1

Ах, напрасно Рябичкин грешил на луддитов. Напрасно. Не брали они записей Попова. Искромсали провода, разбили электрический звонок, другие части прибора — это да. Но схему не брали. Им и в голову не пришло.

Подобно отцам и дедам, уничтожили надуманный источник бед и успокоились. Излили таким образом свой протест против несправедливости мира.

Ведь сколько механизмов портили жизнь простого труженика, оставляли его без средств. Всегда находились люди, использующие новинку для личной наживы. И плевать они хотели на всё остальное. Главное сиюминутная прибыль. Денежные мешки ловко перекупали открытия учёных и наживали огромные состояния. Редко попадался учёный и предприниматель в одном лице.

Патрик и Иеремия шагали рядом с Неспешинской по улице Кронштадта. Ещё не рассвело, но в свете газовых фонарей можно было разглядеть татуировки на левых локтях обоих англичан:

Ned Ludd.

Кумир и родоначальник движения был всегда с ними. Он первый разбил свой ткацкий станок. Он указал путь. Когда-нибудь все поймут, что другого пути нет, и на земле наступит гармония. Такова вера общинников. Простой человек хочет знать простой ответ на вопрос.

Ночь притихла, готовясь уступить место. Настал предрассветный час, когда обитатели тёмного времени прекращают дела, подчиняясь неотвратимому восходу солнца. Прочь тьма! Уходи! Новый день грядёт!

Только о гранитные стены кронштадтских каналов плескались волны, нарушая тишину. Весь город опутан ими, словно мокрой паутиной во время дождя. Кроны вековых деревьев и глухие стены таможенных складов прижались к краю и глядят в тихие тёмные воды. Закоулочки, заводи, решетчатые парапеты, мостики. Берега выложены ровными каменными блоками, часто влажными и скользкими, с растущим то там, то сям в расщелинах мхом. Сверху, через ограждающий канал решетчатый металлический забор, заглядывают деревья и спускаются к самой кромке волн плети вьюна. Всё здесь тянется к воде и человек, попавший в этот мир, тоже невольно хочет спуститься по ступенькам набережной вниз и прикоснуться к материнскому телу Балтийского моря.

Город стал каменным после наводнения начала века, когда Финский залив захватил практически весь остров. Сильно пострадали деревянные сооружения, земляные насыпи, но теперь камень противостоял воде. Множество лодок пришвартовано к уютным пристаням по всему городу. Как и сотню лет назад жители города промышляют рыбной ловлей в заливе. Так повелось с основания военно-морской базы на острове. Море и флот для них всё — таков город Кронштадт.

В одном из каналов показалась лодка луддитов. Молчаливый Патрик уселся на вёсла, пока Иеремия прощался с Неспешинской. Необычная женщина, думал он. Маленькая, резкая, с удивительной способностью подчинять своей воле. Королева, да и только. Патрику было с ней легко, он привык повиноваться. Хорошо иметь такую жену: никаких забот, делай только, что тебе скажут и всё.

Волосы стоящих на каменных ступенях Иеремии и Лидии растрепал порыв предутреннего ветра.

— Good-bye, friend, — произнес Иеремия.

— Good-bye, — ответила Неспешинская, а потом добавила, — … Прощайте…

Англичанин ступил в лодку, и обратное путешествие началось…

Крошечное судно, подчиняясь хватким движениям Патрика, бесшумно заскользило в сторону большой воды. Край неба на востоке озарился желтовато-красным. Вёсла, словно нож масло, разрезали тёмную поверхность канала, не издавая практически никаких звуков. Ни одного человека не повстречалось им на пути, даже рыбаки не вышли ещё на свой промысел. Никто в городе так и не узнал об иноземных гостях, посетивших их.

Выйдя в воды залива, луддиты направились к северному побережью, чтобы вернуться в Финляндию. Парус ставить было ещё рано, он вместе с мачтой лежал свёрнутый на дне лодки. Возле острова Котлин на отмелях и маленьких островках гений Петра Великого разбросал множество фортов, охраняющих проход к столице империи. Военные укрепления были построены и по ближним к Кронштадту берегам залива — с севера и юга. Сколько раз вражеские эскадры поворачивали отсюда восвояси, не в силах преодолеть искусную оборону. Только на узенькой лодочке под покровом темноты можно проскочить здесь. С северной части острова, где и пробирались Иеремия с товарищем, форты чуть меньше размером и если держаться подальше, то можно пройти незамеченным. А уже потом, углубившись в залив, ставить парус и немного отдохнуть.

Вот уже и Толбухин маяк, стоящий на искусственном острове, позади. На его траверзе начинается Большой Кронштадтский рейд, ведущий в столицу. Две сотни лет служители маяка «зажигают огонь» для моряков, а те с нетерпением ищут его в туманной дали залива, когда возвращаются домой. Какой желанный этот огонёк в темноте! Какой любимый! Словно свет в окне родного дома.

Правда, дом у каждого свой. Для луддитов это зелёный Ноттингем. Они уже ждали возвращения, соскучившись по родным. Молчаливый Патрик нежно любил свою рано постаревшую матушку. Такая чуткость с трудом угадывалась в этом угрюмом парне. Вечерами они всегда вместе сидели на скамейке возле дома и смотрели на звёзды, тихо радуясь жизни.

— Как думаешь, Пат, мы всё правильно сделали? — спросил Иеремия.

— Как сказал старший, так и сделали. Ничего лишнего.

— Да… я, знаешь… вообще думаю — кому это всё нужно? Ну, уничтожили ещё один механизм, завтра ещё. А дальше что?… Посмотри кругом — сколько всего появляется. Невозможно уничтожить такое количество.

— Не наше это дело. Мы должны выполнять поручения. Сделали, что сказали, и всё. — Патрик с усилием навалился на вёсла. — А думает пусть глава общины.

Иеремия рассеянно посмотрел на него и перевёл взгляд на залив. Лето ещё не вступило в свои права, и вода была холодной. Такой, что брызги бьющихся о борта волн обжигали лицо. Здесь водное пространство раскинулось, и берега лишь угадывались вдали. Одна только башня маяка по-прежнему возвышалась. Море больше не было укрощено гранитными берегами каналов и показывало всю титаническую мощь своей стихии. Хотелось быстрей перебраться поближе к берегу, плыть прибрежной полосой, чтобы видеть землю.

— Жизнь изменилась, — проговорил Иеремия. — Мы уже не в силах повернуть её вспять. Чтобы выжить человек должен тоже меняться.

— Хватит рассуждать, — Патрик смотрел сердито. — Пора ставить парус.

Отверстие для мачты находилось в поперечной рейке на дне лодки, прямо за его спиной. Патрик положил вёсла на воду, чтобы увеличить устойчивость, а Иеремия начал вытягивать из-под сидений мачту. С рассветом ветер усилился, и судёнышко изрядно покачивало.

— Сейчас пойдём быстрее, — гребец уверенно выравнивал лодку, — И скоро будем дома.

Иеремия, держа мачту за середину, поднял её и с усилием вставил в гнездо…

Взрыв раздался мгновенно, разломив посудину пополам. Эхо побежало по заливу. Пролетающая неподалёку чайка с испугом шарахнулась в сторону, усиленно заработав крыльями.

«Гремучий студень» народовольцев работал безотказно. Лида Неспешинская заложила его ещё, когда луддиты только приплыли в Кронштадт — лишние свидетели ей были не нужны. Небольшая бомба с ударным взрывателем точно легла на дно крепления мачты и, незаметная, осталась ждать своего часа. И вот он настал.

Иеремию вместе с остатком мачты отбросило в сторону, теперь он плавал, держась за неё и высматривая среди обломков лодки Патрика. Просмолённые доски бортов, загоревшиеся от взрыва, отбрасывали красноватые блики на воду, отчего волны напоминали стальные плиты в пятнах крови.

Но Патрика уже не было на поверхности. Контуженный взрывом, он погружался в тёмную глубину залива. Только язычки пламени отмечали место его гибели, словно поминальный огонь свечи, пока и их не затушили волны. Осталось несколько досок и обломок весла, мерно покачивающиеся на поверхности.

А Иеремия ещё довольно долго сопротивлялся стихии и продолжал звать друга, не веря в его смерть. Крепко ухватившись за мачту, он отчаянно держался на плаву. Вариантов самостоятельного спасения не было, оставалось только ждать помощи со стороны. Доплыть до берега или маяка было выше человеческих сил. Даже опытный моряк не смог бы этого. Одна надежда на то, что взрыв видели или слышали на каком-нибудь судне, идущем неподалёку. Господи, будь милостив к несчастным луддитам!..

Англичанин сильнее обнял мачту. Потяжелевший от воды сюртук он сбросил и остался в рубахе с закатанными рукавами. Обнажённые по локоть руки торчали из воды и становились всё синее с каждой минутой. Холод пронизывал до костей!.. Где вы, труженики морей? Неужели никого нет рядом?!

Сознание временами застилала пелена, и перед мысленным взором всплывали образы родной Англии и великих британских мореходов. Слава, принесённая ими владычице морей, навеки осталась в истории. А вспомнит ли кто-то о них, простых общинниках, кроме родственников и друзей?

Когда паровой катер сторожевой службы прибыл на место взрыва, то в живых уже никого не было. По-прежнему на поверхности плавали размокшие доски, среди которых был и обломок мачты… Пустой.

Что подумали в деревушке близ Ноттингема, и кто оплакивал Патрика и Иеремию, мы можем только догадываться. Жаль эти две молодые души, заблудившиеся на просторах морей и на просторах политических теорий человечества. Они — далеко не первые жертвы и, скорее всего, не последние.

* * *

Катер из Кронштадта запросил служитель Толбухина маяка. Он заканчивал смену и поднялся наверх, чтобы ещё раз проверить оптическое оборудование, когда заметил в глубине залива вспышку и чёрный дым. Картина была ему хорошо знакома, в таких случаях исключений не бывает — сначала взрыв, потом пожар, и потом, к сожалению, часто — смерть. Неприятная и пугающая последовательность. Хорошо, что телефонный кабель проложен с острова Котлин, служитель сразу связался с военными и попросил о помощи.

Много повидал он на своём веку: научные экспедиции, уходящие в кругосветное плавание, первую в России регату, страшную дань человеческими жизнями, собираемую морем. Этот пожилой человек, как никто другой, знал его характер, повадки и нрав. Море — суровый властитель, навязывающий свои законы людям, возвышающий одних и убивающий других. Иногда ласковый, чаще строгий, и не всегда справедливый.

Служитель спустился вниз, вышел из башни и уселся на камни причала. Рассвет наступил, но тонкую полоску горизонта на западе закрывала дымка. Солнце, начав свой путь на востоке, двигалось оттуда, чтобы заблистать в середине дня. Служитель терпеливо ждал…

 

2

Сколько же всего маяков в Кронштадте, думал Рябичкин. При подходе к гавани через Морской канал их было множество и все разные. Один особенно понравился Алексею. Он располагался прямо посередине бухты на искусственном островке немного большего диаметра, чем основание самого маяка. И был наклонный!.. На фоне идеально вертикальных заводских труб, портовых кранов и других маяков это выглядело диссонансом. Казалось, со стороны наклона обзорной площадки, опоясывающей маяк, можно прыгнуть прямо в воду. Само сооружение элегантное с очень симпатичной крышей в виде колокольчика. Просто прелесть! Куда там знаменитой Пизанской башне. Да ещё бегущие рядами волны в заливе придавали картине удивительную динамику.

— Не упадёт? — спросил бывший телеграфист Романа.

— Да нет. Инженерно-строительная служба присматривает за этим. Здесь военно-морская база и за порядком следят строго.

— Но иногда случаются и промашки.

Цветков взглянул на Алексея и пожал плечами:

— Иногда бывает.

Рябичкин довольно улыбался. Это приняло вид дружеской игры. Вечно сияющий Роман излучал состояние великолепного порядка и процветания — концентрированный оптимизм в подарочной упаковке. А Алексей обязательно подлавливал его на ошибках. Теперь вот напомнил о краже и разгроме в Морском Техническом училище. Счёт стал: «один — ноль» в пользу Рябичкина.

* * *

На причале Петровского парка их ожидал морской офицер. Полицейское управление Санкт-Петербурга попросило военное ведомство оказать помощь в расследовании. В первый момент возникли некоторые трения: военные не хотели признавать кражу чертежей.

Обстановка секретности соблюдалась потому, что прибор, изобретённый Поповым, планировалось использовать для нужд флота. Здесь открывались грандиозные перспективы. Беспроводная связь с кораблями, оперативное управление боевыми действиями и многое ещё. Конечно, лабораторную установку Александр Степанович полностью восстановил и изготовил новые чертежи, но информация-то ушла на сторону. Кто и как её будет использовать — неизвестно. Да и сам факт исчезновения документов из здания училища не украшал министерство обороны.

Но всё же удалось договориться. У сотрудников полиции, участвующих в деле, взяли подписку о неразглашении секретной информации. Полицейское начальство клялось и божилось, напоминая о важности задач, решаемых Охранным отделением. Безопасность царя превыше всего! С таким доводом трудно спорить.

Поздоровавшись, молодые люди отправились к зданию училища через парк. Учебное заведение располагалось неподалёку в бывшем Итальянском дворце Меньшикова.

Элегантное четырёхэтажное здание находилось перед большим прудом, соединённым с главным каналом. Когда-то, в петровские времена, здесь стояли прекрасные деревянные парусники, доставляющие товары со всего света. Легко представить, как светлейший князь любовался на них из окна. Кстати, итальянским он назван, потому что в строительстве принимали участие итальянские мастера. Для своего времени это был один из самых крупных каменных дворцов.

— Мы провели собственное расследование, — сказал офицер. — Но никаких особенных результатов не получили. Караульные, охраняющие входы в здание, никого не видели. Грабители проникли через окно второго этажа, судя по отпечаткам ног.

— Следы, естественно, не сохранились? — спросил Алексей.

— В минном кабинете проходят занятия. Мы не можем надолго останавливать учебный процесс, один из наших картографов сделал наброски, вы их увидите. Он нарисовал также разбитый прибор Александра Степановича и вскрытый сейф. Общее представление о картине преступления составить можно.

— А отпечатки пальцев снимали?

— Нет. У нас нет соответствующего оборудования, да и бессмысленно это. В классе бывает такое количество учащихся. Многие трогали макет прибора.

— Это не должно мешать делу, — укоризненно заметил Рябичкин. — При расследовании иногда приходится иметь дело с сотнями отпечатков, и все приходится проверять. Безусловно, тяжёлая рутинная работа, но делать надо.

— Не будем предъявлять взаимные претензии, — примирительно сказал Цветков. — Поздно уже. Давайте отталкиваться от того, что имеем.

Слегка обиженный офицер сказал с вздохом:

— Мы выполняли распоряжение нашего командования. Главной задачей было сохранение секретности.

Детективы с сопровождающим подошли к дверям училища. Здание было окружено могучими стволами деревьев, некоторые из которых вплотную подступали к окнам.

— Вот по этому дереву и залезли, — показал офицер. — Ловкие черти, не каждый так сможет.

— Вы смогли определить по следам, сколько их было? — Алексей методично продолжал расследование.

— Четыре человека. Судя по отпечаткам сапог. Трое зашли в минный класс, а четвёртый в кабинет Попова, где сейф. Потом один из троих также заходил в кабинет.

— Это уже кое-что! Значит, сейф и сам прибор находились в разных комнатах?

— Кабинет Александра Степановича находится прямо напротив минного класса. Видно один из них «медвежатник», он сразу занялся сейфом. Правда, замок на сейфе простой без особых секретов.

— Ещё какие-нибудь улики обнаружили, — спросил Роман. — Может, кто из грабителей обронил что-то или ниточки с одежды оставил. Дерево осматривали?

— Больше ничего. А на дерево я лично лазил — всё чисто.

Тем временем они уже поднялись на второй этаж. Курсантов в коридоре было немного. Все заняты своим делом и не обращают внимания на посетителей. У каждого учебники и тетради под мышкой, все куда-то спешат.

— Нам можно будет поговорить с Поповым? — сказал Алексей, внимательно разглядывая учащихся. — Хотелось уточнить некоторые технические подробности.

— Утренние занятия закончились, я думаю Александр Степанович у себя в кабинете. Давайте пройдём к нему.

Справа на двери висела табличка:

Минный офицерскiй классъ.

Постучав в дверь напротив, молодые люди вошли.

Небольшой кабинет заливало полуденное солнце. Возле окна стоял письменный стол, слева от него, на тумбочке, выкрашенный зелёной краской сейф. За столом сидел человек в тёмно-коричневом костюме и «про себя» напевал:

Александр Степанович Попов работал. На столе перед ним были разложены справочники по физике, какие-то таблицы и схемы. Учёный размашисто писал в объёмной тетради, изредка посматривая в книгу.

— Одну минуточку, — не оглядываясь, сказал он. — Только абзац допишу.

Голос у Попова был мягкий, бархатистый, в низком регистре. Исполнял он «Песню цыганки» очень проникновенно и красиво.

Наконец, он обернулся к вошедшим.

На полицейских смотрел человек с внешностью настоящего русского интеллигента: бородка клинышком, усы, волосы зачёсаны назад, внимательный взгляд серьёзных глаз. Над бровями «домиком» поперечные морщины через высокий лоб — результат частой умственной деятельности.

— Здравствуйте, господин Попов, — произнёс Роман. — Мы из полиции, приехали расследовать кражу чертежей вашего прибора.

— А-а… да, да… Мне уже сообщили о вашем прибытии. Макет мы восстановили, впрочем, вас, наверно, интересует не это. Задавайте вопросы.

— Спасибо, — вступил Рябичкин, с уважением поглядывая на учёного. — Александр Степанович, как Вы считаете, кого могло заинтересовать ваше изобретение? Для каких целей его можно использовать?

— Ну, применений множество. Идея состоит в передаче информации на расстояние без проводов. Здесь многое зависит от возможной дальности действия. Например, связь с кораблями, находящимися в плавании, или управление различными электротехническими устройствами на расстоянии. Вы, молодые люди, разбираетесь в электротехнике?

— Я прочёл несколько книг, — сказал Алексей. — Попробовал ряд опытов провести. А вообще раньше работал на телеграфе.

— Замечательно! Так вот представьте себе телеграф без проводов! Сигналы азбуки Морзе можно передавать по воздуху и нет необходимости строить дорогостоящие линии передачи. Первоочередная задача сейчас — увеличить дальность связи.

— Тогда появится возможность телеграфировать в любой город или посёлок России. Связь с заграницей, да и, вообще, со всем миром. Колоссальные перспективы!..

— Вижу, Вы тоже прониклись этой идеей. Приятно иметь дело с понимающим человеком.

— Позвольте представиться — Рябичкин Алексей Яковлевич из Москвы, — поклонился бывший телеграфист и тут же спохватился. — А это Роман Демьянович Цветков. Петербургское полицейское управление.

— Неужели про ограбление Минного Офицерского класса даже в Москве знают?

Алексей помялся с ноги на ногу и переглянулся с Романом.

— Понимаете, Александр Степанович, — начал Цветков, — Преступление, которое мы расследуем, случилось в Новогиреево, что под Москвой. Скажу Вам откровенно, надеюсь, это останется между нами, но вашим изобретением заинтересовались народовольцы. Кое-кого мы уже арестовали, но записи и чертежи исчезли.

Морской офицер, стоящий у дверей, помрачнел. Дело, в котором он принимал участие на начальном этапе, принимало серьёзный оборот.

— Мы обнаружили только когерер, — продолжил Рябичкин. — Вспомните, пожалуйста, не исчезли ли какие-нибудь другие части прибора. Так нам было бы легче искать преступника.

— Хотя макет был чудовищно разбит, я тоже заметил отсутствие когерера. На стекольном заводе в Санкт-Петербурге нам изготовили новый. Другие части прибора остались на месте. Искорёженные, погнутые, разорванные, но остались. А в сейфе… исчезли материалы, касающиеся исключительно «грозоотметчика». Так назвали мой прибор из-за способности фиксировать электрические разряды в атмосфере. По всей видимости, грабители хорошо знали, за чем лезут.

— Александр Степанович, вы не заметили до происшествия каких-нибудь подозрительных людей, крутящихся возле минного класса или вообще училища? Может быть, кто-то расспрашивал о приборе.

— Да нет. Только учащиеся. Но я их знаю уже не первый год. А по поводу посторонних посетителей вам лучше узнать у охраны.

— Благодарим Вас, именно так мы и сделаем, — Роман, чувствуя, что разговор заканчивается, решил подвести черту. — Мы пока поработаем в Кронштадте, и, если позволите, будем обращаться к Вам в случае возникновения вопросов.

— Конечно. Когда у меня есть свободное время — я всегда к вашим услугам, господа.

Попов дружески взглянул на Рябичкина, улыбнулся и пожелал полицейским удачи в расследовании дела. Электротехника не могла долго ждать. Каждый малюсенький электрон, бегущий по проводам, взывал к учёному.

* * *

Какое высокое синее небо над Финским заливом! И через весь небосвод размытые полосы перистых облаков, уходящие вдаль за горизонт. Оно безгранично. Ощущаешь себя пылинкой в пространстве мироздания. И как же манит к себе эта синева. Как это у Есенина — «… только синь сосёт глаза…». Точнее не скажешь. Аж голова закружилась…

Алексей перевёл взгляд на бренную землю. Перед глазами пробежала компания тёмных расплывчатых пятен, но, через минуту, нормальное зрение вернулось. То ли это от морского воздуха, то ли после нервного срыва, когда погиб Николка. Раньше такого не было. Видимо здоровье ещё не совсем восстановилось.

Он стоял возле левого торца здания Морского училища, у раскидистого дуба, по которому проникли преступники. Цветков с морским офицером отправились в караулку беседовать с охраной, а Алексей решил ещё раз осмотреть дерево.

Вглядываясь в тёмные ветви, тянущиеся к окнам дворца, он вспомнил родную дубраву, и ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Штольцен с Купавиным были рядом. Опытные, спокойные. Как бы они помогли одним только своим присутствием. Здесь, в Санкт-Петербурге, конечно интересно, но дома лучше. Дома своё маленькое счастье. И любовь. Возник образ красивой улыбающейся Машеньки, и очень тепло стало на душе. Эх, надо заканчивать это дело и домой… домой…

Так, что же мы тут имеем: одиночное дерево, растущее на газоне, ветку, подходящую прямо к стене, и само окно. На покатой ветке или узком подоконнике вряд ли могло что-нибудь остаться. Офицер говорит, что осматривал дерево. Поверим ему в первом приближении. А вот трава возле дерева и под окном. Не может быть, чтобы военные ползали тут на карачках. Всё равно, что искать иголку в стоге сена. Но,… вспоминая один задачник по занимательной физике, чтобы найти пресловутую иголку — магнит нужен.

Алексей довольно потёр руки. Чтоб в Инженерном училище да без магнита. Быть такого не может. Он снова направился к входу.

Караульный, получивший приказ пропускать полицейских, козырнул.

Рябичкин осмотрел коридор первого этажа: станция испытания паровых машин, станция испытания строительных материалов. Дверей было немного, видимо станции занимали всю площадь первого этажа. Занятия уже закончились, и двери оказались закрыты. Скорее всего, и на других этажах та же история. Что делать? Опять беспокоить Попова. Ужасно неудобно, но делать нечего.

Алексей робко постучал в кабинет:

— Великодушно извините, Александр Степанович!..

* * *

Следующий час молодой полицейский провёл, сидя на корточках и медленно переходя с места на место. В руках он держал великолепный красно-синий магнит в форме подковы. Большой и мощный. Всё железное в радиусе двадцати сантиметров просто обязано было притянуться и не дёргаться. Закон физики, чёрт побери!..

Когда к месту следственных действий прибыли Цветков с офицером, Алексей сидел на подоконнике низкого зарешёченного окна первого этажа и болтал ногами. После упражнений в партере они здорово затекли. Рябичкин был доволен, кое-что он всё-таки нашёл.

… Роман сиял ещё больше! Его свечение достигало уровня яркости звезды-гиганта. Китель шагающего рядом морского офицера уже начал потихоньку дымиться, а этот малый даже не подозревал. Хорошо, что море рядом.

Два ярких космических тела сблизились на расстояние речевого удара.

— Вижу, вижу. Что-то откопал, — упреждая события, сказал Алексей. — Неужели караульные кого-то заметили?

— Это всё ерунда, — свечение звезды слегка померкло, но лишь на секунду. — Вообще-то народу вокруг ходило много, но дело не в этом. Ребята из караульной службы посоветовали обратиться к береговой охране, и что ты думаешь,… на следующий день после ограбления с западной стороны острова в заливе были обнаружены остатки парусной лодки, а через день нашли двух утопленников.

— Удалось установить личности?!

— Нет. Неизвестные. И караульные тоже не опознали. Но на локтях левой руки у обоих татуировка «Ned Ludd». Погибли твои луддиты! Я был прав: в похищении чертежей замешан кто-то третий!

Красота и разнообразие праздничного салюта достигло своего апогея.

— Да, Роман, уложил ты меня на обе лопатки. Сдаюсь…  — Рябичкин шутливо поднял руки вверх. — Но и я здесь не зря ползал по траве. Посмотри-ка…

Цветков посерьёзнел и взглянул на предмет, протянутый ему товарищем. Здоровый магнит с притянутой к нему какой-то железкой.

— Ну и что. Гвоздь, — сказал Роман. — Где ты его взял?

— А вот здесь в траве под деревом нашёл.

— Ты полагаешь, он имеет отношение к нашему делу? Серьёзно?

— А почему бы и нет. Судя по его виду, лежит он здесь достаточно долго. Возможно с той ночи. И потеряло его то самое третье лицо, столь горячо тобой любимое.

— Но, что нам это даёт. Подумаешь гвоздь.

— Посмотри на его шляпку.

Цветков повернулся к свету и поднёс гвоздик поближе. Обыкновенный такой гвоздь, пятидесяти миллиметров длинной. На шляпке были выбиты две буквы:

К.П.

— Позвольте полюбопытствовать, — сказал офицер, наблюдающий диалог друзей.

— Пожалуйста.

Моряк взял гвоздик и принялся его вертеть перед глазами. Посмотрел на шляпку, прикинул длину, вес. После некоторых раздумий сказал:

— Буквы обозначают: Кронштадтский порт. До открытия Морского канала, торговые суда разгружались в Купеческой гавани, а затем товары на баржах переправлялись в столицу. Устье Невы мелководно, морские суда там не могли пройти. В Кронштадте товары проверялись на таможне, а затем ящики забивали такими вот гвоздями. Как знак того, что товар досмотрен, дополнительно к печати. В порту и сейчас полно этих гвоздей, запас сделали большой.

— Получается, что тот, кто следил за народовольцами, каким-то образом связан с портом, — сказал Рябичкин. — Ниточка ведёт туда.

— Где ты взял магнит? — спросил Роман, несколько разочарованным голосом.

— Этого красавца дал мне Александр Степанович, — ответил Алексей. — Надо пойти отдать обратно. А Вам, господин офицер, огромное спасибо. Ваша эрудиция очень нам помогла.

Моряк довольно крякнул, одёрнул китель и отчеканил:

— Разрешите проводить вас в портовую контору, она находится на территории Кронштадского Морского завода — там хранятся все бумаги, списки работающих и документация о прибывших судах. Определим круг людей, находящихся в тот период в порту.

— Вперёд. Не будем терять время. — Цветков снова был «на коне» и готов к бою.

— Сейчас. Одну минуточку. — Алексей понёсся к Попову, напевая слова:

 

3

В контору пошли вдоль Итальянского пруда к Доковому мосту. Посередине одного из берегов в воду вдавался квадратный пирс с фантастическим железным краном. Огромное колесо с массивными заклёпками, стрела — словно корабельная пушка, на конце стрелы блок с двойным крюком в форме якоря. Воплощение «железного» XIX века. Рядом, на набережной, стояло здание, вероятно склад для товаров. Легко представить взмывшие в воздух большие ящики, и корабли, стоящие на разгрузке. И надо всем этим символ морской торговли — портовый кран.

Рябичкин смотрел в задумчивости. Вот она — двойственность технического прогресса. С одной стороны, вроде бы нужный красивый механизм, а с другой, какой-то страх вызывал он в глубине души. Всего лишь несколько недель назад такая мысль и не возникла бы у него в голове, а теперь… Сомнения, сомнения…

Но оставим лирические отступления до более спокойных времён. Расследование не может ждать. Тем более, что есть новый и возможно довольно свежий след.

Морской офицер уверенно шагал вперёд и уже ступил на Доковый мост. Окружающий пейзаж мало волновал его. Он видел это каждый день и не представлял себе другого. А между прочим, в доке в отдалении стояло небольшое, но весьма интересное судно. Нос его был массивным и вместе с тем острым, а корма довольно узкой. Корабль похож на «морского бычка». Присмотревшись внимательней, Алексей заметил тяжёлые металлические пластины, прикреплённые с обеих сторон носовой части.

Сомнения отошли на задний план, власть захватило любопытство.

— Какое занятное судно, — сказал он. — Я такое в первый раз вижу.

— Это секретное оружие, — серьёзно проговорил Цветков. — Изобретено совсем недавно.

Офицер с интересом наблюдал за штабс-капитаном. Спокойно и внимательно.

— В случае прорыва обороны острова, — продолжал Роман, — Такие корабли прячутся за фортами и когда вражеское судно появляется из-за угла, резко атакуют противника. Скорость и напор таковы, что тяжёлый и острый нос нашего корабля разрезает противника пополам!..Но помни — это секретная информация. Никому. Такие корабли называют «судно-колун».

Алексей слушал, слегка приоткрыв рот. Чудеса, да и только!

Помолчав минуту, морской офицер невозмутимо сказал:

— Это первый в мире ледокол «Пайлот». С ранней весны и до поздней осени он пробивает лёд для осуществления сообщения с Ораниенбаумом. Сейчас находится в доке с целью проведения регламентных работ. Пойдёмте дальше.

Цветков прыснул со смеху. В глазах весельчака заблестели искорки алмазов. Доволен, сразу видно. Счет в серии сравнялся: «один-один».

* * *

Портовая контора, располагающаяся на втором этаже одного из заводских зданий, имела отдельный вход сбоку в виде металлической лестницы с перилами. Поднимаешься туда, как на капитанский мостик. Только звон стоит.

— Мы из полиции, — показал документы Роман. — Хотели бы знать о людях, принятых на работу в порт, и о кораблях, прибывших в определённый промежуток времени. Не волнуйтесь, нас интересует интервал всего лишь в два-три месяца.

— Я не волнуюсь, — ответил служащий конторы. — В Кронштадте работают в основном одни и те же люди. Новичков бывает мало. Остров, знаете ли. Да и суда, благодаря открытию Морского канала, швартуются прямо в столице.

— Вот и отлично. Давайте посмотрим документы прошедшей осени, начиная с сентября.

Усевшись за стол, полицейские начали работать. Служащий периодически открывал шкафы и доставал конторские книги, а Рябичкин и Цветков усердно перелистывали страницы, отчего по комнате пошёл гулять лёгкий ветерок.

* * *

… Алексей был потрясён свалившейся на них информацией. Боже, какое коварство и холодный расчёт!.. И главное где — под самым носом. Как такое могло быть — в голове не укладывалось, но сомнений не осталось. Возникал очевидный вопрос — зачем?

В круг подозреваемых попало два десятка человек. Несколько жителей острова устраивались на подработку — не хватало средств к существованию. Трое норвежских моряков отстали от своего судна и ожидали подходящей оказии, чтобы вернуться домой. Остальное в том же духе, все, в общем, обычное дело для любого порта.

… И один итальянец. Проработал в порту месяц, после чего пропал, даже не забрав положенного жалования. Это произошло как раз на следующий день после ограбления в Морском Техническом училище. Таких совпадений не бывает.

Если предположить, что это и есть преступник, то в Новогиреево проживает только один итальянец — Мауро Боццони. Борисов взял его к себе на работу именно осенью.

Итальянский модельер — убийца Феликса Гофера!..Невозможно поверить!

Неуместная мысль промелькнула в голове Рябичкина: если это так, то помеха его любви к Машеньке будет устранена. Устыдившись, Алексей погнал её прочь. Нет, Маша должна сама определить свой выбор. Ей решать.

Но каков Боццони. Прикинулся человеком искусства, благородным художником. И ведь действительно неплохо рисует. Правда, у итальянской нации тяга к искусствам в крови. Одно непонятно, зачем ему схема изобретения Александра Степановича? Какое он имеет отношение к электротехнике? Впрочем, хватит рассуждать, пора действовать. Ответы появятся сами.

— Здесь поблизости есть телеграф?

— Да, в здании заводоуправления, — ответил офицер.

— Идёмте скорее туда, нужно срочно сообщить в Москву.

— Подожди, — не понял Цветков (свои мысли Алексей не успел озвучить). — Что ты задумал?

— Видишь этого итальянца в списке. У нас в Новогиреево тоже недавно появился один. Я должен немедленно телеграфировать Штольцену. Подробности по дороге…

* * *

Пока добирались до телеграфа, и Рябичкин всё объяснял, у Романа накопились возражения:

— Но ведь у нас практически нет улик. То, что он итальянец и найденный тобой гвоздик ничего не доказывают. Это не больше чем догадки.

— Правильно, — Алексей почти бежал. — Улики будем искать на месте. А пока надо задержать его до выяснения. Иначе уедет к себе в Италию.

— Ты подумай сам, сколько времени уже прошло. Почему он не уехал. Заполучил нужные чертежи, на поезд и тю-тю. Не вяжутся концы с концами.

— Может, уже и уехал… Последние два дня я не обменивался информацией с Иваном Августовичем. Ну а ещё, нравится ему одна девушка у нас. Я думаю из-за этого.

Роман с сомнением поглядел на друга:

— Ты уверен?

— Да, да. Очень хорошая девушка.

Должен сказать, дорогой читатель, что Алексей, на самом деле, здорово испугался за Машу. Она проводила столько времени нос к носу с убийцей. Да тут любой перепугается, не то, что пылко влюблённый юноша. Правда, вида он не подавал, держался спокойно, по дороге старался продумать текст телеграммы Штольцену, чтобы действовали как можно осторожней.

Проницательный Цветков покачал головой:

— Он что — твой соперник?

— Да. А теперь получается ещё и противник. Несколько двусмысленное положение. Сразу не сообразишь, как поступать.

— Считай, тебе повезло. Разбираться с ним будут твои коллеги из уездного. Если конечно это вообще он.

— Чувствую, что не ошибся. Есть какая-то уверенность, — Алексей вздохнул. — Только разговоров всё равно не избежать. Знаешь, какой у нас народ, скажут, что специально обвинил человека.

— Не торопись с выводами. Ты всё равно к его аресту не успеешь, а там неизвестно ещё как он себя поведёт. Может сам сознается.

В заводоуправлении прошли в комнату с телеграфным аппаратом и, переговорив с телеграфистом, Рябичкин уселся на его место. Вот теперь и пригодится их секретный код, Иван Августович и Купавин поймут, а остальные нет. И информация раньше времени не дойдёт до Боццони. Можно будет аккуратно организовать операцию задержания. Нужно только попросить, чтобы телеграмму передали незаметно. Не дай Бог, итальянец увидит, он человек, по-видимому, неглупый — всё поймёт.

Телеграфный ключ привычно застучал, замыкая и размыкая электрическую цепь, и поток электронов стремительно побежал по кабелю, проложенному по дну Финского залива, соединяя людей на огромных расстояниях. Вот вам и прогресс — высокая скорость передачи информации. От этого может жизнь зависеть! Положительно, сложный это вопрос о пользе или вреде современных изобретений. Нет на него однозначного ответа.

Цветков размеренно вышагивал вдоль окна, а морской офицер расположился в углу на стуле.

… Через полтора часа Алексей с Романом сидели на камнях причала в Петровском парке в ожидании полицейского катера. Солнце, щедро светившее целый день, нагрело их, и сидеть было приятно. В суматохе последних дней такие минуты отдыха выпадали нечасто.

Тревога за Машу не покидала, но всё, что мог на данный момент, Алексей сделал и теперь молил Бога и надеялся на Ивана Августовича и Митрофана.

Прямо напротив у соседнего пирса гавани, стояли, закованные в железо, военные корабли. В воздухе витали запахи гари, морских водорослей и рыбы. Недалеко от полицейских расположилась компания мальчишек с удочками. Как заворожённые они смотрели на поплавки.

— Что думаешь делать дальше, — спросил Цветков, — Возвращаться в Москву?

— Да, — тихо ответил Алексей, глядя в сторону.

— А как же твоя учёба?

Рябичкин повернулся и посмотрел на Романа. В глазах его и во всём облике светилось тепло человеческой дружбы. Искренней, дарованной всевышним. И, в то же время, лёгкая капелька грусти.

— Ты знаешь, я понял, что не смогу без родного уголка. Прости меня.

— За что же?

— Мне очень здорово работать с тобой… Нет, не то. У меня… никогда не было друга… лучше тебя. Честное слово. Я бы рад остаться в Петербурге, учиться и работать. Но что-то внутри сильнее меня.

Цветков с невеселою улыбкой смотрел на него:

— Я понимаю и не в обиде… Мне просто искренне жаль.

Алексей никогда раньше не видел Романа таким — грустным и тихим. Весь парадный блеск пропал, и появилось лицо обычного человека с обычными радостями и болью. И именно это привлекало в нём.

Но прошло несколько минут, и от грусти не осталось и следа.

— Но ты хоть писать-то будешь?! — Цветков стал прежним оптимистом.

— Обязательно! А может, ты приедешь в гости? Я покажу тебе наше Новогиреево: дачный посёлок, парк, пруды. У нас много интересного. Познакомлю с Иваном Августовичем, с Купавиным. Приезжай.

— Возможно. Там посмотрим, как с делами будет. Впрочем, приеду, если познакомишь с девушкой.

Рябичкин покраснел смущенно и, улыбнувшись, сказал:

— Познакомлю. Обязательно.

Роман похлопал друга по плечу:

— Не дрейфь, Лёшка. Где наша не пропадала. Любовь — штука сложная, от печали до радости в ней один шаг. Ну а с учёбой-то что? Неужели совсем забросишь?

— Нет. Ни в коем случае. Без науки мне никак. Буду поступать в Московский университет. Нет, скажи, в самом деле, приедешь?

— Конечно, приеду. Но ты не забывай, что и в Петербурге тебя всегда ждут. Можешь вместе со своей девушкой.

— Я… с ней ещё… не объяснился.

— Так это здорово. Значит у тебя всё ещё впереди. Ты не волнуйся, разве можно в такого парня не влюбиться. Я ещё на вашей свадьбе погуляю.

Мальчишки-рыбаки невольно прислушивались к диалогу друзей. Вот она большая взрослая жизнь! Сколько страсти, какие планы, расстояния. Москва, Санкт-Петербург. Скорее бы вырасти, чтобы тоже вот так. А балтийские волны равномерно бились о камни причала, отсчитывая минуты жизни, и шептали: «не торопись дру… шшшш… жок, не торопись». Но разве юность это слышит.

 

4

Перенесёмся, дорогой читатель, обратно в Новогиреево. Как оно там без нас? Вы не соскучились? Я — очень.

Пока Рябичкин гонялся за народовольцами в столице, жизнь в посёлке понемногу вошла в обычное русло. Об убийстве стали постепенно забывать, бытовые заботы захватили жителей. У Штольцена с Купавиным появились новые дела: то в соседнем поместье «Кусково» кто-то залез в оранжерею и срезал все розы, то в дубраве поймали беглого ссыльного, сбежавшего с Владимирского тракта. Иван Августович должен был следить за порядком на территории своего стана, на то и пристав. Каждый случай необходимо зафиксировать и расследовать. Штольцен писал, а Купавину «давай Бог ноги», носился от одного происшествия к другому.

Об убийстве напоминала только опечатанная дача Чуприльцева-Гофера с охранником у калитки, да соседи по-прежнему иногда посматривали из-за занавески на одинокий тёмный дом. Но новостей не появлялось. Никаких следов больше не обнаружили, и дачей никто не интересовался. Затишье…

День, когда рассыльный принёс телеграмму из Кронштадта, начинался обыкновенно.

Иван Августович с утра пораньше был уже на работе. Умывшись и одевшись, он сразу отправился в Канцелярию, где завтракал. Серафима двигалась следом. Причём, что интересно, выходила из калитки дома пристава она позже Штольцена, но на месте была всегда первой и уже разжигала самовар. Как ей это удавалось — одному Богу известно. Видимо в отношении неё законы физики переставали действовать, потому что пристав шёл кратчайшей дорогой.

Купавин появился гораздо позже. Вчера он пристраивал беглого в очередную команду, отправляющуюся на Сахалин. В Горенках, находящихся дальше по Владимирской дороге, до поздней ночи ждали оказии, и домой вернулись уставшие в три часа ночи. И теперь он вошёл в кабинет пристава невыспавшийся с тёмными кругами вокруг глаз. Дошёл до кресла у окна, тяжело опустился в него и не менее тяжело вздохнул.

Штольцен поднял глаза от бумаг и принялся разглядывать Митрофана Васильевича.

— Ну и намаялся я вчера, — наконец изрёк Купавин. — Сил нет.

— Вижу, вижу. Может Вам лучше домой пойти? Отоспаться, как следует.

— Теперь уже нет. Потихоньку разойдусь. Всё-таки несколько часов поспал. В Крымскую компанию бывало — несколько суток не спали. Правда, молодой тогда был, силёнок побольше. Позвольте у Вас чайку испить с мёдом, он всегда бодрость придаёт.

— Ну конечно. Посмотрите, самовар, кажется, ещё не остыл? Серафима его полный вскипятила.

Купавин поднялся, подошёл к самовару и приложил ладонь к его сверкающему боку:

— В самый раз будет.

— Вот и наливайте. А мёд Серафима держит в буфете, — Иван Августович кивнул назад. — Доставайте, не стесняйтесь.

Какой прекрасный дуэт:

Самовар и буфет!

Стихи получились. К чему бы это? Но ведь, в самом деле, какую огромную роль в жизни простого человека играла эта пара. Самовар — всеобщий любимец в каждом доме, а уж буфет и подавно.

Начнём по порядку. На любой даче в посёлке была гостиная с большим круглым столом и, висящим над ним, красным абажуром, отороченным по краю бахромой. Утром и вечером, а зачастую и днём, за столом собиралась вся семья, посередине устанавливался сверкающий боками самовар, и чинно, не торопясь, велась домашняя беседа. Раскрасневшиеся, довольные лица семейных отражались, искажаясь, в зеркальной поверхности, слышался смех и радостные крики детей. Чай разливала хорошенькая хозяйка дома, маленькой прелестной ручкой наполняя фарфоровые чашки с нарисованными на них красными цветами. Такая церемония повторялась изо дня в день, и всё равночлены семьи каждый раз с огромным удовольствием спешили к самовару.

— Не пора ли самоварничать, — говорил глава семейства в одно и тоже время, поглядывая на часы.

Конечно, все семейные только того и ждали, но никто не смел заикнуться сам, потому что это сложившаяся годами привилегия старшего мужчины в доме. Таков был обычай, а верность традиции при чаепитии — важнейшая составляющая.

Как правило, кто-нибудь из больших детей в семье отвечал за розжиг самовара. Ещё в конце предыдущего лета ребята набирали в лесу еловых шишек и складировали их в чулане, а теперь с увлечением набивали ими печурку самовара, установив его во дворе, и подносили зажжённую лучинку. Один из мальчиков, самый ответственный, стоялнастороже с отцовским старым сапогом, готовый в любую минуту броситься раздувать огонь. Здесь же, на траве, лежала почерневшая от сажи труба, её очередь наступит, когда шишки разгорятся. Верхний конец трубы лихо загнут вбок, отчего самовар казался детям настоящим кораблём с паровым двигателем. Как только из-под верхнего клапана, прикрытого смешной полукруглой крышечкой, начинал выбиваться пар, остальные малыши неслись со всех ног к родителям докладывать, что самовар вскипел. Иотец неторопливо вносил дымящего красавца в дом. Идиллия! Умиротворение и покой!

А летнее чаепитие на свежем воздухе?! Практически у каждого новогиреевца в саду было местечко, обсаженное кустами акации или сирени, представляющее собой небольшую площадку, на которой находился столик с ножками-столбиками, врытыми в землю, и с такими же простыми, врытыми в землю лавочками. Вечером, когда жара немного спадала, среди благоухающих цветов хозяева ставили самовар, и подавали на стол пряники, баранки с маком, печенье, молоко и ягоды. Очарованные раскинувшейся вокруг красотой, собеседники легко могли просидеть до самого утра. Подмосковная ночь была так тепла, что разомлевшие самоварщики выпивали бессчётное количество стаканов чая, слегка остужая его молоком.

Что там говорить, часто и в воскресенье в Торлецком парке разыгрывалось настоящее гулянье. Тут и там на полянках под раскидистыми дубами можно было встретить компании, расположившееся прямо на траве вокруг шумящего самовара. Отдыхающие с удовольствием потягивали свежий чаёк. Многие любители чая находили, что на открытом воздухе чай пить лучше, нежели в помещении, потому что на воздухе прохладнее, кроме того, можно созерцать окружающие виды и наблюдать за происходящим вокруг. Словом, чаепитие любили и любят не только в Китае и Японии: пить чай из самовара — национальное русское развлечение. Это — факт.

Ещё важную роль играл, конечно, сорт чая. В данном вопросе штольценская Серафима была особенно строга, чай она покупала только сама и только в магазине «Чай, сахар» на Мясницкой улице в Москве. Хотя путь туда был не самый близкий, она проделывала его два раза в месяц. И не только она одна. Посетители со всей «белокаменной» стремились в знаменитый «китайский домик» купца Сергея Перлова для того, чтобы купить любимый сорт чая. Каждый искренне верил, что именно здесь можно купить то, что ищешь, и естественно такой чай казался особенно вкусным. Но, справедливости ради, стоит отметить, что чай у Перлова был действительно отменный. Ещё его прадед начал привозить из Китая сортовой чай и открыл в Торговых рядах небольшую лавку. Дело постепенно развивалось, и когда спустя сто лет на предстоящую коронацию Николая II должен был приехать личный посланник китайского императора, Сергей Перлов решил построить для него свой знаменитый дом в китайском стиле. Он рассчитывал, что высокий гость будет проживать именно там. Но, в конечном счете, судьба распорядилась по-иному, посланник остановился у его брата-конкурента. Тем не менее, облик дома, выдержанный в традициях поднебесной империи, оказался хорошей рекламой, и от покупателей не было отбоя. Можно приводить сколько угодно примеров, но достаточно того, что не устояла даже Серафима.

Вторым обязательным атрибутом праздника русского чаепития являлся буфет. В гостиной, той самой, где стол и абажур, у стены обязательно стоял этот красивый предметмебели, обычно высотой в человеческий рост. В верхней части за стеклянными дверцами сосредотачивалось огромное количество изысканной посуды, не той из которой едят и пьют каждый день, а доставаемой только в особых случаях. Нижняя половина, с множеством ящичков и дверок, немного выдавалась вперёд и образовывала ступеньку, придавая тем самым дополнительную объёмность. Такое сооружение, изготовленное, как правило, из лучших сортов древесины, и называлось буфетом.

В Новогиреево жил известный мастер-краснодеревщик, славящийся изготовлением надёжной и красивой мебели. Золотые руки были у этого человека. Правда, работал он не спеша, но качество его изделий не могло не вызвать восторга у заказчика. Самые сложные приёмы столярного искусства послушно покорялись ему, а зачастую умелецвыдумывал какие-то необычные, свои детали обстановки. Многие старожилы посёлка считали признаком достатка иметь дома буфет земляка-виртуоза, но не каждый мог себе это позволить, ибо стоили они недёшево. Счастливчики, набравшие достаточное количество денег, как могли, рисовали эскиз будущего творения и быстрее бежали в столярную мастерскую, а уж потом с трепетом ждали исполнения своей мечты. И, надо сказать, надежды их никогда не были обмануты — все оставались довольны.

В семьях буфет нередко исполнял роль своеобразного святилища, где хранились памятные, дорогие сердцу вещи. Женщины складывали драгоценности в вазочки для варенья и задвигали их в самый дальний угол, за столовый сервиз, чтобы не было заметно постороннему глазу. Мужчины, наоборот, на видном месте за стеклом помещали военные трофеи: холодное оружие, восточные медные кубки для вина. Сверху располагали, прибранные в рамки, портреты родственников и, иногда, небольшие иконки. Огнестрельное оружие, у кого оно имелось, практически безошибочно можно было найти в выдвижных ящиках, соседствующих с ложками и вилками. Ну и, наконец, за дверями нижнего отделения хранилось всё для чая: всевозможные сорта варенья, пряники, баранки, мёд.

Когда в дом приходили гости, буфет становился центром всеобщего внимания. Из его недр на стол выплывала флотилия чайного сервиза во главе с чайником для заварки. Корабли блюдец и чашек выстраивались вокруг вскипевшего самовара ровными рядами, а флагман взмывал на самый его верх и оттуда поглядывал на разыгрывающееся чайное сражение. Транспортные суда всевозможных вазочек и розеток наполнялись яствами и в самый кульминационный момент из ажурного носика вырывалась струя раскалённого кипятка, окружённая облаком пара. Противостояние гостей и самовара начиналось. Возбуждённые разговоры, звон чашек, яркий свет, вырывающийся из-под абажура лампы, чудесный аромат свежей заварки — всё сосредоточивалось вокруг стола. Освещённые лица, словно стоп-кадр в кинематографе, запечатлевшие выражение человеческих эмоций, а по углам комнаты — тьма, скрывающая второстепенные, ненужные в данный момент предметы. Весь прожитый день, да и вся жизнь помещались в круге света, в разговорах и общении этих людей. Подводился очередной промежуточный итог, после которого можно будет делать новый шаг…

* * *

Пока урядник возился с самоваром, Штольцен продолжал писать. У полицейских, как у врачей — половину рабочего времени носишься, как «угорелый», половину — нудно описываешь произошедшее.

Так и покатился день обычной чередой. К обеду Митрофан Васильевич был уже в полном порядке — энергичен и лукав. Поглядывал по сторонам озорными глазками и что-то напевал. Ближе к вечеру сходил на станцию, проверил городовых, а на обратном пути обошёл будочников в посёлке. Маленькие домики, выкрашенные в чёрно-белую полоску, располагались на основных перекрёстках проспектов. Кроме того, по улицам курсировали конные охранники. Александр Иванович Торлецкий организовал всё по высшему разряду. Он создавал дачный посёлок для поправки финансового положения семьи, а чтобы привлечь богатых покупателей, требовался порядок и комфорт.

Купавин вышагивал по проспекту мимо деревянных столбов ночного освещения. Солнце медленно опускалось за горизонт и начинало смеркаться, обычно в это время уличные фонари уже зажигались, но сегодня что-то на электрической станции не торопились. Может, топливо экономили. Хотя Торлецкий, для пущего шика, распорядился рано включать свет.

Наступало время ужина и под «ложечкой» посасывало. Как-то так сложилось, что Штольцен, ярый поклонник дисциплины и чёткого распорядка дня, ужинал в канцелярии, а потом отправлялся домой. И часто урядник составлял ему компанию. Серафима к этому привыкла и готовила ужин на двоих. Она хоть и была существом крайне суетливым, но готовила очень вкусно. Становой пристав гордился своей домоправительницей, да и Митрофан всегда жене приводил её в пример. Что говорить, практически все в Канцелярии станового пристава любили Серафиму и относились к её чудачествам снисходительно. Как говорится у каждого свои «мухи в голове».

На соседнем перекрёстке урядник заметил Боццони, идущего вместе с механиком в сторону электрической станции. Последний энергично размахивал руками, и что-то объяснял, а итальянец внимательно слушал. Шли они быстро, как будто торопились.

Механик был высоким мужчиной, метра под два ростом, в длинном светлом плаще и светлом, под тон плащу, кепи. Модный молодой человек, одетый на английский манер. В таком же плаще обычно изображают на картинках мистера Шерлока Холмса.

Может быть, действительно какая-нибудь авария на станции, подумал Купавин. Опять — «не слава Богу». Только Боццони то здесь при чём? Хотя уряднику смутно вспоминалось, что в разговоре кто-то говорил ему, что итальянский модельер вроде и в электротехнике разбирается. Вот ведь талантливый народ, недаром великий Леонардо да Винчи родился в Италии. О нём Купавин как-то читал в газете.

Взяв информацию на заметку, Митрофан Васильевич отправился дальше.

… В Канцелярии ждал Штольцен. Выражение лица его, по сравнению с тем моментом, когда урядник отправлялся на обход территории, кардинально изменилось. Исчезло обыденное рутинное спокойствие, глаза излучали энергию и собранность. Пристав покачивался на месте с пятки на носок. Значит, усиленно размышлял. В бой были пущеныотборные силы.

— Митрофан Васильевич, хорошо, что Вы пришли, — быстро сказал Штольцен. — Я получил потрясающие известия от Рябичкина.

— Что-нибудь произошло? — напрягся Купавин.

— Есть информация, что убийцей, возможно, является Боццони.

— Что-о-о-о?!!

— Да, да. Невероятно! Я тоже был потрясён в первый момент. Правда, улики пока косвенные, но необходимо срочно его арестовать.

— Ведь я его только что видел. Они с механиком шли в сторону электрической станции. И уличное освещение почему-то не работает.

— Мне звонили сразу после Вашего ухода, у них генератор сломался. Впрочем, это и хорошо. Что Бог ни делает — всё к лучшему. Теперь Боццони на нейтральной территории. Алексей Яковлевич очень переживает за Машу Борисову, она ведь проводит много времени с Боццони. Как думаете?

— Да-с… тогда надо брать его на станции, — урядник понемногу приходил в себя после такого известия. — Оцепим башню и предложим сдаться.

Башней он называл здание станции — это была самая высокая постройка в посёлке. На четырёх этажах располагались: электрический генератор на жидком топливе, насосный агрегат, доставляющий воду ко всем водяным колонкам и телефонный коммутатор. Словом, фантастическое для дачного посёлка сооружение с малюсенькими башенками на крыше и электрическими и телефонными проводами, тянущимися со всех сторон, как будто гигантский спрут распустил щупальца. Предмет особой гордости местных жителей.

Две-три минуты пристав и урядник сосредоточенно размышляли. Молчание нарушил Штольцен:

— Сделаем так: берите побольше людей из охраны, пусть переоденутся в гражданское платье, возьмут оружие и четырьмя группами оцепят по периметру станцию. Максимально незаметно. Захватите с собой масляные фонари и два прожектора с аккумуляторами, здесь на складе. Кто знает, будет электричество или нет. Сколько сейчас людей находится в башне?

— Обычно — механик, инженер и телефонистка с коммутатора.

— Люди не должны пострадать. Это главное!

— Иван Августович, — урядник в этот момент напоминал гончую, преследующую дичь, — Ведь итальянец не знает о наших намерениях, может, я попробую сам его обезвредить. Зайду на электрическую станцию, вроде как узнать о неполадках в генераторе, и постараюсь его скрутить. Слава Богу, не в первый раз.

… Штольцен перестал раскачиваться и затих. Только большие настенные часы безжалостно отсчитывали секунды. Потом проговорил:

— Хорошая мысль, Митрофан Васильевич. Можно постараться обойтись без потерь. Давайте попробуем… Только неплохо бы взять с собой ещё кого-нибудь из охраны потолковее.

— Может заподозрить. С чего это мы вдвоём пришли спрашивать про электричество. Лучше я один.

— Но если что, попытайтесь сразу объяснить его положение. Что дом оцеплен и сопротивление бессмысленно. Русским языком он владеет, кажется, достаточно, чтобы понять… Подождите, давайте я пойду вместо Вас, я могу побеседовать с ним на французском языке.

— Нет. В этом деле у меня лучше получиться, — Купавин был непреклонен. — Действовать кулаками — моя работа. Вы сами это знаете.

Штольцен, разумеется, понимал, что урядник прав и для дела так будет лучше. После некоторых колебаний он, скрепя сердце, согласился.

* * *

Когда переодетые охранники оцепляли здание, уже совсем стемнело, что, конечно, было «на руку» полиции. Люди прятались за деревья, заборы и практически оставалисьневидимы. Подошёл Иван Августович. Все персонажи заняли позиции и наблюдали, как Купавин вошёл в калитку и направился к входной двери.

Света в посёлке по-прежнему не было. За тёмными окнами станции горели свечи и изредка двигались тени людей. Их неестественный размер вызывал какой-то животный страх в душах наблюдающих. Казалось, в башне происходит неведомое таинство ночи. Охранники ёжились то ли от поднявшегося ночного ветра, то ли от нехороших предчувствий. Кто знает, какой номер выкинет этот иностранец. Верхушки деревьев синхронно покачивались на фоне неба — тёмные капюшоны теней на тёмной стене. Словно скорбная процессия средневековых монахов, только исполинского роста.

Но Митрофан Васильевич не ведал страха. Уверенной походкой прошёл он по тропинке и, потянув на себя незапертую дверь, шагнул внутрь.

Вход в башню пролегал через одноэтажную пристройку, где теснились топливные баки насоса и генератора. От чёрных резервуаров трубы тянулись дальше в помещение, занимающее большую часть башни. Два вентиля, выкрашенные в красный цвет, словно бабочки приютились на трубах у стены и обозначали переход в следующее помещение. Зал высотой в два этажа почти от стены до стены оккупировали мощные агрегаты: блестящие, в специальной смазке, будто пара гигантских жуков. Было во всей этой технике что-то общее с насекомыми. Блеск, угловатость и неясность намерений. Узкие проходы вдоль стен для текущего ремонта. С потолка на цепях свисали крюки, переброшенные через блоки, использующиеся для замены тяжёлых частей генератора и насоса. В помещении проходило огромное количество труб и проводов. Посередине стены было широкое окно, над которым цепей было особенно много. По всей видимости, через него и заносили устройства внутрь. Пол покрывали тяжёлые каменные плиты — ровные, массивные — к ним надёжно прикреплялись чугунные станины конструкций. Пахло промасленными тряпками, керосином и разогретым железом.

Из зала до урядника донеслись звуки голосов. Весь обслуживающий персонал собрался там. Пройдя через узкую арку, Купавин вошёл в помещение.

— Вы, господин Боццони, удивительный человек, — гнусавил высокий механик. — В технике разбираетесь не хуже чем в искусстве. Мы бы сами провозились до утра и неизвестно ещё починили генератор или нет. Кто же знал, что одна обмотка не работает. У Вас просто нюх какой-то.

— Да, немножко так, — отвечал итальянец. — Я работать на разный работа, дома в Италии.

— Ну так что ж. Можно работать, а до таких тонкостей не дойти. Тут смекалка нужна.

Стоящие рядом телефонистка и инженер дружно закивали.

— Обычно у каждого человека к чему-то одному способности имеются, — сказал инженер. Он был в светлой шляпе с опущенными вниз, словно стрелки часов, усами. Часы, впрочем, тоже были — цепочка выглядывала из кармана пиджака. — Стихи писать, например, или по финансовой части, как молодой Торлецкий. А так, чтобы несколько талантов сразу — это редкость.

Маленькая телефонистка во все глаза смотрела на Боццони… О, женщины! Что у этих итальянцев носы какие-то особенные или как. Русскому человеку не понять.

— Да, когда много чего человек умеет — это чудесные способности, что и говорить, — механик нагнулся, поднял с пола лучинку и зажег её. Он открыл чугунную со стеклом дверку генератора и поднёс лучинку к форсунке топливной системы. Моментально вспыхнул огонь, и внутренности топки озарились красноватым светом. Генератор зашумел и появился всё нарастающий гул внутри устройства. Частота звука увеличивалась и, наконец, установилась неизменной.

Такие же манипуляции механик проделал и с насосом, его выключали на время ремонта — так попросил итальянец. К удивлению работников станции, Боццони определил неисправность на слух. Щедра матушка природа. Недаром в Италии столько талантливых музыкантов.

— Вы просто чародей, — вставила своё слово телефонистка.

Не знаю как чародей, а фокусник точно, подумал Купавин. Но мы этот цирк сейчас прекратим, он кашлянул, чтобы обратить на себя внимание:

— Кх-м, здравствуйте господа. Извините за вторжение, хотел узнать будет ли свет сегодня? Плохо без электричества.

Собравшиеся дружно повернулись в сторону пристава. Они настолько увлеклись генератором, что напрочь забыли об открытой входной двери и теперь с удивлением заметили посетителя. Первым опомнился радостный механик:

— Будет, Митрофан Васильевич, будет. С помощью господина Боццони мы, наконец, починили устройство. Должен заметить, что практически всю работу выполнил он.

— Талант, одним словом, — добавил инженер.

Он подошёл к рубильнику на стене и потянул за рычаг. Мгновенно всё помещение озарилось светом ламп в металлических кожухах, висящих под потолком. В равномерном свечении стал виден каждый уголок машинного зала и лица присутствующих.

Боццони, не отрываясь, смотрел на Купавина. С лица его сползла снисходительная улыбка, в глазах промелькнул тусклый огонёк.

Урядник сделал шаг в сторону итальянца:

— И в чём же было дело?

— Сложная неисправность, — сказал механик. — В таких случаях обычно…

Договорить он не успел. Боццони сделал неуловимое движение и в руке у него появился револьвер. Моментально вскинув руку, выстрелил в Купавина. Инженер и телефонистка от испуга пригнули головы. Урядник юркнул за чугунный кожух генератора и пуля, срикошетив от металла, с визгом вонзилась в кирпичную стену.

Итальянец сразу понял, что Митрофан Васильевич пришёл за ним и решил действовать первым. Воспользовавшись паузой, он подбежал к металлической лестнице, прикреплённой к дальней стене, и стал быстро подниматься на третий этаж. Пока урядник доставал револьвер и менял позицию, Боццони скрылся в потолочном проёме.

— Быстро на улицу и за ограду, — скомандовал Купавин. — Там вас прикроют.

Телефонистка, а за нею двое мужчин, согнувшись пополам, выбежали в помещение с топливными баками, и урядник услышал, как стукнула входная дверь. Слава Богу, теперь полегче. Не нужно беспокоиться о персонале станции. Теперь они с Боццони один на один.

— Господин итальянец, здание окружено со всех сторон, — крикнул Митрофан Васильевич. — Бесполезно сопротивляться. Сдавайтесь и положитесь на милость российскогосуда.

Вместо ответа прозвучал выстрел и пуля, чиркнув по водяному насосу, разбила оконное стекло и ушла в сторону заднего двора. Купавин, занявший позицию между насосом и стеной, снова стал менять дислокацию.

В этот момент в проёме показались руки в перчатках с оголённым электрическим проводом. Ловкими движениями итальянец закрутил его вокруг металлических перил лестницы. Пока провод чиркал по перилам, вниз градом сыпались искры, разбиваясь о каменные плиты. В воздухе появился запах, похожий на запах серы.

Купавин выстрелил, но руки уже исчезли, и пуля ударила по перилам в том месте, где они только что были.

Дьявол, выругался неслышно урядник. Какой шустрый стервец. Ничего, посмотрим насколько у тебя патронов хватит, фокусник.

Взглянув мельком в ближайшее окно, он заметил, что уличное освещение снова не работает. Видимо Боццони оборвал как раз провод, идущий от трансформатора на улицу. Купавину не один раз приходилось бывать в башне, и он знал, что на третьем этаже находились распределительные трансформаторы, от которых и запитывалось всё освещение посёлка. Свет внутри самой башни продолжал гореть, так как был подключён к отдельному аварийному трансформатору. Так же, как и телефонный коммутатор, находящийся на четвёртом этаже, но поскольку телефонистки теперь не было, то дозвониться куда-нибудь из Новогиреево не представлялось возможным.

— Ви знать, что такой электричество? — раздался сверху спокойный голос. — Он может убивать. Если Ви трогать лестница — Ви стать мертвый. Понимать?

— Понимать, понимать, — недовольно засопел урядник. — Вы, господин Боццони, не сомневайтесь, мы здесь тоже кое-чему обучены.

Действительно, в конторе посёлка имелась книжечка «Правила электрической безопасности», которую должен был изучить каждый, приобретающий в Новогиреево участок. Изучить и поставить в канцелярской книге подпись, что ознакомлен. Купавин лично следил за этим и естественно сам не раз перечитывал «Правила».

Итальянец снова, на несколько секунд, высунулся в отверстие в потолке и, два раза выстрелив, опять скрылся. Первая пуля направлялась на голос, но попала в цепь, отчего звенья запели колокольчиками, а вторая угодила в огромный бак с питьевой водой за спиной Митрофана Васильевича. Струя воды диаметром с мизинец полилась на пол.

Сколько же у него патронов, думал Купавин, пусть даже револьвер необычный. Вряд ли больше семи патронов в барабане, если судить по внешнему виду оружия. Ну, по карманам рассовал сколько то. Много тоже не спрячешь — торчать будут. Пусть двадцать или даже тридцать — всё равно ненадолго. Ждать надо.

— Новый вопрос, — продолжил вещать Боццони. — Ви знать, что вода проводить электричество?

Похоже, итальянец понятия не имел, что в русском языке бывают падежи.

— Ну и что?

— Вода быть у Ви под нога; вода ходить до железный лестница; вода убивать русский полицейский.

Чёрт возьми, а ведь точно!.. Лужа на полу всё увеличивалась. Она уже касалась конструкций генератора и насоса и медленно подбиралась к злосчастной лестнице.

А сзади!.. Сзади было ещё хуже!

Вода растеклась в проходе к бакам с горючим. Сейчас её ещё можно было перепрыгнуть или просто пройти по луже пока она не под током и тогда добраться до выхода из башни. Но времени оставалось всё меньше. Купавин был в летних ботинках и рассчитывать, что они не промокнут, было глупо. Нужно срочно принимать решение…

А, чтоб у вас в Италии все куры передохли! Что здесь придумаешь?! Урядник пальнул в проём на потолке и быстро побежал к выходу. Выскочил за дверь и спрятался за угол здания.

Что теперь? Измором брать или вообще поджечь башню. Нет. Это он, конечно, сгоряча ляпнул. Это ж гордость всего посёлка. Так нельзя,… а как?…

Митрофан Васильевич Купавин выглядел сейчас, как кот после неудачной охоты. Птичка упорхнула, а кот делает вид, что не очень то и хотелось. Но на лукавой физиономии всё написано, как в книге.

Вдруг внутренняя щеколда на двери со стуком закрылась. Это ещё как? Неужели он в резиновых галошах? Но ведь не был, урядник это отлично видел. И вода уже наверняка дошла до лестницы. Неужели в трансформаторной зале подходящую обувь нашёл, шельмец. Вот, заррраза…

Купавин выскочил из укрытия и три раза стрельнул в дверь. Но всё без толку. Тишина в ответ. Плюнул и пошёл по тропинке к калитке. Спокойно, размеренно, не боясь получить пулю в спину.

 

5

Операция приняла осадный характер. Водонапорная башня в эту ночь превратилась в башню средневекового замка. Штаб операции располагался в пожарном депо, здесь же на Александровском проспекте за кольцом оцепления. Дежурный пожарник поставил на грубо сколоченный стол керосиновую лампу, и полицейские уселись вокруг. Один только Купавин, злющий, как чёрт, равномерно вышагивал вдоль стены:

— У него там всё в электричестве! Весь первый этаж — сплошное море электричества! А ведь там топливные баки, может рвануть так, что туркам станет тошно.

Урядник инстинктивно сжимал и разжимал кулаки. Таким Штольцен его ещё никогда не видел.

— Если бы хотел погибнуть, давно бы рванул, — рассудительно сказал Иван Августович. — Нет, он жить хочет. И теперь обдумывает, как ему выбраться из ситуации.

— Выберется он, как же. Не допущу я этого, — Купавин остановился. — И ведь какую позицию занял — на коммутаторе! С четырёх сторон окна, деревья в стороне от здания, при свете луны все подходы простреливаются.

— Там в металлическом шкафу… в трансформаторной комнате… у меня револьвер и несколько коробок с патронами, — проговорил неуверенно сидящий рядом с приставом инженер. — Правда, шкаф заперт, а ключ я всегда с собой ношу.

Урядник в упор уставился на него:

— Вот этого нам как раз и не хватало. Зачем Вам оружие на станции?

Инженер весь съёжился и вроде бы даже стал меньше в размерах:

— На всякий случай. Мало ли что. У нас же важный коммуникационный объект.

Казалось, Митрофан Васильевич сейчас влепит ему оплеуху. Так он смотрел. Но, однако, сдержался, молодец. Недолюбливал Купавин инженера, он вообще трусов не любил, а когда те ещё и с амбициями. От таких людей на фронте много горя было.

— Боццони легко вскроет такой шкаф, — сказал Штольцен. — У него отмычка. Так что исходим из того, что патронов у него достаточно и два револьвера. Неплохая позиция. Какие действия он может предпринять?

Урядник, рассуждая вслух, снова заходил вдоль стены:

— Во-первых: прорываться с боем через оцепление. Шансов выбраться живым тут, конечно, мало. Он должен это понимать. Во-вторых: захватить кого-нибудь в плен и пользуясь им, как живым щитом, потребовать себе пролётку с кучером. Ну и, в-третьих: взорвать башню, оставшись при этом живым, и попытаться уйти, воспользовавшись суматохой. Но для такого варианта нужно выбираться на улицу перед взрывом, иначе погибнет под обломками.

— Чтобы упредить третий вариант распорядитесь осветить башню с двух сторон прожекторами, — сказал Иван Августович. — А в плен ему брать теперь некого. Раньше надо было. Остаётся одно — ждать прорыва. Здесь нам можно не торопиться. Какие у вас на станции запасы провизии?

Совсем было сникший инженер, оживился:

— Мы запасов питания не делали. Там только чайник, да баранки с маком.

Штольцен с иронией посмотрел на него.

— На одних баранках он долго не протянет. Пусть даже с маком. Голод заставит принимать какое-то решение.

— А там у вас подземного хода случайно нет? — неожиданно спросил Купавин. — Тоже на всякий случай.

— Нет, что вы, Митрофан Васильевич, — инженер заискивающе улыбался. — Мы же не крепость какая-нибудь.

Урядник в душе уже не сердился на него, главный противник был в башне:

— Кто вас знает. А по водопроводным трубам, если воду перекрыть?

— Трубы очень маленькие, по ним даже кошка не пролезет.

— Ладно. Хоть здесь повезло.

Основные действия обсудили, дальше могла помочь только какая-то оригинальная идея.

— Ступайте, Митрофан Васильевич, разберитесь с прожекторами, — подытожил Штольцен. — Будем думать, и ждать его действий.

* * *

… Так прошла ночь…

* * *

Давно уже рассвело. Жизнь в посёлке потекла своим чередом, и теперь уставшим охранникам с серыми невыспавшимися лицами приходилось отгонять случайных прохожих. Слух о происшествии быстро разнёсся до самых окраин и любопытных на улицах, подходивших к башне, становилось всё больше. В основном это были женщины и мальчишки. Они с любопытством и опаской поглядывали в сторону станции и расположившихся за деревьями и столбами охранников. Но ничего не происходило. Противостояние затянулось.

Купавин курил возле забора соседнего дачного участка. Он недавно позавтракал и теперь размышлял, долго ли всё это продлится.

Птицы, как ни в чём не бывало, пели свои призывные весенние песни. Жители посёлка любили сажать вдоль заборов «майские» кусты, имеющие плотную листву и множество тонких ветвей, так что за ними практически ничего не было видно. Вот уж где пернатым раздолье. Откуда-то тянуло дымком — видимо разожгли печь.

Небо, ночью чистое, осыпанное звёздами, сияло лазурной высотой. Но с запада, из-за линии горизонта, ползли потихоньку чёрные грозовые тучи. Ползли медленно, неторопливо, по всей ширине с юга до севера.

— Здравствуй, Митрофан, — услышал за спиной урядник и обернулся.

Перед ним стоял улыбающийся Рябичкин. Повзрослевший, малость похудевший, но по-прежнему хорошо знакомый.

— Алёшка! — радостно воскликнул Купавин. Они обнялись и расцеловались. — Как хорошо, что ты приехал!

Митрофан Васильевич с удовольствием отеческим взглядом рассматривал Рябичкина. Только в эту секунду он понял, как ему не хватало бывшего новогиреевского телеграфиста, как он соскучился. И ясно осознал, что теперь-то Боццони от них не уйдёт.

— Старался изо всех сил. Первым же поездом… даже вещи не все забрал. Роман потом по почте посылкой пришлёт. С вокзала… на лихаче, — Алексей говорил так быстро, что даже запыхался. Он сам был несказанно рад вернуться домой. — Забежал в Канцелярию, мне там всё рассказали — я сюда.

Усиливающийся ветер растрепал его волосы и сбросил волнистый чуб на раскрасневшееся лицо. От быстрой ходьбы Рябичкин немного вспотел:

— Как сейчас? Что нового?

— Итальянец твой в башне засел. Теперь вместе мы его быстрей оттуда выкурим. Очень он меня разозлил. Выставил из станции, как мальчишку со своим электричеством, — и Купавин рассказал все подробности произошедших событий.

— Да. Тут без изолирующей одежды не обойдёшься, — Алексей уже принялся решать новую задачу. — По-другому штурмовать башню нельзя.

— И патронов у него там полно… а что это за роман? Ты, что в столице начал книгу писать? — урядник ничего не забывал из сказанного — профессиональная привычка.

— Да нет, — улыбнулся Рябичкин. — Роман Цветков — штабс-капитан Петербургского Охранного отделения. Мы вместе Неспешинскую ловили. Позже всё подробно расскажу.

— Я-то думал!

— Нет, нет. Где же Иван Августович? Что-то его не видно, — спросил Рябичкин, издалека разглядывая оцепление и любопытствующую публику.

— Штольцен в пожарном депо. Там у нас штаб, — ответил Купавин. — Пошли совет держать.

Алексей кивнул. Вдруг лёгкая тень пробежала по его лицу — он заметил в толпе снующих мальчишек, весь как-то подобрался и посерьёзнел.

* * *

Радостная встреча, расспросы, обмен любезностями — всё было позади. Теперь Купавин с Рябичкиным сидели за столом и горячо убеждали в необходимости штурма электрической башни. Штольцен сидел напротив и скептически смотрел на них. Остальные члены штаба под утро разошлись по домам и ещё не возвращались.

— Нет у него другого выхода, — убеждённо говорил Алексей. — Либо прорываться, либо вообще всё взорвать. Так не лучше ли взять инициативу на себя и самим диктовать условия боя. Пусть ему надо будет догадываться о наших задумках и переживать. Так, мне кажется, мы минимизируем потери.

— Возможно, он захочет сдаться, — возразил Иван Августович. — Просто ему нужно время, чтобы осознать это.

Купавин разгорячено хлопнул ладонью по столу:

— Да, если бы он боялся за свою шкуру — давно бы сдался! Трусы капитулируют сразу, им не нужно время на размышление. Боццони — не трус! Я вам точно говорю.

Алексей мягко накрыл ладонью руку урядника:

— Он же украл государственный секрет, Иван Августович. Дело явно пахнет шпионажем, а шпионы не сдаются в плен. У них даже специальные ампулы с ядом на этот случай имеются. Да Вы и сами знаете.

Штольцен молчал. Потом встал из-за стола, подошёл к металлическому шесту, до блеска натёртому перчатками пожарных, и, постукивая по нему ногтем большого пальца правой руки, стал размышлять. При этом, конечно, переступая с пятки на носок. Купавин и Рябичкин терпеливо наблюдали. Они знали, что вся ответственность лежит нанем, и не торопили своего товарища.

Между тем дождевые тучи совсем закрыли небо, и стало заметно темнее. Возможно, скоро пойдёт дождь и осложнит задачу. Если вода просочится в башню и законтактирует с лужей на первом этаже, то под током окажется вообще вся башня. С точки зрения осторожности лучше подождать, но в умении принимать нестандартные решения, и была сила Штольцена. Интуинция и смелость не раз помогали ему в сложных ситуациях.

— Хорошо, я согласен. Конкретно, какие действия вы предлагаете?

Полицейские дружно вздохнули. Теперь за дело.

— В первую очередь надо послать людей в садоводство Макона, — Алексей чётко раскладывал по полкам. — У них есть высокие галоши и резиновые перчатки. Так мы обезопасим себя от электрического тока. Смертельно опасен ток, текущий по человеческому телу от левой руки к правой ноге, через сердце.

— Штурмовать будем двумя группами, — добавил Купавин. — Мы с Алёшей уже обсуждали. Одна пойдёт прямо через сад, и будет отвлекать итальянца. Вторая — через крышу, используя эффект неожиданности.

— Собственно второй группой буду я, — Рябичкин взглянул на Ивана Августовича, словно боясь, что тот запретит. — На четвёртом этаже на углах здания есть скосы без окон, по ним можно незаметно проникнуть на крышу, а оттуда через чердак — внутрь.

— А я возьму пару ребят из охраны, прикроемся широкими заслонками для печи, в пекарне есть несколько, почти в человеческий рост. Будем медленно двигаться по открытому месту, револьверным огнём отвлекая внимание Боццони. Железо в заслонках толстое — пуля не пробьёт.

— Вы, я вижу, уже без меня всё решили.

— Нет, что вы, Иван Августович, — Алексей пожал плечами. — Мы просто хотели подготовиться к разговору.

— Правильно, правильно. Я не в обиде. Только как вы, Алексей Яковлевич, по стене полезете? Или тоже какие-нибудь приспособления придумали.

— Нет. Ничего готового под рукой не имеется, а изготавливать времени нет. Но мальчишкой в дубраве, помнится, без всего на деревья залезал, за малейшие выступы в коре цеплялся. Думаю, и сейчас получится.

— Ну что ж, с Богом. Я буду командовать оцеплением, если что, Алексей Яковлевич, прыгайте вниз, а мы такую стрельбу откроем — он голову не высунет. В самом крайнем случае, ногу сломаете и всё.

Рябичкин благодарно взглянул на Штольцена и сказал:

— Единственно хотел попросить вас, Иван Августович, установите второе внешнее кольцо оцепления, чтобы мальчишек и всех любопытных отвести подальше. Очень прошу. У меня в Петербурге уже был… печальный опыт. Погиб… хороший маленький… человечек…

У Алексея перехватило дыхание, и он замолчал.

— Хорошо, — только и сказал Штольцен.

Они с Купавиным молча смотрели на своего товарища. Изменился. Повзрослел. Исчезла наивность, но в глазах осталось прежнее умение удивляться многообразию жизни. Дорога трудна, и отступать некуда.

 

6

Стёкол в окне, выходящем на Баронский проспект, на четвёртом этаже электрической станции практически не осталось. Купавин со своей командой высадил их все. Сейчас первая группа была приблизительно посередине между забором и зданием башни. Прикрывшись заслонками, они с завидным постоянством отправляли пулю за пулей в упомянутое окно. Надо признаться, при желании полицейский и охранники могли достаточно быстро добраться до башни, но задача стояла другая, и поэтому двигались медленно, стараясь не давать Боццони покоя.

Алексей уже начал своё восхождение. Он подобрал галоши, плотно облегающие ногу, чтобы не терять чувствительности ступней и находился в этот момент на уровне третьего этажа. Здесь здание опоясывала ступенька водослива, и стоять было довольно комфортно. Последние два этажа башни были чуть уже нижних, и углы их были скошены, отчего периметр верхней части здания напоминал неправильный восьмиугольник. Окна были только на широких его сторонах, чем и решил воспользоваться Рябичкин.

Сейчас он отдохнёт и продолжит подъём. До водослива Алексей добрался сравнительно легко. Первый этаж преодолел с помощью водосточной трубы, второй — помогли оконные рамы с большим количеством ячеек. Дальше будет сложней.

Небо затянула серая пелена, а с запада, наполовину закрыв горизонт, наползала огромная чёрная туча. Ветер дул уже с непрекращающейся силой и ещё более осложнял подъём. Но дождя не было. Сильный ветер мог или разогнать тучу, или наоборот предвещать сильную бурю. В любом случае тянуть смысла не было.

Алексей сделал глубокий вдох и стал нащупывать кирпичи над головой.

Пули свистели с противоположной стороны башни и лишь иногда долетали мелкие осколки кирпичей. Он старался не высовываться с левой стороны, где мог попасть в зону обстрела. Медленно, по сантиметру, продвигался вверх, стараясь производить как можно меньше шума. «Кобыла» лежала в заветной жилетке, а патроны, на случай дождя, завернул в промасленную бумагу и положил в карман брюк. Пусть некрасиво, зато удобно.

Глянул на часы. Минутная стрелка словно попала в липкую прозрачную смолу на вишнёвом дереве. С момента начала подъёма прошло только четыре минуты. Четыре! Рябичкину же казалось, что он находится на этой стене несколько часов.

Кирпич за кирпичом. Выступ за выступом. Удар сердца за ударом.

Вытянутая в очередной раз вверх рука нащупала кровлю. Есть! Почти добрался.

Как вылез на крышу, он не помнил. Растянулся на железе, тяжело переводя дыхание, и сразу же пошёл дождь, а ветра совсем не стало. Немного отдышавшись, пополз к маленькому окошку, ведущему на чердак.

Силы постепенно возвращались к нему, ласковый дождь приятно холодил кожу. С силой затянул тело в окошко и опустился на бревенчатые перекрытия. Слава Богу, полдела сделано. Отдышаться, найти люк и посмотреть, что там внизу делает Боццони.

Дождь становился всё сильнее, и крупные капли барабанили по железу крыши, как в набат. Бум… Бум… Бум… Буря набирала силу и Алексей через окошко увидел, что на улице стало темно. Послышался далёкий раскат грома. Гроза!

Что ж, шум ливня и раскаты грома скроют от итальянца звуки перемещений Рябичкина. Значит гроза нам в подмогу. Только Митрофану Васильевичу с его командой надо беречь оружие от воды, ну да ничего, он опытный вояка — всё знает.

Вспомнив о Купавине, наш герой как-то приободрился и стал искать люк. Вот он! Кажется, не заперт. Действительно чего запирать, если на коммутаторе всё время кто-нибудь работает. Потянул вверх и припал глазами к образовавшейся щели.

Посередине помещения возвышался металлический шкаф телефонного коммутатора. С одной стороны рабочее место телефонистки со стулом, с другой — большое количество проводов, уходящих в трубу, спрятанную в стене, напротив стула находилось разбитое окно с падающими в него каплями дождя и Боццони, сидящий на полу, прислонившись к стене. Фоном служили осколки стекла, покрывающие буквально всё в комнате. Полумрак, царящий в комнате, периодически прерывался вспышками молний.

Люк, сквозь который наблюдал Рябичкин, располагался по другую сторону коммутатора от итальянца, что не давало возможности спрыгнуть через него и сразу наброситься на противника. Но он был ближе к коммутатору и позволял занять более выгодную позицию, оставляя Мауро без укрытия. В такой ситуации можно и сдаться предложить.

Алексей подготовил оружие, распахнул люк и, пользуясь ослеплением после очередного разряда атмосферного электричества, прыгнул вниз. Несмотря на это, Боццони всё же успел выстрелить. Пуля прожужжала возле лица. В ответ Рябичкин выстрелил в воздух и юркнул за коммутатор.

— Остановитесь, Мауро. Не стреляйте, — сказал он, как можно спокойнее. — Давайте поговорим.

— Что вы хотеть? — итальянца отделяло от коммутатора метров пять, и он понимал, что спрятаться за него не успеет.

— Хочу поговорить о вашем будущем.

— Что вы хотеть? — повторил Боццони.

— Предлагаю Вам добровольно сдаться. Вашу участь будет решать суд. Человек, которого Вы убили — государственный преступник. Возможно, Вам сохранят жизнь.

Итальянец молчал. То ли взвешивал слова Рябичкина, то ли искал пути к отступлению. Алексей терпеливо ждал ответа.

Воздух в помещении, несмотря на падающий в разбитое окно дождь, казался трескуче сухим. В нём присутствовала какая-то сложная смесь запахов: горелые провода, разогретое железо, тлеющая бумага, что-то ещё.

Ионизация, подумал Алексей. В сильную грозу воздух всегда наполнен заряженными частицами, поэтому и озоном пахнет. Точно, озоном — вот чем ещё пахло в комнате. Да к тому же, на первом этаже башни всё под током. Я теперь нахожусь внутри огромного конденсатора, размером с водонапорную башню, в самый раз эксперименты ставить. В стиле знаменитого Николы Тесла.

— Мой жизнь — великий Италия, — наконец сказал Боццони. — А Италия есть всегда. Я сделать свой дело.

Так, похоже, сдаваться он не собирался. Но Рябичкин решил попробовать ещё разок:

— Вы ещё молоды, возможно, Вам снова удастся послужить своей Родине. Вы вправе рассчитывать на снисхождение.

Треск со стороны окна усилился. Что это? Только кажется или на самом деле.

— Я хотеть быть…  — итальянец замолчал на полуслове.

Да, что там происходит? Может, Купавин в него попал? Хотя звука выстрела вроде не было. Нужно как-то посмотреть.

Алексей торопливо снял пиджак и, размахнувшись, бросил его вправо от коммутатора — к стене. Выстрела не последовало. Тогда он осторожно выглянул с другой стороны.

Картина, представшая перед ним, напоминала иллюстрацию из фантастического романа. Боццони уже стоял и с ужасом смотрел в сторону окна — бледный, с округлившимися глазами. В комнату медленно вплывал ярко светящийся шар размером с голову трехлетнего ребёнка. Он издавал нестерпимый треск и даже с такого расстояния, на котором находился Рябичкин, чувствовался жар, исходящий от него.

… Шаровая молния!..

Об этом Алексею доводилось только читать, но чтобы вот так видеть воочию. Потрясающе! За такое зрелище сотни учёных много бы отдали.

Неизведанное состояние вещества. Материя, ионизированная до своего крайнего состояния. Или что-то ещё, совершенно новое. Может быть, наше Солнце тоже шаровая молния колоссальных размеров.

Учёный-полицейский был настолько ошарашен, что забыл про осторожность и совсем вышел из-за коммутатора. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения, Боццони было не до того. Он медленно пятился вдоль стены, выставив левую руку в сторону светящегося шара, словно хотел отгородиться от него. Резиновые перчатки он сбросил во время стрельбы, и теперь они валялись под окном. Правда, против шаровой молнии резина бессильна.

Алексея, глядя на эту картину, пронзила элементарная мысль: как мы ещё мало знаем и как слабы перед природой. Не изменять природу нужно, а изучать и стараться жить с ней в гармонии. Чего же проще?

Неожиданно раздался хруст ломающегося стекла — итальянец оступился. Инстинктивно он потянулся к находящимся сзади перилам лестницы, и одновременно возникли два разряда, две маленькие молнии. Обе начинались в ладонях рук Боццони и вели: одна к металлической лестнице, другая к потрескивающему шару. Мауро успел только вскрикнуть и застыл в такой позе, а электрические разряды ещё долго светились, меняя рывками свою форму и уничтожая человеческую плоть. Видимо под воздействием импульсов тока мышцы несчастного рефлексивно напряглись, и тело продолжало стоять. Скованно, страшно…

Потом что-то изменилось. Равновесие было нарушено, и тёмная фигура неторопливо рухнула лицом вниз на осколки битого стекла. А может на осколки жизни этого итальянца. И осталась так лежать. Так же, как тело Чуприльцева-Гофера на втором этаже дачи на окраине посёлка. Разница заключалась лишь в том, что у тела Боццони не было кистей рук. Вместо них остались две обгорелые головешки, а пальцы, которые могли создавать красоту, рассыпались в прах.

Шаровая молния, между тем, продолжала свой путь, и, с тихим звоном пройдя сквозь окно на противоположной стене, исчезла в очередной вспышке грозы. Лишь в стеклеосталось идеально ровное отверстие с остывающими краями. Только и всего…

 

7

Поезд прибыл на железнодорожный вокзал города Болонья вовремя. Дежурный по станции объявил в рупор давно заученную фразу:

— Поезд из Падуи прибывает на вторую платформу. Господа встречающие, просьба подготовиться. Спасибо.

Пёстро одетая толпа дружно зашагала к платформе. Следом потянулись носильщики со своими извечными тележками. Возбуждённые голоса, крики детей и запах железной дороги, одинаковый во всех странах мира.

М. не спешил. Курьер, с которым он должен был встретиться — человек проверенный, знает своё дело. Путь, проделанный им из самой России неблизкий, и теперь торопиться не имело никакого смысла. Два прицепных вагона начинали своё путешествие в Москве на Брестском вокзале в составе поезда Москва-Варшава и дальше через Прагу, Вену, Марибор, Венецию и, наконец, Падую. Половина Европы осталась позади.

Долго, ах, как долго М. ждал этой минуты. Бессонные ночи, месяцы исследований. Поиск в темноте, наугад…

Но ничего. Скоро весь мир заговорит о нём и о любимой им Италии. О величии итальянской нации! Это государственные казнокрады не поняли значения его работы — отказались финансировать, а народ со временем оценит, что он для неё сделал. Пусть заканчивать установку придётся в Англии, у двоюродного брата Генри Джеймса. Пусть. Всё равно это будет сделано только для величия Италии.

* * *

… Жара, стоявшая всю неделю в городе, к вечеру немного спала. От раскаленного перрона же по-прежнему исходил горячий воздух. Хотелось поскорее покинуть вокзал, спрятаться в тень оливковых деревьев. Нельзя, терпение всегда было его сильным качеством. Он подошёл к нужной скамейке в конце перрона и уселся ждать…

* * *

Думал ли он, бегая мальчишкой по обширным владениям отца вместе с лучшим другом Мауро, что достигнет таких высот в науке? Они грезили великими открытиями, мечтали о славе знаменитого Леонардо. Кто из нас в детстве не считал себя гениальным? Кто не верил в свою исключительность? С годами грёзы улетучились, и М. перестал верить…

Теперь он точно знал, что гениален, но и понимал необходимость совершения какого-то грандиозного открытия. И пусть родственники восхищались его способностями, разве этого достаточно? И он начал осатанело работать.

Мауро хоть и был на два года старше, всегда смотрел на М., как на Бога. А по мере взросления просто стал его правой рукой во всём, в том числе и в исследованиях. Преданность Мауро граничила с фанатизмом. В имении отца они ставили свои первые эксперименты по физике. Электрические явления всецело захватили М., он постоянно говорил о положительных и отрицательных зарядах — за обеденным столом, на конной прогулке, в церкви. Все кто знал его, начиная от слуг и заканчивая родителями, называли М. — синьор «Электричество».

Когда в пятнадцатилетнем возрасте он прочитал об опытах Герца по обнаружению электромагнитных волн, его захватила идея использования их для беспроводной связи. Следующие пять лет М. посвятил себя созданию такого устройства, перепробовав сотни различных схем, потратив огромное количество средств, сил и времени. И вот когда казалось, что решение совсем близко, он вдруг случайно узнаёт о русском учёном Попове, который уже создал подобный прибор.

На мгновение М. перестал ощущать окружающее. Померк свет, пропали звуки, кожу сковал ужасный холод и во рту почему-то появился вкус железа. Кровь! Он насквозь прокусил язык! Верхние и нижние зубы сошлись друг с другом так, что свело скулы.

… Всё напрасно!..

Сквозь боль и отчаяние вырвался пронзительный крик. В его комнату вбежали слуги, мать, Мауро. Увидели кровь, побежали за доктором, посыпались расспросы. Истинной причины М. не раскрыл. Прошло несколько дней, немного успокоившись, он решил узнать об исследованиях Попова всё.

Служащие научных библиотек Рима здоровались с ним, как со старым знакомым. Он искал с неукротимой энергией, как делал всё. И был вознаграждён. В журнале Русского физико-химического общества, переводимом на итальянский язык, М. нашёл статью «Прибор для обнаружения и регистрирования электрических колебаний». Попов работалдля нужд российского флота и не торопился публиковать полные результаты своих исследований.

Вот он шанс. Для достижения цели он был готов на всё.

* * *

… Перрон постепенно пустел. Последние одинокие пассажиры шествовали за своими носильщиками. Мужчины курили папиросы, женщины осматривали вокзал. Замыкая шествие, от дальнего вагона шагал курьер — сухощавый мужчина с серыми колкими глазами…

* * *

Пришлось вновь обратиться к Генри Джеймсу. Брат всеми силами поддерживал работы М., он чувствовал здесь большие деньги. Возможно, очень большие. Коммерческая жилка заставила его пригласить итальянского учёного в Англию для продолжения исследований. И вдруг такие неприятности. Нужно было торопиться. Генри когда-то оказал услугу главе тайного общества луддитов, и вот теперь настало время отдавать долг. Для того, чтобы затянуть создание прибора Поповым, он предложил уничтожить лабораторную установку и просил брата быстрее перебираться на Туманный Альбион. Здесь, и только здесь, возможно скорейшее воплощение заветного устройства.

М. обманывал Генри. Его прибор ещё не был создан. Но признаться в этом он не мог. Поэтому уничтожить конструкцию русского учёного мало, нужна схема устройства, чтобы проверить свои догадки и победить наверняка.

Занавес раздвинулся и в свет огней рампы ступил верный Мауро. Мауро Боццони. Преданный раб, готовый убивать ради своего хозяина, ради синьора «Электричество». Всю свою жизнь он провёл рядом с М., все мысли и желания он подчинял ему. Обожание Мауро граничило с безумством. Только ему можно доверить следовать тенью за луддитами, позволить им уничтожить прибор, а потом забрать схему. Тайно, чтобы ни одна живая душа не знала. Пусть русская полиция идёт по их следам и даже если поймает, то никто не поверит, что они не уничтожали схему. Луддиты в понимании полицейских — вольнодумцы, революционеры. А с революционерами в России сейчас обходятся сурово. И нет им веры ни в чём.

— Мне нужна эта схема, — говорил он Боццони. — Если мы первыми не построим прибор, то жизнь моя будет бессмысленна. Мне будет незачем жить. Я погибну.

Мауро, с искажённым в ужасе лицом, слушал и, конечно, заранее был согласен на всё. Его Бог погибал, и любые поступки были оправданы.

— Спаси меня и принеси славу Италии!..

* * *

Вот оно что, дорогой читатель. Не Неспешинская обратилась к луддитам, а они к ней. Солгала опытная революционерка Колокольцеву. Солгала. Разве можно было пройти мимо такой возможности: влить свежую кровь в народовольческий террор и приписать лавры себе. Ах, как же слаб человече!

Боццони крайне удивился, когда заметил возле Морского училища в Кронштадте луддитов в компании с Колокольцевым с Лидией. И был просто поражён, наблюдая с ветки дерева через распахнутое окно, как Неспешинская прячет схему прибора русского учёного. Народовольцы, ничтоже сумняшеся, заняли его место! Как тут было поступать? Оставалось только следить за ними и искать возможность выкрасть схему. Такая возможность обязательно появится, надо только уметь ждать. Так и получилось, только несчастный Феликс Гофер на свою беду услышал шум и поднялся в кабинет. Пришлось его убить. Честь М. и слава Италии оказались выше жизни одного народовольца. Верный раб не смог переступить черту, за которой был путь к собственной свободе.

* * *

… Курьер подошёл и молча уселся на скамейку. Посидел пару минут, вздохнул, взял папку с деньгами, оставленную М. и отправился в здание вокзала, шагая уверенной походкой человека, привыкшего много ходить. Обогнув дежурного по станции, приветливо улыбнулся ему и исчез за стеклянными дверями.

М. сидел, задумавшись, глядя перед собой. Потом повернул голову и посмотрел на точно такую же папку, оставленную курьером на другом конце скамейки. Чёрная кожаная папка с тиснением, в которой лежали документы и схемы Попова. На картинке сверху был ангел, протягивающий кому-то огромное сердце.

Верный Мауро остался в России. В письме он написал о любви к русской девушке, из-за которой не может уехать. Понять этого М. был не в состоянии…

 

Заключение

Самовар шумел уже минут пять, всё никак не закипая, а Серафима звякала чашками в соседней комнате и периодически пробегала мимо открытой двери. Подготовка к традиционному утреннему чаепитию захватила её полностью.

— Вот уже и лето скоро закончится, — сказал Купавин, восседая за столом напротив Ивана Августовича. — А ведь, кажется, недавно только началось. Не успеешь оглянуться — пора и хлеб убирать с полей.

— Митрофан Васильевич, вы бы поторопили рабочих с ремонтом башни, — Штольцен откинулся на стуле. — Скоро дожди пойдут, а крыша ещё не перекрыта.

— Обязательно. Они мне обещали до осени управиться. Придётся напомнить… Что-то Алёша запропастился?

Но Рябичкин был уже рядом, открывал калитку в заборе, окружающем здание Канцелярии. С утра пораньше он бегал на почту, забрал письмо из столицы от Романа и корреспонденцию для станового пристава. Вот так пройтись утром по зелёным проспектам Новогиреево, вдохнуть душистый ранний воздух, поздороваться, поздравить знакомых с очередным прекрасным божьим днём — как он любил это. Такие мгновения и есть жизнь! Простые радости даруемые нам.

Взбежал по ступенькам, шагнул в кабинет Штольцена:

— Иван Августович, ваши письма и газеты. Митрофан, а тебе — ничего.

— Наши все дома сидят, — урядник всегда имел наготове дежурную поговорку. — А ты сам чего там прячешь? От полиции не утаишь.

— Из столицы пишут, — улыбнулся Рябичкин. — Сейчас посмотрим.

Он принялся распечатывать конверт.

Штольцен, тем временем, раскрыл «Московские ведомости» и углубился в чтение. Минут десять он молча изучал текст, а затем изумлённо воскликнул:

— Да-с… Господа, послушайте, что здесь написано… «Итальянский учёный М. провёл ряд опытов по осуществлению беспроволочной телеграфной связи, в результате которых смог передать сигнал на расстояние полутора миль. В Англии он сделал заявку для получения патента на «усовершенствование в передаче электрических импульсов и сигналов и в аппаратуре для него». Ранее М. не раскрывал для широкой публики содержания своих работ». Как вам это нравится?

— Опять нас обскакали эти иностранцы, — махнул рукой Купавин.

— Но мы же первые провели такие опыты, — Алексей слушал Ивана Августовича и машинально вскрывал конверт. Он вытащил из него сложенную вчетверо газету и развернул её. — Вот, наверное, Роман тоже об этом сообщает. Что-то подчёркнуто!

Митрофан Васильевич глянул с обратной стороны на газету.

— «Котлин», — прочёл он вслух. — Я про такие газеты и не слышал.

— Это кронштадтская. Здесь статья Попова «Телеграфирование без проводов», — Рябичкин уже пробежал глазами выделенный текст. — Александр Степанович выступает в защиту своего приоритета и напоминает о демонстрации им ранее подобного устройства на заседании физического отделения Русского физико-химического общества. Где же справедливость?! Изобретение принадлежит русской науке!

Рябичкин смотрел на Штольцена, Штольцен — на Рябичкина. Купавин смотрел на обоих сразу. Как сказал великий русский писатель Гоголь — «немая сцена»…

— А, знаете что, — неожиданно сказал Митрофан Васильевич. — Давайте в воскресенье за грибами сходим. Народ говорит в лесу грибов полно.

И сразу после этих слов в комнату вошла Серафима с чашками, и всё как-то завертелось, закружилось. На столе появились булочки, варенье, удивительно пахнущая колбаса, деревенское масло, свежий хлеб. Серафима заварила чай с мятой и жизнь помчалась дальше к новым радостям и заботам, оставляя прошлое позади…