ЗОМБИ.

Это был новый я… Ходячий мертвец.

Никогда не чувствовал такой боли, никогда: даже когда был подростком; даже когда жена сказала, что уходит; я не чувствовал такого, как после ответа Милли, что моей любви недостаточно.

Внезапно, литература, которую я преподавал, стихи, которые читал, песни, услышанные по радио, все приобрели новое значение. Обидный, душераздирающий, болезненный смысл.

Я не знаю, как доехал домой, пережил ночь, и остаток недели. Знаю, что ходил на работу, потому что, у меня были школьные бумаги, по которым нужно поставить оценки, я знаю, что заботился о Кайле. Помогал ей с домашним заданием, готовил еду… хотя сам не мог есть. У меня не было аппетита. И я не спал.

Да, я провел последние четыре ночи, уставившись в потолок, борясь с желанием позвонить и умолять передумать; время, проведенное с Милли, застряло как в мертвой петле, как какая-то ужасная романтическая комедия.

Первый раз, когда я увидел ее; как она вышла из кухни, в тот день, когда я пришел туда, чтобы попросить о чайной церемонии.

То, как она превратила столовую в мечту девятилетнего ребенка.

Милли смеется над Робом и Таем в учительской.

То, как она выглядела после нашего первого поцелуя; как светилась, когда я вошел в нее.

Она была везде… В доме, в грузовике, в школе. От изгиба ее губ и длинной шеи, до того, как она выглядела в этом чертовом платье-чарльстон.

Я был одержим. Помешан. Не мог контролировать себя.

— Папа, — услышал я зов Кайлы и изо всех сил попытался вынырнуть на поверхность, посмотреть, что ей нужно.

Я моргнул, посмотрел на дочь. Я уловил, что она съела завтрак, хорошо, значит сейчас утро, у нее был в руках рюкзак, а это значит, что ей в школу, а мне, на работу.

— Да, детка? — спросил я, оттолкнувшись от стойки, на которую опирался, и поставил все еще полную чашку кофе, которую держал в руке.

Я попытался улыбнуться, что было скорее гримасой, и сказал: — Дай мне минуту.

— Хорошо, папа.

Кайла вела себя гораздо лучше последние несколько дней. Поначалу, когда я вернулся домой от Милли, она беспокоилась, сколько неприятностей ее ждет, я пытался сделать серьезное лицо, но она видела, что я расстроен по другой причине.

С тех пор она стала внимательной, услужливой и милой.

— Ты уже готов идти? — Тихо спросила Кайла, ее беспокойство за меня становилось очевидным.

Я понимал, что в ближайшее время мне нужно преодолеть эту полосу неудач и не позволять дочери утешать меня, но я еще не был готов. Хотя, и обещал себе, надевая джинсы и футболку, что скоро буду.

— Все, я готов, — сказал я, надеясь, что звучал бодро, выходя из комнаты.

— Могу ли я поехать к бабушке завтра? — Спросила Кайла, как только мы сели в грузовике.

Я взглянул на дочь и спросил: — Ты хочешь?

— Да, очень, — тихо сказала она, поворачивая голову к окну.

— Тогда, конечно, можешь, — заверил я ее, чувствуя вину.

Черт, я как королева драмы, собственная дочь не хочет находится рядом со мной.

Я высадил ее у школы и обнял, чтобы она помнила, что люблю ее, но не поцеловал, чтобы не смущать, а затем смотрел, как она бросилась к своим друзьям, и начала что-то счастливо рассказывать, улыбнувшись первой настоящей улыбкой.

Видишь, со мной все будет в порядке.

Конечно, когда я приехал к себе на работу в старшую школу, она походила на живой праздник любви. Дети целуются везде, в зале, напротив шкафчиков, на стоянке. И во время обеда, я не только представлял, как Милли заходит с пирожными, но должен был смотреть, как Ребекка и Тай глядят в глаза друг другу.

Конечно, я был счастлив за них, но сейчас это было скорее счастье в кавычках из пальцев, чем настоящее счастье.

В основном, я тупо завидовал.

Роб нервно смотрел на меня, когда ел сэндвич с индейкой на пшеничной булочке, будто боялся, что я могу в любой момент заплакать.

К сведению, я никогда не плакал, просто мне что-то попало в глаза.

Я тащился по коридору, готовый заканчивать рабочий день, стараясь не смотреть на влюбленных подростков, проходя мимо них. Когда я добрел до своей комнаты, то был удивлен, увидев стол, накрытый множеством пирожков и закусок Little Debbie’s (торговый знак).

Я говорю о Космических Кексах, Банановых Близнецах, Медовых Булочках, Клубничных булочках с кремом и моих любимых Star Crunch (Звездный хруст — печенье с карамелью и хрустящим рисом).

Когда урок начался, я повернулся к ученикам и спросил: — Что все это значит?

Сначала все молчали, но потом, заговорила одна из девушек, Джинни.

— Мы заметили, что вы расстроены, и узнали о вас и вашей девушке, поэтому подумали, что вам нужна небольшая пищевая терапия. Это срабатывало, когда я рассталась с Серхио в прошлом месяце, а также с Виком и Тамарой.

Я был тронут, даже когда смущение затопило меня, из-за того, что я так легко читаем. Я действительно высасывал из себя жизнь, последние несколько дней.

— Что, если, мы изменим план урока на сегодня? Почитаем другое классическое произведение, — спросил я, поднял планшет, прислонившись спиной к столу, откусил «Star Crunch». — Маленькая история под названием «Сияние» (The Shining — Роман американского писателя Стивена Кинга, написанный в жанрах психологического ужаса и готической литературы).