Глава 1. ОПЕРАЦИЯ

Когда за последним вергийцем закрылась дверь, Веланда подбежал к Геле и опустился на пол с ней рядом.

— Очень больно? — тихо спросил он.

— Терпимо, — Гела попыталась улыбнуться.

— Надо скорей остановить кровотечение. Я принесу бинт.

Гела кивнула.

Веланда поднялся, сходил за аптечкой и подал ее Геле. Девушка перебинтовала ногу.

— Ну вот, — вздохнул ученый. — И будем надеяться, что Хадкор все же пришлет врача… А теперь тебе нужен покой.

Он подхватил ее на руки. Никогда раньше он не смел прикасаться к ней; в сердце метнулся сумбурный, отрывистый переполох от ощущения близости, однако усилием воли, ставшим уже привычным, он подавил эмоции, отнес девушку в ее каюту и осторожно уложил на кровать.

— Примешь обезболивающее?

— Пожалуй, да. И еще, наверное, антибиотик, чтобы исключить инфекцию.

Поискав в аптечке, Гела достала нужные таблетки; Веланда наполнил стакан водой и протянул ей.

— Спасибо, — она благодарно улыбнулась.

— Не за что, — покачал головой он, усаживаясь в кресло, стоявшее рядом.

— Как ты думаешь, вергийцам действительно удастся захватить Декстру?

— Не знаю, надеюсь, Амёнда предпримет что-нибудь, чтобы их остановить.

— А ведь на первом этапе они уже остановлены, благодаря тебе… Если бы не ты, мы бы сейчас полным ходом летели к Декстре… Как ты догадался?

— Это было несложно, — он смутился. — Когда вергийцы начали захватывать корабль, первое, что пришло мне в голову — они хотят Декстру. И поскольку пока еще не знают ее координат, надо сделать так, чтобы и не узнали…

— Гений, — вздохнула Гела. — А у меня вот были совсем другие мысли… Я помчалась искать Эниту, решила, что, возможно, удастся спрятать ее от этих… Не удалось.

— Это нормальные мысли любящей старшей сестры, — улыбнулся Веланда. — А потом ты закрыла ее от пистолета.

— Как-то автоматически, — пожала плечами девушка. — Не задумываясь… Я и сейчас тревожусь за нее. Кто знает, что там на уме у этого… Хадкора.

— Не беспокойся, он не сделает ей ничего плохого. В его интересах беречь ее. Вергийцы и так уже до предела осложнили отношения с атонцами, а заодно и с эйринцами. Ах да, еще с номийцами.

Оба немного помолчали.

— Надеюсь, — задумчиво произнесла Гела, — дело не дойдет до войны. Рилонда всегда говорит, что больше всего на свете ненавидит войны и сделает все, чтобы, по крайней мере, при его правлении атонцы жили в мире.

— Рилонда блестящий дипломат и действительно сделает все, — ответил ученый. — А тебе сейчас нужно переживать не об этом. Ты заметила, что «Ураган» до сих пор не двигается, продолжает дрейфовать? Это очень хорошо. Это может означать, что Хадкор все-таки ждет врача с Атона.

— Ну что ж, подождем и мы, — грустно усмехнулась Гела.

Они говорили еще долго, на нейтральные темы; день тянулся медленно. Он приносил ей ужин, маньяри и один раз даже осмелился поправить покрывало. Наступила ночь.

— Пора спать, — Гела потерла глаза. — Иди к себе.

— Может, я останусь здесь? — предложил он. — Вдруг тебе что-нибудь понадобится?

Она внимательно посмотрела на него.

— Я хорошо себя чувствую. Ничего не понадобится. Иди к себе, тебе тоже нужен нормальный сон.

Он беспрекословно поднялся и ушел в свою каюту. Лег в кровать на спину и, закинув руки за голову, посмотрел в потолок.

«Нормальный сон»… Легко сказать! А если от мысли, что они одни на этом пустом звездолете, перехватывает дыхание? Если размышление о том, что в двух шагах, буквально в соседней каюте, находится она — такая красивая, такая нежная — будоражит и без того разгоряченную кровь?

Никогда он не задумывался, но вдруг захотел вспомнить — с чего начинается любовь? С эмоционального потрясения? С восхищения… Когда она вдруг говорит то, чего ты совсем не ожидал услышать, и приходит осознание, внезапное — это совершенно незаурядная девушка, не просто не такая, как все — единственная… И тут же словно прозреваешь — тонкие черты, изящные манеры, глаза — невероятного, нереального серо-зеленого цвета… Где ты видел такой цвет? Это цвет какого-то из драгоценных камней, а может быть, моря, только что успокоившегося, утихшего после шторма? И вот уже замечаешь только ее, — всегда, в независимости от того, сколько людей находится рядом, вот уже смотреть на нее становится столь же необходимым, как дышать, вот уже внутри бархатным оранжевым цветком расцветает счастье, когда она улыбается тебе…

А потом ты понимаешь, что она далека, далека, словно мерцающая в глубинах космоса туманность, и никогда, никогда не коснешься ты этой прозрачной кожи, этих шелковистых волос, и никогда не почувствует она к тебе того, что чувствуешь ты… И это больно, больно, больно… И ты проклинаешь себя за эту совсем не нужную ей страсть, за эту бессмысленную, несуразную бурю, рвущую твое сердце, но эта страсть, этот жар сильнее тебя, и постепенно превращает твою жизнь в постоянную, незатухающую боль…

Не ты первый, не ты последний, насмешливо говорит собственный разум, армия несчастных безнадежно влюбленных множится на всех планетах, где есть люди, ежедневно, и все как-то переживают это. Но почему-то не становится легче… А станет ли, если хотя бы сказать ей?…

Ну конечно же, нет, презрительно усмехается все тот же разум, более того, ты не имеешь никакого права перекладывать на нее свои проблемы. Она любит другого и живет безмятежно и счастливо. Сейчас плохо только тебе, а если признаешься, она, как человек добрый и благородный, начнет жалеть тебя, волноваться за тебя, возможно, мучиться оттого, что не может ответить тебе взаимностью… Ты не отважишься настолько усложнить ей жизнь…

Все это верно, возразить нечего, и ты соглашаешься, и существуешь со своей болью, и, хотя совсем не актер, проявляешь чудеса актерского мастерства, чтобы она ни о чем не догадалась. Но вот однажды странно и неожиданно складываются обстоятельства, вы оказываетесь одни на пустом корабле, и голос разума вдруг начинает пропадать, тонуть в наступающей откуда-то из сокровенных сердечных недр терпкой, дурманящей горячке, и постепенно перестает контролировать эту лихорадку…

Веланда встал, несколько минут ходил взад-вперед по каюте, затем подошел к двери, взялся за ручку и медленно нажал на нее.

«Не сходи с ума! — из последних сил завопил разум. — В конце концов, сейчас ночь, она спит, ты напугаешь ее!»

Он отдернул руку, развернулся, и, с трудом сделав несколько шагов, упал в кресло, стоявшее возле иллюминатора. Долго-долго, целую вечность смотрел, как вдали распухает, усиливая блеск, желтый переменный сверхгигант, как носящиеся наперегонки метеороиды, натолкнувшись на защитное поле корабля, вспыхивают и отскакивают, словно ошпаренные, обратно в черную бесконечность.

Я так больше не могу, подумал он наконец. Мне действительно нужно поспать, а утром будет видно. Душ, стакан маньяри — и постараться заснуть…

Теплый душ и маньяри немного расслабили, но еще пару часов глядел он в потолок, прежде чем забыться тяжелым сном…

Утром, зайдя к Геле, натолкнулся на ее взгляд: беспомощный и какой-то виноватый.

— Что случилось? — встревожился он.

— Видимо, все-таки инфекция. Рана распухла и покраснела… И температура.

— Ты приняла жаропонижающее?

— Нет, не могу встать… Больно… И голова кружится.

Он подал ей лекарства и воду; она выпила и улыбнулась смущенно и снова — виновато.

— Спасибо. Прости, что доставляю тебе столько хлопот…

— О чем ты? — воскликнул он. — Какие хлопоты? Немедленно прекрати такое говорить… Главное, чтобы с тобой все было в порядке!..

— Спасибо, — еще раз прошептала она и обессилено опустилась на подушку.

— Тебе нужно поесть, хотя бы немного, для поддержания сил.

— Ну, если только чуть-чуть, — не стала спорить она.

Веланда отправился на кухню за завтраком, на ходу размышляя: «Да, дело принимает скверный оборот. Если к вечеру не появится врач, надо будет попробовать попасть на «Ураган», побеседовать с Хадкором. Ну и, разумеется, — усмехнулся он сам себе, — при таких обстоятельствах о моих чувствах не может быть и речи… По крайней мере, до выздоровления. Придется продолжать «держать себя в руках». Как я ненавижу это выражение! Его придумал человек, который никогда никого не любил…»

Тягучий, вязкий день казался каким-то безмерным: время будто растворилось в космосе, не оставив следов на многострадальном экспедиционном корабле. После приема жаропонижающих Геле на время становилось лучше, но через час-два она опять начинала впадать в полузабытье — жар никак не шел на убыль…

Веланда никогда раньше не испытывал ничего подобного: тревога, напряжение и страх за жизнь Гелы тяжело толкались в груди, мешая дышать. И поздним вечером, когда, несмотря на все принятые лекарства, она закрыла глаза и начала что-то бессознательно бормотать, он помчался в шлюзовой отсек, намереваясь стучать в дверь, пока кто-нибудь из вергийских солдат не услышит и не отворит ее; а уж там он решительно потребует аудиенции у Хадкора, чтобы поставить его в известность о состоянии принцессы…

Однако, спустившись к шлюзу, он не успел постучать: дверь отворилась сама, и ученый лицом к лицу столкнулся с девушкой с черными глазами и короткой стрижкой. Ее сопровождала пара вооруженных вергийцев.

— Вы кто? — машинально воскликнул он.

— Я врач, хирург, — улыбнулась девушка. — Айзук, — представилась она.

— Слава звездам! — с облегчением выдохнул он. — Пойдемте скорее, Геле плохо, и я не знаю, что делать!

— Конечно. Ведите меня.

— Строгое предупреждение, — металлическим голосом провозгласил один из охранников. — Вы имеете право разговаривать только о здоровье принцессы. Общение на любые другие темы, особенно об Атоне и общих знакомых, категорически запрещено.

Айзук презрительно хмыкнула, но ничего не ответила. Все четверо поднялись в каюту.

Осматривая Гелу, Айзук хмурилась и качала головой.

— Состояние довольно тяжелое, — наконец резюмировала она. — Инфекция, есть угроза сепсиса.

— Но ведь Гела принимала антибиотики, — упавшим голосом произнес он.

— Какие? — Айзук взяла упаковку. — Эти? Эти слишком слабые для огнестрельного ранения. Операцию откладывать нельзя. Будем делать ее завтра в восемь утра. Вы ассистируете.

— Я? — изумился Веланда.

— Но больше некому. Надеюсь, Вы не боитесь крови?

— Крови я не боюсь, — растерянно пожал плечами он. — Но я астрофизик и очень далек от медицины.

— Но зажим-то подать мне Вы сможете, — безапелляционно заключила Айзук. — Тем более, что выбора все равно нет… А сейчас я поставлю нужные уколы, но хочу предостеречь: лучше Геле станет не сразу. Ночь предстоит сложная… Пожалуйста, не отходите от нее. Я бы осталась с ней сама, но Хадкор запретил.

— Конечно, я не оставлю ее, — кивнул он.

— Ну что ж… жаропонижающее продолжайте каждые три часа. И держитесь…

Тут оба одновременно ощутили плавный толчок: «Ураган» тронулся в путь, увлекая за собой атонский корабль.

— Вот мы и полетели, — Айзук улыбнулась, и в ее улыбке ему почудилась странная лукавая искорка. — А мне пора, до завтра.

Ночь действительно выдалась, пожалуй, самой изматывающей и нервной в его жизни: он дремал в кресле рядом с ее кроватью, но то и дело просыпался то от горячечного стона, то от тихой просьбы «пить», то от необходимости подать таблетки. Он терпеливо вставал и делал все, что нужно, думая об одном: «Только бы ей стало лучше… Только бы она продержалась до операции…»

Айзук появилась полвосьмого, со своими неизменными сопровождающими.

— Доброе утро, — поздоровалась она и сразу приступила к делу: — Есть более-менее подходящее помещение для операции?

— Лабораторный отсек, — предложил он. — Там есть удобный стол.

— Хорошо, идемте туда.

Веланда отнес Гелу в лабораторию и уложил на стол. Айзук расположила свой чемоданчик на соседнем. Вергийцы уселись у двери, держа оружие наготове, продолжая бдительно следить за содержанием разговоров.

— Мда-а, под дулом пистолетов я еще ни разу не оперировала, — усмехнулась Айзук. — Будет о чем в старости рассказать внукам… Да, ребятки? — обратилась она к солдатам.

— Если доживете, — криво ухмыльнулся один из них.

— Вас переживем, — с достоинством отпарировала девушка. — Господин Веланда, подойдите, пожалуйста, сюда, я проинструктирую Вас по инструментам.

Операция длилась около часа. Веланда смотрел, как тонкие девичьи пальцы уверенно и ловко режут живую ткань, и размышлял о хрупкости человеческой жизни, о ее пугающей зависимости от причуд и капризов власть предержащих. Что чувствуют люди, чьи дорогие и любимые близкие погибают по таким глупым, нелепым причинам? Нет, этого он никогда не хотел бы узнать…

Закончив, Айзук распорядилась:

— Принцессу можно унести обратно в каюту. Операция прошла удачно. Но высокая температура, скорее всего, продержится еще двое-трое суток, не меньше. Я буду заходить три раза в день, ставить уколы, сегодня тоже зайду.

— Спасибо, — поблагодарил Веланда.

— Это Вам спасибо, Вы были отличным ассистентом. И вообще, Вы замечательно справляетесь… Осталось продержаться не так уж много. Ну, — обернулась она к своему конвою, — чего сидим? Нам пора на «Ураган», провожайте меня, а то без свиты я уже чувствую себя какой-то незначительной, ха-ха-ха!

Когда они ушли, Веланда вернул Гелу в каюту, а сам уже привычно уселся в кресло. За окном проплывали один за другим различные космические объекты. Вергийский звездолет устремлялся в вечно загадочные глубины Вселенной.

 

Глава 2. СТАРТ

Алан шел по извилистым коридорам вергийского звездолета в столовую на обед. В так называемую «малую» столовую, где отдельно от членов экипажа и солдат принимал пищу сын вергийского Президента. Вчера вечером Хадкор распорядился, что вновь прибывшие на «Ураган» будут завтракать, обедать и ужинать вместе с ним.

— Вы же мои гости, — сказал он, язвительно улыбаясь. — А гостям — особый знак уважения.

Все трое прекрасно поняли, что «знак уважения» — лишь предлог для того, чтобы контролировать их занятость и передвижения по звездолету, но, разумеется, промолчали. Также каждому выделили по небольшой отдельной каюте — Алану и Айзук в отсеке для пилотов и инженеров, Дайо — рядом с апартаментами Хадкора.

— Будьте осторожны, — успел вечером шепнуть им Дайо. — Ваши каюты наверняка напичканы камерами.

Айзук сразу после размещения отправилась на атонский корабль, чтобы осмотреть Гелу. А Алан пошел в капитанскую рубку.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он с первым пилотом.

— Добрый вечер, — окинув «атонца» с головы до ног презрительным взглядом, ответил тот. — Меня зовут господин Вурхон. Наш второй пилот жив?

— Жив, но не совсем здоров. Ему придется еще полечиться.

— Понятно. Сейчас меня вызывает к себе господин Хадкор, чтобы отдать приказ о старте. Ни к чему здесь пока не прикасайтесь. Настройку навигатора на координаты Декстры будете производить в моем присутствии.

— Слушаюсь, господин Вурхон, — Алан старался, чтобы тон его голоса звучал максимально покладисто и миролюбиво.

Вурхон удалился, а Алан открепил замаскированную информационную карту от молнии кармана и вставил в компьютер. Пара минут — и программа-вирус проникла в навигатор, о чем на его экране появилось короткое сообщение. Алан вынул карту и спокойно пристегнул ее на место. Все так же спокойно и сосредоточенно по возвращении вергийца он ввел в навигатор координаты Декстры.

Первый пилот убедился, что координаты действительно соответствуют неизведанной до сих пор области Галактики, и велел стартовать. Алан сел в кресло второго пилота, и после выполненных обоими необходимых манипуляций корабль тронулся с места, постепенно ускоряя ход.

Таким образом, его миссия по подмене координат была выполнена; теперь оставалось только следить за господином Вурхоном, чтобы, по мере возможностей, не допустить появления у него каких-либо сомнений и догадок.

Ночь прошла спокойно, а утром Алану удалось сделать еще одно важное дело: также в отсутствие вергийского пилота он скачал из бортового компьютера план звездолета. Распечатав несколько экземпляров, спрятал во внутренний карман, чтобы потом передать друзьям: ориентироваться на вражеском корабле нужно было уверенно.

И теперь, шагая в столовую, он отмечал про себя: постоянных постов охраны, выставленных возле каких-либо помещений, а также караулов, патрулирующих коридоры или отсеки, на «Урагане» не было. Однако то и дело то тут, то там проходили вергийские солдаты, вооруженные парализующими пистолетами; на чужака-атонца они смотрели настороженно и враждебно. «М-да-а, передвижения по «Урагану» требуют огромной осторожности», — пришел к выводу Алан.

В столовой уже были все. Айзук с крайне удрученным видом, погруженная в собственные мысли, смотрела куда-то мимо меню. Хадкор расположился во главе стола, и меню интересовало его гораздо больше: он внимательно изучал книжечку в роскошном золотом переплете. А Дайо…

Дайо исчез. На его месте, слева от Хадкора, сидел настоящий вергийский дипломат: с надменным выражением лица, с пренебрежительно поджатыми губами. Юноша явно происходил из именитой и небедной семьи: свысока он внимательно проследил, чтобы официант поклонился с подобающе почтительным видом, и, более не удостоив прислугу взглядом, принялся заказывать блюда, обращаясь не к человеку, а к меню. «Вот это перевоплощение, — мысленно восхитился Алан, — жаль, что Дайо не актер, имел бы бешеный успех…»

— Присаживайтесь, господин пилот, — встретил его Хадкор. — Приятного аппетита. — Он повернулся к Айзук. — Госпожа доктор, как здоровье принцессы?

— Тебе-то какое дело? — сверкнув из-под челки презрительным взглядом, угрюмо буркнула та.

Хадкор даже не успел среагировать — Дайо, сузив глаза, хлопнул ладонью по столу.

— Я вижу, господа атонцы не собираются утруждать себя вежливостью, — подавшись вперед и глядя прямо в лицо Айзук, зловеще прошипел он. — С Вами, девушка, разговаривает сын всенародно избранного Президента планеты Верга. Извольте отвечать, когда Вас спрашивают!

Хадкор взглянул на своего советника с одобрительной улыбкой; опешившая Айзук пару секунд потрясенно смотрела на Дайо, хлопая ресницами, затем все-таки собралась и ответила:

— Состояние принцессы тяжелое. К сожалению, началась инфекция. И хотя операция прошла удачно, в ближайшие двое-трое суток улучшений я не прогнозирую.

— Вы могли бы отправить раненую принцессу со шлюпкой домой, на Атон, — вступил в разговор Алан. — Для заложников вполне хватило бы ее сестры и господина Веланды.

Хадкор медленно повернул голову в его сторону и с минуту молча разглядывал — с таким же интересом, с каким посетители зоопарка взирают на забавную зверушку в клетке.

— Разве я спрашивал Ваше мнение, господин пилот? — наконец осведомился он.

— Нет, — растерялся Алан.

— Тогда на будущее: держите его при себе, — припечатал вергийский «принц».

Алан переглянулся с Айзук: оба чувствовали себя униженными, оба судорожно соображали, что можно было бы противопоставить столь высокомерному обращению, но ничего не могли придумать.

Тем временем официанты принесли заказанные блюда, и все принялись за еду. Хадкор больше не изъявлял желания беседовать с атонцами: он вполголоса переговаривался с Дайо. А Алан, пользуясь возможностью, наблюдал за одним из «вершителей вселенских судеб».

Если бы не неприязнь, которую испытывал он по отношению к Хадкору, он, пожалуй, мог бы назвать того красивым молодым человеком: высокий рост, мужественно развернутые плечи, глаза цвета безоблачного, знойного июльского неба, тонкие, точеные черты лица, аристократические манеры. Однако спесь и заносчивость, сквозящие в этих самых манерах и взгляде, ощущались довольно явственно и производили отталкивающее впечатление. «А вот Рилонда всегда общается очень просто и этим мгновенно располагает к себе, — подумал Алан, — хотя его статус уж точно не ниже…»

Закончив обедать, Хадкор поднялся и, кивнув оставшимся, вышел из столовой. Дайо последовал за ним, но предварительно, убедившись, что за вергийцем закрылась дверь, наклонился к друзьям и быстро прошептал:

— В девять вечера в моей каюте.

Без пяти девять Алан вышел из рубки. Озираясь, прячась и выжидая за поворотами коридоров, никем не замеченный, он достиг каюты Дайо и нырнул в открытую дверь.

Дайо сидел в кресле, он улыбнулся:

— Хорошо, что выбрался, садись. Подождем Айзук.

Айзук появилась через несколько минут. Она не просто вошла — ворвалась, и подскочив к Дайо, остановилась над ним, уперев руки в бока. От нее, словно жар, исходило возмущение, глаза и щеки пылали.

— Что это было?! — воскликнула она. — Сегодня, за обедом? Что это было?!

Дайо попытался сдержать улыбку, но у него не получилось.

— Извини, Айзук, — мягко ответил он. — Мне так нужно было по роли.

— Ага, по роли… И, смотрите-ка, сидит тут еще, улыбается! Такой довольный, спокойный!

— Оставаться спокойными дипломатов учат… А у тебя, я смотрю, горячий темперамент? — Дайо, похоже, нравилось поддразнивать девушку.

Айзук отступила на шаг, и взгляд ее из негодующего вдруг превратился в насмешливый.

— Да. И это — не единственное мое достоинство.

— Вот как? Зачем же ты скрываешь остальные?

— А, так язвить Вы тоже умеете, господин дипломат?

— И это не единственное мое достоинство.

— Ребята, прекратите! — взмолился Алан. — Айзук, сядь, успокойся! Разве ты не понимаешь, что Дайо старается завоевать расположение Хадкора, подружиться с ним?

— Да, я подстраиваюсь под его поведение, чтобы он без сомнений принимал меня за своего и чтобы достичь взаимопонимания.

— И как твои успехи?

— Очень неплохие. Похоже, я вполне устраиваю его в качестве собеседника и советчика.

— Ну-ну, — усмехнулась Айзук и наконец-то тоже уселась в кресло.

— Итак, — Дайо обвел взглядом друзей, — поскольку все угомонились, давайте о деле. Ваши каюты наверняка находятся под наблюдением, поэтому встречаться там рискованно. Здесь я обшарил все до миллиметра, ничего не нашел. Все-таки за своими вергийцы не следят… Однако есть другая опасность: в любой момент ко мне может зайти Хадкор, и я не в праве не впустить его. Если он постучит, Айзук, ты прячешься в шкаф, Алан — под кровать.

Айзук снова усмехнулась.

— Другого выхода нет, если мы не хотим провалить операцию… А теперь, Айзук, расскажи, поподробнее о Геле.

— Геле действительно плохо, — помрачнела девушка. — У нее жар, по большей части бессознательное состояние. Я, конечно, ставлю ей все, что требуется, но инфекция запущена. Нужно еще время.

— Но она выздоровеет?

— Организм молодой, иммунитет хороший… Думаю, да.

— А как ведет себя Веланда?

— Веланда ухаживает за ней лучше любого медика, и ничего предосудительного себе не позволяет. Но выглядит он очень измученным.

— Еще бы, — покачал головой Дайо. — У тебя, Алан, какие новости?

— Подмена координат прошла успешно, — отчитался Алан. — И еще: я скачал схему корабля. Вот, возьмите, — и он протянул каждому план «Урагана».

— О, это замечательно, — обрадовался Дайо. — Это точно пригодится.

— Не знаешь, где заперта Энита?

— Знаю. Вот здесь, — и Дайо показал на самый отдаленный отсек. — Но только очень тебя прошу — не вздумай туда ходить. На таком дальнем пути ты обязательно попадешься на глаза вергийцам, и, кроме того, со слов Хадкора мне известно, что у каюты круглосуточно дежурят сменяющиеся охранники. Они пропускают только официантов, доставляющих Эните еду, и самого Хадкора. Поговорить по космофону тоже не удастся, так как у Хадкора с ней особый канал связи, закрытый для других. Алан, я понимаю, тебе трудно находиться почти рядом с ней и не иметь возможности встретиться, но, пожалуйста, потерпи.

Алан опустил голову: Дайо попал в самую точку. Все это время, находясь на «Урагане», он мечтал об одном — может быть, удастся увидеть Эниту… Хрупкие надежды разбились о реальность, тщательно организованную Хадкором…

Он тяжело вздохнул.

— Конечно, я потерплю.

В этот момент раздался стук в дверь.

— Это Хадкор! — всплеснул руками Дайо. — Прячьтесь!

Айзук мгновенно исчезла в шкафу, Алан залез под кровать. Там, вопреки ожиданиям, было вполне удобно: пушистый ковер и никакой пыли. Алан расположился на спине, закинув руки за голову, и приготовился слушать.

— Зирлам, ты один? — раздался голос Хадкора.

Имя «Зирлам» принадлежало вергийскому дипломату, которого выбрал в посольстве Данхар, и в процессе операции автоматически перешло к Дайо.

— Конечно, один, с кем же мне быть? — голос Дайо звучал абсолютно ровно и безмятежно, как будто секунду назад не было в его каюте никакого переполоха. — Проходи, присаживайся. Что-нибудь выпьешь?

— Нет, не сейчас. Я хотел бы с тобой поговорить.

— Я весь внимание.

— Зирлам, ты когда-нибудь ухаживал за девушкой?

— Хм… Да, приходилось.

— А мне вот нет… Точнее, девушек-то у меня было много, честно сказать, со счету давно сбился, но чтоб вот так, чтобы предпринимать что-то, пытаться обратить на себя внимание, заинтересовать… Такого я никогда не делал, — в его тоне послышалось непривычное смущение.

— Что за странная тема? Я заинтригован.

— Вот именно, со мной тут случилось нечто действительно странное… И мне совсем не с кем посоветоваться, некому рассказать…

— Ну почему же некому? Я готов выслушать. И обещаю, что все останется между нами.

— Я рад, что отец направил ко мне именно тебя, а не какого-нибудь занудного старика. Я заметил, что мы с тобой неплохо понимаем друг друга.

— Это потому, что я тоже вырос в достойной вергийской семье, так же, как и ты. Можешь довериться мне.

— Хорошо. Тогда… Слушай.

 

Глава 3. ХАДКОР

Три дня назад, после отправки шлюпки на Атон, Хадкор пребывал в бешенстве. С самых первых минут операции по захвату планы, так тщательно продуманные отцом, были нарушены. Мало того, что Веланда успел стереть память навигатора, так еще и пилот отравил себя и коллег! Кто бы мог подумать, что атонцы окажутся такими сметливыми и находчивыми, и к тому же не пожалеют собственного здоровья ради Декстры?

Кроме того, принцесса ранена. Вот такой поворот событий уж точно не был предусмотрен. Что за досада — все пошло наперекосяк!

Конечно, он постарался выпутаться из этой сложной ситуации, как мог. Но ведь Рилонда умен, и очень маловероятно, что он покорно выполнит требования — нужно ожидать любого подвоха с его стороны…

Словом, вергийский «принц» был не в духе. И способ для того, чтобы поостыть, выбрал самый привычный — алкоголь. После пары рюмок и впрямь стало немного легче, но на смену раздражению вдруг пришло странное чувство усталости — усталости не физической, а от возложенной на него огромной ответственности. Почему он так близко к сердцу принимает неудачное начало операции по завладению планетой? Да потому, что больше всего на свете боится подвести, разочаровать отца. Не оправдать надежд… Отец счел его достойным столь сложной миссии…

При мыслях об отце вспомнилось: «Убийца двадцати миллиардов человек… Я просто называю вещи своими именами…» Да как она посмела, эта девчонка — так дерзко, так бесцеремонно?… А она не робкого десятка!.. И красивая…

А вот, пожалуй, прямо сейчас он пойдет к ней и спросит, отчего это она такая смелая… Прямо сейчас!

И он решительно поднялся из своего кресла.

Охранник возле каюты Эниты низко поклонился ему. Хадкор достал электронный ключ, которым сам же недавно запер дверь, открыл и вошел.

Энита стояла у иллюминатора — тоненький силуэт на фоне звездного полотна. Она обернулась.

— Ну, как ты здесь устроилась? — поинтересовался он.

Она смерила его недружелюбным взглядом.

— Кажется, на «ты» мы еще не переходили.

— Так давай перейдем, — усмехнулся он.

Энита усмехнулась в ответ.

— Ну что ж, давай перейдем. И вот что я тебе скажу: если ты еще раз зайдешь ко мне вот так, без моего разрешения, я разобью какой-нибудь твердый предмет о твою голову.

— Какая смелая! А не боишься межпланетного скандала?

— Твоя голова не стоит межпланетного скандала. А стоит его, например, жизнь Атонской принцессы… Ты вызвал врача для Гелы?

— Да, я отправил сообщение Рилонде. И сейчас мы ждем с Атона шлюпку, которая доставит хирурга.

— Это хорошо.

Напряжение на лице Эниты немного ослабело; удрученная складка меж бровей расслабилась, смягчилась; она даже улыбнулась — совсем чуть-чуть, тонко дрогнули губы да посветлели зеленые глаза. И эта крошечная, почти незаметная улыбка вдруг отозвалась острым, трепещущим эхо у него в груди, где-то слева… Какая же она все-таки красивая!

— Вот так гораздо лучше, когда ты не злишься, — он шагнул к ней и поднял руку, намереваясь провести ладонью по волосам, но она в ужасе отшатнулась.

— Не прикасайся ко мне! У меня есть парень! Будешь распускать руки — он с тобой разберется!

— А, твой парень! — воскликнул он насмешливо и презрительно. — Я о нем наслышан. Он ведь землянин, да? Парень эйринской девушки — землянин! Что это? Извращения высшей расы? Тянет на отбросы общества?

В ответном взгляде Эниты он различил не раздражение — жалость.

— А, так ты тоже классифицируешь людей по сортам… Что ж, следовало ожидать… Это омерзительно. Убирайся вон.

— Я еще вернусь.

— Не стоит.

— Мне лучше знать, стоит или не стоит! — крикнул он, развернулся и пошел к выходу, но на пути споткнулся, и, чтобы не упасть, схватился рукой за дверь. При этом он оглянулся — Энита смотрела ему вслед все с тем же выражением жалости и некоторой брезгливости.

— Запивать боль потери и одиночество алкоголем глупо и бесполезно, — вдруг тихо сказала она. — Они от этого не исчезнут. Если тебе плохо от одиночества, нужно искать человека, который захочет понять тебя.

Ничего не ответив, он вышел, запер дверь и побрел в свою каюту. Там сразу лег спать, и проснулся только поздним утром.

Проснулся внезапно, словно от толчка. Отзвук вчерашнего дня беспорядочными осколками какой-то полустертой, потерянной, но очень важной фразы поблескивал, пульсировал в затуманенной голове. Какой-то очень, очень важной фразы. Которая, возможно, изменит его жизнь. Возможно…

Он встал, выпил стакан воды и снова сел на кровать. Несколько минут напряженно, мучительно складывал, собирал, словно детали мозаики, разрозненные, беспорядочно разбросанные слова и наконец вспомнил.

Вот она. «Запивать боль потери и одиночество алкоголем глупо и бесполезно. Они от этого не исчезнут. Если тебе плохо от одиночества, нужно искать человека, который захочет понять тебя». Боль потери и одиночество! Боль потери и одиночество… Как?! Как она догадалась?!

У него было множество девушек. И все они, едва услышав его имя, мгновенно становились приветливыми и ласковыми. Все они любили развлечения, пирушки, алкоголь, дорогие подарки и, конечно же, деньги. У всех у них мысли не простирались дальше глубоких раздумий о том, где и с кем весело провести вечер, чтобы потом похвастаться подругам. С ними было легко, бездумно, несерьезно и пусто.

Все они смотрели на него жадными глазами. Всем им было абсолютно безразлично то, о чем он думает и что чувствует. Ни одна из них ни разу не попыталась понять его, заглянуть в его сердце, даже просто выслушать…

А эта… Энита. Сразу, с ходу проникла в самую суть. Без всяких усилий уловила самое глубокое, самое значительное и настоящее… Боль потери и одиночество.

А ведь он действительно потерялся. Потерялся сам, после того, как потерял маму. По сути, они с мамой жили вдвоем — отца он видел крайне, чрезвычайно редко. Отец зарабатывал деньги. А мама была рядом — поддерживала, помогала, советовала, вдохновляла. Мама встречала его из школы, расспрашивала о его успехах и проблемах, помогала с трудными задачками и пекла самое вкусное печенье на свете. Мама научила его думать, отличать хорошие книги и фильмы от плохих и анализировать человеческие поступки. С ней было надежно, тепло и ничего не страшно…

Однако, чем старше становился он, Хадкор, тем реже бывал дома отец, и тем печальнее становилась мама. А потом ее не стало — так рано, так несправедливо, так больно… Он плакал и злился, и ненавидел судьбу — как она посмела отнять ее у него?! Единственного человека, которому он был нужен…

Одиночество обрушилось как холодный ливень, в 15 лет — в этом непонятном, угловатом, ершистом возрасте — и принесло с собой смятение, страх и потерянность. Огромный мир пугал своей непредсказуемостью, и не было больше в нем ни добрых, заботливых маминых рук, ни ее ласковой улыбки. А было одиночество, непонятость и отчаяние. И боль — от ужасной, невосполнимой потери…

Хитрые одноклассники быстро смекнули, что его огромный богатый дом теперь практически свободен, и принялись устраивать у него бурные вечеринки. Так и повелось — его жизнь постепенно превратилось в сплошное ночное гулянье, «друзья» и девушки, слетавшиеся на его деньги, возникавшие из ниоткуда и исчезавшие в никуда, физически заполняли пустоту, хотя бы временно. Он презирал их, но без них не мог. Без них снова сжали бы железными лапами сердце боль потери и одиночество…

Но сейчас, здесь, на корабле, он вновь оказался один, и появились время и возможность поразмышлять. И он вдруг осознал, что потерялся настолько, что до сих пор не знает самого себя; не знает, чего хочет и что вообще собирается делать в этой жизни; чем заниматься, что иметь. Он не знает даже, что ему нравится. Когда-то давно, в детстве, он, кажется, неплохо рисовал, и мама приглашала художника-учителя; тот хвалил и называл его работы талантливыми… До тех пор, пока отец не сказал, что нечего тратить время на глупости, что искусство — это ерунда и денег им не заработаешь…

Он учится на бизнесмена — это выбор отца. Но ему самому это неинтересно, не нужно… Потому и не появляется в университете. А что интересно и нужно? Он не знает…

Лишь одно он знает совершенно точно: он был бы счастлив, если б вернулось в его жизнь тепло, ушедшее из нее вместе с мамой. Если бы действительно встретился человек, «который захочет понять…»

А разве он уже не встретился, этот человек?

Энита. Несмотря на внешнюю хрупкость и изящество, чувствуется в ней характер, уверенность, и в то же время — мягкий внутренний свет, чуткость и нежность. Вот если бы такая девушка была бы с ним рядом! Имея душевную опору — любовь — он нашел бы в себе силы измениться, собрать из обломков и построить заново свою разбитую, никчемную жизнь… Он, наконец, просто начал бы жить…

Он зайдет к ней сегодня. Очень хочется ее увидеть. И нет ничего важнее, чем увидеть ее…

Хадкор долго и тщательно приводил себя в порядок, и уже после полудня снова направился в дальний отсек. На этот раз постучал, и, только услышав «входи», приложил к считывателю ключ.

Она смотрела настороженно, не зная, чего ожидать на этот раз. Чтобы снять напряжение, он начал с извинений.

— Энита, извини меня за вчерашнее. За то, что ворвался без разрешения и… что был нетрезв.

— Принято, — ответ прозвучал холодно и несколько недоверчиво. — Что еще?

— Еще я хотел бы спросить. Если ты позволишь…

— Спрашивай.

— Почему ты сказала вчера «боль потери и одиночество»? Ты что-то знаешь обо мне?

Она пожала плечами.

— Знаю, что у тебя умерла мама, когда тебе было 15. И предположила, что именно это ты и должен был чувствовать.

— Потрясающе, — не в силах больше сдерживать эмоций, он воззрился на нее с нескрываемым, откровенным восхищением. — До сих пор ни одна девушка не утруждала себя тем, чтобы знать что-либо обо мне, и уж тем более предполагать, что я должен был чувствовать. Ты потрясающая. Потрясающая…

Все это повергло Эниту в полнейшее недоумение.

— Не совсем понимаю, что здесь сейчас происходит, — осторожно сказала она. — Но на всякий случай напоминаю: у меня есть парень.

— Да что он может дать тебе, твой парень! — разгоряченно воскликнул он. — А со мной у тебя будет все! Все, что захочешь! Ты мне нравишься. Очень, очень нравишься! Мне никто никогда так не нравился…

— Ты сам-то понимаешь, что говоришь?! — она изумленно всплеснула руками. — Ты захватил наш корабль, ранил мою сестру, а сейчас собираешься лететь на Декстру, чтобы отобрать ее у несчастных номийцев! Что за игру ты тут затеял?

— Никакой игры, — он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. — Ты действительно безумно мне нравишься. Я понимаю, обстоятельства сложились неудачно для начала отношений. Но это всего лишь обстоятельства, они меняются. А у нас впереди вся жизнь…

Она покачала головой.

— Уходи. Пожалуйста.

— Хорошо, сейчас я уйду, — согласился он. — Но это не значит, что я не попытаюсь завоевать твое расположение. Мы в замкнутом пространстве посреди космоса, поэтому я не могу ни подарить тебе цветов, ни пригласить в ресторан. Но сегодня мы поужинаем вместе, здесь.

Энита усмехнулась.

— Как удобно, когда девушка в заложниках, да? Не сможет отказаться.

— Да, — улыбнулся он и вышел.

К назначенному часу официанты сервировали в ее каюте стол с изысканными блюдами, обеспечили приятную музыку. Энита села за противоположную сторону стола, подальше от него; он не стал возражать.

— Алкоголь даже не предлагай, — предупредила она. — С тобой нельзя терять бдительность.

— Как скажешь, — улыбнулся он. — Если не хочешь, алкоголя не будет.

Он постарался пустить в ход все свое обаяние. Он был обходителен, любезен и не слишком навязчив. Он говорил интересно, захватывающе, непринужденно и остроумно. Выбирал самые нейтральные темы. Ему даже удалось несколько раз вызвать у нее сдержанную улыбку…

Однако она, хотя и слушала довольно внимательно, сама по большей части молчала, лишь вежливо кивала; на вопросы отвечала односложно, рассказать о себе отказалась. Он возвращался в свой кабинет со смешанными чувствами: с одной стороны, был счастлив оттого, что удалось провести с ней целый вечер, с другой — удручен ее упорной закрытостью. Да, добиться ее благосклонности, похоже, будет невероятно сложно. Но он не сдастся. Ни за что!

В тот же вечер с Атона прибыли врач, пилот и дипломат, и «Ураган», наконец, смог тронуться в путь по направлению к Декстре. А на следующее утро командир отряда доложил ему со слов охранников, что принцессе уже сделали операцию, и она прошла удачно, но состояние Гелы довольно тяжелое. Он намеренно сообщил Эните лишь первую половину новости, и не пожалел об этом, увидев, какой радостью вспыхнули ее глаза. Пользуясь благоприятным моментом, он попытался взять ее за руку, но она поспешно отстранилась и вновь попросила оставить ее в покое…

Вергийский дипломат Зирлам передал устное послание отца: тот хвалил его за находчивость в сложной ситуации, и Хадкор немного приободрился. Сам Зирлам показался ему толковым и серьезным молодым человеком, настоящим профессионалом. Наверняка он знал что-нибудь об Эните, и Хадкор решил обратиться к нему за советом.

 

Глава 4. ОРУЖЕЙНАЯ

Хадкор закончил рассказ и взглянул на Дайо; тот, казалось, о чем-то размышлял.

— Твой случай очень сложный, — наконец вынес вердикт он. — Ведь ты для нее — враг… Что тут можно посоветовать, даже не знаю… Ну, хотя бы попробуй говорить с ней о том, что интересно ей.

— Я и сам думал о том же, еще вчера, — кивнул Хадкор. — Но она не хочет ничего рассказывать о себе, а я знаю совсем немного. Только то, что год назад она помогала своему парню освободить принца Рилонду из номийского плена. Но чем она занимается, что ей нравится — об этом, мне, увы, неизвестно. Ты, как дипломат, должен быть в курсе, ведь еще недавно ее отец был Президентом ВНС Эйри. Поэтому я и пришел к тебе. Расскажи мне о ней.

— Я специализируюсь по Атону, поэтому тоже не слишком осведомлен. Она учится в Эйринской Космической Академии, на научном факультете, будет космозоологом. У нее уже даже есть собственное научное открытие — явления минимизации вергийских ларков. И на Декстру она летала, я думаю, с целью изучения фауны. А что касается более тонких материй, вроде того, какая музыка или фильмы ей нравятся — извини, не смогу помочь.

— Ну, для начала и это неплохо. Значит, космозоолог… — улыбнулся Хадкор. — Ну что ж, животные — благодатная тема… У меня у самого в детстве был рамуш. Хорошо, спасибо тебе, Зирлам… Я пойду. До завтра.

— До завтра.

Дайо проводил Хадкора до двери и на всякий случай запер ее. Алан выбрался из-под кровати.

— С ума сойти, наш непробиваемый спесивец, кажется, влюбился, — хихикнула Айзук, выкатившаяся из шкафа. Но тут взгляд ее упал на Алана, и хихикать она перестала.

Кулаки у Алана были сжаты, глаза сверкали яростью.

— Я убью его, — сказал он. — Сейчас. Догоню и убью.

И он решительно шагнул к двери.

— Нет! — воскликнул Дайо, закрывая дверь собой.

— Пусти! — Алан попытался отодвинуть его, но Дайо оттолкнул землянина вглубь каюты. Тот ошалело уставился на друга и снова двинулся вперед.

— Пусти!

— Нет!

Между ними завязалась борьба: Алан отчаянно прорывался к выходу, Дайо изо всех сил сдерживал его. Увидев это, Айзук подошла к столику, на котором стоял графин, невозмутимо налила в стакан воду и деловито вылила ее Алану на голову.

Этот «душ» отрезвил его. Он схватился за голову руками, и, медленно опустившись, сел прямо на пол.

Айзук села рядом и погладила его по макушке, как маленького.

— Бедный, бедный Алан… Ты обязательно убьешь его, я тебе обещаю. Но только после того, как мы приземлимся на Номе.

Дайо тоже уселся на пол и положил ладонь ему на плечо.

— Он убил бы тебя первым, Алан, у него всегда с собой огнестрел, а ты безоружен. Пожалуйста, успокойся. Мы не имеем права обнаруживать себя и проваливать операцию, как бы плохо и трудно нам ни было.

— Теперь я понимаю, что чувствует Рилонда, — с горечью произнес Алан. — То есть, конечно, я и раньше мог себе представить, но сейчас ощутил, так сказать, во всей полноте.

— Не совсем, — Дайо покачал головой. — Рилонде гораздо хуже.

— В смысле?

— Объясню. Хадкор для Эниты — враг. Ей никогда, никогда не понравится человек, намеревающийся загубить двадцать миллиардов жизней. Поэтому никакие действия Хадкора не угрожают вашим отношениям. Ты вообще можешь быть совершенно спокоен. А вот Веланда — вовсе не враг, он свой, и к тому же ухаживает за Гелой, которая больна — словом, абсолютно положительный герой. Вот где действительно стоит волноваться.

Алан тяжело вздохнул.

— Ну, наверное, ты прав… Но я все равно ревную и чувствую себя отвратительно.

Айзук снова погладила его.

— Алан, дружочек, потерпи. Скоро, скоро все будет хорошо. Вот увидишь — все будет хорошо…

Это было сказано с такой проникновенной, искренней добротой и сочувствием, что Дайо удивленно взглянул на девушку.

— Айзук! Это ты?

Она сердито насупилась.

— Я же все-таки врач… И мне на самом деле жалко людей, которые страдают.

— Не знал, что ты можешь быть такой, — Дайо улыбнулся.

— А ты вообще про меня ничего не знаешь.

— Так ты же все время колешься! Как же я могу что-то про тебя узнать?

— Ах, так я еще и колючая?! — Айзук вскочила. — Ну, знаешь…

— Айзук, подожди, — он тоже поднялся. — Я не то хотел сказать…

— Да ладно! Сказал уже… На вот, это тебе!

Она достала из кармана пачку таблеток и сунула ему в руки.

— Что это?

— Снотворное. Ты же хочешь попасть в оружейную комнату? Ну так выпей с Хадкором маньяри и подсыпь ему это. Проспит до утра. У него на руке браслет с электронными ключами, я заметила. Какой-нибудь из них наверняка подходит к оружейной.

— Отличная идея, — Дайо спрятал таблетки в свой карман. — Завтра займусь.

— Вот-вот, займись… А теперь пока, я к себе.

Она открыла дверь и выскользнула в коридор.

— Невозможная девчонка, — Дайо развел руками ей вслед. — Алан, ну ты как, в порядке?

— Да, — Алан встал. — Пришел в себя. Извини меня… За бурные эмоции.

— Ничего, я понимаю.

— Я тоже пойду. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи…

Алан вышел и уныло побрел в свою каюту. Придя, запер дверь и упал на кровать. Никакой спокойной ночи, конечно, не предвиделось — то ли кровь, то ли мысли напряженно стучали в висках, боль маленькими острыми осколками разлеталась по всему телу, мешая дышать…

Он ведь тоже не сразу завоевал любовь Эниты. Но все-таки смог сделать это, благодаря тому, что эйринцы ценят в людях не внешний лоск и не происхождение, а человеческие качества. И весь этот год, проведенный с ней, он был абсолютно счастлив. И не задумывался о том, что может ее потерять. Она не давала повода, и ситуаций таких не возникало… Но если бы кто-то спросил, что стало бы с ним, предпочти она, к примеру, другого, ответил бы просто: «умер бы…»

Свет, смысл, радость — всем этим она наполняла его жизнь. Год назад мир для него расцвел от ее улыбки, и с тех пор он не представлял без этой улыбки ни одного своего дня. Она была рядом — и горело, переливалось драгоценным, сверкающим пламенем в его сердце настоящее счастье…

А ведь если рассуждать объективно, то она действительно вполне может понравиться другому мужчине. Но при таких обстоятельствах, если бы он, Алан, имел возможность действовать — нашел бы способ свести подобное общение к минимуму. А здесь, на «Урагане», ему придется каждый день завтракать, обедать и ужинать с Хадкором, зная, что тот постоянно проводит время с его девушкой, задыхаясь от ненависти, изнывая от невозможности прекратить этот кошмар. Он должен, обязан терпеть — ради успеха их сложного предприятия, ради двадцати миллиардов ни в чем не повинных людей. Никогда в жизни ему еще не было так тяжело. Отправляясь к вергийцам, отстояв в споре с Рилондой свое право попасть на их корабль, он понимал, что будет трудно, но даже представить себе не мог, насколько…

Чтобы не сойти в таких условиях с ума, он должен найти опору, мысленный якорь. Он будет убеждать себя, что Эните, как сказал Дайо, никогда не понравится Хадкор. Но когда речь идет об Эните, его Эните, чувства почему-то плохо согласуются с разумом… Он все равно боится вероятных непредвиденных поворотов событий, ему все равно больно; он все равно не сможет успокоиться, пока не освободит ее окончательно из плена, пока не обнимет ее…

Промучившись почти всю ночь, под утро он наконец провалился в мутный, отрывистый сон; а на следующий день в столовой молча, исподлобья наблюдал за Хадкором, стараясь уловить его настроение: не окажется ли вергийский «принц» слишком оживленным и веселым. Но нет, тот пребывал в задумчивости и некоторой рассеянности, и это чуть-чуть утешило Алана.

А Дайо после ужина отправился в каюту Хадкора. Аккуратно постучал и, услышав «да», вошел.

— Хадкор, — он постарался, чтобы в голосе звучала значительная доля почтительности. — Извини, но твоя история… Вчера настолько меня заинтересовала… Не могу побороть любопытство, очень хочется узнать, помогли ли тебе мои сведения об Эните.

Хадкор, похоже, находился в неплохом расположении духа.

— Конечно, проходи, Зирлам, — он кивнул на кресло, — Садись. Маньяри?

— С удовольствием.

— Почему-то алкоголя в последнее время совсем не хочется, — усмехнулся Хадкор, откупоривая бутылку с маньяри и разливая в два стакана. — Голова другим занята… Да, сегодня я был у Эниты. И между прочим спросил, какие животные населяют Декстру.

— И что она?

— О… Воодушевилась мгновенно. Вот что значит любимое дело… Четверть часа, не меньше, рассказывала мне о диковинках тамошней фауны, и с таким увлечением…

— А ты?

— А я смотрел на нее, и чувствовал странное: как будто таяло что-то в груди…

— Это нежность.

— Да? Я и забыл, какая она бывает… Но она поймала мой взгляд, и сразу обо всем догадалась. Сказала: «Так, все понятно. Откуда ты узнал, что я космозоолог?» Пришлось отвечать, что помог вергийский дипломат. Она усмехнулась: «Ну да, известный приемчик — хочешь понравиться человеку — говори на интересные для него темы. Но со мной не пройдет. Не получится». И снова стала меня прогонять…

— Но ты не отчаивайся…

— А я и не отчаиваюсь. Просто буду заходить к ней почаще, и она ко мне привыкнет.

— Это верно. Смотри, какая забавная планета: красно-синяя, — Дайо указал на окно.

— Да, действительно, — Хадкор оглянулся, чтобы разглядеть планету, мимо которой пролетал корабль, и Дайо быстро бросил в его стакан таблетку — она мгновенно растворилась.

— До Декстры целый месяц полета, — вновь повернувшись, продолжил свою мысль Хадкор. — У меня еще есть время, она ко мне привыкнет.

— А как там наша Верга? — поинтересовался Дайо. — Я очень давно не был на родине.

— Верга? Ну, событий довольно много…

Хадкор принялся излагать последние новости с Верги, но вскоре зевота одолела его; он расслабленно откинулся в кресле и через минуту заснул. Чтобы утром он ничего не заподозрил, Дайо в несколько приемов переместил его на кровать, осторожно снял с руки браслет с электронными ключами и застегнул на своем запястье.

В оружейную комнату он шел не торопясь и не скрываясь — во-первых, как вергиец, а потому хозяин на этом корабле; во-вторых, потому, что уже наступила ночь и коридоры почти пустовали. Только последние метры он преодолел, передвигаясь вдоль стены и настороженно оглядываясь, чтобы остаться незамеченным; но предосторожность оказалась излишней: возле оружейной никого не было.

Третий ключ подошел; он проник в комнату и запер дверь изнутри. Включил свет.

Парализующие и лазерное оружие располагалось ровными рядами в специальных стойках. Дайо потер руки и принялся за работу: сначала достал приготовленную заранее бутылку с водой и тщательно привел в негодность все парализующие пистолеты, затем, отстегнув от ботинка нейтрализатор, вывел из строя лазерные. На все это понадобилось около часа.

Он оставил в исправном состоянии только пять парализующих — для себя, Алана, Айзук и, на всякий случай, для Веланды и Гелы; эти пистолеты сложил на полу возле двери.

Окончив свою миссию, собрался было уходить, но вдруг замешкался: он совсем выпустил из виду, не предусмотрел, как понесет оружие к себе в каюту. Не может же он, в самом деле, разгуливать по коридорам с охапкой пистолетов в руках!

После недолгих размышлений он активизировал свой космофон и вызвал на связь Айзук.

— Да? — раздался ее голос, немного сонный.

— Айзук, это я, Дайо. Я в оружейной. Я уже сделал все и оставил оружие для нас. Но мне не в чем его унести. Нужна твоя медицинская сумка.

Айзук хмыкнула.

— Поняла. Сейчас буду. Постучу три раза.

Вскоре раздался тихий стук; он открыл, девушка проскользнула в дверь. Через плечо ее была перекинута сумка с красным крестом.

— Заранее, конечно, нельзя было продумать, — проворчала она.

— Увы, — коротко ответил Дайо, складывая пистолеты в сумку.

— Ладно, пойдем уже отсюда скорей.

Они вышли, закрыли дверь ключом, направились в его каюту и большую часть пути преодолели благополучно. Однако, когда до заветной цели оставалась буквально сотня метров, из-за поворота вдруг раздался хохот, и навстречу им выкатилась пара подвыпивших вергийских солдат.

Они возбужденно, громко разговаривали, размахивая руками, но при виде Айзук вдруг смолкли, и глаза у обоих подернулись масляной пеленой. Остановившись, они преградили друзьям путь.

— Эй, а что это атонцы разгуливают тут по ночам? — один из них, тот, что наглее, бесцеремонно, липко оглядел девушку с головы до ног.

Дайо, понимая, что надменность вызовет в этом случае только раздражение и еще больше распалит солдат, ответил сдержанно, с ноткой доброжелательности в голосе:

— Эта девушка — доктор, она со мной. Я вызывал ее к господину Хадкору. Ничего страшного, просто не рассчитал немного с алкоголем. Вы понимаете.

— Доктор? — скабрезно ухмыльнулся вергиец. — Какой симпатичный доктор! Эй, доктор, пойдем с нами! У нас в каюте отличная компания, а девчонок не хватает. Будет весело!

С этими словами он схватил Айзук за руку и рванул к себе. Дайо среагировал мгновенно: одной рукой он с силой ударил солдата по предплечью, вынудив разжать пальцы, другой одновременно оттолкнул Айзук себе за спину. Она вжалась в стену; он сделал шаг назад, закрыв ее собой.

Вергиец выхватил парализующий пистолет и приставил к груди Дайо.

— Эй, дипломат, — остервенело прошипел он, — дай нам поразвлечься с атонской девчонкой.

Не дрогнув, все также хладнокровно Дайо повторил:

— Эта девушка — гость господина Хадкора. Ее нельзя обижать.

Вергиец, сузив глаза, осклабился:

— А мы и не будем обижать. Ей понравится.

Это вывело Дайо из терпения. Жестко, отрывисто и властно, кивнув на нашивки на кителях солдат, он произнес:

— Значит, так. Я запомнил ваши имена. Завтра утром с вами будет разговаривать сам господин Хадкор. А он ведь может и разозлиться. А у него всегда с собой огнестрел.

Второй вергиец, по-видимому, чуть более трезвый, испуганно схватил товарища за рукав.

— Да ну ее, а вдруг и вправду разозлится. Жить больше хочется.

Первый колебался: не зная, как поступить, он сопел, разъяренно глядя в глаза Дайо. Тогда тот четко, раздельно, чтобы до пьяного сознания дошел смысл каждого слова, отчеканил:

— Хадкор… тебя… убьет.

Вергиец опустил пистолет и процедил сквозь зубы:

— Проходите, чего встали?

Дайо сжал ладонь Айзук, и не слишком поспешно, но все же не мешкая, повел ее дальше по коридору. Вскоре они достигли его каюты; войдя, он прислонился к двери, чтобы отдышаться. И тут же заметил, что Айзук дрожит всем телом, а в огромных, широко распахнутых глазах плещется ужас.

— Испугалась? — тихо спросил он. — Иди сюда.

Он осторожно привлек ее к себе и обнял; она уткнулась лбом ему в плечо, продолжая дрожать.

— Ну-ну, — он мягко погладил ее по волосам. — Все хорошо, все обошлось, ничего страшного не случилось. Все хорошо.

Она прерывисто всхлипнула.

— Может, выпьешь маньяри? — предложил он.

— Д-давай, — с трудом выговорила она.

Он, бережно поддерживая, довел ее до кресла, усадил и налил маньяри. После нескольких глотков, уже успокаиваясь и опустив голову, не глядя на него, она спросила:

— А ты знаешь, что если… из парализующего напрямую в сердце… то это… все? Смерть…

Дайо кивнул.

— Знаю.

— Как же ты не боялся?

— А я боялся. Но только за тебя. Про себя как-то не думал…

Она вздохнула и чуть-чуть улыбнулась.

— Спасибо.

— Да брось ты… Не за что. Пойдем, я тебя провожу.

Он проводил ее до каюты, затем вернулся к Хадкору, надел ему браслет и отправился спать. Утром он, лениво усмехаясь, как бы нехотя поведал своему новому другу, что пьяные солдаты вечером угрожали ему оружием, ни словом не упомянув об Айзук. Через пять минут двое ночных знакомых оказались в карцере до конца полета.

 

Глава 5. КРИЗИС

Уже третьи сутки он не чувствовал ничего, кроме страха и отчаяния. Геле сделали операцию, но улучшение все не наступало: и днем, и ночью она находилась в состоянии тяжелого полусна-полузабытья; дышала мучительно, с трудом. Он не покидал ее каюты, лишь иногда не более, чем на час, окунался в зыбкую дремоту, вздрагивая и просыпаясь от каждого ее прерывистого вздоха, от каждого судорожного движения рук. Из-за всего этого выглядел он, должно быть, очень плохо, потому что Айзук, придя утром на следующий после операции день, участливо посмотрела на него и спросила:

— Вы когда в последний раз ели, господин Веланда?

— Не помню, — махнул рукой он. — Не хочется.

— Нет, так нельзя, — она покачала головой. — Вам нужны силы, если не ради себя, то ради нее. Я побуду с Гелой, а Вы отправляйтесь-ка на кухню и поешьте. И не возражайте! Я врач, а врача нужно слушаться.

Он сходил на кухню, разогрел какой-то готовый продукт, съел его, ничего не ощутив, и вернулся обратно.

— Вот так-то лучше, — похвалила его Айзук. — Гелу накормить пока, конечно, не получится, но вода ей нужна обязательно, и чем больше, тем лучше. Из стакана она пить не сможет, поэтому придется чайной ложкой. И не реже, чем каждый час.

— Хорошо, — кивнул он.

Последующие два дня он каждый час поил Гелу с ложечки, каждые два часа растворял в воде лекарство, оставленное Айзук, а также терпеливо и аккуратно делал все, что полагается при уходе за тяжелобольными. Когда температура повышалась, он брал ее руку в свои и мысленно молился великим звездам. Когда ей становилось чуть легче, смотрел в окно на постоянно меняющийся, но все же, по большому счету, однообразный космический пейзаж, и размышлял…

Его родители были хорошими людьми, добрыми и спокойными, но не имевшими никакого отношения к науке. Его же прочитанная в детстве книжка по популярной астрономии, где несложным, адаптированным для детей языком рассказывалось о космосе, поразила, потрясла настолько, что он решил мгновенно и окончательно: это будет делом его жизни. С тех пор и посвятил себя астрофизике…

По этой великой, грандиозной науке выходило, что любая планета, даже обитаемая — не более чем крошечная песчинка на могучих, бесконечных просторах громадной Вселенной, а человечество — не более, чем заурядный биологический вид, в отличие от других биологических видов, к счастью, а, возможно, и наоборот, к несчастью, наделенный чуть более сложным мозгом, способным к отвлеченному сознанию. А обычные человеческие проблемы и заботы, страсти и желания, стремления и старания до смешного ничтожны и мелки в масштабах мироздания…

Нет, он вовсе не презирал людей; напротив, уважал их и общался с ними с удовольствием. Просто никак не мог понять: люди работали, что-то строили, делали карьеры, создавали себе общественные статусы, некоторые даже творили музыку, картины и книги, а если вспомнить историю, воевали, отстаивая какие-то интересы, — словом, самозабвенно копошились в своей утлой повседневности — и каждому его занятие казалось невероятно важным и значительным; большинство из них никогда не задумывались о том, что само их существование — всего лишь случайная, эпизодическая вероятность; что неудачная траектория какого-нибудь астероида или неожиданный выброс плазмы с близлежащей звезды способны обратить все это в пыль. В один миг… А люди не понимали его.

Склонность к глобальному мышлению доставила ему в жизни много неудобств, но самым большим из них, пожалуй, было то, что сам он тоже являлся человеком. Причем человеком умным и понимающим, что бороться с природой бессмысленно. Он тоже не мог не чувствовать, не желать; для него тоже имели значение возможность заниматься любимым делом, положение в обществе, признание заслуг… И человеческие отношения.

В юности он задал сам себе вопрос: а имеют ли смысл человеческие отношения? И, подумав, сам себе ответил: наверное, имеют, если люди в них говорят на одном языке, если в них теплее, яснее, надежнее, уютнее, чем в окружающем непредсказуемом, не всегда объяснимом мире…

Девушки интересовали его; на одной из них он даже когда-то женился. Понимания не получилось; и он немного слукавил тогда, когда в беседе с Амёндой сказал пилоту, что, приходя домой, чувствует радость. Радость он действительно чувствовал, но очень недолго; вскоре ее сменили опустошение и тоска. Тоска по несбывшейся любви…

А Гела говорила с ним на одном языке. К моменту встречи с ней он уже знал, насколько редко и уникально это явление; знал, что судьба вряд ли может подарить что-то более ценное и прекрасное за время недолгого существования. И тоска по любви превратилась в любовь…

А вместе с ней он и сам окончательно превратился в человека — самого обычного, в чем-то слабого и уязвимого. Для которого померкли, отодвинулись на дальний план вселенские проблемы и не осталось ничего важнее любви. А в настоящий момент — ничего важнее жизни Гелы…

А жизнь Гелы висела на волоске. Вечером третьего после операции дня ей внезапно, резко стало хуже: усилился жар, начались беспорядочные горячечные метания.

— Это кризис, — хмуро сказала Айзук. — Но все лекарства, какие возможно, ей уже введены в самых максимальных дозах. Большего она просто не выдержит. Остается только ждать. — И, заметив, как побелело его лицо, попыталась приободрить. — Ну-ну, не пугайтесь так. Организм молодой, я уверена, справится.

И он остался ждать; ждать невыносимо и тягостно. Несколько часов в оцепенелом, безмысленном, подвешенном небытие между временем и пространством. Несколько самых жутких часов в его жизни…

Под утро она немного затихла; дыхание чуть успокоилось, но глаза по-прежнему были закрыты. Не понимая, что происходит, доведенный до крайней степени отчаяния, он опустился на пол возле ее кровати и вслух воскликнул:

— Звезды великие! Прошу, пусть она живет! Умоляю, пусть будет жива… Мне ничего не нужно, только пусть она живет! Я уеду, уеду сразу, как только вернемся, уеду далеко и ни слова не скажу ей о своей любви! Клянусь, не скажу ни слова, буду молчать, только пусть она живет! Мне ничего не нужно! Только пусть она живет! Звезды великие, будьте милосердны…

Странная тишина была ему ответом; он обернулся; Гела смотрела на него огромными, широко раскрытыми глазами, и во взгляде ее явственно читалось потрясение, изумление, шок… Он вскочил.

— Ты жива?! — он едва не задохнулся от неожиданного, лавиной обрушившегося счастья. — Ты пришла в себя! Как ты себя чувствуешь?

— Нормально… — сдержанно отозвалась она. — А сколько я была без сознания?

Он сел на край кровати и склонился к ней, вглядываясь в лицо, словно не веря в долгожданный радостный исход событий.

— Ночь до операции и трое суток после.

— Мне сделали операцию?

— Да, эта девушка, Айзук, она врач. Она прилетела с Атона.

— Понятно, — Гела вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза. — Веланда, я слышала все, что ты здесь сейчас говорил.

Он почувствовал, что теперь бросает в жар уже его; почувствовал, как заливаются краской щеки и в полном замешательстве не нашелся, что ответить.

— Веланда… Ты очень хороший. Ты замечательный. Но… Я очень люблю Рилонду. Понимаешь?

«Вот и все», — промелькнуло у него в голове.

Вот и все. Объяснение, то, о чем весь последний год втайне мечтал и запрещал себе, чего желал и боялся, произошло случайно, непредвиденно, неожиданно для него самого и закончилось. Закончилось быстро, просто и страшно…

Конечно, он понимал, что ситуация для него — безнадежная, и не ждал никакого другого ответа. Почему же тогда боль вспыхнула с новой силой?

— Я знаю, — с горечью выговорил он. — Скажи мне только… А если бы ты… Если бы не его… Если бы меня встретила первым… Ты могла бы полюбить меня?

Гела кивнула и улыбнулась — ласково и сочувственно.

— Конечно, могла бы. Ты же замечательный.

Он наклонился чуть ниже и отразился в ее глазах.

— Это правда?

— Да…

Еще одно движение — и его губы приблизились к ее губам. Приблизились уже слишком…

Она поспешно повернула голову набок и прошептала:

— Нет, Веланда. Нет…

И тут все чувства разом: и напряжение последних дней, так скоропостижно обернувшееся радостью, и ощущение ее нереальной, фантастической близости, и осознание того, что ей теперь, наконец, известно о его любви — все это, соединившись в гремучую смесь, вскипело и поднялось из глубины сердца мощным, горячим, безрассудочным вихрем. В безумном порыве он решительно, хотя и довольно бережно, развернул ее голову обратно и поцеловал; а потом, не переводя дыхания, не обращая внимания на ее сопротивление, принялся осыпать поцелуями ее лицо, шею, плечи, рукой одновременно лаская хрупкое, нежное тело…

Гела, конечно, ослабела за время болезни, но ее тоже захлестнули эмоции, хотя и совершенно противоположные тем, что испытывал он; и, по-видимому, благодаря им через несколько минут ей все же удалось изо всех сил оттолкнуть его и крикнуть разгневанно:

— Опомнись, что ты делаешь?! Хочешь, чтобы я тебя ненавидела?!

Ненавидела… Это слово, хлесткое, ледяное, жестокое, подействовало как пощечина, включив его разум. Нет, он не хотел, чтобы она его ненавидела. Еще немного он смотрел на нее молча, тяжело дыша, затем вскочил и выбежал из каюты.

В своей каюте он рухнул на кровать. Боль, смятение, досада разрывали сердце, глаза нестерпимо жгло. Слезы? Он прижал к лицу ладони. Нет, выдержать все то, что с ним происходит — выше человеческих сил…

Гела, оставшись одна, попыталась встать, чтобы закрыть дверь на ключ, но ноги не слушались ее, и попытка оказалась безуспешной; пришлось снова опуститься на подушку.

Тогда она закинула руки за голову и задумалась… Веланда. Можно ли сердиться на человека и одновременно жалеть его? Так вот почему он так внезапно уехал в Южную обсерваторию. Как же ему, должно быть, тяжело и больно… А она просто не замечала других мужчин, с тех пор, как встретила принца. Который поразил ее вовсе не титулом, а своей необыкновенной добротой и благородством… Веланду очень, очень жаль, однако его поведение сегодня было совершенно непозволительным…

Спустя час дверью послышались шаги; она напряглась, но это оказался не ученый — в каюте появилась незнакомая черноглазая девушка; ее сопровождали два вергийских солдата. При виде Гелы девушка вскрикнула от восторга и хлопнула в ладоши.

— Я знала! Знала! Слава звездам! Вы пришли в себя! Принцесса… Как Вы себя чувствуете?

— Нормально, — улыбнулась Гела. — Ничего не болит. А Вы, наверное, Айзук?

— Да, я Айзук, врач. Давайте, я Вас осмотрю.

— Да.

После осмотра Айзук раскрыла медицинский чемоданчик.

— Дайте, пожалуйста, руку, я поставлю укол в вену.

— Может быть, перейдем на «ты»? — предложила Гела, подавая руку.

— Хорошо, — кивнула Айзук.

— Айзук, ты ведь недавно с Атона. Как там Рилонда?

— Молчать! — вдруг неожиданно гаркнул один из солдат, и оба они, как по команде, вскинули пистолеты.

— Ребята, спокойно, — жестом остановила их Айзук. — Я ничего не скажу. — И, вновь повернувшись к Геле, пояснила. — Нам нельзя разговаривать об Атоне и общих знакомых. Хадкор так распорядился, а они за этим следят.

— Понятно, — усмехнулась Гела. — Айзук, у меня к тебе есть одна просьба. Там, в тумбочке, электронный ключ, это второй ключ от моей каюты. Возьми его, пожалуйста, себе и закрой дверь, а когда придешь в следующий раз, откроешь.

— Но если я закрою дверь, господин Веланда не сможет сюда попасть, — недоуменно приподняла брови Айзук.

— Ну да, — подтвердила Гела.

Айзук внимательно посмотрела на нее.

— Что-то случилось?

— Нет, ничего. Это просто на всякий случай.

— Ну что ж, — пожала плечами Айзук. — Конечно, закрою.

Через пару часов Веланда, немного придя в себя, почувствовал, что необходимо все-таки поговорить с Гелой: попросить прощения… Он отправился на кухню, а затем, с подносом в руках, в ее каюту, и наткнулся на закрытую дверь.

— Гела, — позвал он. — Это я. Нам надо поговорить, пожалуйста. Я хочу извиниться…

— Не сейчас, — раздался из-за двери ее голос. — Позже.

— А еще я принес тебе завтрак. Тебе надо поесть.

— Я пока не голодна.

Он поставил поднос на пол и сам сел рядом с ним, обхватив голову руками.

— Гела, я очень виноват, не сдержался. Этого больше никогда не повторится. Пожалуйста, открой, мы просто поговорим.

— Веланда, иди к себе. Мы поговорим когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас я пока не в состоянии. Правда… Иди к себе.

Он поднялся и медленно побрел в свою каюту.

 

Глава 6. О МУЖЕСТВЕ

Утром четвертого дня полета Алан пришел на завтрак в обычном мрачном настроении. Там уже были Хадкор и Дайо. Айзук опаздывала.

— А где же госпожа доктор? — поинтересовался вергиец.

— Не знаю, — в голосе Дайо скользнула тревожная нотка.

— Я здесь, — дверь распахнулась, и девушка появилась в столовой. Она сияла от счастья. — Я навещала принцессу. У нее ночью был кризис. Так вот, она очнулась! Пришла в сознание… Слава звездам!

Из всей присутствовавшей компании Айзук могла на радостях обнять только Алана, что она и сделала. Алан несказанно обрадовался известию; несколько дней пугающей неизвестности наконец разрешились хорошей новостью. На лице Хадкора он прочитал нескрываемое облегчение; Дайо сдержанно улыбнулся: в точности так, как и полагалось вергийскому аристократу.

— Теперь уже Гела будет только выздоравливать, — весело сказала Айзук, усаживаясь на свое место. — Инфекцию мы победили. Я, конечно, была уверена, что все закончится благополучно, но все же, откровенно говоря, нервничала. Но теперь уже самое страшное позади… Слава звездам!

Хадкор высокомерно усмехнулся.

— А что, атонцы обожают принцессу так же самозабвенно, как и принца?

— Это Вы о чем? — нахмурилась Айзук.

— Ну, у вас ведь там культ личности вашего принца, особенно после того, как он чуть не погиб.

Айзук отложила вилку.

— Вообще-то не просто чуть не погиб, а чуть не погиб, спасая людей, и вергийев среди них, между прочим, тоже… А вот Вы могли бы отдать жизнь за свой народ?

— Еще чего, — Хадкор передернул плечами. — Она у меня одна.

— У него тоже одна… И не надо обижать атонцев. Культ личности возможен только у нецивилизованных народов, а атонцы — цивилизованные. Никакого культа нет, а есть уважение и уверенность, что для нашего правителя самое важное — не его личные амбиции, а благополучие народа. В отличие от многих других правителей…

— Цивилизованные? Так что ж вы до сих пор живете с монархией — самой устаревшей формой правления?

— А разве имеет значение, как называется руководитель — король, президент или как-то еще? На самом деле значение имеет только его отношение к людям. Атонские короли традиционно ставят для себя интересы народа на первое место. Они живут и работают для народа, они ответственны за благоденствие нации в целом и каждого отдельного человека в частности, и считают такую работу своей первейшей обязанностью. И Рилонда такой же — он просто вкладывает в развитие и процветание родной планеты все свои силы и делает это искренне, поэтому и пользуется заслуженным уважением. А если какой-нибудь властитель относится к собственному народу презрительно, считает его толпой, не заслуживающей внимания и помехой для реализации личных интересов… Ну что ж, на уважение он вряд ли сможет рассчитывать.

— Но атонцы лишены возможности выбирать своего правителя, — вступил в разговор Дайо. — Тогда как при демократии президент — избранник народного большинства.

Айзук наклонила голову набок, и, прищурившись, посмотрела на него.

— Я вас умоляю. Избранник народного большинства? А может быть, ставленник кучки нескольких господ с толстыми кошельками и персональными планами, в которых народу отводится место бессловесной черни? И при этом, повторюсь, я вовсе не утверждаю, что демократия — плохой общественный строй. Ведь в президентском кресле теоретически вполне может оказаться порядочный, ответственный и благородный человек, вот только фактически вергийцам почему-то не очень с этим везет…

— То есть Вы утверждаете, что господин Данхар — непорядочный и безответственный руководитель? — уточнил Дайо. — Но какое право вы имеете на такие обвинения, если даже не живете на Верге?

— А я смотрю и читаю новости. У вас там сейчас очень сложная обстановка. Не для того ли господину Президенту понадобилась Декстра, чтобы отвлечь на нее внимание избирателей?

— Захватывать планету, которая не принадлежит ему ни по какому праву, не вступая в переговоры, не считаясь с намерениями других государств — вот где настоящая дикость и нецивилизованность, — добавил Алан.

— Я вижу, дискуссия плавно перетекла в область межпланетных отношений, — заметил Хадкор. — Оставим эту сферу политикам и дипломатам. А что касается обстановки на Верге — ничего необычного нет. Народ всегда не любит власть.

— Народ не любит власть тогда, когда власть не любит народ, — афористически изрекла Айзук.

Дайо улыбнулся.

— Если речь заходит о принце, господа атонцы становятся столь эмоциональны, что переспорить их невозможно.

— Поэтому мы не будем и пытаться, — подытожил Хадкор, поднимаясь. — Я очень рад выздоровлению принцессы. Всем приятного аппетита. — Он жестом подозвал к себе метрдотеля и обратился к нему. — Ужинать сегодня я буду у Эниты. К семи вечера накроете в ее каюте.

Распорядитель покорно кивнул. А у Алана замерло, заледенело сердце; руки непроизвольно сжались в кулаки. Он поскорей спрятал их под стол и уткнулся взглядом в тарелку, чтобы никто не заметил вспыхнувшей в нем ненависти…

Прошли еще два дня. Алан считал часы до прибытия на Ном; каждый сдвиг минутной стрелки отзывался в нем острым, пронзительным уколом; он словно оцепенел, внутренне застыл, боясь чувствовать, боясь дышать. Все необходимые действия, в том числе и в капитанской рубке, он совершал автоматически, словно робот, без мыслей, без ответных реакций; только в таком состоянии боль чуть-чуть утихала, переставая терзать, беспощадно изводить его. Перед внутренним взором непрерывно маячил воображаемый циферблат, мешающий видеть и ощущать реальность, однако служивший защитой, помогающей выжить. И лишь тот факт, что время не остановить и корабль с его течением неумолимо приближается к Ному, невесомо, эфемерно, где-то в глубинах подсознания осязаемый им, еще позволял ему существовать…

А Хадкор тем временем не только перестал ужинать в столовой, присылая вместо себя командира вооруженного отряда, угрюмо отслеживавшего каждое движение друзей, отчего аппетит у них пропадал начисто, но и за завтраком разговаривал с Энитой, по космофону желая «доброго утра самой прекрасной девушке во Вселенной»…

На второй день Алан не выдержал. Поздно вечером, когда, по его расчетам, Хадкор уже не мог зайти к Дайо, он постучал в каюту эйринца сам.

— Войдите, — раздалось оттуда. Алан вошел и без приглашений уселся в кресло.

— Дайо, — сказал он без всяких предисловий. — Этот ведь наверняка тебе все рассказывает. Я хочу знать, что происходит.

Дайо сочувственно улыбнулся, налил маньяри и придвинул к землянину стакан.

— Алан, ты успокойся. Ничего особенного не происходит. Ну, заходит он к ней… Периодически…

— Периодически? Да он практически уже живет у нее в каюте!

— Не преувеличивай. Во-первых, не живет, а только ужинает. А во-вторых, Энита стойко держит оборону…

— Вот об этом, пожалуйста, поподробнее.

— Гм… А ты уверен, что тебе нужна такая осведомленность?

— Абсолютно уверен!

— Ладно, ладно, не горячись, расскажу что знаю… Вчера утром господина Хадкора осенила гениальная идея — принести Эните завтрак самому, вместо официанта. Он взял на кухне поднос, отправился к ней и вошел как раз в тот момент, когда она выходила из душа, в одном халатике, как я понял по его сбивчивым описаниям, не очень плотно завязанном…

Алан вскочил.

— И это ты называешь «ничего не происходит»?!

Дайо махнул рукой.

— Сядь. Ничего и не произошло. Энита запрыгнула обратно в душевую, Хадкор удержал поднос в руках, хотя и с трудом. Разговор между ними через дверь состоялся примерно такой: Энита: «Я же велела тебе не входить без разрешения!» Хадкор: «Так я постучал, но мне никто не ответил…» Энита: «Это потому, что я была в душе! Убирайся сейчас же!»

Алан опустился обратно в кресло и схватился за голову.

— Кошмар…

— Да не переживай ты так, ну, бывает… Но на него этот случай, конечно, произвел неизгладимое впечатление. Еще полдня он ходил по кораблю, натыкаясь на все подряд, и глаза у него были большие-большие, но ничего не видели. Мне, признаться, было смешно.

— А мне вот не очень!

— К ужину он пришел в себя, а после него явился ко мне совершенно счастливый и с восторгом поведал, что ему, наконец-то, удалось нормально поговорить с Энитой. И знаешь, что ее заинтриговало?

— Что? — хмуро буркнул Алан.

— Теория Разумной Жизни. Просто он догадался в процессе извинений за утренний неудачный визит довольно изящно ввернуть фразу: «Жизнь не обязана быть такой, какой мы хотим ее видеть. Люди не обязаны быть такими, какими мы хотим их видеть».

— Так это же Первый Постулат.

— Вот именно. И Энита сказала так же и спросила, откуда он знает Теорию, а он ответил, что интересовался ей, правда, давно, еще в школе, и изучал детально. Ну, тут она все-таки и не удержалась от подробной беседы…

— Кошмар, — безысходно повторил Алан.

— Да ничего страшного, зато сегодня он был крайне расстроен. Энита общалась холодно и напала на него с вопросом, что лично он, в независимости от мнения отца, думает о захвате Декстры и гибели номийцев. Он растерялся, потому что до сих пор ничего об этом не думал. Она язвительно осведомилась, есть ли у него вообще свое мнение…

Алан слабо улыбнулся.

— Словом, я же говорил, что оборону она держит. И убежден — тебе не о чем волноваться. Но знаешь, Алан, наблюдая за всей этой историей, я все больше задумываюсь…

— О чем?

— О том, что любовь, кажется, и в самом деле меняет людей… Сегодня вечером, за полчаса до тебя, он был здесь. И изрек так печально буквально следующее: «Я теперь знаю, что такое любовь. Оказывается, это просто. Это когда тебя начинает интересовать, чем живет и что чувствует другой человек точно так же, как то, чем живешь и что чувствуешь ты сам. Иногда даже больше…» Ничего подобного я от него не ожидал услышать. И вообще, мне начинает представляться, что в глубине души, очень глубоко, он вовсе не такое чудовище, каким кажется. Что весь его замшелый эгоизм, чванство, высокомерие постепенно начинают отваливаться, как заскорузлые струпья, и под ними обнажается что-то действительно чистое и даже трепетное…

Алан раздосадовано хмыкнул.

— А что, другого способа обнажить свою трепетную душу, кроме как от чувств к моей — заметь, моей! — девушке, нет?

Дайо задумчиво улыбнулся.

— Алан, я знаю, тебе очень тяжело… Но понимаешь, ведь мужество не всегда означает способность отстаивать что-то, бороться… Терпеть свою личную боль ради счастья других людей — это не меньшее, а, пожалуй, даже большее мужество… И в этом смысле и Рилонда, и ты — вы оба меня восхищаете. Это далеко не каждому по силам…

— Спасибо, конечно, — горько усмехнулся Алан. — Только я никому не пожелаю такого вот мужества.

Однако слова Дайо были ему приятны; ощущение теплой дружеской поддержки ободрило и укрепило его. Той ночью ему даже удалось заснуть и проспать несколько часов.

До прибытия на Ном оставалось два дня.

 

Глава 7. ЗАГОВОР

Утром третьего дня после того, как Алан, Дайо и Айзук улетели на «Ураган», Рилонда проснулся поздно. Подниматься совсем не хотелось. Нашарив рукой на тумбочке пульт, он открыл шторы и посмотрел на залитый светом летний сад.

В ту ночь, когда ему доложили, что операция в космосе прошла успешно, и вергийцы — пилот и дипломат — уже доставлены на виллу, он заснул прямо в кабинете, уронив голову на письменный стол. В последующие два дня поначалу пытался работать, что-то читать, но безуспешно: сосредоточиться на текстах не удавалось, смысл ускользал, все валилось из рук; в результате вчерашний вечер и половину ночи он провел, бесцельно блуждая по своим апартаментам. Еще совсем недавно он был здесь счастлив с любимой, а сейчас остался один на один с собственным смятением и беспорядком чувств…

И вот сегодня утром, глядя на буйство красок в цветущем саду, он думал о том, что пора уже как-то собраться; что даже при самом благоприятном стечении обстоятельств путь до Нома и обратно занимает около двух недель, и не может же он все это время позволять себе ничего не делать! И словно в ответ на его размышления, у изголовья раздался настойчивый писк; замигало красным сигналом вызова устройство внутренней дворцовой связи. Рилонда дотянулся до кнопки.

— Слушаю.

— Ваша звездность, — говорил дворецкий. — Вы просили поставить Вас в известность сразу же, как только господину А-Тоху станет лучше после сердечного приступа. Так вот, врач господина А-Тоха считает, что посещение уже возможно. Вы нанесете ему визит?

— Да, обязательно. Я буду готов через сорок минут.

— Хорошо, Ваша звездность.

Дворецкий отключил связь, а принц решительно поднялся с постели.

Вскоре он был уже в больнице. Палата А-Тоха, просторная и светлая, выходила окнами на широкую, оживленную столичную улицу; с нее отдаленно доносились звуки транспорта, людские голоса и смех. А здесь, на высокой кровати, номийский правитель лежал — обессиленно, неподвижно, обратив к потолку изжелта-бледное лицо, усталое от отчаяния и тоски.

— Господин А-Тох, — позвал его принц.

Светло-карие глаза номийца метнулись из стороны в сторону, губы непроизвольно дрогнули.

— Рилонда, — прошептал он.

— Как Вы себя чувствуете, господин А-Тох? — жалость щемящей струной толкнулась у принца в груди.

— Спасибо, неплохо. Только… Теперь уже все равно…

— А вот об этом-то я и пришел с Вами поговорить, — принц уселся на стул. — Хочу Вам сообщить кое-что такое, после чего, надеюсь, Ваше выздоровление пойдет гораздо быстрее. Вергийский корабль не полетел на Декстру. Туда под видом пилота, дипломата и врача отправились мои друзья. В бортовой компьютер они должны были запустить программу-вирус, подменившую координаты. Вергийцы-то уверены, что «Ураган» движется к Декстре, а на самом деле, если все прошло благополучно, скоро он приземлится на Номе, где этих захватчиков встретят Ваши помощники, которым тоже направлено предупреждение. Так что Декстра не достанется вергийцам.

По мере того, как до А-Тоха доходил смысл сказанного, щеки его постепенно розовели, а в глазах появлялся блеск — блеск жизни.

— Подмена координат, — выдохнул он. — Так просто, так изящно… Великолепно. Ведь это твоя идея?

— Ну да, — смущенно кивнул принц. — Только, господин А-Тох, Вы, конечно, понимаете, что это — строжайшая тайна. Об этом знают только мой отец, друзья, выполняющие операцию, и вот теперь Вы.

— Великолепно, — повторил номиец. — Ты невероятный, потрясающий умница. Разумеется, я понимаю, что сведения абсолютно секретные. То есть ты… Ты специально пришел сюда, чтобы рассказать мне об этом, чтобы вернуть меня к жизни?

— Да, — улыбнулся принц. — Я подумал, что это известие придаст Вам сил.

— Это верно, — А-Тох вдруг часто-часто заморгал, и, приподняв руку, торопливо провел ею по глазам. — Это известие придало мне сил. Теперь я уж точно очень быстро встану на ноги… Значит, ты… Ты действительно простил меня?…

— Да, — ответил принц. — Простил.

— Мальчик мой, — А-Тох, уже не сдерживаясь, прерывисто всхлипнул. — Ты великий человек. Пусть все будет хорошо с твоей принцессой, с твоими друзьями… Я буду от всего сердца желать им удачи.

— Спасибо, — вздохнул Рилонда. — Она им понадобится. А теперь позвольте попрощаться. Выздоравливайте, господин А-Тох.

— Непременно, — номийский правитель благодарно улыбнулся.

Едва он вышел в больничный коридор, как его телефон залился призывной трелью.

— Господин Залинда?

С экрана смотрело лицо господина Залинды — Председателя Государственного Совета.

— Ваша звездность, — Председатель старался казаться спокойным, но тяжелое дыхание и удрученно сведенные к переносице брови выдавали необычное, несвойственное ему волнение. — Срочно необходимо Ваше присутствие. Произошло чрезвычайное…

— Что случилось?

— Государственный советник господин Рагунда, вместе с наблюдателями из своей родной провинции Онер захватили господина Данхара в заложники.

— То есть как это — захватили в заложники?

— Буквально. Схватили его, когда он вышел прогуляться из гостевого крыла дворца в сад и заперли в одном из залов Корпуса Госсовета. А агенты Атонской Службы Безопасности отказались освобождать господина Президента, мотивируя это тем, что согласны с требованиями советника и его соратников. Боюсь, угроза жизни Данхара абсолютно реальна. Думаю, спасти его можете только Вы.

— Хорошо, господин Залинда, сейчас буду.

У главного входа в Корпус Госсовета толпились журналисты. Вообще-то они довольно редко являлись на заседания лично, предпочитая запускать в здание дистанционно управляемые летающие приемники (на своем сленге они называли их «летунами») и следить за передаваемой информацией из своих редакций. Но ради такого события, которое случилось сегодня, по-видимому, присутствовать пожелали. Двери охраняли агенты Службы Безопасности. Залинда, осанистый, представительный, респектабельный господин, вышел из-за их широких спин принцу навстречу. Журналисты тут же облепили его со всех сторон, словно мухи, выкрикивая вопросы.

— Пока без комментариев, господа, — невозмутимо твердил Председатель.

— Принц! — пронеслось вдруг по рядам пишущей братии, и толпа репортеров отхлынула в сторону стоянки. Однако заблаговременно предупрежденные Залиндой охранники взяли вышедшего из машины принца в кольцо и аккуратно проводили до входа. Представители прессы тут же принялись настраивать свои карманные компьютеры на связь с «летунами», находившимися в Госсовете, с целью увидеть таким способом предстоящие события.

Попав внутрь корпуса, Рилонда в сопровождении Залинды поднялся на второй этаж. Коридор был пуст, только возле запертых дверей, ведущих в один из залов, непринужденно прогуливались несколько агентов во главе со своим начальником — высоким худощавым мужчиной с небольшой проседью в жестких черных волосах, крючковатым носом и пронзительными глазами. Принц пожал ему руку.

— Добрый день, господин Нуранда. Что здесь происходит?

— Государственный советник от провинции Онер господин Рагунда вместе с народными наблюдателями, своими земляками, захватили господина Данхара. Требуют, чтобы он записал видеообращение к экипажу своего корабля, на котором прибыл на Атон, с приказом срочно вылететь вдогонку «Урагану» и вернуть его с пути к Декстре. Для сына господина Данхара они уже подготовили послание, в котором в случае его невозвращения на Атон угрожают убить отца. Данхар пока отказывается.

Народными наблюдателями назывались люди, желающие присутствовать на заседаниях Госсовета, каждое из которых было открытым. Любой избиратель из любого уголка планеты имел право со специальной трибуны следить за деятельностью своих избранников. Таким образом, любой советник, даже из самой отдаленной провинции, всегда мог найти на собственном рабочем месте нескольких земляков.

Рилонда усмехнулся.

— А вы, как я вижу, не спешите освобождать господина Президента.

— Ваша звездность, по моему мнению, господин советник действует, конечно, слишком импульсивно и не очень разумно. Но с сутью его требований я согласен.

— А то, что господин советник действует не только импульсивно и неразумно, но и не совсем законно, Вы не находите?

Нуранда смутился.

— Но ведь и действия господина Данхара по захвату Декстры совершенно незаконны.

Рилонда кивнул.

— Я понял вашу точку зрения. А теперь мне хотелось бы побеседовать с господином Рагундой. Сколько там человек?

— Около десяти.

— Они вооружены?

— У господина Рагунды есть лазерный пистолет.

— Ваша звездность, может быть, не стоит? — сделал предостерегающий жест Залинда.

— Стоит, господин Залинда, — ответил принц и постучал в дверь. — Господин Рагунда, это я, принц. Откройте, пожалуйста. Нам с Вами нужно поговорить.

Через минуту дверь распахнулась, и он вошел в зал. Закрывать за собой он не стал; Нуранда, Залинда и остальные остались на пороге.

Зал был маленький, предназначенный для заседаний в группах; в нем рядами располагались небольшие удобные столики и кресла. В одном из них, в самом дальнем углу, сидел связанный по рукам и ногам вергийский Президент с округлившимися от ужаса глазами. Рагунда оказался молодым человеком не более тридцати лет; чересчур живая мимика и порывистые движения выдавали в нем экспансивный, пылкий темперамент. Его товарищи с любопытством и почтительностью разглядывали принца.

— Добрый день, господин Рагунда, господин Данхар, господа, — поздоровался со всеми принц. — Позвольте напомнить вам, что господин Данхар — всенародно избранный Президент другой планеты. И, находясь с дипломатическим визитом здесь, на Атоне, в цивилизованном и высокоразвитом государстве, он вправе рассчитывать на полную неприкосновенность.

— Но сам-то он поступает отнюдь не цивилизованно, — возразил Рагунда. — Игнорирует Ремский договор. Презирает мнение атонского народа, который решил на референдуме отдать Декстру номийцам. Использует разбойничьи методы: захватывает научный звездолет, берет в заложники принцессу…

— И вы решили позаимствовать у него его методы? — улыбнулся принц, кивнув на связанного пленника.

Рагунда несколько смешался, но все же настойчиво продолжил:

— А как еще заставить его остановить корабль? «Ураган» летит к Декстре, а это… несправедливо, неправильно! Декстра не должна достаться вергийцам! Я понимаю, у Вас, Ваша звездность, не было другого выхода, кроме как подчиниться этому бессовестному произволу и шантажу. Но если сын господина Президента угрожает убить принцессу, не кажется ли Вам, то угроза убийства отца будет вполне адекватным ответом?

При этих словах земляки Рагунды зашумели, заволновались; раздались возгласы: «Правильно!», «Как он, так и с ним!», «Пусть вернет принцессу!».

— Друзья мои, — принц поднял обе руки ладонями вперед, отчего крики стихли. — Я совершенно согласен с вами в том, что поступки господина Данхара незаконны и безнравственны. Но разве то, что творится сейчас здесь — не те же самые произвол и шантаж? Чем же мы, атонцы, тогда лучше господина Президента? Мы не можем позволить себе решать проблемы такими способами, иначе не сможем уважать самих себя. Понимаете? И другие нации не смогут нас уважать… Не смогут доверять нам, рассчитывать на честное, законное рассмотрение межпланетных вопросов впредь. Атонцы имеют в Галактике репутацию порядочных и благородных людей; мы и наши предки работали на это не одну сотню лет, так давайте не будем разрушать достигнутое.

Заговорщики слушали его в полной тишине; многие стыдливо опустили глаза, осознавая свою неправоту. Рагунда, краснея, кусал губы и теребил полу пиджака.

— Но… а как же тогда? — растерянно произнес он. — Вергийцы сейчас высадятся на Декстре, а что же дальше? Война?…

Принц отрицательно покачал головой.

— Войны не будет, это я вам обещаю твердо. А что касается высадки на Декстре… Да, «Ураган» направляется к ней. Но Декстра находится очень далеко. А в долгом перелете, в космосе, может случиться все, что угодно. Жизненные пути неисповедимы…

При этом, глядя прямо в глаза советнику, он чуть-чуть, едва заметно улыбнулся; и Рагунда понял. Он мгновенно посветлел лицом, улыбнулся принцу в ответ и скомандовал:

— Развяжите господина Президента.

— Господин Нуранда, — принц обернулся к дверям. — Пусть Ваши сотрудники проводят господина Данхара в его апартаменты.

— Слушаюсь, — кивнул начальник Службы Безопасности.

Однако Данхар не спешил уходить; он встал, потер свои затекшие руки, и, сделав несколько шагов вперед, остановился перед принцем.

— Господин принц! — воскликнул он запальчиво и возмущенно. — Я требую объяснений! Что означает эта Ваша фраза? Что Вы имели в виду?

— Какая именно фраза? — вежливо поинтересовался принц.

— Вот эта, «жизненные пути неисповедимы…»

Принц пожал плечами.

— Всего лишь то, что жизнь всегда непредсказуема. Ничего более.

Лицо Президента исказила злобная гримаса.

— Ничего более? Как бы не так! Я не знаю, что Вы там затеяли, господин принц, но в любом случае это Вам дорого обойдется!

— Мы затеяли? — переспросил принц, делая ударение на слове «мы». — А что затеяли Вы, господин Данхар? Пожалуйста, объясните мне, потому что я вот уже несколько дней силюсь постичь, но не могу. Почему Вас не беспокоят двадцать миллиардов смертей? Потому что они случатся далеко? Потому, что Вы этого не увидите? Не испытаете ужаса от этого зрелища? Потому, что Ваш личный комфорт не будет нарушен? Почему?

Глаза господина Данхара налились кровью.

— Как же вы все осточертели мне с этими вопросами! Извольте, я отвечу! Да, именно поэтому! Потому, что мне нет до них никакого дела! Потому, что мои собственные проблемы для меня важнее, чем их смерть! Потому, что я считаю людей самыми бесполезными, бессмысленными, никчемными существами на свете! И мне безразлично, сколько их где-то там погибнет — пять, десять, двадцать миллиардов… И это ни на секунду не нарушит моего личного комфорта!

Все присутствующие замерли потрясенно; Рагунда оторопело выдохнул:

— Мерзавец…

— Нет, господин Рагунда, — усмехнулся принц. — Он не мерзавец. Он просто несчастный.

Данхар вздрогнул. До боли знакомые слова словно пронзили его насквозь. Черные глаза принца были совсем не похожи на синие, цвета безоблачного, знойного июльского неба глаза Гираны; но на мгновение он словно бы ощутил присутствие покойной жены…

— Просто несчастный, — повторил принц. — Он просто не способен любить. Вы знаете, господин Данхар, что такое черная дыра? Так вот, настоящая черная дыра — это Ваша ненависть к людям. Уничтожающая все вокруг себя…

Он еще раз печально усмехнулся, развернулся и направился к выходу. За ним потянулись и остальные. Нуранда, брезгливо глядя на вергийца, подозвал двух сотрудников и отдал приказ о сопровождении.

Вернувшись во дворец, в собственную гостиную, Рилонда включил телевизор: как и следовало ожидать, все каналы показывали его самого. Журналистские «летуны» сработали добросовестно, и теперь разыгравшаяся в Корпусе Госсовета драма препарировалась в новостях со всех возможных ракурсов, до мельчайших подробностей.

Он налил себе маньяри и уселся на диван, чувствуя усталость и опустошение. За окном уже вечерело. День действительно выдался трудным…

— Сынок, ты у себя? — в приоткрытую дверь заглянул король.

— Да, пап, заходи, — пригласил Рилонда.

Гаренда вошел, и, сев рядом с сыном, кивнул на телевизор:

— Смотришь?

— Да так, для фона…

Король улыбнулся.

— Ты был великолепен. Смело, решительно, мудро разобрался с такой каверзной ситуацией! То, как ты действовал, достойно восхищения. Я тобой горжусь! Твои высказывания о репутации атонцев, о черной дыре цитирует вся планета. В интернете сотни тысяч откликов. Поздравляю с очередным успехом, сынок.

Рилонда вздохнул.

— Спасибо, пап. Мне очень приятно, что ты мной гордишься.

Король внимательно посмотрел на него.

— Почему тогда такой хмурый? А, понимаю… Беспокоишься за Гелу и друзей? Но ведь ты прекрасно все подготовил. За сутки организовал сложнейшую операцию, предусмотрел все до мелочей, вплоть до нейтрализатора… Я уверен, все пройдет гладко.

Рилонда опустил голову.

— Мне плохо, пап. Мне очень плохо… Что бы я ни делал, на что бы ни отвлекался, мои мысли — только о Геле. Ведь я не знаю даже, жива ли она. А если жива… — он запнулся, — моя ли она.

— Ты сомневаешься в ней? — тихо спросил король.

— В ней — нет. Я знаю, она любит меня. А вот в нем… Вообще-то Веланда — хороший человек, более того — он мой друг, и я очень дорожу нашей дружбой… Но любовь… Она все путает, она не слушается разума, она воспламеняет, она открывает в людях такое, о чем они и сами не подозревают… Поэтому я, даже зная Веланду, не могу прогнозировать, как он поведет себя, оставшись с Гелой наедине в пустом корабле… А самое невыносимое, что я лишен возможности как-то повлиять на события…

Король нахмурился.

— Да если он посмеет хоть пальцем ее тронуть… Я ему тут устрою такое… Не посмотрю, что гений.

Рилонда грустно улыбнулся.

— Да разве дело в наказании, папа…

— Но мне тяжело смотреть, как ты страдаешь.

— Хорошо, я постараюсь настроиться пооптимистичнее… И спасибо тебе за поддержку.

Когда король ушел, Рилонда вышел на балкон. На королевский сад осторожно, крадучись, спускалась ночь; небо постепенно темнело, словно невидимый художник проводил по нему широкой кистью, накладывая мазок за мазком; затем пейзажист аккуратно нанес на свой гигантский холст золотисто-алые точки звезд. Принц вспомнил, как накануне отлета экспедиции на Декстру, поздним вечером, вот также стояли они на балконе с Гелой, обнявшись, смотрели друг другу в глаза и не могли наглядеться, а сердце его мучительно стонало и плакало от предстоящей разлуки.

— Пожалуйста, береги себя, — попросил ее он. — Дальний путь в космосе, совершенно незнакомая планета… Опасности могут быть на каждом шагу. А твоя страсть к исследованиям… Она слишком кипучая… А я ведь не смогу без тебя жить. Пообещай мне быть осмотрительной и благоразумной. Пообещай…

Она улыбнулась.

— Я понимаю, что ты будешь тревожиться за меня… Поэтому обещаю быть осмотрительной и благоразумной… И поумерить кипучую страсть… А еще я хочу, чтобы ты знал, был уверен: я никогда не сделаю тебе больно.

Пронзительная нежность охватила его.

— Я тоже, — прошептал он.

И вспоминая об этом, он вдруг ощутил нечто странное: словно какая-то фантастическая, волшебная связующая нить протянулась между ним и ней сквозь миллионы парсеков, сквозь атомарные облака и межзвездную пыль, и он отчетливо понял, что вот сейчас, именно в эти мгновения ей там, вдали, очень больно и очень плохо…

И, отчаянно вглядываясь в темное небо, он воскликнул так, словно она могла его слышать:

— Пожалуйста, живи! Только живи! Сердце мое… Жизнь моя… Да хранит тебя любовь моя!

И долго-долго еще вполголоса твердил, как заклинание:

— Да хранит тебя любовь моя…

 

Глава 8. ШТУРВАЛ

Наступил день прилета на Ном. С самого утра Алан пребывал в напряжении: казалось, в его теле туго натянуты каждая мышца, каждый нерв. Друзья тоже были «на взводе»: Айзук за завтраком нервно барабанила пальцами по столу, Дайо успел шепнуть, что постарается не отходить от Хадкора.

После обеда Алан заметил, что первый пилот проявляет явные признаки беспокойства. Он то и дело подходил к иллюминатору и недоуменно вглядывался вдаль. Наконец, пробормотав: «Ничего не понимаю», и, бросив Алану: «Сейчас вернусь», вышел из рубки.

Дайо сидел вместе с Хадкором в его кабинете, под предлогом неотложной необходимости обсуждения «прогнозов развития вергийско-атонских дипломатических отношений с учетом перспективы скорого установления вергийского контроля над всей территорией Декстры», когда в дверь постучали, и после разрешения Хадкора в кабинет вбежал господин Вурхон — в состоянии полнейшей ажитации.

— Господин Хадкор! Господин Хадкор! — пилот почти задыхался. — Я не понимаю, что происходит, но мне кажется… Что мы приближаемся к Ному! Мы летим не на Декстру… Я пятнадцать лет водил пассажирские лайнеры по маршруту Верга — Ном, и все близлежащие к Ному звездные системы знаю, как свои пять пальцев… Мне знакома здесь каждая планета, каждый астероид! Так вот, через два с половиной часа мы прибудем на Ном!

Хадкор, бледнея, медленно поднялся из кресла.

— Как такое может быть?

— Наверное, второй пилот все же что-то сделал с навигатором. Он ведь атонец! Похоже, обманул нас с координатами!

Синие глаза вергийского «принца» начали постепенно темнеть от ярости.

— Вы вооружены, господин Вурхон? — спросил он пилота.

— Да, всегда со мной, — тот хлопнул по карману.

— Тогда возвращайтесь в рубку, парализуйте атонца и поворачивайте корабль. Координаты Вы теперь знаете.

— Слушаюсь, — пилот выскочил за дверь.

Хадкор включил свой космофон и вызвал на связь начальника отряда. Дайо осторожно, плавно стал продвигаться к выходу.

— Зирлам, подожди, ты мне понадобишься, — жестом остановил его Хадкор и по космофону обратился к командиру: — Собирайте солдат, вооружайте их и направляйтесь к моей каюте. Зирлам, ты куда? — воскликнул он, увидев, что Дайо все-таки уходит.

— Я ненадолго, — Дайо скомкано улыбнулся и торопливо исчез за дверью, схватившись за космофон.

Алан сидел в своем пилотском кресле и контролировал режимы полета, когда космофон на его воротнике требовательно, вызывающе засигналил. Дайо не говорил, он кричал:

— Алан, вергийский пилот обо всем догадался! Он был у Хадкора, и тот приказал ему парализовать тебя! Он сейчас бежит в рубку! Закрывай дверь, Алан! Скорей закрывай дверь!

Он вскочил и обернулся к двери, но было уже поздно: на выходе возник господин Вурхон. Тогда Алан молниеносно присел…

И вовремя: Вурхон выстрелил навскидку два раза. Пули попали в бортовой компьютер.

— Механическое и химическое воздействие, — мягким, ласковым голосом провозгласил «мозговой центр» звездолета. — Аварийная остановка. Приступаю к анализу повреждений.

«Ураган» встал. Господин Вурхон, потрясенно глядя на разбитые панели, от неожиданности замешкался; этих нескольких секунд Алану хватило, чтобы в два прыжка оказаться рядом с ним и ударить по руке…

Пистолет отлетел в сторону; Алан бросился следом, но Вурхон схватил землянина, намереваясь отшвырнуть подальше. Однако Алан, в свою очередь, вцепился в вергийца, не подпуская к оружию.

Завязалась борьба; оба, не устояв на ногах, упали на пол. Господин Вурхон был старше, крупнее и намного тяжелее; зато Алан — юрче и проворнее. К тому же уроки самообороны, обязательные в спортивной программе Эйринской Космической Академии, не пропали даром — он изловчился и изо всех сил стукнул противника ребром ладони в определенную точку между шейными позвонками.

Вергиец обмяк, руки его обессилено разжались. Освобожденный Алан поднялся, схватил пистолет за дуло и рукояткой нанес первому пилоту аккуратный, легкий удар по голове. Тот потерял сознание.

Алан положил оружие в карман и запер дверь на замок. Затем подтащил тело вергийца к пилотскому креслу, водрузил на него, откатил в дальний угол рубки и там, связав руки и ноги, крепко примотал господина Вурхона к сиденью. Напоследок заклеил ему рот.

Теперь можно было заняться кораблем. Он вернулся на свое место и вызвал компьютер на отчет.

— Анализ повреждений закончен?

— Анализ повреждений закончен, — утвердительно откликнулся «мозг». — Сломаны автопилот и метеороидная защита.

Алан почувствовал, как холодеют руки. Сломан автопилот — значит, придется браться за штурвал и сажать «Ураган» на Ном вручную. Метеороидная защита — еще хуже: теперь избежать смертельно опасного столкновения с космическими телами будет возможно лишь, лавируя и уворачиваясь…

— Просмотри мне путь до Нома, — велел он.

— Ожидаются: семь планет, одиннадцать астероидов, две кометы и метеороидный пояс.

— Пояс можно обогнуть?

— Невозможно. Пояс имеет форму замкнутой окружности с центром на уже пройденном участке траектории корабля.

Компьютер смоделировал на экране картинку: «Ураган» — внутри метеороидного круга, Ном — за его пределами. Чтобы достичь пункта назначения, придется проходить сквозь поток…

— Время полета в поясе?

— Один час семнадцать минут.

— А если попробовать сверху или снизу?

— Возможно. В этом случае продолжительность пути до планеты Ном увеличивается до восемнадцати часов.

Алан с досадой покачал головой: при таких условиях, когда их миссия разоблачена, когда в рубку вот-вот ворвутся вооруженные солдаты Хадкора, счет идет на минуты, какие уж тут восемнадцать часов. А это значит, что в его руках, то есть в руках студента, окончившего всего лишь первый курс Академии, окажется не только штурвал — окажутся жизни множества людей, среди которых — бесконечно дорогие ему…

Он посидел немного молча, собираясь с мыслями. Ситуация похожа на ту, что сложилась год назад: тогда он тоже вынужден был, управляя вручную, уклоняться от смертоносных лучей лазерной пушки номийцев. Но в тот раз его «транспортным средством» была всего лишь маленькая шлюпка, а сейчас — огромный звездолет, да еще и состыкованный атонский экспедиционный корабль…

И вот тут ему стало страшно — страшно по-настоящему. Как в первый раз, когда отец привел его в рубку шлюпки, на которой, как и пообещал, позволил ему облететь вокруг Земли. Заметив овладевшую им робость, отец улыбнулся, обнял его за плечи и сказал:

— Я знаю, страшно. Знаю по себе. Даже летая много лет, любя свою профессию, восхищаясь красотой и величием космоса, я иногда теряюсь, осознавая масштаб своей ответственности за человеческие жизни… Поэтому, если ты действительно хочешь быть пилотом, то одним из главных твоих качеств должна стать решительность. Тебе необходимо научиться, невзирая на этот груз обязательств, невзирая на возможные опасности (а их во Вселенной очень много), действовать отважно и уверенно… И ты сможешь. Ты у меня сильный, сын. У тебя обязательно все получится…

И при воспоминании об этом Алан тоже непроизвольно улыбнулся, и словно бы вновь ощутил теплую, родную руку отца на плече…

— У меня все получится, — прошептал он сам себе. — Сломана метеороидная защита? Значит, просто нужно предельно сосредоточиться…

Первый пилот в углу очнулся и замычал.

— Да, мы летим на Ном, — угадав содержание его своеобразной реплики, ответил Алан. — У нас сломаны автопилот и метеороидная защита. И да, я собираюсь самостоятельно посадить корабль.

Вергиец выразительно закатил глаза вверх, «к небу».

— Все будет хорошо, господин Вурхон, — спокойно заверил Алан. — Вы только не мешайте мне. Сидите тихо.

Он включил громкую связь и объявил на весь звездолет:

— Внимание. Говорит второй пилот «Урагана». Через два часа состоится посадка на планете Ном. У нас сломаны автопилот и метеороидная защита. Я поведу корабль вручную. Кроме того, нам предстоит пересечь метеороидный пояс, и, поскольку защиты нет, я буду вынужден уворачиваться от каждого объекта. В связи с этим корабль может резко трясти и бросать из стороны в сторону. Время нахождения в поясе — один час семнадцать минут. Будьте осторожны. Спасибо за внимание.

Отключив связь, он крепко сжал штурвал и распорядился:

— Переводи в ручной режим. Стартуем.

Компьютер послушно согласился:

— Перевод в ручной режим. Старт.

«Ураган» тронулся с места.

А в это время Дайо, предупредив Алана по космофону, помчался в свою каюту, схватил пистолеты и спустя пару минут уже стучался к Айзук. Девушка отворила дверь, впуская его.

— Айзук, — с порога выпалил он. — Вергийский пилот разоблачил подмену координат. Хадкор приказал своим солдатам вооружаться. Конечно, большинство пистолетов я вывел из строя, но многие вергийцы носили оружие при себе, не сдавая на склад. Поэтому опасность есть, и немалая. Хочу тебя попросить: пойди, пожалуйста, на атонский звездолет и позови сюда Веланду. А сама оставайся там до посадки, вместе с Гелой. Возьми, — он подал ей три пистолета. Это тебе, Веланде и Геле на всякий случай. Кроме того, отдай Веланде карту «Урагана» и свой космофон. Я с ним свяжусь. А я пойду к Хадкору и буду действовать по обстановке. Ты продвигайся вот здесь, — он показал на схеме, — обходными коридорами. И если встретишь кого-то из вергийцев, стреляй, не раздумывая. На Номе их всех вылечат, а сейчас нам нужно обезвредить как можно больше.

— Хорошо, я все поняла, — кивнула Айзук. — Но, может быть, мне лучше не оставаться на экспедиционном корабле, а вернуться сюда? Я могла бы помочь…

— Нет! — категорически воскликнул Дайо. — Я уже убедился, что ты исключительно отважна, но прошу — возвращаться не надо!

— Ну, ладно, посмотрим, — пробормотала она.

— Айзук, — Дайо взял ее за руку и посмотрел в глаза. — Пожалуйста, не возвращайся. Если с тобой что-нибудь случится…

— То что? — лукаво прищурилась она.

— То я очень расстроюсь, — признался он.

— Ого! Это правда? — улыбнулась она.

— Да, — он почувствовал, что краснеет.

Она снова улыбнулась — довольной, победоносной улыбкой.

— Ничего со мной не случится, — и исчезла в дверях.

— Невозможная девчонка, — он покачал головой, вышел вслед за ней и направился к кабинету Хадкора.

Там уже толпились солдаты — не менее тридцати, окружая Хадкора. Они возбужденно галдели, но командир прикрикнул на них: «Тихо!» и сообщил Хадкору:

— Все оружие, находившееся в оружейной комнате, небоеспособно. Это явная диверсия.

Вергийский «принц», мрачный, как грозовая туча, закусил губу.

— Сколько солдат у нас реально вооружены?

— Порядка двадцати человек.

В этот момент включилась громкая связь, и Алан сделал свое объявление. Дайо не смог сдержать радостной улыбки: ведь голос Алана означал, что ему удалось не только избежать парализующей пули, но еще и как-то нейтрализовать первого пилота. На фоне такой прекрасной новости даже известие о поломках корабля показалось ему несущественным…

— Атонец! — Хадкор не на шутку разозлился. — Что он сделал с Вурхоном? Пойду-ка я сам с ним разберусь, — он достал свой любимый огнестрельный пистолет.

— Ну нет! — воскликнул Дайо. — Я тебе не позволю!

И, не давая врагам опомниться, он несколько раз быстро, не целясь, выстрелил, а затем, проворно отпрыгнув назад, скрылся за выступом коридора. Вергийцы не успели и глазом моргнуть, как пятеро их товарищей парализованными упали на пол. Осознав, что происходит, они открыли ответный огонь, но Дайо лишь посмеивался в своем укрытии. Тогда командир взмахнул рукой, призывая к наступлению, и трое бойцов осторожно двинулись вперед; однако Дайо, выглянув на секунду, стремглав пальнул по ним и мгновенно спрятался обратно. Все трое свалились как подкошенные. Начальник отряда с досадой выругался.

— Стойте, — Хадкор, наблюдавший за этой сценой, поднял руку. — Я с ним поговорю. Зирлам, — обратился он к Дайо. — Ты ведь… не Зирлам. Кто ты?

— Я дипломат, — ответил Дайо. — Только не вергийский, а эйринский. Меня зовут Дайо, и Гела с Энитой — мои сестры.

— Но ты говоришь по-вергийски как вергиец.

— Я очень трудолюбиво изучал языки.

— Ты великолепно стреляешь. Слишком хорошо для дипломата.

— Это мое хобби. Я четыре года выигрывал соревнования в Эйринской Академии.

— Это ты вывел из строя все оружие?

— Да.

— Понятно, — Хадкор усмехнулся. — Я же знал, что Рилонда не может сдаться просто так… Ну что ж… Я сейчас все-таки пойду и убью твоего друга, атонского пилота. Десять человек со мной, прикроете меня, — распорядился он. — Остальные — задержите эйринца.

С этими словами он развернулся и двинулся направлению к рубке; десять солдат последовали за ним.

Оставшиеся принялись вызывать подкрепление. Это было уже опасно: в любой момент вергийцы могли появиться с другой стороны коридора, от которой Дайо не был защищен выступом. Поэтому пришлось рисковать: он снова и снова с быстротой молнии стрелял, мельком появляясь и ныряя обратно. Ответные пули свистели буквально в нескольких миллиметрах, но удача явно была на его стороне…

Наконец все противники, включая командира, полегли «на поле боя». Дайо включил космофон и связался с Веландой.

— Да, — ученый говорил спокойно и ровно. — Я слушаю, Дайо, я уже на «Урагане».

— Айзук рассказала Вам о нашей операции?

— Да, мне все известно.

— Отлично. Сейчас звездолетом управляет Алан, и Хадкор пошел к нему в рубку. Я следую за ним, и Вы тоже продвигайтесь туда. По пути парализуйте всех попадающихся вергийцев. У нас две цели — не дать Хадкору убить Алана, а Алану обеспечить возможность посадки. Не выходите на открытое пространство коридоров, прячьтесь за повороты и выступы. И да, еще: Алан предупредил, что корабль может трясти, так как мы лишились метеороидной защиты.

— Хорошо, — отозвался Веланда. — Я все учту. Задача ясна.

Он отключил связь, и до слуха Дайо донеслись отдаленные звуки выстрелов. А «Ураган» вдруг неожиданно резко «рухнул» вниз, одновременно сильно накреняясь вправо. Дайо кубарем покатился к противоположной стене.

— Кажется, началось, — пробурчал он, поднимаясь и потирая ушибленные места.

Судя по всему, они достигли метеороидного пояса, о котором оповестил Алан: спустя минуту от травмы при крутом вираже Дайо спасло только то, что он успел крепко вцепиться в поручень. Однако медлить все равно было нельзя: держась за стену, он принялся продвигаться вперед.

 

Глава 9. ПОСАДКА

После того, как Гела пришла в себя, у Веланды неожиданно появилась масса свободного времени. Еще раз поговорить с ней он попробовал тем же вечером, подойдя к двери и постучав.

— Гела, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ее голос звучал довольно мирно. — У меня уже получается вставать и даже немного ходить. С тростью.

— Это замечательно. Может быть, все-таки поешь?

— Ладно. Поставь поднос на пол и уходи.

— Гела…

— Веланда, поставь поднос на пол и уходи.

— Хорошо, — сдался он. — Я уйду. Я уже ухожу.

После этого стало очевидно, что она еще долго не захочет его видеть, и он оставил попытки объясниться. Апатия, гнетущая, горестная, безысходная, нахлынула на него, и он сдался ей без боя. Несколько дней он то часами просиживал перед иллюминатором, наблюдая за стремительно меняющимися космическими картинками, то бродил по пустым коридорам и отсекам, ни о чем не думая, потому что думать было больно. Мысли о том, что после случившегося они уже не смогут работать вместе, что по возвращению на Атон ему остается только вновь уехать из столицы, бередили открытую кровоточащую рану, в которую превратилось его сердце. Он прогонял их, либо сосредоточенно вглядываясь в мелькание звезд, либо вышагивая сотни метров по кораблю.

В процессе таких тоскливых блужданий как-то раз он машинально дошел до рубки; взгляд его упал на навигатор, и, решив посмотреть, сколько они уже пролетели, он включил прибор. Увиденное заставило его озадаченно замереть…

Спустя десять минут он уже барабанил в дверь Гелы:

— Гела, открой! У меня невероятная новость! Мы летим не на Декстру! Мы летим на Ном! И через два с половиной часа будем там! Да открой же…

Дверь распахнулась; Гела стояла на пороге, изумленно вскинув на него взгляд.

— То есть как это — на Ном?

— Я сейчас включил навигатор… Мы точно летим на Ном. Могу предположить, что кто-то из присланных Рилондой атонцев имеет доступ в рубку, и, скорее всего, запустил в вергийский компьютер вирус, путающий координаты… Вергийцы должны быть уверены, что летят на Декстру, иначе они не были бы так спокойны… Это наверняка подмена координат.

Гела улыбнулась, и глаза ее засветились нежностью и восхищением.

— Рилонда… Я знала, что он обязательно что-нибудь придумает… Что он не отдаст Декстру…

Она отступила назад, пропуская ученого, и тот вошел в каюту. Некоторое время оба молча, взволнованно смотрели друг на друга, затем начали одновременно:

— Веланда…

— Гела…

Оба смутились и осеклись; Гела продолжила первой:

— Позволь, я скажу… Веланда… Я очень много думала. Я понимаю, что ты чувствуешь. И считаю, что ты, как никто, достоин любви. Но… это не могу быть я. Прости… Мне жаль. Мне правда, очень, очень жаль.

Он тяжело вздохнул.

— Гела, это не должно было становиться твоей проблемой. Об этом я и хотел поговорить с самого начала… Это ты прости меня, за то, что допустил, чтобы ты узнала. Все это — только мои трудности, и я справлюсь с ними сам. А тебе не нужно беспокоиться, чувствовать вину… Больше не думай об этом. Просто забудь. А я уеду. Сразу. Обещаю.

Гела улыбнулась.

— Слова истинного атонца… А еще я хотела поблагодарить тебя. За заботу. За то, что был рядом в самое тяжелое время. Если бы не ты, я бы не выздоровела. Спасибо тебе.

— Не за что. Не стоит.

— Кроме того, я решила… Решила все-таки ничего не рассказывать Рилонде о том дне, когда я пришла в себя. Не хочу разрушать вашу дружбу.

Он опустил голову.

— Спасибо.

Она снова улыбнулась.

— А знаешь, очень забавно слышать, как астрофизик молится великим звездам.

И, как ни было ему тяжело, ответная улыбка невольно тронула его губы.

— Атонская привычка…

— Гела! Господин Веланда! — раздалось вдруг из коридора, и в каюту вбежала слегка запыхавшаяся Айзук. — Как удачно, что вы оба здесь! У нас чрезвычайная ситуация! Сейчас я вам все расскажу…

И за пять минут она выложила все, о чем до сих пор мешали ей говорить вергийские солдаты: и о замысле принца, и об их «шпионском» десанте на «Ураган»…

— И вот сейчас, только что, — закончила она, — вергийцы все поняли. Они вооружаются. Алан в рубке, поэтому Дайо против них — один. Ему нужно помочь. — она взглянула на Веланду.

— Я готов, — ученый, казалось, даже оживился. — Что я должен делать на «Урагане»?

— Следовать указаниям Дайо. Он свяжется с Вами. Возьмите оружие, космофон и схему корабля, — она протянула ему все вышеперечисленное.

Веланда положил пистолет в карман, прикрепил космофон к воротнику и принялся рассматривать план.

— Где «Ураган» стыкуется с нашим кораблем?

— Вот здесь, — показала Айзук. — В выходном шлюзе всегда дежурил вергийский караульный, но сейчас его нет, я прошла свободно.

— А где каюта Эниты? — Гела тоже заглянула в схему.

— В дальнем отсеке, — отметила пальцем Айзук.

— Хорошо, я все понял, — кивнул ученый. — Ну, до встречи.

— Удачи, — тихо сказала Гела.

Когда он ушел, Айзук достала еще один пистолет.

— Это тебе, — она отдала его Геле.

— Насколько я понимаю, ты тоже собираешься на «Ураган»? — спросила Гела.

— Ага, — подтвердила Айзук.

— Ты уверена?

— Да. Я не смогу сидеть здесь, когда там разворачивается такое… Обезврежу хоть парочку вергийцев, хоть как-то помогу Дайо и Веланде.

— Будь осторожна.

— Постараюсь, — она улыбнулась и скрылась за дверью каюты.

Проводив взглядом Айзук, Гела некоторое время постояла в задумчивости, затем взяла трость и тоже двинулась вперед.

Без помех, хотя и медленно, она прошла через выходные шлюзы обоих кораблей и оказалась на вражеском звездолете. Здесь повсюду лежали парализованные вергийцы — после того, как этот же путь проделали Веланда и Айзук, ей уже не от кого было защищаться. Но корабль вдруг тряхнуло так, что она не устояла на ногах. Поднявшись, заметила: белый бинт на ноге быстро окрашивается кровью…

Болью, колкой, пронизывающей, заныла рана. «Ничего, все равно дойду, — подумала она. — Но что с кораблем? Похоже, управляется вручную…» Схватившись за стену, упрямо проследовала дальше.

«Ураган» метался влево, вправо, вверх, вниз, словно чья-то безжалостная рука швыряла его из стороны в сторону. Но все же, ценой гигантских усилий, цепляясь за поручни и выступы, перешагивая через неподвижные тела солдат, она добралась до поворота, ведущего в небольшой узкий коридор, где находилась каюта Эниты.

Аккуратно выглянула из-за угла: охранник, сидя на полу, тоже держался за что-то, но не покидал свой пост.

Гела вздохнула. «Не обессудьте, господин вергиец, но другого выхода нет», — мысленно попросила она у него прощения, и, достав пистолет, выстрелила.

Охранник медленно завалился набок. Подойдя, она сняла с его руки браслет с электронными ключами и открыла дверь.

— Гела! — Энита выскочила к двери и едва успела подхватить и помочь опуститься на пол: сидеть на нем и вправду было сейчас безопаснее всего.

Сестры обнялись.

— Милая, — Гела ласково погладила ее по щеке. — Как ты? Он ничего тебе не сделал?

— Да ничего он мне не сделал, — улыбнулась Энита. — Я в порядке. А ты как здесь? Что вообще происходит?

Гела быстро поведала о придуманной принцем операции и о подмене координат.

— Вот это да, — восхитилась Энита. — Значит, сейчас, где-то здесь, на корабле, Алан и Дайо?

— Алан в рубке, видимо, он и управляет кораблем. А Дайо сражается с вергийцами.

— Им нужна помощь, — Энита поднялась.

— Энита, не надо!

— Гела, похоже, швы на ране разошлись, — Энита указала на бинт, превратившийся в пропитанную кровью тряпку. — Сейчас перевяжу. — Она достала аптечку и ловко сменила повязку. — А за меня не беспокойся. Я возьму пистолет охранника. Все будет хорошо.

Она чмокнула сестру в щеку и убежала. Гела в сердцах хлопнула ладонью по полу, но делать было нечего: нога болела уже нестерпимо, и она понимала, что больше никуда пойти не сможет — остается только ждать окончания событий.

А Дайо тем временем догонял Хадкора. Тот уходил, не оглядываясь, не обращая внимания на то, как один за другим, настигнутые меткой пулей эйринца, падали сопровождавшие его солдаты. Наконец они остались одни и остановились: Дайо в начале коротенького коридорчика, ведущего в рубку, Хадкор — в конце, у самых ее дверей. С минуту они молча смотрели друг на друга, подняв оружие.

— Не ходи туда, Хадкор, — первым нарушил тишину Дайо. — Дай ему спокойно посадить корабль.

Глаза вергийца сверкнули ненавистью.

— Ты еще смеешь просить меня о чем-то? После того, как обошелся со мной? Я-то думал, — он усмехнулся, — у меня появился друг… Впервые в жизни. А ты… Предатель. — И он выстрелил.

Страшная боль пронзила Дайо; зашатавшись, он медленно осел, схватившись за живот; под рукой расплывалось кровавое пятно. Хадкор, еще раз усмехнувшись, приложил к считывателю свой чип и отворил дверь.

— Дайо-о-о!!! — раздался сзади жуткий, душераздирающий крик. Кричала Айзук…

Хадкор вошел в рубку и навел пистолет на Алана.

Алан держал штурвал. Опасность наступала, теснила, давила со всех сторон, стремительно, не оставляя времени на раздумья. С бешеной, неистовой скоростью метеороиды проносились слева, справа, сверху, снизу, и огромный корабль маневрировал в его руках, ежесекундно меняя курс, уклоняясь от них, порой на расстоянии метра…

В последние полтора часа из человека Алан превратился в сгусток какой-то бесстрашной, дерзкой, головокружительной энергии. Он физически ощущал, как зрительные и слуховые сигналы от обзорного экрана и компьютера поступают в мозг, как с быстротой молнии анализируются там и летят дальше, по нервам к мышцам. Каждый самый крохотный нейрон был взбудоражен, взвинчен до немыслимых пределов, на лбу выступили холодные капли…

И все же, хотя взгляд его и был прикован к экрану, боковым зрением он различил вергийского «принца» и оружие в его руке…

— Хадкор, не делай глупостей! — воскликнул он, не поворачивая головы. — Я веду корабль вручную! Если я отпущу штурвал, нас тут же разобьют метеороиды!

— Спасибо, что предупредил, — вергиец говорил холодно и бесстрастно. — Тогда я сначала развяжу Вурхона, а потом убью тебя.

Он подошел к первому пилоту, и тут знакомый обоим голос произнес:

— Хадкор, подожди.

В дверях стояла Энита.

Хадкор, помедлив секунду, перевел пистолет на нее.

— Энита, уходи! — отчаянно крикнул Алан.

— Алан, не беспокойся, мы с Хадкором просто поговорим.

— Алан? — переспросил вергиец. — Так это и есть твой парень?

Он потрясенно взглянул на пилота, с которым постоянно сталкивался в течение последней недели, не подозревая, кем тот является на самом деле, и растерянно усмехнулся.

— Да, это он, — подтвердила Энита. — Но сейчас не об этом. Ты ведь не выстрелишь в меня, Хадкор?

Хадкор опустил руку с пистолетом.

— Не мешай мне, — сквозь зубы выдавил он.

— Я не подхожу, нет, — она выставила вперед руки, словно преграждая путь самой себе. — Просто послушай меня, пожалуйста. За эти дни я узнала тебя. И поняла, что твои злость, высокомерие — это не ты. Ты прячешься за них, потому что боишься себя настоящего. Потому что настоящий ты добрый, как твоя мама.

Хадкор обхватил голову руками и издал звук, больше всего похожий на мучительный стон.

— А сейчас дело ведь не в том, убьешь ли ты меня, Алана, всех наших, — продолжала девушка. — Сейчас в твоих руках судьба двадцати миллиардов человек. Ты уверен, что сможешь спокойно существовать, если обречешь на смерть целую планету? Подумай, двадцать миллиардов… Это мужчины, женщины, дети, старики, это семьи… Подари им жизнь, Хадкор. Пожалуйста, подари им жизнь.

Лицо вергийского «принца» исказила гримаса боли. Тяжело, жестоко боролся он с самим собой; казалось, пауза бесконечна, но вдруг Хадкор резким движением отшвырнул пистолет в сторону. Потом молча проследовал мимо Эниты к выходу, вышел из рубки и направился куда-то — мимо лежавшего раненого Дайо, склонившейся над ним Айзук, подошедшего за это время Веланды. Его никто не остановил.

Энита облегченно вздохнула, подбежала к Алану, слегка приобняв, быстро поцеловала (получилось где-то между щекой и ухом) и прошептала:

— Дайо ранен, Алан, сколько нам еще до посадки?

— Серьезно ранен?

— Пока не знаю.

— Мы уже выходим из метеороидного пояса. Сейчас установлю максимальную скорость. Еще минут двадцать.

— Хорошо. Я передам Айзук.

Она исчезла в дверях.

В коридоре Дайо лежал на том же месте, где и упал. Он был бледен, тяжело дышал, но сознания не терял, и смотрел на Айзук, которая, стянув рану повязкой и остановив кровотечение, теперь сидела рядом и держала его за руку. Веланда стоял над ними.

— Алан сказал — еще минут двадцать, — выпалила Энита и обратилась к ученому, — господин Веланда, Гела осталась в моей каюте. Она, по-видимому, ударила ногу, и ей тоже нужно будет в больницу. Не могли бы Вы помочь ей добраться до выхода?

— Конечно. Я доставлю Гелу к выходному шлюзу, — и Веланда вышел.

— Двадцать минут, — отрешенно, словно думая вслух, — произнесла Айзук. — Это немного. Дайо, пожалуйста, потерпи. Ты будешь жить, я тебе обещаю.

Не улыбка — тень улыбки скользнула по губам эйринца.

— А ведь ты мне… сначала… не понравилась, — с трудом выговорил он.

— А ты-то мне как не понравился! — взвилась Айзук. — Дипломат! Сноб! Подумаешь, высшее общество!

— Будешь… моей… девушкой?

— Нет, ну вы посмотрите на него, — Айзук развела руками. — У него огнестрел в брюшную полость, а он о девушках думает! Ладно, буду… Только не говори больше ничего! Тебе нельзя! Молчи…

Она быстро вытерла глаза рукавом.

Корабль к тому времени уже выровнял ход и теперь беспрепятственно мчался по прямой. Вскоре в поле зрения Алана показалась бело-голубая обитаемая планета. «Ураган» с разбега нырнул в исходящий от нее поток света и резко, почти не тормозя, спланировал сквозь густые облака к поверхности. Еще один вираж — и под звездолетом оказалась посадочная площадка Ремского космопорта. Последний поворот руля…

— Посадка завершена, — отрапортовал компьютер.

Алан отпустил штурвал и вытер лоб.

Однако расслабляться было еще рано; он быстрым шагом прошествовал в коридор.

— Как Дайо? Жив? (Айзук кивнула). Хорошо. Я сейчас быстро к номийцам, пришлю кого-нибудь с носилками. А вы держитесь.

В выходном шлюзе сидели Гела и Веланда.

— Алан, Геле тоже нужно к врачам, — сообщил ученый. — Кровотечение возобновилось.

— Понял, — кивнул он.

Номийцы подготовились к встрече ответственно: на поле, в полной боевой готовности, ожидали не менее сотни солдат, возглавляемые ближайшими помощниками А-Тоха — У-Шором и О-Йоном. Алан открыл люк и спустился вниз.

— Все уже кончено, — выдохнул он. — Мы победили, Декстра будет вашей. Но у нас двое раненых. Срочно нужны операционная и перевязочная. А сейчас заберите Дайо на носилках из коридора возле рубки, — он достал схему корабля и показал помощникам местонахождение эйринца. — У него тяжелое огнестрельное ранение, счет идет на минуты.

— Да, разумеется, — О-Йон махнул рукой куда-то в сторону, и к трапу в мгновение ока подкатил летающий реанимобиль. Высыпавшие оттуда санитары устремились на «Ураган».

— Там еще много парализованных вергийцев, — вспомнил Алан. — Их тоже нужно лечить, хотя и не так срочно.

— Хорошо, — улыбнулся О-Йон и отошел к солдатам, чтобы отдать приказ.

Номийцы вынесли на носилках Дайо и Гелу. Айзук шла рядом с Дайо, по-прежнему держа его за руку.

— В больнице все готово, — заверил У-Шор. — Через четверть часа ваш друг будет на операционном столе. И лучшие хирурги…

— Какие еще хирурги? — недоуменно нахмурилась Айзук. — Нет, я его никому не доверю.

— Айзук — сама хирург, — пояснил Алан.

— Как Вам будет угодно, — У-Шор учтиво поклонился.

Дайо и Гелу погрузили в реанимобиль в сопровождении Айзук и Веланды, машина взмыла вверх, развернулась в направлении столицы и вскоре превратилась в едва заметную точку в небе. А номийские солдаты принялись выносить тела вергийцев и складывать в медицинский транспорт, рядами стоявший неподалеку.

К Алану подошла Энита. Он обнял ее за плечи, заглянул в глаза и, как ни беспокоился за Дайо, все же не смог сдержать счастливой улыбки: именно этого момента он ждал столько долгих дней…

— Господин пилот, — вежливо окликнул его У-Шор. — На звездолете обнаружены четверо живых. Троих из них, первого пилота и двух солдат, пребывавших в карцере, мы пока отправили под арест. А что делать с господином Хадкором? Все-таки он сын Президента Верги…

И перед ними предстал Хадкор: с конвоем за спиной, в наручниках. Он опустил голову — поверженный, побежденный, беспомощный, — человек, которого Алан ненавидел. И чью судьбу должен был сейчас решить…

Вергиец вдруг поднял глаза и посмотрел — но не на Алана, а на Эниту. И было очевидно, что он не видит и не замечает никого вокруг, кроме нее. И такая тоска, такая горестная нежность теплились в его взгляде, что Алан вдруг понял — он сейчас страдает так, что более ужасных мук не испытает, пожалуй, никогда в жизни… И почувствовал, как собственное сердце заполняет жалость — вытесняя, изгоняя ненависть — полностью, без остатка, словно очищая, освобождая от гнетущей, нелепой тяжести…

— Заприте его пока где-нибудь, — со вздохом ответил он У-Шору. — Только в нормальных, человеческих условиях… Мы заберем его с собой на Атон, сдадим с рук на руки отцу.

У-Шор снова поклонился, и по его сигналу охранники увели вергийского «принца».

— А куда прикажете доставить Вас и девушку, господин пилот?

— В больницу, конечно, — он даже удивился такому странному вопросу. — Будем ждать окончания операции.

— Хорошо. Я провожу вас.

В больнице, в комнате возле операционной, к ним присоединились Веланда и Гела, которую ученый привез в кресле-каталке. Три часа напряженного, щемящего ожидания, и вот, наконец, стеклянные двери распахнулись, и появилась Айзук.

Они окружили ее; девушка сняла маску и улыбнулась. И от этой улыбки у всех разом отлегло от сердца…

— Все хорошо, — сказала она. — Но транспортировать его пока никуда нельзя. Он должен лежать, ему необходима сложная аппаратура. Поэтому вылететь на Атон мы не сможем раньше, чем дней через пять.

— Вас разместят в лучших гостиницах, — тут же объявил У-Шор.

Алан покачал головой.

— Пять дней… Конечно, надо так надо, подождем… Но Рилонда… Он будет очень нервничать.

 

Глава 10. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Нервничать Рилонда начал на третий день после того, как, по его подсчетам, друзья должны были вернуться на Атон. Сначала он каждые два-три часа звонил директору Космического Центра, до тех пор, пока тот не намекнул деликатно, что, как только появятся новости, он тут же сообщит их сам. Затем просто сидел в кресле, крутя в руках стакан, в который сам же забыл налить маньяри, и мучительно выстраивал всевозможные предположения о том, что могло случиться на «Урагане». На пятый день предположения закончились.

Сердце безостановочно ныло; он уже не мог сидеть, и только ходил из угла в угол по гостиной, мимо столика, на котором лежал молчавший телефон. Именно сейчас он в полной мере понял и прочувствовал значение слова «извелся»: успокоить въедливую грызущую боль не помогали ни утешения отца, ни собственная, таявшая с каждой минутой надежда…

Желанный, вымоленный, выстраданный звонок раздался утром шестого дня.

— Ваша звездность, — доложил директор Центра. — Экспедиционный корабль приближается к орбите. Посадка планируется через час.

Он вскочил с кровати, на которой без сна пролежал всю ночь.

— Спасибо!

Через час он был на посадочной спецплощадке, той самой, где три недели назад приземлилась шлюпка. Тогда его ждал непредвиденный, неприятный «сюрприз». О том, что будет на этот раз, он боялся даже думать, и только глубоко дышал, стараясь унять лихорадочную внутреннюю дрожь…

Звездолет приземлился, люк распахнулся, и в нем появилась Гела. Она улыбнулась, и по этой улыбке — легкой, счастливой — он мгновенно понял, что все в порядке. Радость нахлынула ликующей волной, сметая страхи, тревоги, сомнения… Он подхватил ее с последних ступеней трапа в объятия и долго-долго целовал, прижимая к сердцу и повторяя:

— Больше никогда… Никуда… Тебя… Не отпущу…

Она прошептала в ответ:

— Да мне и самой что-то больше никуда не хочется…

Он улыбнулся.

— Это ты сейчас так говоришь…

Следующим спустился Веланда. Он протянул принцу руку, но тот не пожал ее, лишь смерил ученого сверху донизу холодным, враждебным взглядом. Веланда опустил голову и медленно побрел к выходу. Наблюдавшая за этой сценой Гела воскликнула:

— Рилонда, не надо с ним так! Он ухаживал за мной! Если бы не он, я бы погибла!

Принц смутился.

— Я сейчас. Веланда, подожди!

Он догнал ученого. Тот остановился и поднял голову. Взгляды их встретились.

— Ты все знаешь, — фраза прозвучала не вопросительно, а утвердительно.

— Амёнда рассказал мне. После того, что сделали вергийцы, у него не было выбора.

— Я понимаю. Я не виню его.

— Прости меня, Веланда, — принц подал ему руку. — И спасибо тебе.

— Это ты меня прости, — ответил ученый, пожимая ее. — И пожалуйста, не упрекай ни в чем Гелу. Она ничего не знала, и… она действительно очень любит тебя.

— Я и не собирался.

Веланда слабо улыбнулся.

— Это хорошо. А я уеду. Мне нужен год, может, чуть больше… Я сейчас домой, а потом — сразу на самолет, в Южную обсерваторию.

— Может быть, останешься на несколько дней? Отец хотел поблагодарить тебя. И, кроме того, мы не обсудили результаты исследования Декстры.

— Нет, не могу… Не могу. Мне нужно уехать. Сейчас. А результаты обсудим по Интернету.

— Тебя отвезут, я распоряжусь о машине. Свяжемся завтра.

— Да, хорошо. До завтра.

— До связи…

Он скрылся за дверями, ведущими в помещение космопорта. Принц вызвал по телефону машину, затем, вернувшись к трапу, обнял по очереди вышедших из корабля Алана, Эниту, Айзук.

— Я так рад… Слава звездам, вы вернулись! А где Дайо?

— Дайо нужно какое-нибудь кресло-каталка. Айзук пока не разрешает ему ходить. Он был ранен, огнестрел. Хадкор стрелял в него, — пояснил Алан.

Рилонда потемнел лицом.

— Огнестрел? Тяжело ранен?

— Да, тяжело. Но он уже выздоравливает. Айзук сделала ему операцию.

— Айзук, — принц улыбнулся девушке. — Прими мою искреннюю признательность. За профессионализм и бесстрашие. За Гелу и Дайо.

— Ладно, чего уж там, — махнула рукой она, но щеки ее при этом чуть порозовели: было заметно, что ей очень приятно.

Принц жестом подозвал санитаров из дежурившей неподалеку «Скорой помощи» (наученный прошлым опытом, он на всякий случай вызвал медиков заранее), и вскоре эйринец оказался рядом с друзьями.

— Дайо, как же так? — пожалел принц, обнимая его. — Как это получилось?

— Хадкор стрелял в меня, — усмехнулся тот. — За то, что я его предал. Я, видишь ли, оказался плохим другом…

— Дайо… — принц покачал головой. — Ты самый лучший друг во Вселенной.

— Спасибо. А сейчас мне уже намного лучше. Айзук спасла меня.

— Он тоже меня спас, — отозвалась Айзук. — Тогда, ночью, в коридоре.

— Ребята, — взмолился принц. — Хватит обрывочной информации. Я хочу знать все и подробно… Едемте во дворец, там вы мне все расскажете.

— Едем, только надо бы господина Хадкора передать отцу, — Алан указал наверх, на один из иллюминаторов корабля. — Он прилетел с нами, сидел взаперти в каюте.

Принц поднял глаза: за толстым стеклом неясно угадывались очертания человека, следившего за происходящим снаружи.

— Его доставят во дворец, в апартаменты Данхара, я попрошу службу безопасности. Едем же!

Во дворце, в столовой, все расположились за уже сервированным столом, и снова, как и год назад, принялись рассказывать принцу о своих приключениях. Только, как с радостью отметил про себя Алан, теперь их было уже не четверо, а шестеро. Дайо и Айзук смотрели друг на друга с нескрываемой нежностью, а Гелу принц держал за руку с таким выражением лица, будто боялся, что она опять куда-нибудь улетит…

По окончании рассказа Рилонда с минуту сидел молча, собираясь с мыслями.

— Ребята… — наконец произнес он, обводя взглядом друзей. — Это потрясающе. Вы все герои, иначе не скажешь. Алан, посадить корабль вручную без метеороидной защиты… Это настоящий подвиг. Дайо… Я каждый раз восхищаюсь количеством твоих талантов. Про способности к языкам и стрельбе я знал давно, но ты еще и актер, и психолог… Айзук, ты обладаешь лучшими атонскими качествами — смелостью и благородством. Энита, твоя чуткость — что-то невероятное. Суметь понять такой сложный и неоднозначный характер, как у Хадкора, суметь найти для него убедительные, трогающие слова… Ребята, я так счастлив, что вы — мои друзья…

Алан переглянулся с товарищами — вид у всех был несколько смущенный от такого количества похвал, но было очевидно, что искренние комплименты принца пришлись всем по душе.

— Спасибо вам, — продолжал Рилонда. — От меня и всех атонцев, а уж номийцы-то, без сомнения, будут благодарны вам еще много веков… Только, вы же понимаете, что эту историю должны узнать все, поэтому придется вам потерпеть журналистов… Сегодня дадите интервью, а потом — отдыхайте. На завтрашнее утро назначим подписание соглашения глав планет по Декстре, без господина Данхара, которого вежливо попросим удалиться домой, после совещания организуем пресс-конференцию руководителей. А послезавтра я полностью освобожусь для вас. У нас еще немало времени, успеем посетить все самые интересные места на Атоне.

Запись интервью состоялась после обеда, а трансляция — вечером. И восемь миллиардов атонцев, прильнув к экранам и затаив дыхание, слушали о событиях, произошедших на «Урагане»…

Но кроме них, новости смотрел и еще один человек — человек, поникший, съежившийся в кресле одной из комнат гостевого крыла королевского дворца. Хадкор не отрывал глаз от Эниты, улыбавшейся с экрана, и думал о том, что, вернувшись на Вергу, он больше, наверное, никогда не увидит девушку, ставшую для него светом, отрадой, надеждой на лучшее в его исковерканной жизни. И выправлять, приводить в порядок эту самую жизнь ему придется теперь в полном одиночестве, в глухой, безнадежной пустоте, без чьего-либо участия и поддержки… А спутниками его отныне надолго станут только боль и кромешная тоска…

— Хадкор, ты здесь? — дверь неожиданно отворилась, и в комнату вошел отец. — А, смотришь… Упиваешься своим позором?

Хадкор взглянул на него исподлобья и молча опустил голову. Господин Данхар сел напротив.

— Я все предусмотрел, кроме того, что ты влюбишься в эту девчонку. Так нелепо сдаться, провалить операцию! Проклятые эмоции, вечно они все портят!

— Не всегда, — с трудом выдавил Хадкор.

Отец смерил его презрительным взглядом.

— Рассуждаешь, как твоя мать… Ее дурацкое воспитание… Надо было мне разобраться с ней раньше… Чего тянул, сам не пойму…

При этих словах Хадкор замер, потрясенно распахнув глаза; ужас, гнев, негодование охватили его…

— Так это ты убил маму, — сказал он, медленно вставая. — Ты… Как же я раньше не догадался?! Больница, транквилизаторы… Она была здорова психически! Как же я раньше не догадался…

Невыносимое отвращение к человеку, который сломал, искалечил его жизнь, захлестнуло, перебивая дыхание; первым желанием было наброситься и убить, уничтожить негодяя, но какой-то отдаленной частью сознания вспомнилось, что этот самый негодяй — его отец…

— Не могу тебя больше видеть, — он закрыл лицо руками, — Я ухожу от тебя. Я вернусь на Вергу на обычном пассажирском звездолете, буду жить сам, один, и не ищи меня… Никогда.

Данхар усмехнулся.

— Сам, один? Ну что ж, посмотрим, как ты проживешь без моих денег.

— Мне не нужны твои деньги. Это из-за них ты убил маму…

— Что же ты будешь делать, ты же ничего не умеешь?

— Я уже думал об этом. Я пойду работать на стройку, а учиться — на архитектора. Не хочу ничего больше разрушать в этой жизни, как ты. Хочу создавать. А насчет Декстры… Да если хочешь знать, я рад, я счастлив, что так получилось. Что двадцать миллиардов человек не погибнут из-за тебя. Убийца…

Он выскочил за дверь; некоторое время в полном замешательстве метался по близлежащим коридорам, постепенно приходя в себя от потрясения, затем, остановившись и что-то обдумав, решительно двинулся вперед, по направлению к апартаментам принца. Вскоре он был уже возле гостиной.

— Войдите, — услышал он в ответ на свой стук и переступил порог просторной, светлой комнаты с окнами от пола до потолка, мягкими диванами и большой телепанелью на стене. Все друзья были там; они одновременно недоуменно воззрились на него.

— Добрый вечер, — приветствие прозвучало несколько скомкано, но он взял себя в руки и уже более размеренно продолжил: — Вы, конечно, не ожидали моего визита. Но мне очень нужно сказать это… Только что я узнал, что это мой отец убил мою мать. И назвал его убийцей… А потом вспомнил — а сам-то? Сам-то я — кто? Гела… Дайо… Простите меня. Если сможете…

С минуту в гостиной царила тишина, потом Гела, чуть улыбнувшись, ответила:

— Ну, в меня ты вообще попал случайно…

Дайо, внимательно глядя на него, произнес:

— А когда ты стрелял в меня, тебе было очень больно. От предательства и разочарования… Это можно понять.

В глазах у вергийского «принца» что-то отчаянно защипало.

— Вы так великодушны… Я этого не заслуживаю… Но я собираюсь в корне изменить свою жизнь. Я ухожу от отца, не могу его больше видеть, возвращаюсь на Вергу на обычном пассажирском лайнере, буду жить один, работать и учиться. И надеюсь когда-нибудь стать нормальным человеком…

— Это похвальные намерения, — поддержал принц. — Мы все будем желать тебе удачи.

— Спасибо. А сейчас у меня последняя просьба. Энита… могу я поговорить с тобой наедине?

Энита вопросительно взглянула на Алана.

— Пять минут, — неохотно разрешил тот.

В коридоре, где они остались одни, он заглянул ей в глаза.

— Энита, я хотел бы извиниться. За то, что говорил тогда про Алана. После первого курса Академии посадить корабль вручную, при сломанной метеороидной защите… Он у тебя настоящий герой.

— Я знаю, — улыбнулась она.

— А я… Я люблю тебя. И умираю при мысли о том, что больше не увижу. Но понимаю — шансов у меня нет и никогда не было. Но, может быть… Ты будешь вспоминать обо мне… Иногда?

— Конечно, я буду помнить тебя, — в ее взгляде он явственно разглядел сострадание. — Я бы предложила тебе дружбу, но, боюсь, Алану это не понравится.

— Разумеется, ему не понравится. И мне бы не понравилось на его месте. Поэтому я не буду усложнять тебе жизнь. Прощай.

Он осторожно взял ее руку, коснулся ее губами, бережно опустил и, развернувшись, исчез за поворотом.

— Прощай, — она покачала головой ему вслед и вернулась в гостиную.

— Что ему было нужно? — встретил ее Алан.

— Ничего особенного, просто попрощался, — она села рядом с ним.

— Надеюсь, навсегда, — буркнул землянин.

— Навсегда, — она печально вздохнула. — Вообще-то, его можно пожалеть. Жуткий хромосомный набор — женщина-добро и мужчина-зло. Чьи гены победят? Подозреваю, ему придется бороться с собой всю жизнь. Ох, я ему не завидую…

— Будем надеяться на лучшее, — подытожил принц. — Уверен, все, что случилось с ним за последние три недели, поможет ему сориентироваться в дальнейшей жизни правильно. А теперь всем пора отдохнуть. Завтра сложный день. Совещание, пресс-конференция…

На следующий день совещание закончилось быстро; возражений ни у кого не возникло, и под вспышки камер соглашение о передаче Декстры номийцам было подписано всеми главами планет. После обеда началась пресс-конференция.

Сначала краткую речь произнес король; он в нескольких тезисах, по-деловому, изложил содержание и условия соглашения. Затем А-Тох, посветлевший, воспрянувший, искренне и подробно благодарил всех: руководителей, атонцев, друзей, осуществивших сложную операцию по подмене координат. Президент ВНС Эйри Аугаро заверил, что эйринцы непременно выделят часть своих кораблей, а также окажут номийцам содействие в строительстве новых звездолетов для скорейшего переселения на Декстру. После этого не менее часа правители отвечали на вопросы журналистов. В заключение выступал Рилонда.

— Около двух месяцев назад, — сказал он, — в этом же самом зале, я разговаривал с вами накануне всеатонского референдума о Декстре. Тогда я и предположить не мог, какие испытания ждут нас впереди. Но, когда наступили тяжелые времена, помощь… она незамедлительно последовала отовсюду. Мои друзья — Алан, Дайо и Айзук выполнили самую сложную часть операции, и я благодарен, я бесконечно восхищаюсь их решительностью, смелостью, мужеством. Однако в этой ситуации были и другие люди, чьи усилия сложились в нашу общую победу. Это и господин Веланда, первым задержавший вергийцев, вовремя догадавшийся об их планах и стеревший память навигатора; и господин Амёнда, и второй атонский пилот, ценой своего здоровья не допустившие их дальнейшего продвижения к Декстре. Это команда программистов, написавших за сутки хитроумнейшую программу, и экипаж нашей шлюпки, захвативший вражескую в космосе, и отважная женщина-офицер вооруженных сил, остановившая ее, и многие другие. Все они откликнулись по первому зову, действовали без сомнений, с уверенностью в своей правоте. И, наконец, это вы, восемь миллиардов атонцев, проголосовавших «за» на референдуме. Таким образом, все мы, все вместе, доказали таким, как господин Данхар, что добро сильнее зла — также, как мир сильнее войны, как жизнь сильнее смерти. И я горжусь вами, моим народом, моим великим народом… Я люблю вас.

Раздались восторженные выкрики, журналисты захлопали; вдруг со своего места поднялся А-Тох.

— Господин принц, вы забыли упомянуть еще кое-кого, — он жестом попросил тишины. — Забыли поведать, что ключевая идея — подмена координат — была лично Вашей.

— Ну да, я тоже внес посильный вклад, — принц просто кивнул. — Ведь я тоже атонец.

Тут уже зал буквально взорвался; журналисты аплодировали стоя. Друзья, смотревшие конферению в гостиной, торжествующе переглядывались.

Вскоре дверь отворилась, и Рилонда вошел в комнату.

— Ну как? — спросил он.

— Ты говорил великолепно, — ответила Гела. — Просто, доверительно и вдохновляюще.

— Спасибо, — улыбнулся принц. — Ну вот и все. А теперь… Да здравствуют каникулы?

 

Глава 11. ОСТРОВ ЭПИЛОГ

Узкая, выложенная разноцветными плитками лестница спускалась с возвышенности, на которой располагалось здание виллы, к спортивным площадкам и океану. Алан сидел на верхней ступеньке, щурясь от ярких лучей Игары, Атонской звезды, но очков не надевал — было приятно ощущать тепло всей кожей лица.

— Я уже готова, — раздался сверху голос Эниты. — Я уже здесь.

Она выпрыгнула из зарослей тропической зелени. Он поднялся навстречу.

— Спортивная одежда? — спросил он, оглядев ее. — Опять капари?

— Да, мы с Гелой опять договорились сыграть три партии. Это недолго. Зато потом — сразу купаться. Вы с Рилондой ведь нас подождете?

— Конечно, подождем, — улыбнулся он, подавая ей руку.

Они спустились вниз. Песчаная прибрежная полоса пустовала, но чуть поодаль, где густо усыпанные цветами ветки южных растений обвивали теневой навес, в пляжных креслах сидели Рилонда и Гела и по телефону разговаривали с королем. Гела что-то быстро щебетала по-атонски с самым наисерьезнейшим видом, Рилонда смеялся, и, судя по звукам, доносившимся из телефона, Атонского монарха ее речь тоже изрядно веселила.

Увидев Эниту, Гела помахала экрану на прощанье и вскочила.

— Идем?

— Ага, — кивнула сестра.

Девушки удалились в сторону спортивного комплекса, и спустя несколько минут до Алана донеслись звуки ударов по мячу. Эйринская игра капари была очень похожа на земной теннис, только ракетки выглядели по-другому.

— Алан, ты извини, мне нужно еще немного договорить, — улыбнулся Рилонда.

— Говори сколько хочешь, — отозвался Алан, усаживаясь в кресло. — Спешить, вроде бы, некуда…

Принц продолжил разговор с отцом, уже вполне деловой: они принялись обсуждать какой-то экономический вопрос. Алан устроился поудобнее, вытянув ноги, достал собственный телефон, и, открыв раздел фотографий, погрузился в созерцание.

С момента их возвращения на Атон прошли три недели. И Рилонда позаботился о том, чтобы это время они провели интересно, насыщенно и весело. Они посетили множество исторических памятников и музеев, природных достопримечательностей, выдающихся произведений архитектурного искусства. Побывали на занимательных выставках и театральных постановках, нескольких великолепных музыкальных концертах, а затем отправились на остров, где тоже не скучали: к их услугам было любое спортивное и подводное оборудование, а также небольшая яхта…

Никогда еще у Алана не было таких замечательных каникул. Но вот и они подошли к концу: на послезавтра назначен отлет в Алору, Атонскую столицу, а еще через день — на Эйри. Очень жаль, что придется вновь расставаться с Рилондой и Гелой, но впечатлений и воспоминаний хватит теперь на целый год…

Принц попрощался с отцом и выключил телефон. Послышались шаги, и под навесом появились Дайо и Айзук. Они держались за руки.

— Добрый вечер.

— Присаживайтесь, — пригласил Алан.

Они уселись рядом, Айзук положила голову Дайо на плечо, он обнял ее.

— Айзук, говорят, ты летишь на Эйри? — поинтересовался Рилонда.

— Да, — девушка счастливо улыбнулась. — Дайо позвал меня.

— Не грустно покидать родину?

— Кто бы говорил, — рассмеялась Айзук. — Ты сам забрал Гелу… А на Эйри мы ненадолго.

— Я скоро закончу учебу, и мы с Айзук вернемся на Атон, — пояснил Дайо. — Я собираюсь работать в эйринском посольстве, у меня уже есть договоренность.

— Как все удачно складывается, — порадовался принц.

— Дайо, а ведь в день нашего с тобой прилета на Атон я предсказал тебе, что ты встретишь свою девушку, — вдруг вспомнил Алан.

— Верно, — изумленно подтвердил эйринец. — Ты сказал: «Именно сегодня и именно на Атоне»… Так и получилось. Кстати, Рилонда! Давно хочу спросить, что сказала тебе Айзук тогда, в коридоре, перед нашим вылетом на «Ураган»? Как она тебя убедила?

Рилонда улыбнулся.

— Может быть, тебе лучше спросить об этом Айзук?

— Спрашивал, — не говорит!

— Тогда извини, я тоже не могу. Эта тайна — не моя, ее.

— Айзук, — Дайо повернулся к ней. — Я ведь не отстану.

— Да я уже поняла, что ты упорный! — с досадой воскликнула Айзук, вскакивая со своего места. — Уже поняла, что не оставишь меня с этим в покое! Ладно, слушай! Я сказала, что мне понравился ты! При первой встрече, в больнице! Очень понравился, я таких раньше не встречала, и это серьезно! И поскольку было очевидно, что я тебя совсем не заинтересовала, мне ничего не оставалось, кроме как лететь с вами! Потому что совместные приключения сближают… И я сказала Рилонде, что у меня нет другого шанса, иначе ты никак не обратишь на меня внимание… И Рилонда меня пожалел. Ну что теперь, ты доволен? Счастлив?

— Не скрою, мне приятно, — откровенно признался Дайо.

— А мне вот не очень! Вот и сиди тогда здесь, радуйся, а я пойду прогуляюсь. Одна!

— Постой, Айзук, — Дайо тоже поднялся и взял ее за руку. — Ну прости меня, за то, что так настойчиво допытывался, я ведь действительно не знал! Но вообще все это уже не важно. Кто кому когда понравился, не имеет никакого значения. Главное, что сейчас мы вместе…

Айзук посмотрела ему в глаза, и взгляд ее смягчился.

— Ладно, пойдем вместе прогуляемся. По лесу. Здесь такие растения невероятные…

— Идем.

Когда они скрылись из виду, Рилонда с улыбкой покачал головой.

— Айзук… Вот вроде бы сложнейшая профессия у человека, а по характеру — совершеннейший ребенок…

— Зато Дайо никогда не будет с ней скучно, — усмехнулся Алан.

— Это уж точно, — согласился принц.

— А насчет приключений она права, — заметил Алан. — Когда вместе переживаешь такое, привязываешься навсегда.

— Да, это так… — кивнул Рилонда. — Ну, а ты-то как выдержал? Когда на твоих глазах обхаживают твою девушку, а ты ничего не можешь сделать… Я такого даже представить не могу…

— Сам не знаю, — вздохнул Алан. — Я, когда улетал на «Ураган», думал, что будет трудно подменить координаты, управлять большим кораблем, следить за первым пилотом… Но оказалось, что труднее всего — выдержать именно эту боль… Когда тебя будто разрывает изнутри ревность, ненависть… И каждую минуту ты словно в огне… Но я старался настраивать себя на лучшее, да и Дайо с Айзук поддерживали меня, как могли. Это очень помогало… А ты-то сам, тебе разве было легче?

— Ну, я, по крайней мере, ничего не видел… Мне все происходившее представлялось медленной, бесконечной пыткой… Неизвестность, невозможность действовать будто выжимали сердце, иссушали… Утешает только, что все это было не зря. Сейчас первые номийские корабли уже летят к Декстре… И когда я думаю об этом, становлюсь абсолютно счастливым.

— Я тоже, — улыбнулся Алан.

День клонился к концу. Океан постепенно темнел, из голубого становясь густо-синим; небо наливалось, набухало теплым алым заревом; побледневшая от усталости Игара тяжело, грузно опускалась к горизонту. Вот уже вода приняла ее в свои ласковые объятья и принялась покачивать, убаюкивая, погружая, словно в колыбель, в дымящиеся, призрачные глубины; робко заморгали ей вслед, на прощание, первые звезды. Глубоко вздыхая, затихала, умолкала вокруг природа, и в пространстве разливалась таинственная, зыбкая южная истома. В тишине лишь мягко раздавался стук мяча, да слышался невдалеке беззаботный смех Айзук, и эти звуки наполняли душу Алана светлым, безмятежным покоем…

— Как это все-таки прекрасно, — задумчиво произнес он, — когда все твои друзья с тобой, рядом, и все они живы, здоровы и счастливы. Когда никому ничего не угрожает, и не нужно беспокоиться, что кто-то где-то затевает козни против мирных людей… И можно взять за руку любимую девушку и пойти искупаться в океане…

Рилонда повернул к нему лицо с блестящими черными глазами.

— А ты знаешь, ведь я сейчас думал точно о том же.

— Жаль только снова расставаться…

— Да… Но у нас впереди целая жизнь. Мы еще встретимся, много, много раз…

Волны по очереди мерно, вязко наползали на берег, и чудилось Алану, что, повторяя отзвуком, шепчут они проникновенно и умиротворяюще:

— Много, много раз…