ЕЩЕ ОДИН ПОНЕДЕЛЬНИК, ЕЩЕ ОДИН РАБОЧИЙ ДЕНЬ, ЕЩЕ ОДИН день я тупо проживал свою жизнь. На самом деле, я не живу, просто переплываю из минуты в минуту, ожидая конца дня.

Я был в такой депрессии, что сам действовал себе на нервы, и когда ходил по классу, следя за тем, чтобы ученики сосредотачивались на своих тестах, а не заглядывал в чужие, я поклялся покончить с этим дерьмом сегодня вечером.

Может, попросить парней пойти со мной выпить.

Как будто, вызвал его своим воображением, я увидел лицо Тая в смотровом окне двери. Поднял палец, показывая, что не могу говорить, поговорим по позже. Вместо того, чтобы как обычно кивнуть, что понял, он глупо улыбнулся, поднял два больших пальца и открыл дверь.

Что за…?

Я остановился по середине комнаты, когда Милли вошла в дверь, только что открытую Таем, с листком бумаги в руках.

Я впился в нее взглядом, как утопающий. Мягкие волнистые кудри каштановых волос и красивое платье, с цветочным орнаментом, подчеркивали ее изящные изгибы и стекали к ногам в сандалиях. Она выглядела сногсшибательно, как же я скучал по ней, она могла одеть на себя мешок, но все равно, была бы лучшим созданием, которое я когда-либо видел за всю свою жизнь.

Когда мое сердце вернулось к жизни, я остановил себя, чтобы не броситься к ней и не взять ее на руки.

Мне нужно быть умнее и оберегать себя. В конце концов, я понятия не имею, почему она здесь.

— Милли, эээ… привет, что ты здесь делаешь? — спросил я, пытаясь казаться беззаботным, но все испортил, когда у меня сорвался голос.

— Мне нужно было тебя увидеть, — тихо ответила она.

— У меня сейчас середина урока, может быть, мы сможем увидеться после школы, — предложил я, последнее, чего бы я хотел, это, чтобы она ушла. Тем не менее, я не мог позволить себе показать нетерпение. Я не хотел, чтобы она думала, что я тоскую по ней, как какой-то влюбленный подросток, хотя именно это, было мое точное описание.

Надо быть мужиком.

— Я на минутку, — спорила со мной Милли, ее голос дрожал.

Я видел, как она глубоко вздохнула, и бумага слегка дрожит в ее руках, собирал все свое «мужество», чтобы подойти к ней, когда она остановила меня, своими словами.

— Какое самое сильное наказание существует, если вы уже потеряли все, ради чего стоило жить?

Ее голос был сильным, когда она читала с листа, я услышал, как класс начал бормотать.

— Шекспир, — прошептал один из моих учеников в классе, я был горд, что он вспомнил.

— Мне очень жаль, — сказала Милли, глядя на меня. — Я была напугана. На самом деле просто в ужасе. Побег Кайлы, видя, что происходит в ее жизни, как она справляется со всем этим, вернуло все те чувства, которых не было годами, я пришла в ужас.

Я ждал, чтобы услышать больше.

Она посмотрела вниз.

— Лучше потерять свою гордость за того, кого любишь, чем потерять того, кого любишь, из-за гордости.

При слове «любовь» мой мир остановился, через гул в ушах я расслышал, как, на этот раз, другой студент сказал немного громче: «Гордость и предубеждение».

Я осмотрел комнату и увидел, что на нас было сосредоточено все внимание учеников. Были улыбки и лица, покоящиеся на ладонях, один ученик даже делал заметки. Если бы кто-то вытащил чашку попкорна, я бы не удивился.

— Я боялась, тряслась как курица, я знаю, что это не то, что тебе или Кайле нужно в жизни, но обещаю, что такого больше никогда не повторится. Я знаю, что могу помочь Кайле пройти через это, не только потому, что я прошла через то же самое, но и потому, что я забочусь о ней. О ее счастье. И когда она и твоя мама, пришли ко мне, я поняла, что мы сможем пережить это тяжелое время, вместе.

— Моя мама и Кайла приходили к тебе? — спросил я, вспомнив настойчивое желание Кайлы поехать к моим родителям.

Хитрющая девчонка.

Милли нервно откашлялась, вернув мое внимание.

— Когда я смотрю в твои глаза, я вижу не только тебя. Я вижу свое сегодня, мое завтра и наше будущее. На всю оставшуюся жизнь.

— Не думаю, что знаю откуда это, — сказал один из парней.

Через несколько секунд кто-то, я думаю, это была Джинни, сказала: — О, я думаю, что это «Чужестранка» (Outlander — Первый из восьми в серии исторических романов Дианы Гэблдон).

Я увидел, как Милли слегка улыбнулась, и решил, что Джинни заслужила «пятерку» за то, что прочитала больше, чем требуется.

— Я никогда раньше не чувствовала того, что чувствую к тебе, и, наверное, никогда не почувствую. Знаю, что испугалась и запуталась, прошу прощения за боль, которую причинила, но надеюсь, ты сможешь простить меня. Дай мне еще один шанс.

Я не двигался, не кивал и не делал никаких движений. Я был не просто ошеломлен, хотя и был, это было не так страшно, хотя и это тоже. Это было похоже, что я потерял сознание от счастья.

Парализовало.

Эта женщина, превращала мою жизнь в одну из книг, которые цитировала, книги, были моей страстью, моей работой…

— Мое сердце — всегда будет принадлежать тебе.

Ее руки опустились, лист висел в ее пальцах. Лист, который я бы поставил в рамку, чтобы показать нашим детям, внукам и правнукам.

— «Чувство и чувствительность!» («Sense and Sensibility!» — Роман английской писательницы Джейн Остин.) — закричал Джонатан, явно довольный, что первый догадался.

Я очнулся и наконец подошел к ней.

Голова Милли откинулась назад, когда она посмотрела на меня с надеждой в глазах. — Мне нужен этот листок, — сказал я, прежде чем связать наши судьбы поцелуем.

Я пытался не обращать внимания на аплодисменты и свист моих учеников, но когда я прервал поцелуй и отступил, мы оба ухмылялись.

— Ладно, ладно, — сказал я, пытаясь успокоить их, потом подумал, хер с ними и сказал: — Вы все получаете пятерки.

Милли рассмеялась, когда класс снова зааплодировал.