйти за Кубань. Ожидались добрые вести и с Тамани, где присяга едичкулов задержалась из-за разливов рек. Едичкульская орда была самой большой и состояла из четырех поколений общей численностью более тридцати тысяч казанов (семей).

Успешно прошло принесение присяги и в верховьях Кубани, где русскими войсками командовал Павел Потемкин. Наконец, 10 июля на плоской вершине белоснежной горы Аккая под Карасу-Базаром светлейший князь Потемкин лично принял присягу крымской знати и духовенства. Шагин-Гирею были посланы знаки ордена Святого Андрея Первозванного. Это стало первым награждением мусульманина высшим орденом империи. Чтобы бывший хан мог принять награду, в знаки ордена были внесены изменения: христианская символика заменялась государственной.

В Петербурге императрица Екатерина, получив долгожданную весть от Потемкина, повелела опубликовать в ведомостях сообщение о присоединении ханства к России с приложением манифеста от 8 апреля 1783 года. Попытки Франции и Пруссии вмешаться в российско-турецкие отношения, обострившиеся после присоединения ханства, были твердо отклонены.

Одиннадцатого июля правитель канцелярии Потемкина Василий Степанович Попов по поручению князя уведомил Суворова:

«…все Крымские беи, мурзы, духовенство и всё общество подклонились под державу Всероссийскую и торжественно учинили присягу верности подданства Ея Императорскому Величеству.

Его Светлость, намеряясь посмотреть города новой нашей области, изволит быть также и в Керче. Естли коммуникация установится с Таманом, то Его Светлость желал бы увидеться с Вами в Керче… многое имеет говорить с вами».

Добрые вести пришли с Темрюка и Тамани, где соратники Суворова приводили к присяге едичкулов, сильно претерпевших от турецкого наместника (каймакана). 22 июля Суворов рапортовал Потемкину: «Сколько теперь есть присяг с прошениями, те подношу на благоволение Вашей Светлости. Остальные по Темрюку и Таману с окрестностями еще мне не досланы. Г[осподин] Генерал-Майор Елагин благоразумно начал, благоразумно и кончил. Приставом у него майор Полторацкий. Жаль только, что турецкий Гасан Гаджи каймакан его страну не столько что своему монарху в подданство приводил, сколько безчеловечно опустошил, и он ныне печется, елико можно, о собрании разсеянных».

К рапорту генерал-поручик приложил список из двенадцати фамилий своих помощников, заслуживающих награждения. Среди тех, кого Александр Васильевич считал достойными ордена Святого Владимира 4-й степени, упомянут секунд-майор Казанского пехотного полка Иван Сырохнев, который «по отряду моему во время волнования некоторых между едичку-лами успешно и благоразумно с преподанием похвальных уверений довел к точнейшему исполнению воли Монаршей». Это имя нам еще встретится.

Пятого августа Потемкин донес Екатерине о новом успехе — подписании в Георгиевской крепости российско-грузинского договора о принятии Картли-Кахетинского царства под протекторат России: «Матушка Государыня. Вот, моя кормилица, и грузинские дела приведены к концу. Какой государь составил толь блестящую эпоху, как Вы. Не один тут блеск. Польза еще большая. Земли, на которые Александр и Помпеи, так сказать, лишь поглядели, те Вы привязали к скипетру российскому; а таврический Херсон — источник нашего христианства, а потому и людскости, уже в объятиях своей дщери. Тут есть что-то мистическое. Род татарский — тиран России некогда, а в недавних времянах стократный разоритель, коего силу подсек царь Иван Васильевич. Вы же истребили корень. Границы теперешние обещают покой России, зависть Европе и страх Порте Оттоманской».

Потемкин еще не знал, что на Кубани вспыхнул мятеж ногайцев. Сначала «учинились непослушными» 15 тысяч казанов Едичкульской орды.

«Сей день есть наинеудовольственнейший, а сия минута всех горше», — писал Суворов Иловайскому 9 июля из Ейского укрепления, прося его прислать казачьи полки и быть наготове. Донские атаманы настаивали на Закубанской экспедиции. Генерал-поручик был против. 16 июля он ответил:

«Право, почтенный брат, под секретом скажу, что сей осени нет у меня охоты за Кубань — и сам не знаю от чего… Да, истинно можно устать. Полно бы и того, коли б изволил Господь Бог и благословил препровождение наших новых друзей на их старину. У Матушки бы прибавилось очень много подданных, и надобно бы их благоразумно учредить. Тем бы хоть и всю нашу кампанию кончить.

Выходцы от черкес объявляют, что они боятца нашего наступления, и более таких, кои крепко оборонятца хотят, также думают просить помощи турецкой, кою щитают тысяч до пятнадцати, а я в выгрузке их одною целой и десяти не щитаю. Впрочем, сколько знаю, то турки ныне спокойны».

Подготовка к переселению ногайских орд на места их древних кочевий, в приволжские и уральские степи, с целью оторвать степняков от турецкого влияния и обезопасить земли Войска Донского шла полным ходом. Неготовность Порты к войне была столь очевидна, что Потемкин в конце июля послал приказ отложить переселение на будущий год. Но приказ опоздал.

Суворову казалось, что всё обошлось. Он даже просил Иловайского не тревожить и жаловать «наших любезных братцев, добрых молодцев», которые, кроме «4000 казанов, приклоненных к разврату… жнут теперь хлебец и собираются на Уральскую степь в неблизкий поход, что, уповая на Всевышнего, дней чрез десять начатца может».

В конце июля огромные толпы кочевников двигались по берегам реки Ей. Тысячи кибиток, гурты скота, табуны лошадей в тучах пыли переправлялись через реку и поворачивали на восток. Их сопровождали небольшие воинские команды и казачьи отряды. Вдоль левого берега реки тянулась цепь сторожевых постов, прикрывавших броды. Южнее в трех летучих корпусах были сосредоточены основные силы суворовских войск.

Незадолго до начала перекочевки был раскрыт заговор влиятельного джамбайлукского владетеля Тав-Султана. Давний враг России был арестован и содержался под присмотром неподалеку от Ейского укрепления. Оставшиеся на воле предводители джамбайлуков возглавили мятеж, начавшийся 30 июля.

Масло в огонь подливал Шагин-Гирей. Обманув бдительность русских приставов, он вместо Херсона, где его ждал Потемкин, перебрался на Тамань и оттуда рассылал письма, в которых давал понять бывшим подданным, что не окончательно отказался от власти.

Приказ Потемкина о приостановке перекочевки Суворов получил 2 августа одновременно с известием «о весьма сильных бунтах». «Я сию минуту выступаю, — уведомил он атамана донцов Иловайского. — Бога ради, елико можно, Ваше Превосходительство, поспешайте с толикими людьми, сколько ныне при Вас в собрании есть, к Кагальницкой мельнице войска подкрепить и оные спасти».

Мятежники внезапно напали на охранение и перебили его большую часть. Уйти удалось лишь казакам. В междоусобной схватке пострадали и мирные ногайцы, многие из которых погибли. Видный предводитель джамбайлуков и старинный приятель Суворова Муса-бей, один из инициаторов перекочевки, был тяжело ранен. Поднялись все орды. Кочевники поворачивали на юг, прорывались через Ею, устремляясь к Кубани — границе с турецкими владениями. Повсюду шли ожесточенные схватки.

Толпы вооруженных всадников, за которыми следовали кибитки с их семьями и стада скота, хотели уйти за Кубань. Часто в бессильной ярости оттого, что им не удалось одолеть русские форпосты, прикрывавшие броды через Ею, они рубили всё, что попадалось под руку, даже своих жен и детей.

Суворов тяжело переживал неудачу. В гуще боев он рассылал увещевательные письма своим старым знакомым — ногайским предводителям. Верные присяге ногайцы перекочевывали под защиту русских военных постов. Тысячи женщин, детей и пленных по приказанию Суворова были размещены на Дону и тем самым спасены от гибели. Потери Кубанского корпуса составили до шестисот человек.

Значительным силам мятежников удалось уйти. Получив донесения Суворова, тяжелобольной Потемкин, которого медленно везли из Крыма в Петербург, приказал «считать возмутившихся ногайцев не подданными России, а врагами отечества, достойными всякого наказания оружием».

Одиннадцатого августа из Ейского укрепления выступил авангард Кубанского корпуса — пехота, конница, артиллерия, понтоны и обозы. Суворов собирал силы подле Копыла на Кубани, куда должны были подойти казачьи полки Иловайского. В донесении Потемкину о подготовке закубанской операции генерал-поручик сообщил, что его письма мятежникам возымели действие — «многие, пред сим ушедшие, поворотились назад». К донесению было приложено перехваченное письмо Шагин-Гирея ногайцам. «Он более нелюбим, — писал Суворов, — и все меры я принял в осторожности от него».

В разгар подготовки похода за Кубань Александр Васильевич получил от Потемкина поздравление с награждением орденом Святого Владимира 1-й степени за успешное присоединение ханства к России.

«По службе Ея Императорского Величества малые мои труды ожидали от Вашей Светлости только отдания справедливости, — откликнулся 18 августа благодарный Суворов. — Но Вы, Светлейший Князь, превзошли мое ожидание: между сих великих талантов великодушие Ваше превосходит великих мужей наших и древних времян».

Девиз недавно учрежденного ордена гласил: «Польза, честь и слава». Отметим, что высшую степень этого ордена Суворов получил в чине генерал-поручика. Случай крайне редкий.

Насущной задачей являлось выдворение Шагин-Гирея. Однако попытка вывезти его в Россию с почетным эскортом сорвалась из-за нерасторопности и беспечности подчиненных Суворова. Предупрежденный своими лазутчиками хан со свитой покинул таманскую крепость и ушел за Кубань. «Я смотрю на сие с прискорбием, — выговорил генерал-поручику Потемкин, — как и на другие в Вашем краю происшествия, и рекомендую наблюдать, дабы повеления, к единственному Вашему сведению и исполнению переданные, не были известны многим».

Суворов болезненно переживал выговор. На Кубани царил хаос. Конные скопища мятежников и абреков совершали нападения, захватывали пленных для получения выкупа. Бежавший из-под стражи Тав-Султан с большим конным отрядом прорвался к Ейскому укреплению. Судьба одного из главных опорных пунктов Кубанского корпуса висела на волоске.

Штурм 23 августа был жестокий. Ногайцы имели большое численное превосходство. Гарнизон во главе с полковником Лешкевичем картечью и ружейными залпами отбил натиск. Ночью два храбрых казака сумели прокрасться мимо ногайцев, спавших у костров после обильного угощения захваченными припасами, и ускакали за подмогой. Новый штурм также был отбит. В ночь на 25 августа осажденные произвели дерзкую вылазку и захватили две сотни пленных.

Утром, когда Тав-Султан послал своих воинов на новый приступ, дозорные доложили ему об облаке пыли со стороны Азова. Это шли на помощь казачьи полки Кульбакова, Сычева и Барабанщикова. Мятежники бежали. Если бы не казаки, Тав-Султан мог захватить крепость и расправиться со всеми находившимися в ней, в том числе с женой Суворова. Не в эти ли полные опасности дни у Варвары Ивановны завязался роман с секунд-майором Иваном Ефремовичем Сырохневым?

Ногайцы обладали значительной военной силой. Не раз их конные орды совершали набеги на русские земли, разоряя всё на своем пути и уводя тысячи пленников для продажи на невольничьем рынке в Анапе. Вспомним прошение о помощи, поданное в 1718 году бабкой Суворова Марфой Ивановной Петру Великому после разорения ее пензенского имения ногайцами.

Поход за Кубань, на котором давно настаивали донские атаманы, готовился Суворовым особенно тщательно. Ровно месяц провел генерал-поручик в Копыльском лагере. Чтобы не дать мятежникам уйти в горы, Александр Васильевич, чей военный талант уважали не только друзья, но и враги, распустил слух о том, что он якобы отбыл в Полтаву «для войны с немцами», а его корпус готовится идти на Дон на зимние квартиры. Между тем войска скрытно, ночами передвигались к устью Лабы, где их ожидали донские казаки.

В ночь на 1 октября началась переправа через Кубань. Пехота переправлялась вброд, конница и казаки — вплавь. По дну реки перевезли пушки. Разведка и квартирмейстерская служба были на высоте. Каждый знал свой маршрут и место в общем порядке. Кочевавшие в урочище Керменчик на правом берегу Лабы мятежные ногайцы были застигнуты врасплох. Стычка превратилась в побоище. Особенно беспощадно рубились донцы. Из окружения удалось вырваться лишь Тав-Султану с небольшими силами. Но вскоре дерзкий и талантливый предводитель мятежников был настигнут и погиб в бою. Ногайская конница как грозная военная сила перестала существовать. В Прикубанье наступило затишье. Турция признала акт присоединения Крымского ханства к России.

Осталось решить судьбу бывшего хана. 14 октября императрица обратилась к нему с посланием: «Вам известны предположения Наши в пользу Вашу, основанную на особливом Нашем к Вам благоволении. В ожидании, покуда оные в действо произведены быть могут, Мы желаем, чтоб Ваша Светлость отправилися тотчас в Губернский город Воронеж… Впрочем, Генерал Наш Князь Потемкин, а в отсутствие его Генерал-Поручик Суворов изъяснят Вам волю Нашу и подадут… новые уверения о Нашей милости».

Потемкин находился в Чернигове. Врачи спасли ему жизнь. Собираясь отправиться в Петербург, он снова поручил Суворову удалить Шагин-Гирея с Тамани. Однако Александр Васильевич напомнил князю об «остуде» к нему бывшего правителя Крыма «по выводе из Крыма христиан, обратившейся в злопамятство». По этой причине он поручил ведение переговоров полковнику Сергею Булгакову и председателю армянского магистрата в Нахичевани майору Ивану Абрамову. Переговоры не увенчались успехом. Под разными предлогами Шагин-Гирей оставался на Тамани.

После официального признания Турцией присоединения Крымского ханства к России Потемкин отозвал Суворова с Кубани.