ПЛАНЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО И МОБИЛИЗАЦИОННОГО РАЗВЕРТЫВАНИЯ РККА

С разгромом Польши, а затем и Франции геополитическая обстановка в Европе изменилась коренным образом. Советские войска вошли в непосредственное соприкосновение с германскими. С вводом советских войск на территорию Прибалтики, в Бессарабию и Северную Буковину прежние планы подготовки страны и вооруженных сил к возможной войне уже не соответствовали новым реалиям. Необходимость их переработки была обусловлена не только переменами в международной обстановке, но и продолжающимися изменениями в боевом составе РККА, в оперативно-стратегических способах ведения боевых действий с массовым применением новых видов оружия.

Важнейшим документом, определяющим структуру и основной боевой состав вооруженных сил страны, систему мероприятий и действий по переводу их с мирного положения на военное являлся в то время план стратегического развертывания, которое включало создание группировок войск (сил) на избранных направлениях или театрах военных действий (оперативное развертывание) в соответствии с целями войны и замыслом предстоящих действий, стратегические перегруппировки войск (сил) из внутренних районов страны на театры военных действий (при необходимости и между ними), а также развертывание первоочередных стратегических резервов.

Планы стратегического и оперативного развертывания вооруженных сил страны основываются на определенной концепции, обеспечивающей безопасность государства. То есть на том, что сейчас принято называть военной доктриной, которую определяет политическое руководство страны. Это фундамент, основа подготовки страны к грядущей войне. Конкретное содержание мероприятий, предусмотренных этими планами, находится в прямой зависимости от состояния экономики страны, определяющей уровень технического оснащения вооруженных сил, а также от возможностей по их мобилизационному развертыванию, так как по экономическим причинам вооруженные силы в мирное время невозможно содержать по штатам военного времени. Поэтому планы стратегического развертывания зависели от состава и состояния мобилизационных ресурсов, зависящих от состояния экономики страны. В свою очередь, план стратегического развертывания вооруженных сил оказывает обратное воздействие на экономику страны, развитие которой осуществляется в том числе и с учетом потребностей вооруженных сил и войны в целом в мобилизационных ресурсах. Другими словами, и те, и другие планы взаимосвязаны и взаимозависимы. Это не всегда учитывают в своих трудах некоторые историки и исследователи.

При планировании подготовки к войне следовало определить прежде всего вероятных противников, их военные возможности, степень и очередность угроз. В 1940 г. основным вероятным противником стали считать Германию и ее союзников. Сложнее было определить стратегические направления, на которых следует сосредоточить основные силы Красной Амии и флота. Это не такая простая задача. По этому поводу в политическом и военном руководстве страны существовали различные точки зрения. Тем более что с выдвижением новой границы на запад обострилась старая проблема — обширный болотистый район Полесья разделял территории Белоруссии и Украины, затрудняя маневр силами и средствами вдоль фронта.

В начале августа 1940 г. наркому Тимошенко был доложен новый оперативный план. Его основным исполнителем был заместитель начальника оперативного управления Генштаба, будущий знаменитый маршал, а в то время генерал-майор А.М. Василевский, работавший под непосредственным руководством тогдашнего начальника Генштаба Б.М. Шапошникова. Большинство необходимых оперативных расчетов для него Шапошников сделал лично. Общий замысел, как и в его предыдущем плане, базировался на предположении, что главный удар немцы нанесут севернее Припятских болот.

Но это в корне противоречило взглядам Сталина, который, вопреки Генштабу, считал, что немцы обязательно захотят овладеть хлебом, углем и рудой Украины, необходимыми им для ведения длительной войны. Следовательно, именно это стратегическое направление было необходимо усилить.

В связи с недостатками в работе Генштаба, отмеченными в акте сдачи и приема Наркомата обороны, 19 августа начальник Генштаба маршал Шапошников был заменен генералом армии К.А. Мерецковым. Под его руководством все тот же Василевский на основе последних указаний кардинально переработал этот план, получивший название «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы». 18 сентября он был дополнен «Соображениями по развертыванию Вооруженных Сил Красной Армии на случай войны с Финляндией», представлявшими собой план разгрома этой страны, если это окажется необходимым. Но, так как вступление Финляндии в войну в одиночку считалось маловероятным, планирование велось с расчетом на борьбу прежде всего с Германией. Для этого предусматривалось развернуть на Западном ТВД войска трех фронтов: Северо-Западного (СЗФ), Западного (ЗапФ) и Юго-Западного (ЮЗФ). На случай войны с Японией планировалось создать Забайкальский и Дальневосточный фронты.

В новом плане, в отличие от всех предыдущих, наконец были совершенно точно определены все основные противники СССР и сделан правильный вывод о необходимости быть готовым к войне на два фронта: на западе и востоке. Генеральный штаб, несмотря на заключенные с Германией соглашения, верно определил основного противника и возможный состав враждебной СССР коалиции в Европе. Ясна для него была и позиция возможных союзников Германии — Финляндии и Румынии, которые надеялись в союзе с Гитлером вернуть утраченные в 1940 г. территории.

Планом предусматривалось два варианта стратегического развертывания на Западе. Согласно первому из них, главные силы Красной Армии должны были действовать южнее Припятских болот, имея главную задачу разгромить Люблин-Сандомирскую группировку немцев и отрезать Германию от Балкан и прежде всего от румынской нефти (так называемый «южный» вариант, см. схему 9).

Именно этот вариант считался основным. В записке был приведен расчет на создание группировки войск ЮЗФ. В нем указывалось, что с учетом существующей пропускной способности железных дорог юго-запада сосредоточение главных сил армий фронта (68 стрелковых дивизий) может быть закончено лишь на 30-й день от начала мобилизации, только после чего и возможен будет переход в общее наступление для решения поставленных выше задач. Поэтому разработчики честно указали, что «Столь поздние сроки развертывания армий Юго-Западного фронта и являются единственным, но серьезным недостатком данного варианта развертывания».

По второму варианту решающие сражения намечались севернее Брест-Литовска, где задачей советских войск ставилось: нанести поражение главным силам германской армии в пределах Восточной Пруссии и овладеть последней (так называемый «северный» вариант, см. схему 10). При этом в обоих случаях предполагалось, что боевые действия начнутся с активной обороны с задачей прикрытия мобилизации и сосредоточения главных сил советских войск. В записке указывалось, что «Окончательное решение на развертывание будет зависеть от той политической обстановки, которая сложится к началу войны, в условиях же мирного времени считаю необходимым иметь разработанными оба варианта».

Поэтому оба варианта развертывания главных сил Красной Армии (или к югу, или к северу от Бреста) рассматривались как равнозначные. В этом некоторые исследователи усмотрели более гибкий, чем прежде, подход к оценке возможных действий Германии. О возможности принятия окончательного решение по этому весьма важному вопросу говорилось в записке начальника Генштаба Б.М. Шапошникова еще 24 марта 1938 г.:

«Наша разведка производимых нашими вероятными противниками перевозок по сосредоточению позволит определить, где будут развертываться их главные силы, а поэтому, начиная с 10-го дня мобилизации, мы можем также изменить варианты нашего развертывания главных сил, приняв его к северу или югу от Полесья» [435].

Другими словами, все надежды возлагались на эффективность и расторопность нашей разведки. По мнению авторов книги, решение разрабатывать оба варианта развертывания главных сил можно признать оправданным только с точки зрения их предварительной проработки. На практике же, учитывая слаборазвитую транспортную систему страны, в том числе и недостаточную пропускную способность железных дорог, необходимо было заранее, еще в мирное время решить, где сосредоточивать основные усилия — севернее или южнее Полесья. В связи с переносом границы на запад болотистый район реки Припять целиком оказался на территории СССР, еще больше разделив театр военных действий на два разобщенных стратегических направления. Продолжать сидеть сразу на двух стульях, имея перед собой куда более грозного противника, нежели Польша, было по меньшей мере опасно.

Новый план был послан для предварительного ознакомления Сталину, а 5 октября доложен ему и Молотову. По указанию вождя состав войск будущего Юго-Западного фронта был еще больше усилен. Число дивизий довели: стрелковых — с 75 до 80, мотострелковых — с 4 до 5, танковых — с 9 до 11. При этом количество танковых бригад там возросло с 5 до 20, а число авиаполков — с 88 до 140 [436]. В доработанном виде этот план был утвержден Сталиным 14 октября. Но работа над ним продолжалась полным ходом. При этом в соответствии с пожеланиями высшего руководства акцент все больше смещался на южный вариант. 17 ноября Тимошенко и Мерецков подписали доклад «Основные выводы из указаний Политбюро и СНК СССР 5 октября 1940 г. при рассмотрении планов стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на 1941 г.». Согласно ему силы Красной Армии на западе планировалось довести до 182,5 расчетной дивизии и 159 авиаполков, из них 113 дивизий и 140 авиаполков предназначались для Юго-Западного фронта. В результате на юго-западном стратегическом направлении с учетом войск РГК концентрировались 74,5 % всех соединений и 88 % авиачастей Западного ТВД. Окончательное завершение плана в Генштабе намечалось на 15 декабря, а в округах соответствующую документацию должны были подготовить к 1 мая 1941 г. [437]. Однако все эти сроки были сорваны, и главным образом из-за продолжавшихся метаний во мнениях руководства на самом верху армии и государства.

В целях проверки и уточнения нового плана стратегического развертывания и оперативных планов фронтов в конце декабря 1940-го — начале января 1941-го в Москве были проведены оперативно-стратегические сборы высшего командного состава Красной Армии. Сборы получились на редкость представительными, в них участвовали свыше 270 человек, в число которых входили руководящий состав Наркомата обороны и Генштаба, начальники центральных управлений, командующие, члены военных советов и начальники штабов военных округов и армий, начальники военных академий, генерал-инспектора родов войск, а также командиры некоторых корпусов и дивизий. После окончания совещания, составившего первую часть сборов, и празднования нового, 1941 года, под личным руководством наркома Тимошенко проводились широкомасштабные оперативно-стратегические игры. Главной целью игр была отработка вариантов принятого недавно оперативного плана.

Первая из них состоялась 2–6 января 1941 г., всего на месяц позже германских игр, на которых обкатывался предварительный план агрессии против Советского Союза. Но игра в Москве имела совсем иную направленность. «Боевые действия» на ней разыгрывались на северо-западном направлении в соответствии со вторым вариантом недавно утвержденного оперативного плана. Силами «восточных» руководил командующий войсками ЗапОВО генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов, а противостоявшими им «западными» — командующий войсками КОВО генерал армии Г.К. Жуков. В составе войск сторон в полосе шириной 660 км с обеих сторон «сражались» 92 стрелковые (пехотные), 4 кавалерийские, 6 моторизованных и 12 танковых дивизий, 26 танковых и механизированных бригад, свыше 17,8 тыс. орудий и минометов, более 12,3 тыс. танков, около девяти тысяч самолетов.

На второй игре, проведенной с 8 по 11 января, отрабатывался основной вариант оперативного плана. По составу привлекаемых войск и территории, на которой «действовали» войска, эта игра намного превосходила первую. В полосе шириной около полутора тысяч километров были задействованы 181 стрелковая, 10 кавалерийских, 7 моторизованных и 15 танковых дивизий, 22 танковые и механизированные бригады, около 29 тыс. орудий и минометов, свыше 12,1 тыс. танков, более 10,2 тыс. самолетов. На этот раз Г.К. Жуков командовал войсками «восточных», а «западных» возглавили Д.Г. Павлов и командующий войсками ПрибОВО генерал-лейтенант Ф.И. Кузнецов [438].

Согласно исходным данным, нападение летом 1941 г. в обоих случаях совершили «западные», но действия по отражению «агрессии» на играх не отрабатывались вовсе. Больше того, начальный период войны был полностью проигнорирован. Условный сценарий конфликта предполагал, что за первые неделю-две боевых действий «западные» совместно с их союзниками, не завершив развертывания, осуществили нападение на «восточных» и сумели продвинуться в глубь их территории на 50-120 км. Затем «восточные» наносили мощные контрудары и отбрасывали войска «западных» в исходное положение или даже переносили боевые действия на вражескую землю. Для этого создавалось значительное общее количественное превосходство «восточных» над «западными»: по танкам в первой игре — в два с половиной раза, во второй — в три, по самолетам, соответственно, в 1,7 и 1,3 раза.

Признавая оборону закономерным способом ведения военных действий, командование Красной Армии разработке теории и практике ведения оборонительных действий в стратегическом масштабе уделяло неправомерно мало внимания. С учетом соотношения сил и средств Германии и СССР отразить первый удар противника и ликвидировать достигнутые им успехи предполагалось в любом случае, словно по мановению волшебной палочки. И только с этого момента, собственно, и начинался в обеих играх розыгрыш «боевых действий», посвященных уже отработке наступательных операций «восточных».

Таким образом, игры, вопреки расхожему мнению, не имели ничего общего с реальными проблемами, которые пришлось решать Красной Армии и ее командованию в начальный период Великой Отечественной войны. Основной изъян разрабатываемых планов заключался в том, что все они исходили из возможности угрожаемого периода. Предусмотренный ими ввод в действие планов прикрытия госграницы с целью обеспечения развертывания главных сил намечался в день объявления мобилизации или с началом войны. К сожалению, подтвердилось известное выражение, что «генералы всегда готовятся к прошедшей войне». И не только генералы, как оказалось, но и политики.

Результаты, достигнутые в ходе игр, имели далеко идущие последствия. Прежде всего выяснилось, что наступление на Восточную Пруссию с ее сложными условиями местности, а главное, из-за возведенных там мощных линий укреплений, насыщенных большим количеством стационарных огневых сооружений, сулило мало перспектив. Подкреплял это мнение и недавний печальный опыт прорыва «линии Маннергейма». В противовес этому шансы на успех на юге расценивались значительно выше. В результате был сделан вывод, что нанесение главного удара на юго-западном стратегическом направлении при одновременном сковывании противника путем частных операций на северо-западе и в Румынии позволит решить несколько ключевых стратегических задач и обеспечит дальнейшие успешные действия Красной Армии.

Подводя итоги совещания высшего руководящего состава РККА, нарком Тимошенко 31 декабря 1940 г. отметил, что в ходе его обсуждались новые злободневные и проблемные вопросы военного искусства. В обстановке «смелой индивидуальной и коллективной творческой деятельности, являющейся базой военной науки и военного искусства, ‹…› мы начинаем создавать новые основы, новые предпосылки для дальнейшего роста нашей Красной Армии». Нарком не мог обойтись без славословий в адрес вождя: «мы «‹…› углубляем и расширяем ту перестройку в Красной Армии, которую стали осуществлять по директиве товарища Сталина полгода тому назад. ‹…›Мы начали по-настоящему выполнять указания товарища Сталина о поднятии военно-идеологического уровня наших командных кадров и положили начало созданию своей собственной военной идеологии» (выделено нами. — Авт.).

Заметим, что автократия, как правило, не совместима с подлинной наукой. Как тут не вспомнить Жомини, который обосновал и применил «принцип духовной независимости военного теоретика и историка, способность смело высказывать монарху свои рекомендации. Подлинный ученый свободен от гнева и пристрастий». «Я не знаю ни одного другого более независимого исследователя, кроме Жомини», — писал один из последователей генерала. По оценке Свечина, Жомини был «интернационалистом» — в том смысле, что военная теория не может быть разработана в узких рамках одной нации.

Тимошенко постарался принизить значение побед вермахта над англо-французскими войсками, заявив: «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового». Обосновывать сей глубокомысленный вывод нарком не стал, дав понять присутствующим, что вопросами стратегии может заниматься только товарищ Сталин. Однако далее Тимошенко не смог не отметить, что «в области оперативного искусства, в области фронтовой и армейской операции происходят крупные изменения. ‹…› сила и успех современного наступления — в высоком темпе и непрерывности наступления», которые обеспечиваются «массированным применением мотомеханизированных и авиационных соединений, используемых для нанесения первого удара и для непрерывного развития удара в глубину». При этом «‹…› роль пехоты при атаке изменилась. Из ударного средства она превратилась в основание бронированного ударного клина, который острием танковых дивизий врезывался в глубину территории противника».

Нарком посчитал нужным подчеркнуть: «Огромное значение в успехах германской армии в войне 1939–1940 гг. имела тщательная подготовка театров предстоящих военных действий и операций: развитие автомобильных и рельсовых путей; создание аэродромной сети как на своей территории, так и агентурное ее обеспечение на территории противника; массовое насаждение агентуры в полосе предстоящих операций (создание паники среди населения, быстрая информация о группировках войск или важных передвижениях); подготовка передовых баз материально-технического обеспечения; накопление восстановительных средств путей сообщения». И сделал вывод: «При изучении армейской и фронтовой операции нам необходимо постоянно учитывать реальную материальную базу, с прогнозом на будущее, в связи с ростом экономики нашей страны» [439].

Уделил Тимошенко внимание и обороне. Он отметил, что «Ряд успешно проведенных на Западе прорывов в войне 1939–1940 гг. породил у некоторых исследователей мысль о кризисе современной обороны. Такой вывод не обоснован. Его нельзя делать из того, что ни на польском, ни на французском фронтах немцы не встретили должного отпора.

‹…› Опыт войны показывает, что современная оборона не может ограничиться одной тактической зоной сопротивления, что против новых глубоких способов прорыва необходим второй и, пожалуй, третий оперативный эшелон обороны, состоящий из оперативных резервов, специальных противотанковых частей и других средств, опирающийся на подготовленные в тылу оборонительные противотанковые районы или рубежи. При этих условиях оборона приобретает вновь свою устойчивость и сохраняет все права гражданства и в будущем ‹…›» [440]. Однако вопрос, при каких условиях оборона имеет право на существование и в стратегическом масштабе, так и не был поднят. И неудивительно: хотя сам Сталин на этом совещании не присутствовал, он лично отредактировал заключительное слово наркома обороны. Кроме немногих замечаний, им были вписаны фразы: «К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление» и «Оборона особенно выгодна лишь в том случае, если она мыслится как средство для организации наступления, а не как самоцель» [441].

К сожалению тех, кто мог по-настоящему оценить новые идеи и способы ведения войны, использованные немцами в Польше и на Западе, и высказать смело свое мнение, на совещании не оказалось. Почти не осталось их и во всех вооруженных силах. Инакомыслие к этому времени было в основном выкорчевано. А жаль. Например, видный военный теоретик Г.С. Иссерсон, имевший к тому же большой опыт командной и штабной работы, мог бы высказать свои мысли о содержании начального периода войны. В 1940 г. он на основе глубокого анализа опыта начавшейся Второй мировой войны написал небольшую, но весьма интересную книгу «Новые формы борьбы (опыт исследования современных войн)», где сделал поучительные выводы о способах развязывания современных войн и формах ведения начальных операций. В ней он за год до Великой Отечественной войны пророчески утверждал:

«Война вообще не объявляется. Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами. Мобилизация и сосредоточение относятся не к периоду после наступления состояния войны, как это было в 1914 году, а незаметно, постепенно проводятся задолго до этого. Разумеется, полностью скрыть это невозможно. В тех или иных размерах о сосредоточении становится известным.

Например, не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе» [442].

К несчастью, никто из власть имущих в СССР не пожелал прислушаться к мнению Иссерсона. Хотя его идеи были замечены и «отмечены»: Иссерсона арестовали за две недели до начала войны. Расстрелять не пожелали (за что? — ведь его прогноз полностью подтвердился), но осудили на 10 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах.

Как показали дальнейшие события, в сущности германской стратегии блицкрига, обеспечившей быстрые победы вермахта в Польше и во Франции, наши военные руководители по-настоящему разобраться не сумели. Слона «блицкрига» Тимошенко так и не приметил… И весьма актуальный вопрос, что же можно и нужно противопоставить массированному применению танковых и механизированных соединений противника, непрерывно поддерживаемых ударами авиации, должного внимания не получил. Несмотря на некоторые прорывы в теории военного дела, над основной массой командиров, особенно выходцев из народных низов, продолжал довлеть опыт Первой мировой и Гражданской войн. Изменившийся характер начального периода войны так и не был учтен при планировании первых операций и подготовке командных кадров, штабов и войск.

Однако впечатляющие успехи немцев в сражениях, развернувшихся на Западе в мае 1940 года заставили командование Красной Армии пересмотреть свое критическое отношение к созданию крупных танковых и механизированных соединений. Не дожидаясь окончания боев во Франции, было принято решение вновь сформировать танковые корпуса, поспешно распущенные сразу после польской кампании всего полгода назад, но уже в другом, более мощном составе.

По итогам игр в высшем руководящем эшелоне Красной Армии произошли существенные кадровые перестановки. На Сталина произвел благоприятное впечатление доклад Жукова на совещании (он же не знал, что доклад написал полковник Баграмян), и то, что тот действовал заметно лучше своих оппонентов. И 14 января 1941 г. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О начальнике Генерального штаба и командующих войсками военных округов» на место Мерецкова был назначен Г. К. Жуков. Он занял этот ответственнейший пост, несмотря на полное отсутствие у него соответствующего образования и открытую неприязнь к штабной работе. Что послужило причиной такого назначения, ведомо только Сталину. Жуков лично докладывал вождю о разгроме 6-й японской армии на р. Халхин-Гол. Ему понравилась деятельность Жукова в качестве командующего войсками Киевского военного округа и то, как он выдворял румын из Бессарабии. Сталину импонировали смелые, энергичные люди с твердой волей и, конечно, преданные ему лично. Он доверял кавалеристам, выходцам из 1-й Конной армии — Тимошенко, Буденному, Щаденко и другим. Когда 7 мая 1940 г. в РККА были учреждены звания генералов, Жукову в числе первых было присвоено звание генерала армии. Назначенный вместо Жукова на освободившуюся должность командующего КОВО М.П. Кирпонос 22 февраля 1941 г. получил звание генерал-полковника. Тем же постановлением были присвоены очередные воинские звания недавним оппонентам Жукова по играм: Павлов был повышен до генерала армии, а Кузнецов стал генерал-полковником.

Не теряя времени на раскачку, Жуков энергично принялся за ранее незнакомую ему работу. По его указанию оперативное управление Генштаба под руководством генерал-лейтенанта Г.К. Маландина приступило к уточнению недавно принятых «Соображений…» в соответствии с итогами только что проведенных оперативно-стратегических игр. 11 марта эта работа была завершена. В преамбуле нового плана говорилось:

«В связи с проводимыми в Красной Армии в 1941 году крупными организационными мероприятиями докладываю на Ваше усмотрение уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на западе и на востоке» (выделено нами. — Авт.) [443].

Под запиской были заделаны подписи наркома обороны маршала С. Тимошенко и начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армии Г. Жукова. А подписал ее только собственноручно исполнивший записку генерал-майор Василевский. Есть смысл подробнее рассмотреть этот документ, составленный всего затри месяца до начала войны. Там подчеркивалось:

«Сложившаяся политическая обстановка в Европе заставляет обратить исключительное внимание на оборону наших западных границ.

‹…› Германия в настоящее время имеет развернутыми 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий, а всего до 260 дивизий, 20 000 полевых орудий всех калибров, 10 000 танков и до 15 000 самолетов, из них 9000–9500 боевых» [444].

На самом деле в марте Германия располагала 191 дивизией и 4296 боевыми самолетами, включая транспортные. На 1 апреля у нее было 11 627 полевых орудий, не считая трофейных, которых тогда было сравнительно немного, а через два месяца, на 1 июня, — только 5162 танка [445]. Как мы видим, все цифры при оценке сил Германии были явно завышены.

Казалось бы, что это неплохо: на пороге войны лучше ошибиться в большую сторону, чтобы исключить возможность недооценки степени угрозы и, соответственно, скорректировать соответственно свои планы. Но столь значительная ошибка в оценке противника в дальнейшем сыграла злую шутку с аналитиками Генштаба и привела их к неверным выводам относительно готовности вермахта к нападению.

Согласно плану, центр тяжести советских усилий в будущей войне окончательно переносился южнее Припятских болот. То же самое ожидалось и от потенциального противника:

«Германия, вероятнее всего, развернет свои главные силы на юго-востоке — от Седлец до Венгрии, с тем чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину.

Этот удар, по-видимому, будет сопровождаться вспомогательным ударом на севере — из Восточной Пруссии на Двинск и Ригу или концентрическими ударами со стороны Су валки и Бреста на Волковыск, Барановичи».

В то же время не исключалось:

«‹…› что немцы сосредоточат свои главные силы в Восточной Пруссии и на Варшавском направлении, с тем чтобы через Литовскую ССР нанести и развить главный удар в направлении на Ригу или на Ковно, Двинск.

Одновременно необходимо ожидать вспомогательных концентрических ударов со стороны Ломжи и Бреста с последующим развитием их в направлении Барановичи, Минск».

При этом совершенно необоснованно предполагалось, что:

«Примерный срок развертывания германских армий на наших западных границах — 10-15-й день от начала сосредоточения» [446]. Приблизительно такой же срок отводился для этого и советским войскам. Ожидалось, что Румынии для развертывания войск потребуется 15–20 суток, а Финляндии и того больше — 20–25.

Первые бои будущей войны представлялись советскому руководству столкновением передовых частей, как это происходило в начале Первой мировой войны. До начала сражения между основными силами должны были пройти несколько дней, за которые в СССР надеялись успеть провести мобилизацию и развертывание своих вооруженных сил. Наглядный пример майского наступления на Западе в 1940 г., когда немцы вложили практически все имеющиеся силы в первый удар и, благодаря этому, быстро добились решающего успеха, к несчастью, не стал уроком для командования Красной Армии.

Генштаб предполагал следующую группировку сил противника при первом варианте развертывания:

— к северу от нижнего течения р. Западный Буг до Балтийского моря — 30–40 пехотных, 3–5 танковых дивизий, 2–4 мотодивизий, до 3570 орудий и до 2000 танков;

— к югу от р. Западный Буг до границы с Венгрией — до 110 пехотных, 14 танковых, 10 моторизованных дивизий до 11 500 орудий, 7500 танков и большая часть авиации, плюс венгерские и румынские войска.

Во втором варианте действий Германии ожидалось, что немцы выделят для действий на севере до 130 дивизий, большую часть своей артиллерии, танков и авиации, оставив для действий на юге 30–40 пехотных дивизий, часть танков и авиации. При этом в обоих вариантах западное направление считалось второстепенным, и удар в направлении Минска рассматривался как вспомогательный. Возможный состав вражеских группировок, которые могли быть развернуты на границах СССР в марте 1941 г. (с учетом сил сателлитов), показан в таблице 6.1.

В записке особо оговаривалось, что 200 немецких дивизий могут быть направлены против СССР только при условии окончания войны с Англией. Но самое главное: в плане не было четко определено, какой же вариант действий противника из двух наиболее вероятен, хотя они самым кардинальным образом (по распределению сил) отличались друг от друга. А от этого зависел и основной вариант стратегического развертывания основных сил Красной Армии на западе. За такую оценку противника слушателю академии Генерального штаба больше тройки не поставили бы. Двойку ставить нельзя: все-таки вскрыты три возможных стратегических направления наступления противника на глубину первых операций. При этом, судя по приводимому в документе распределению сил на них, главный удар противника ожидался в полосе Юго-Западного фронта. Но не будем обвинять Василевского и командование Красной Армии в неграмотности — этот вопрос был уже решен «высшей инстанцией». И Генштабу оставалось в соответствии с этим решением только распределить силы между Западом, Востоком и финским фронтом.

Вообще, документ производит странное впечатление: слишком много неясностей в оценке возможных оперативных планов противника на западе. Ближайшие и последующие задачи войск противника по направлениям просматриваются, а каковы дальнейшие? В плане вообще не сделана попытка определить, с какой же целью Германия может развернуть на своей восточной границе столь крупную группировку сухопутных войск. Из приведенной оценки противника получалось, что Гитлер просто хочет отобрать у Сталина то, что он уступил ему по пакту Молотова-Риббентропа — не более того. Похоже на полицейскую операцию с целью наказать непослушного союзника. И для этого могут быть развернуты столь крупные силы, перечисленные во втором разделе плана? Может быть, разработчики боялись, что их обвинят в пораженческих настроениях? Нет, скорее всего, они априори считали, что первые удары врага в любом случае будут отражены.

Основа решения на операцию в наступлении — выбор направления главного удара, в обороне — направления (района) сосредоточения основных усилий. Нереально быть сильным везде. Важно быть сильным в нужном месте и в нужный момент. При протяженности линии фронта около 1500 километров особенно важно сделать правильный выбор направления (района) сосредоточения основных усилий. Ошибка в распределении своих сил в первых стратегических операциях вела к тяжелым последствиям. Поскольку предполагалось, что агрессором может выступить Германия, необходимо было определить наиболее вероятное направление главного удара вермахта и в соответствии с этим противопоставить ему силы, достаточные для отражения нападения. Невозможно оборонять все и вся — для этого всегда не хватает сил. Известно крылатое выражение — «кто обороняет все, не обороняет ничего». Тем более, если вооруженные силы содержатся по штатам мирного времени.

При разработке плана развертывания исходили из того, что противник будет наносить главный удар на юго-западном стратегическом направлении. И здесь же сосредоточивались основные силы Красной Армии. Сосредоточивались не столько для отражения нападения противника, сколько для проведения в последующем наступательной операции с целью разгрома его главной группировки и отсечения Германии от ее союзников и прежде всего от румынской нефти. Столкновение двух крупнейших группировок войск сторон неизбежно могло привести к затяжным боям с неясным исходом.

Направление главного удара противника определяется путем глубокого анализа данных о его намерениях и возможностях, боевом составе, группировке сил и средств, боеспособности, сильных и слабых сторонах, способов боевых действий. При этом при оценке намерений вероятного противника надо было обязательно учитывать возможность дезинформации с его стороны. В то время достоверными и к тому же конкретными сведениями о противнике советское командование не располагало. Ответственными за этот важнейший участок работы были разведывательные органы. Они, к несчастью, оказались совсем не на высоте. И немудрено, ведь в годы репрессий советская военная разведка понесла весьма чувствительные потери. Ее центральный аппарат был почти полностью уничтожен. Достаточно посмотреть на список ее предвоенных руководителей, сменявших друг друга с калейдоскопической быстротой: Я: К. Берзин, СП. Урицкий, А.М. Никонов, С.Г. Гендин, А.Г. Орлов, И.И. Проскуров. Все они без исключения были расстреляны.

К чему привела эта кадровая карусель, можно узнать из доклада начальника Разведуправления И.И. Проскурова наркому обороны и комиссии ЦК ВКП(б) от 25 мая 1940 г.:

«Последние два года были периодом чистки агентурных управлений и разведорганов. ‹…› За эти годы органами НКВД арестовано свыше 200 человек, заменен весь руководящий состав до начальников отделов включительно. За время моего командования только из центрального аппарата и подчиненных ему частей отчислено по различным политическим причинам и деловым соображениям 365 человек. Принято вновь 326 человек, абсолютное большинство из которых без разведывательной подготовки» [448].

Каких результатов в своей деятельности могли добиться люди, пришедшие работать в военную разведку без специальной разведывательной подготовки? Ответ на этот, по существу, риторический вопрос дает «Акт о приеме Наркомата Обороны Союза СССР тов. Тимошенко С.К. от тов. Ворошилова К.Е.», составленный в мае 1940 г.:

«Организация разведки является одним из наиболее слабых участков в работе Наркомата обороны. Организационной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется.

Работа Разведывательного Управления не связана с работой Генерального штаба. Наркомат обороны не имеет в лице Разведывательного Управления органа, обеспечивающего Красную Армию данными об организации, состоянии, вооружении, подготовке к развертыванию иностранных армий. К моменту приема Наркомат обороны такими разведывательными данными не располагает. Театры военных действий и их подготовка не изучены» [449].

К этому добавилось и неприкрытое пренебрежение Сталина данными военной разведки. Это можно проследить по числу личных докладов вождю руководителями Разведывательного управления РККА. Прежний начальник управления Берзин за 11 с половиной лет работы попал к нему на прием 14 раз. Из них трижды — в июле и сентябре 1937 г., сразу после того, как он вернулся из Испании. Сменивший его на срок два года и два месяца Урицкий был у Сталина 13 раз, или каждые два месяца. Сталин оказал ему необычное внимание, ведь его преемники — Никонов, Гендин и Орлов — так и не удостоились его приема, Зато своего выдвиженца из авиации Проскурова за 15 месяцев пребывания на должности начальника Разведуправления вождь принял целых 10 раз. А вот занявший этот пост с 11 июля 1940 г. Ф.И. Голиков в том году побывал у Сталина только четыре раза: 11 октября, 20, 22 и 25 ноября, проведя у него в общей сложности 3 часа 20 минут. С начала 1941 г. до самой войны он попал к нему лишь однажды, 11 апреля, да и то всего на полчаса [450].

Примечательно, что Разведывательное управление, с 26 июля 1940 г. формально являясь одним из подразделений Генерального штаба, на деле напрямую подчинялось Сталину. Донесения Голикова направлялись непосредственно к нему, якобы минуя руководство Генштаба. В связи с этим утверждается, что многие данные военной разведки вообще не попадали к военным и потому не могли учитываться ими при оперативном планировании. Это утверждение не соответствует действительности. Так, по свидетельству бывшего начальника отдела информации Разведывательного управления подполковника В.А. Новобранца военные разведчики тщательно отслеживали обстановку на театрах военных действий. Данные о вооруженных силах вероятных противников суммировались, анализировались и отражались в ежемесячных разведывательных сводках, которые утверждались начальником управления. Эти разведсводки рассылались всем членам правительства и Политбюро, в Генеральный штаб, в центральные управления Наркомата обороны, штабам военных округов и в соединения до штаба корпуса включительно. Другое дело, что Голиков, боясь противоречить мнению Сталина, всячески смягчал выводы своих подчиненных, объявляя многие сведения дезинформацией.

При этом сам Сталин испытывал куда большее доверие к агентуре, работавшей по линии НКВД и НКГБ, и внимательно следил за ее работой. Но чекистская разведка, как и военная, тоже была полностью разгромлена недавними репрессиями. Ее тогдашнее состояние откровенно описано в совершенно секретном отчете 1-го (разведывательного) управления Наркомата госбезопасности за период с 1939 г. до апреля 1941 г.:

«К началу 1939 года, в результате разоблачения вражеского руководства в то время Иностранного отдела, почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду с созданием аппарата самого Отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном» [451].

Заново воссоздать уничтоженную агентурную сеть за рубежом очень непросто. Это требует долгие годы кропотливого труда настоящих профессионалов своего дела. К тому же чекисты занимались, главным образом, политическими вопросами, разбираясь в них намного лучше, чем в военных. Все эти проблемы с разведкой, несомненно, способствовали фатальной ошибке с определением направления главного удара вермахта со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями.

В IV разделе плана Генштаба были изложены основы стратегического развертывания наших войск с распределением их по театрам военных действий (см. таблицу 6.2).

Общее число дивизий и доля соединений, развертываемых на Западе с учетом Финляндии, по новому плану заметно выросли. Нужно только отметить, что предыдущий план предусматривал, кроме перечисленных в таблице, развертывание еще 40 дополнительных стрелковых дивизий на Западе и двух — на Востоке в течение первого месяца войны. Добавим, что появление 30 японских пехотных дивизий, из числа учтенных в таблице, в Северной Маньчжурии ожидалось только к концу второго месяца от начала сосредоточения, поэтому соотношение сил на Дальнем Востоке на первом этапе боевых действий предполагалось почти равным. Перед советскими войсками на дальневосточном ТВД ставилась задача уничтожить первый эшелон японской армии еще до сосредоточения ее второго эшелона [452].

Таким образом, главным окончательно выбрали юго-западное стратегическое направление. Это был крупнейший стратегический просчет политического (в первую очередь) и военного руководства страны, во многом предопределивший дальнейший ход Великой Отечественной войны. В обстановке укрепившегося за последние годы непререкаемого авторитета Сталина свободное обсуждение важнейших проблем подготовки армии и флота к войне было невозможно. Чехарда со сменой руководящих лиц в НКО тоже не способствовала разработке планов, наиболее соответствующих складывающейся обстановке. Ее особенно наглядно иллюстрирует пример оперативного управления Генштаба, этой сердцевины «мозга армии». За шесть предвоенных лет там поменялись семь начальников [453]. Непосредственно перед войной сменилось практически все руководство Наркомата обороны, Генерального штаба, главных и центральных управлений, военной разведки, командование войск военных округов и флотов. Руководить практическим осуществлением мероприятий, намеченных новым планом, с февраля 1941 г. пришлось уже генералу армии Г.К. Жукову. В связи с этим иногда заявляют, а что мог сделать Жуков за пять с половиной месяцев, оставшихся до начала войны, если все было решено его предшественниками и «высшей инстанцией», то бишь, Сталиным?

Между тем, некоторые исследователи не согласны с самим выражением «просчет» в отношении выбора юго-западного направления в качестве главного. По их мнению, Сталин осенью 1940 и даже весной 1941 г. не допускал возможности нападения Германии на Советский Союз. Во-первых, потому, что Германия продолжала бесперспективную борьбу с Британией, во-вторых, он знал, что по соотношению сил и ресурсов Красная Армия намного сильнее вермахта. Следовательно, не было необходимости считать юго-западное стратегическое направление главным при нападении Германии на СССР, ибо таких действий от Гитлера не ждали (?!). Поэтому оперативное развертывание 1941 г., что якобы отлично показали январские штабные игры, строилось, как они считают, на идее внезапного и сокрушительного вторжения РККА в Европу. Однако удар вермахта, де-факто объективно оказавшийся упреждающим, это несостоявшееся вторжение перечеркнул, сделав бессмысленными все планы и намерения Сталина. Отсюда делается вывод: концентрация главных сил РККА на юго-западном стратегическом направлении к 22 июня 1941 г. — не «просчет» в определении основного операционного направления действий вероятного противника, а естественное следствие порочных для страны военно-политических устремлений Сталина и руководства ВКП(б). А Генштаб и Наркомат обороны начиная с августа 1939 г. выступали здесь лишь инструментами осуществления замыслов «Хозяина», ЦК и Политбюро.

Сторонники этой точки зрения, во-первых, неправильно трактуют тематику игр. Что же, по их мнению, Красной Армии, отразив первый удар агрессора, следовало продолжать и далее вести только оборонительные действия? Во-вторых, в спорный тезис о «просчете» они намеренно или невольно вкладывают совершенно другой смысл. А он заключался не в усилении юго-западного направления: это естественно — усилить фронт на вероятном направлении главного удара врага.

Просчет заключался в неправильной оценке намерений противника и, соответственно, в ослаблении западного стратегического направления, что стало одной из основных причин целой серии катастроф 1941 г. Что касается идеи внезапного и сокрушительного вторжения РККА в Европу в 1941 г., якобы планируемого Сталиным (с подачи Тимошенко и Жукова), то этот вопрос мы рассмотрим подробнее несколько позже. А пока отметим, что мартовский план по неизвестной пока причине не был утвержден Сталиным [454].

По результатам оперативных игр в Генштабе, состоявшихся в январе 1941 г., в последующие планы военных действий вносились соответствующие коррективы, но юго-западное стратегическое направление неизменно оставалось главным. В своей основе принятое распределение сил по направлениям не менялось вплоть до начала войны. Война же доказала правоту предвидения Шапошникова: главный удар немцы нанесли, как он и ожидал, севернее Припятских болот, через Минск на Москву. Они не планировали вести против СССР войну на истощение. А для очередного блицкрига экономические цели стояли не на первом плане — главным считалось разгромить вооруженные силы противника, а остальное приложится. Неправильно определив вероятное направление главного удара противника, наше командование неверно распределило свои силы, ослабив важнейшее западное стратегическое направление. Это поставило Красную Армию на грань полного поражения.

Разработка мобилизационных планов. План стратегического развертывания и замысел первых стратегических операций были рассчитаны на полное отмобилизование Красной Армии до начала боевых действий. Планомерный и своевременный переход от организации и штатов армии мирного времени к организации и штатам военного времени осуществлялся на основе мобилизационного плана, наличие которого является одним из условий обеспечения обороноспособности государства. Другими словами, мобплан — это план перевода вооруженных сил в состояние, обеспечивающее выполнение задач, определенных планом стратегического развертывания, а экономики страны — на рельсы военного времени. Он включает мероприятия по мобилизации: подаче и приему призывного контингента, автотракторной техники и лошадей из народного хозяйства, сдаче (приему) военных городков, развертыванию военных училищ и переводу их на ускоренный срок обучения, переход предприятий народного хозяйства на производство военной продукции и т. п. Без мобилизационного плана невозможно обеспечить полную боевую готовность войск: самые умные и глубоко продуманные оперативно-стратегические планы могут оказаться бесплодными, если не будут подкреплены людскими и материально-техническими ресурсами. План мобилизации зависел от мобилизационных возможностей страны, которые, меняясь, в свою очередь оказывали влияние на планы стратегического развертывания вооруженных сил.

В рассматриваемый период мобилизационные возможности СССР определялись ходом выполнения планов третьей пятилетки (1938–1942 гг.). В ее начале действовал мобилизационный план Красной Армии на 1938–1939 гг. МП-22, утвержденный Комитетом Обороны 29 ноября 1937 года. Согласно ему численность РККА мирного времени к 1 января 1939 г. доводилась до 1 665 790 человек, а в случае войны должна была достичь 6 503 500 бойцов. В ходе мобилизации предусматривалось развернуть 170 стрелковых и 29 кавалерийских дивизий, 31 танковую бригаду, в том числе четыре тяжелые, 155 авиабригад, а также 100 артиллерийских полков, из которых 57 были корпусными, а остальные — РГК. На вооружении планировалось иметь 15 613 танков, 15 218 орудий и 305 780 автомобилей. Кроме того, предусматривалось формирование еще 30 стрелковых дивизий, четырех артполков РГК и 80 авиабригад второй очереди [455].

По этому плану была проведена частичная мобилизация семи округов в сентябре 1939 г. На его основе были развернуты войска действующей армии и во время войны с Финляндией. Большие изменения в составе и дислокации войск округов, а также реорганизация военных комиссариатов, проведенная на основе Закона о всеобщей воинской обязанности, принятого 1 сентября 1939 г., требовали немедленного пересмотра мобилизационного плана. Однако работа по созданию нового плана недопустимо затянулась. Об этом свидетельствуют следующие документы. В акте передачи Наркомата обороны К.Е. Ворошиловым новому наркому СК. Тимошенко в мае 1940 г. указывалось:

«В связи с войной и значительным передислоцированием войск мобилизационный план нарушен. Нового мобилизационного плана Наркомат Обороны не имеет.

Мероприятия по отмобилизованию распорядительным порядком не закончены разработкой» [456].

То же самое отмечалось и в акте передачи Генштаба Б.М. Шапошниковым К.А. Мерецкову в августе 1940 г.:

«В связи с проведением оргмероприятий, передислокацией частей и изменением границ военных округов действующий мобплан в корне нарушен и требует полной переработки. В настоящее время армия не имеет плана мобилизации» [457].

Отсутствие мобплана привело к резкому снижению мобилизационной готовности вооруженных сил, поставив под вопрос реальность планов стратегического и оперативного развертывания, выполнение которых невозможно без своевременных поставок людских и материально-технических ресурсов. Вновь назначенное руководство НКО немедленно приступило к разработке нового мобплана (МП-40). Но время было упущено. К тому же мобилизационная заявка НКО, представленная в июне 1940 г. и еще окончательно не утвержденная Комитетом Обороны, в связи со значительными изменениями схемы организационного развертывания устарела и потребовала пересмотра. А новая заявка по основным видам вооружения и боевой техники могла быть представлена в 10-дневный срок лишь после утверждения схемы организационного развертывания. Схемы оргразвертывания определяли порядок развертывания войск военного округа (армии), их состав, дислокацию и сроки готовности. К работе с ними в полном объеме допускались командующий войсками округа (армии) и его заместители, член Военного совета, начальник штаба и его заместители, начальники управлений и отделов — в объеме их служебной деятельности. В войсковые части высылались лишь выписки из этих схем.

7 февраля 1940 г. округа были оповещены, что указания по разработке новых мобпланов будут даны одновременно с новой схемой развертывания. В связи с частыми изменениями схем развертывания приходилось пересматривать и мобилизационные планы, как общие, так и частные. Насколько это осложняло разработку мобилизационных планов, можно проследить на примере танковых войск Красной Армии, которые накануне войны подверглись неоднократным и наиболее кардинальным преобразованиям.

Впечатляющие результаты кампании 1940 г. на Западе вызвали срочные изменения в организационной структуре Красной Армии. Главной ударной силой вермахта там были моторизованные корпуса, состоящие из танковых и моторизованных дивизий. Неудивительно, что еще в самый разгар боев во Франции, 21 мая 1940 г., Сталин вызвал к себе начальника Генштаба РККА Шапошникова, его заместителя И. В. Смородинова и начальника АБТУ Красной Армии Д.Г. Павлова. Он дал им указание незамедлительно сформировать несколько танковых корпусов по подобию немецких. По мнению Сталина, в корпуса необходимо было включить две танковые и одну мотострелковую дивизию. В их танковых полках он пожелал иметь не менее 200 танков, а всего в корпусе — 1000–1200 танков. Отметим, что всего полгода назад советские танковые корпуса, состоявшие из двух танковых и одной моторизованной бригад и имевшие на вооружении 560 танков, были признаны слишком громоздкими и трудноуправляемыми. Собственно, это и явилось главной причиной их расформирования. Смородинов вместе с Павловым засели за составление штатов будущих соединений. Уже 27 мая Тимошенко с Шапошниковым прибыли на прием к Сталину с детально разработанным предложением сформировать шесть танковых корпусов. Каждый из них должен был иметь на вооружении 1030 танков. Кроме двух танковых и одной моторизованной дивизии, туда входили мотоциклетный полк, дорожный батальон и батальон связи, а также разведывательная авиаэскадрилья. Сталину число предложенных соединений показалось недостаточным, поэтому через пять дней проект был существенно переработан.

Новый вариант предусматривал формирование уже восьми танковых корпусов предложенного состава. Их планировали распределить следующим образом: по два корпуса получали Белорусский и Киевский военные округа и по одному — Ленинградский, Одесский, Московский и Забайкальский. Кроме корпусов, создавались две отдельные танковые дивизии для Закавказского и Среднеазиатского военных округов. На формирование всех этих новых соединений обращались пять управлений стрелковых и два управления кавалерийских корпусов, шесть стрелковых и пять кавалерийских дивизий, 17 танковых бригад, а также четыре существовавшие к тому времени моторизованные дивизии. Кроме них, в составе танковых войск Красной Армии сохранялись 26 танковых бригад, три мотоброневые бригады, учебные полк и батальон, а также 18 танковых батальонов стрелковых дивизий [458]. На этот раз одобрение Сталина было получено, и 9 цюня Тимошенко утвердил план формирования новых корпусов и разослал соответствующие приказы по округам. При этом вместо танковых их решили назвать механизированными.

Это было своевременное и правильное мероприятие, которое имело под собой прочную материальную базу. СССР тогда располагал вполне достаточным количеством боевой техники, снаряжения и транспорта для их полного укомплектования. Хватало для них и обученного личного и командного состава. Поэтому уже к началу октября 1940 г. их штаты были полностью заполнены людьми, хотя положение с боевой техникой было несколько похуже. Половина мехкорпусов получила 83-102 % штатных танков, еще три — 61–78 % и только в одном имелось налицо лишь 47 % [459]. В этих условиях напрашивалось решение не только окончательно завершить оснащение первых восьми мехкорпусов, но и на базе имеющихся ресурсов сформировать больше этих мощных соединений. Такое решение последовало без промедления.

В августе 1940 г. было принято постановление партии и правительства «О плане накопления госрезервов и мобзапасов на 1940 год». Очередной вариант мобилизационного плана был подготовлен к сентябрю 1940 г. Он учитывал итоги только что закончившейся кампании на Западе и был увязан с уже упоминавшимся проектом оперативного плана войны, который после существенных изменений в распределении войск по направлениям был утвержден 14 октября. Одновременно был утвержден и мобплан МП-40, согласно которому предусматривалось формирование пятидесяти авиадивизий, трех корпусов и одной дивизии ПВО. Он закрепил уже почти завершенное к этому времени появление в Красной Армии восьми мехкорпусов и двух отдельных танковых дивизий. После мобилизации численность Красной Армии должна была достичь 8 678 135 человек [460]. В течение первых трех месяцев войны планировалось сформировать еще 30 стрелковых дивизий и восемь управлений стрелковых корпусов, а в последующие девять месяцев — дополнительно 30 стрелковых дивизий и семь управлений стрелковых корпусов, четыре танковые и две моторизованные дивизии, а также ряд других частей и соединений. Таким образом, к концу первого года войны Красная Армия должна была иметь 80 стрелковых и 10 механизированных корпусов, а всего 292 различные дивизии сухопутных войск [461].

В тот же день Тимошенко и Мерецков послали в Политбюро и СНК СССР предложения о создании новых частей и соединений. Самым крупным из них был еще один, девятый по счету мехкорпус, предназначенный для КОВО. В целях усиления артиллерии РГК предлагалось сформировать три пушечных 122-мм, четыре гаубичных 152-мм, один гаубичный 203-мм артполков, один пушечный 210-мм, три гаубичных 280-мм и один гаубичный 305-мм артдивизион. Кроме того, предлагалось дополнительно сформировать восемь корпусных артполков (это позволяло довести их общее количество до 73 в мирное и 83 в военное время). Причем корпусные и артиллерийские полки РГК в ЗакВО, СКВО, ОдВО, КОВО, ЗапОВО и ПрибОВО предлагалось содержать частично по штатам военного времени, а частично в 80 % от этих штатов, что обеспечивало их повышенную боевую готовность. Для борьбы с вражескими танками планировалось сформировать 20 пулеметно-артиллерийских моторизованных бригад. 20 вновь создаваемых отдельных танковых бригад Т-26 предназначались для усиления и сопровождения пехоты в бою. Их добавление к уже существующим формированиям позволяло обеспечить каждый стрелковый корпус бригадой танков непосредственной поддержки пехоты. Готовность новых соединений планировалась к началу лета 1941 г. На базе опыта, полученного на учениях, намечалось реорганизовать шесть существующих авиадесантных бригад в более мощные бригады, способные действовать самостоятельно. Согласно плану создание частей следовало завершить к 1 мая 1941 г., а полностью обеспечить их материальной частью к 1 октября 1941 г. Численность Красной Армии мирного времени устанавливалась в 3 574 705 человек [462]. 16 октября все эти предложения были утверждены.

В связи с изменением некоторых положений оперативного плана пришлось перерабатывать и мобплан. По его новому варианту, представленному 23 января 1941 г., численность Красной Армии по штатам военного времени предлагалось увеличить до 10 058 791 человека, число стрелковых дивизий довести до 209 (увеличение на 42 дивизии), мехкорпусов — до девяти (увеличение на один мк), авиадивизий — до 79 (рост на 24 ад), авиаполков — до 343 (увеличение на 10 ап) [463]. Количество боевой техники тоже соответственно увеличивалось. Но и этот вариант плана не получил официального утверждения военным и политическим руководством. Видимо, потому, что в нем не нашли отражения новые взгляды участников только что законченных оперативно-стратегических сборов высшего командного состава Красной Армии. В частности, на сборах получила одобрение линия на создание крупных механизированных соединений, способных самостоятельно решать оперативно-тактические задачи в рамках глубокой наступательной операции.

Параллельно в Генштабе велась и работа по составлению мобплана на 1941 г. Решение о его разработке было принято на заседании Главного военного совета РККА 16 августа 1940 г. Срок его готовности был намечен на 1 мая 1941 г. [464]. Несколько раньше — 20 июня 1940 г. — приказом НКО № 0130 было принято и введено в действие «Наставление по мобилизационной работе войсковых частей, управлений и учреждений Красной Армии». Знаменательно, что за год до начала войны в первом же пункте «Наставления…» был сделан весьма актуальный вывод:

«1. Война против СССР, находящегося в капиталистическом окружении, «может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются» (Сталин).

Поэтому в основу подготовки Красной Армии к защите социалистического государства положены указания т. Сталина о том, что «нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая «случайность» и никакие фокусы наших внешних врагов не могли застигнуть нас врасплох… (Сталин)» [465].

К сожалению, это важное заключение так и осталось простой декларацией, и не было учтено в основных планах Генштаба. Результат известен — нападение немцев 22 июня застало армию врасплох.

Согласно Наставлению мобилизация по объему проводимых мероприятий делилась на два вида: общую, когда она касалась всей Красной Армии и затрагивала всю территорию СССР, и частичную, когда она касалась одного или нескольких военных округов или отдельных войсковых соединений и затрагивала только часть территории СССР. Важнейшее значение в мобработе придавалось сокращению сроков и обеспечению скрытности проводимых мероприятий. В зависимости от порядка проведения мобилизация разделялась на открытую мобилизацию, когда решение о ее проведении доводится до всеобщего сведения граждан Советского Союза и отмобилизование войск производится открыто. Уведомление об открытой мобилизации передавалось по обычным каналам связи. В тех случаях, когда в интересах обороны страны мобилизацию требуется провести скрытно, отмобилизование производится без доведения об этом до всеобщего сведения и без разглашения действительной цели проводимых мероприятий. Скрытая мобилизация осуществлялась с получением командирами частей и соединений шифрованных мобилизационных телеграмм или под видом «больших учебных сборов» (БУС).

В связи с проводимой реорганизацией стрелковых, танковых войск, ПВО и военно-воздушных сил, а также со значительным перемещением войск в округах и между ними, пришлось разрабатывать и новую схему мобилизационного развертывания Красной Армии. В ее основу была заложена возможность отмобилизования войск по очередям и каждого округа в отдельности в сроки, которые устанавливались в зависимости от дислокации соединений (частей) и их оперативного предназначения.

С утверждением схемы мобилизационного развертывания Красной Армии конкретная работа по созданию мобплана только начиналась. Ведь чтобы спланировать подачу мобресурсов в людях, вооружении и технике, надо сначала определить: откуда, куда, как и в какие сроки они должны быть поданы. Не случайно в проекте Постановления было записано: «Все мобилизационные разработки по новому мобплану начать немедленно, с расчетом окончания всех работ, как в центре, так и на местах, к 1 июля 1941 года». Когда практически началась работа на местах, мы покажем ниже, тем более что по некоторым показателям мобплана правительству пришлось принимать дополнительные постановления.

С мая 1940 г. по июнь 1941-го мобпланы кардинально перерабатывались четыре раза. Перед этим, в сентябре 1939 г., в связи с принятием Закона о всеобщей воинской обязанности была проведена реорганизация военных комиссариатов. Это и приход новых работников взамен репрессированных и ушедших в запас породили новые сложности. Качество подготовленных документов было низким из-за имеющихся многочисленных ошибок, не-согласованностей, неточных подсчетов и т. п. Мобплан МП-41 в связи непрерывными организационными мероприятиями рождался долго и трудно. Менялись боевой состав, численность и вооружение частей и соединений, места их дислокации.

Новый этап советского военного строительства начался с назначения на должность начальника Генштаба Г. К. Жукова, который официально вступил на высокий пост 1 февраля 1941 г. Уже 12 числа того же месяца Генштаб представил советскому руководству новую схему мобилизационного развертывания Красной Армии на 1941 г. Согласно ей численность личного состава РККА после мобилизации по сравнению с предыдущим планом увеличивалась совсем незначительно: с 8 678 135 до 8 682 827 человек, зато количество дивизий перевалило за 300. Основные варианты нового мобплана сравниваются с предшествующим в таблице 6.3.

Войска должны были иметь 61 223 орудий, 45 576 минометов, 36 879 танков, 10 679 бронеавтомобилей, 22 171 самолет во фронтовой и 10 284 в тыловой авиации, 90 847 тракторов, 595 021 тыс. автомобилей, 49 940 бензо- масло- и водозаправщиков, 6487 бензоприцепов и 65 955 мотоциклов. Штатная численность конского состава составляла 1 136 948 голов, из них: верховых лошадей — 288 732, артиллерийских — 274 921, обозных — 573 295 [467].

НКО и Генштаб обратились в Политбюро ЦК партии и в Правительство с запиской с изложением новой схемы мобилизационного развертывания Красной Армии. Одновременно (12 февраля 1941 г.) был представлен Проект постановления СНК СССР «О мобилизационном плане на 1941 год» [468]. Некоторые историки ошибочно считают, что мобилизационный план на 1941 г. был утвержден 12 февраля. По нашему мнению (и это следует из текста записки и Проекта), была утверждена лишь схема мобилизационного развертывания, в которой был установлен объем мобилизационного развертывания Красной Армии на 1941 г. в случае объявления общей мобилизации в самом общем виде. Другими словами, были определены лишь рамки (задачи) мобплана, в результате осуществления которого должна быть создана армия военного времени предложенного состава. До детально разработанного плана мобилизации вооруженных сил было еще очень далеко. Это отнюдь не лингвистические отличия в терминах. В конечном счете от тщательности и степени разработки мобплана зависели мобилизационная и боевая готовности Красной Армии к войне.

Работа в военных округах началась лишь с получением соответствующих директив Генштаба со схемами развертывания войск округа. В марте им было приказано представить точные места и районы дислокации соединений и частей и уточненные схемы их развертывания с расчетом готовности мобплана к 1 мая 1941 г. Войсковые части и учреждения, в свою очередь, приступили к работе с получением выписок из схем развертывания из штаба округа. Работа на местах в силу значительного ее объема и необходимости многочисленных согласований совершенно не успевала за частыми изменениями в предназначения и дислокации соединений и частей. Из войск и штабов шли доклады, что из-за отсутствия новых штатов, норм и табелей вооружения невозможно спланировать потребность в личном составе, вооружении и технике. Чтобы не терять время, директивой НКО войскам и органам местного военного управления (республиканским и областным военкоматам) было приказано все расчеты и заявки на поставку мобресурсов личного состава, вооружения и боевой техники готовить на основе расчетов мобплана МП-40 [469].

Затягивание с подготовкой руководящих документов по разработке мобилизационных планов в Генштабе и округах привело к тому, что на практическую организаторскую работу войскам оставалось слишком мало времени. В связи с этим срок окончания всех работ, как в центре, так и на местах, был перенесен с 1 мая на 1 июля 1941 года.

Командующий ПрибОВО в связи с разработкой мобпланов в частях отдал следующие указания:

«‹…› по «МП-41» разработать до деталей планы укомплектования [частей]до штатов военного времени ‹…›. Авиацию, мехчасти и части ПВО содержать в постоянной боевой готовности ‹…›.

Докладывать:

— к 15.6 о ходе разработки мобпланов войсковых частей и военкоматов;

— к 5.7 — представить на имя НКО доклад о мобготовности» [470].

Мобпланом 1941 года проведение мобилизации, в соответствии с Наставлением по мобработе, предусматривалось по двум вариантам:

а) первый вариант — мобилизация скрытым порядком отдельных военных округов, отдельных частей и соединений, устанавливаемых специальным решением Совета Народных Комиссаров Союза ССР — под видом так называемых «Больших учебных сборов» (БУС). В этом случае призыв военнообязанных запаса, а также поставка приписанного к частям автотранспорта и конского состава производится персональными повестками, без объявления приказов НКО. Это позволяло отмобилизовать при необходимости отдельно каждую часть, независимо от планируемых сроков ее готовности.

б) второй вариант — общая мобилизация всех Вооруженных Сил Союза ССР или отдельных военных округов открытым порядком после объявления Указа Президиума Верховного Совета СССР. В этом случае призыв военнообязанных производится приказами народного комиссара обороны, расклеиваемых для общего сведения (в порядке ст. 72–73 Закона о всеобщей воинской обязанности) [471].

Отмобилизование Красной Армии предусматривалось произвести в течение месяца с очередностью в четыре эшелона. Первыми должны были достичь полной боевой готовности войска армий прикрытия, дислоцированные вдоль западной границы. Они составляли 25–30 % всех боевых частей и соединений Красной Армии и уже в мирное время имели личного состава 70–80 % от штатов военного времени. Развертывался первый эшелон в два этапа. Постоянный кадровый состав его танковых, моторизованных и кавалерийских дивизий был обязан выступить по тревоге уже через 2–4 часа после получения приказа. За это же самое время должны были подготовиться к походу и бою гарнизоны укрепрайонов первой линии, воздушно-десантные войска, свыше 75 % частей ВВС, 85 % войск ПВО и 34 артиллерийских полка РГК. Танковые части первого эшелона получали два дополнительных часа на сборы, а зимой — даже четыре часа.

В состав первоочередных формирований входили все строевые подразделения с большей частью кадрового состава, необходимый личный состав и средства для хозяйственного, технического, санитарного и ветеринарного обслуживания, а также вся боевая техника (танки, орудия, пулеметы, зарядные ящики и пр.), которая могла быть поднята и обеспечена наличными в частях транспортными средствами. Пополнения (людские или транспортными средствами), которые успевали прибыть в часть к сроку готовности первого эшелона, тоже включались в его состав. Оставшиеся войска, входившие в первый эшелон, должны были закончить мобилизацию в течение первых трех суток. К ним относились военнообязанные запаса, транспорт и материальная часть, поступившая из народного хозяйства, оставшаяся часть кадрового состава (и материальных ресурсов), необходимая для проведения мобилизационных работ, приема пополнений и доставки их в виде маршевых команд для присоединения к первому эшелону, а также тыловые подразделения.

Ко второму эшелону относились танковые и моторизованные соединения, не вошедшие в состав первого эшелона, 109 стрелковых и горнострелковых дивизий, содержавшихся по усиленному штату, а также армейские части усиления и боевого обеспечения, включая тыловые формирования и учреждения. Им на отмобилизование отпускалось от четырех до семи суток. Третьим эшелоном через 8-15 дней после объявления мобилизации разворачивались тыловые и запасные части, а также ремонтные базы фронтового подчинения. Последним, четвертым эшелоном в период с 16 до 30 суток достигали боеготовности все остальные соединения и части, включая стационарные госпитали [472]. Таким образом, из 303 имеющихся в РККА дивизий 172 должны были быть полностью готовы на 2, 3 или 4-е сутки мобилизации, а еще 60 — на 4-5-е сутки [473]. Заметим, что все эти расчеты составлялись (и проверялись) для условий мирного времени, в боевой обстановке они оказались далеки от реальных. График достижения боеготовности остальных соединений тоже был очень плотным. Например, вот как

разворачивался стрелковый полк, входящий в стрелковую дивизию 6-тысячного состава (штат № 4/120):

Первые трое суток — прибытие в часть приписного состава;

4-е сутки — сколачивание подразделений;

5-е сутки — завершение формирования, боевая подготовка;

6-е сутки — завершение слаживания подразделений, подготовка к тактическим учениям;

7-8-е сутки — батальонные тактические учения;

9-10-е сутки — полковые тактические учения [474].

Вся дивизия достигала необходимого уровня боеспособности за 20–30 дней. За это время в дополнение к 5864 бойцам и командирам кадрового состава она получала шесть тысяч резервистов. За их счет формировались недостающие стрелковые роты, доукомплектовывались расчеты орудий и минометов, развертывались тылы и обозы. Кроме того, в дивизию поставляли до 400 автомобилей и около двух тысяч лошадей. Даже после всех пополнений личный состав такой дивизии все же недотягивал до полного штата примерно на две с половиной тысячи человек, но для военного времени и этого считалось вполне достаточным.

Согласно требованиям Наставления по мобработе, войсковые части в лагерный период, как правило, для отмобилизования должны были по заранее разработанному плану возвращаться на зимние квартиры, где находились запасы вооружения и материальных средств «НЗ». В связи с этим командующий ПрибОВО отдал следующее распоряжение:

«К 1.6.41 г. иметь краткие и реальные соображения по отмобилизованию частей и соединений на случай объявления мобилизации в лагерный период.

Доложить к 5.6.41 г.» [475].

Дополнительно он приказал представить перечень частей, подлежащих отмобилизованию по скрытой и открытой мобилизации в лагерях.

Основным изъяном оперативно-стратегического и мобилизационного планирования на 1941 г. являлось заложенное в его основу предположение, что противнику при подготовке нападения на СССР потребуется до 15 суток для полного стратегического развертывания войск. В действительности вермахт к моменту вторжения в основном был полностью развернут.

Все необходимые документы по войсковым перевозкам войск на период мобилизации Генштаб передал в Наркомат путей сообщения 21 февраля 1941 г. [476]. Специалисты Генштаба и НПС совместно подготовили графики переброски войск и материальных ресурсов из мест дислокации в районы, назначенные им согласно оперативному плану. Для этого было запланировано с началом мобилизации выделить и своевременно подать к местам погрузки достаточное количество железнодорожных составов. Паровозы для них должны были поступить на Западную железную дорогу с третьего дня мобилизации одновременно с нарастанием объема войсковых перевозок. Для обеспечения погрузки и выгрузки войск, боевой и транспортной техники, боеприпасов и других материальных средств были изготовлены и заложены в запас необходимое количество разборных войсковых платформ [477].

Однако в связи с реорганизацией, перевооружением и изменением схем развертывания менялись штаты частей и соединений и пункты (районы) их дислокации. А значит, менялись места и сроки подачи мобресурсов при отмобилизовании войск и переводе их на штаты военного времени. Все расчеты и согласования по поставке мобресурсов, отработанные к февралю-марту 1941 г., большей частью оказались бесполезными, так как они уже не соответствовали утвержденным срокам приведения частей и соединений в боевую готовность. К тому же в составе округов появились вновь сформированные части и, наоборот, некоторые части были расформированы.

В западных приграничных округах на вновь присоединенных территориях ощущался дефицит мобресурсов военнообязанных, особенно по специалистам родов войск. Поэтому пришлось планировать приписку их из внутренних областей страны. В связи с несовпадением размещения ресурсов военнообязанных с потребностью в них возникла необходимость производить межокружные перевозки в количестве: на восток — до 500 ООО человек и на запад — 300 000–400 000 человек [478]. А это приводило к увеличению нагрузки на железнодорожный транспорт и значительному увеличению сроков подачи людских ресурсов. В целях разрешения этого противоречия в ЗапОВО последовало указание:

«‹…› Военнообязанных коренных жителей территории Западной Белоруссии разрешается, при тщательном отборе, обращать на укомплектование боевых частей, если для них по срокам готовности невозможен завоз других ресурсов и на укомплектование тыловых частей и учреждений, в том числе и войсковых тылов» [479].

При этом военнообязанных местных национальностей разрешалось после тщательной проверки приписывать к боевым и тыловым частям рассредоточенно, не создавая национальных подразделений. Аналогичные указания были отданы и другим округам.

Совсем по-другому решался вопрос в отношении бывших национальных армий Прибалтийских государств, присоединенных к СССР. На основе решения ЦК ВКП(б) и СНК СССР приказом наркома обороны № 0191 от 17 августа 1940 г. армии Эстонской, Латвийской и Литовской ССР были преобразованы в стрелковые территориальные корпуса. Предполагалось в течение одного года очистить их от неблагонадежных элементов и после переподготовки комсостава превратить в экстерриториальные, формируемые на общих основаниях. Из соединений бывшей эстонской армии был сформирован 22-й ск, вошедший в состав 27 армии. Соответственно, были также сформированы 24-й Латвийский и 29-й Литовский корпуса, каждый в составе двух стрелковых дивизий численностью 6 тыс. человек. В каждом корпусе (вместе с корпусными частями) насчитывалось по 15 142 человека.

Командующий войсками ПрибОВО в связи с разработкой мобпланов в частях округа отдал следующие указания:

‹…› 7. Части 22, 24 и 29 ск мобпланов не разрабатывают. Ведение мобилизационной переписки с этими частями КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещаю» [480].

Комплектование частей РККА комначсоставом по штатам военного времени планировалось осуществлять путем перемещения кадра внутри части, как правило, на ступень выше (и выделения его в другие части), сводя некомплект к низшим должностям, которые замещались командирами, призванными из запаса. Приписка личного состава для частей, не существующих в мирное время, согласно инструкции, осуществлялась к тем частям, на которые возложено их формирование. Например, 56-й корпусной артполк ЗапОВО, содержавшийся в мирное время по штату 8/42-А, должен был развернуться по штату военного времени (08/40) на третий день мобилизации (М-3). Одновременно на его базе к М-6 развертывался 29-й артполк (по штату военного времени 08/41) с артпарком, а к М-10 — 39-й запасный артполк, начсостав для которого выделялся уже распоряжением округа [481].

В целом для реализации мобплана МП-41 требовалось призвать из запаса до 5 млн. человек, в том числе около 600 тыс. командиров и 885 тыс. человек младшего начальства. В связи с реорганизацией и перевооружением войск приписники в качественном отношении не в полной мере отвечали возросшим потребностям вооруженных сил. В первую очередь это касалось большинства командиров запаса, которые нуждались в переподготовке. В сентябре 1940 г. задачу обучения военнообязанных запаса переложили с Осоавиахима непосредственно на Красную Армию. Но за короткое время, отпущенное до начала войны, успеть удалось немного. Редким исключением стали проведенные в 1941 г. сборы 25 тыс. младших командиров.

После объявления мобилизации военнообязанным было предписано, минуя военкоматы, явиться прямо в свои части. При этом на всякий случай туда направлялось на 15 % больше людей, чем требовалось по штату. Такая мера себя не оправдала: некоторые части оказались недоукомплектованными, в то время как другие получили избыток личного состава. Кроме того, это затрудняло контроль за явкой призывников со стороны военкоматов и не давало им возможности своевременно принять меры к розыску уклонившихся от призыва. А таких было немало. Только в ЗапВО и КОВО так и не явились в свои части свыше 200 тыс. мобилизованных. По этой же причине на Западный фронт прибыли 3902 офицера запаса, или лишь 44 % от их необходимого числа [482].

Разработка М П -41 осложнялась еще и тем, что его важнейшая часть — мобилизационный план развертывания военной промышленности, весной 1941 г. пролежавший больше месяца в столе Председателя Комитета Обороны К.Е. Ворошилова, так и не был отработан к началу войны [483]. Достаточно сказать, что Постановление ЦК партии и Правительства «О плане накопления госрезервов и мобзапасов да 1941 год» было принято только в июне. И наша промышленность, лишь накануне войны частично переведенная на расширенное производство боевой техники, вооружения, боеприпасов, не успевала обеспечивать вновь формируемые и развертываемые соединения необходимыми видами вооружения, в том числе средствами противовоздушной и противотанковой обороны, связи, а также автотракторной техникой. Поэтому значительная часть соединений к началу войны оставалась неукомплектованной личным составом, вооружением и боевой техникой даже по штатам мирного времени, не говоря уже о военном. В результате уже в мирное время появилось большое количество ограниченно боеготовых или даже небоеготовых частей и соединений. Объявленная после начала войны мобилизация, не обеспеченная людскими и материальными ресурсами и проведенная в условиях, весьма далеких от мирного времени, только умножила их количество.

К 22 июня 1941 г. укомплектованность Красной Армии личным составом составляла 61 % от штата военного времени, а в западных приграничных военных округах — и того меньше, лишь 55 %. Имевшиеся в войсках и на складах запасы боевой техники и вооружения позволяли обеспечить армию после мобилизации артиллерийскими орудиями — на 75–96 %, танками — на 61 %, боевыми самолетами — на 67 %, автоматами и крупнокалиберными пулеметами — на 30 % от штатной потребности. Да и этот уровень мог быть достигнут только при условии полного выполнения намеченных планов поставок мобресурсов. Не лучше обстояли дела и с транспортом. Даже с учетом выполнения в полном объеме плана поставок техники из народного хозяйства в армии не хватало 32 % автомобилей и 55 % тракторов [484].

Наиболее напряженное положение с обеспечением артиллерийских частей мехтранспортом и средствами мехтяги сложилось в западных приграничных округах. Из-за неразвитости коллективных хозяйств и отсутствия МТС на вновь присоединенных территориях автотракторная техника могла поставляться в основном только из областей европейской части СССР. В целях обеспечения этих округов пришлось спланировать перевозку до 100 ООО единиц мехтранспорта. Но сроки возможной их поставки из районов приписки зачастую значительно превышали установленные сроки моб-готовности частей. Например, срок мобготовности части определен М-3, а поступление техники и мехтранспорта — не ранее М-5. Во многих случаях мехтягу приходилось заменять конной. Но не все так просто было и с лошадьми. Вот что говорилось о них в мобплане МП-41:

«Потребность в конском составе на укомплектование частей до штатов военного времени составляет — 671 770 лошадей.

Для покрытия этой потребности из народного хозяйства должно быть изъято до 20 % от числа годных лошадей» [485].

Решение этих вопросов упиралось в низкую пропускную способность железных дорог западного направления. Например, в КОВО на ст. Жмеринка с востока ежесуточно могло подходить 100–120 пар поездов, а выходить на запад вполовину меньше. То же самое и на ст. Коростень, соответственно — 96 и 48 пар поездов. Аналогичное положение сложилось и в других западных военных округах. Приграничные железнодорожные районы были мало приспособлены к массовой выгрузке войск, что ограничивало возможности по подаче снабженческих грузов в мирное время и осуществлению войсковых оперативных перевозок в военное. Так, пропускная способность Литовской железной дороги, подходящей к границе, составляла всего 84 поезда в сутки. Для сравнения: железные дороги Германии, ведущие к границе Литвы, были способны пропустить 220 поездов в сутки.

После мобилизационного развертывания численность Красной Армии должна была составить 8,9 млн. человек личного состава, 32 628 самолетов (из них 22 171 боевых), свыше 106 тыс. орудий и минометов, около 37 тыс. танков, 10 679 бронеавтомобилей, около 91 тыс. тракторов, 595 тыс. автомобилей. Работу по обеспечению поставок мобресурсов в таком громадном объеме пришлось выполнять в сжатые сроки и в исключительно сложных условиях. К сожалению, кардинально решить острую проблему их нехватки к началу войны так и не удалось. Все это делало мобилизационные планы нереальными. В результате продолжающихся изменений в схемах развертывания и различного рода несогласованностей между Генштабом, наркоматами и мобработниками на местах разработка МП-41 к июню 1941 г. полностью так и не была завершена. И Красная Армия вступила в войну с не до конца доработанным и не утвержденным мобилизационным планом.

РЕОРГАНИЗАЦИЯ КРАСНОЙ АРМИИ В КАНУН ВОЙНЫ

Затяжка с окончанием советско-финской войны, а потом и события в Бессарабии и Прибалтике вновь не позволили в полной мере провести начатую раньше реорганизацию Красной Армии. В Ленинградском, Калининском, Белорусском и Киевском округах она была сорвана. Между тем обстановка надвигающейся большой войны требовала продолжать реорганизацию и перевооружение войск. Но как? Ведь любая реформа войск неизбежно приводит к снижению мобилизационной и боевой готовности частей и соединений, подвергшейся ей. Затевая масштабную реорганизацию, руководство страны и командование РККА, судя по всему, не учитывали возросшую возможность втягивания СССР в войну. Быстрый рост новых формирований происходил без учета реальных возможностей по снабжению их вооружением, средствами связи и автотранспортом. Потребность в мобресурсах (личного состава, вооружения, техники, лошадей и обоза) рассчитывалась как разница между штатом мирного и военного времени. При этом некомплект по мирному времени в мобпотребность не включался. Уже здесь закладывалась возможность вступления в бой не полностью укомплектованных соединений и частей. Особенно это сказалось на готовности соединений приграничных округов, которые должны были первыми встретить врага. Так, чтобы уложиться в утвержденную численность вооруженных сил в мирное время, приходилось что-то сокращать. Например, 4 ноября 1940 г. в числе других перевели со штатов военного времени на усиленные штаты № 8/3 120-й и 318-й гап б/м РГК ЗапОВО общей численностью 1770 чел. каждый, но зато расформировали артпарк 120-го гап б/м, а заодно и 124-го гап б/м РГК [486]. Подобную реорганизацию провели и в других округах. Это отрицательно сказалось на боеспособности артчастей РГК, предназначенных для усиления войск прикрытия.

Далеко не все мероприятия по улучшению оргструктуры войск были достаточно обоснованными и оправданными. Высшее военное руководство в своих начинаниях порой неумеренно шарахалось из стороны в сторону. Только недавно, после польской кампании, расформировали четыре танковых корпуса из-за их якобы громоздкости (560 боевых танков), а всего через год решают сформировать уже 30 мехкорпусов в составе более тысячи танков каждый. Скороспелые и недостаточно продуманные решения зачастую принимались в отрыве от оперативно-стратегических задач, стоящих перед войсками. Желаемое принималось за действительное, поэтому нередко пренебрегали ограничениями, которые накладывали на военное строительство имевшиеся материальные возможности и обстановка, складывающаяся на западной границе. Оргструктура войск менялась слишком часто и столь кардинально, что самым отрицательным образом отражалось на их боеспособности. Чтобы проследить, как проходила реорганизация Красной Армии в последние предвоенные месяцы, мы остановимся подробнее на ее главной ударной силе — танковых войсках.

Важнейшей частью плана МП-41, вызвавшей наиболее далеко идущие последствия, было формирование 60 танковых и 30 моторизованных дивизий, что позволяло довести общее число мехкорпусов до 30 [487]. Каждый из них по штату должен был иметь 1031 танк. План был утвержден Сталиным практически без поправок [488], и формирование всех корпусов началось немедленно. Этот болезненный процесс коснулся и некоторых уже сформированных мехкорпусов первой волны. Для ускорения создания новых соединений дивизии из существующих корпусов передавались в новые. Например, из 4-го мк передали в 15-й 10-ю тд, из 8-го в 16-й — 15-ю тд, а из 9-го в 22-й — 19-ю тд. Им на смену начали создаваться, соответственно, 32-я, 34-я и 35-я танковые дивизии [489]. На организацию новых соединений были обращены все существовавшие танковые бригады и отдельные танковые полки, пять кавалерийских дивизий, недавно появившиеся моторизованные дивизии стрелковых войск и пулеметно-артиллерийские моторизованные бригады, а также другие соединения. Чтобы хоть как-то укомплектовать многочисленные мехкорпуса, боеспособные танки собирали отовсюду, откуда могли. Из стрелковых дивизий изымались их штатные танковые батальоны.

Хуже всего, что создание огромного количества новых формирований проводилось практически одновременно. Хотя нехватка людских и материальных ресурсов все же заставила советское командование установить приоритеты. Первоочередными для укомплектования личным составом и техникой считались 19 мехкорпусов, названных боевыми. 14 из них предназначались для западных военных округов. Еще один готовился для Закавказского военного округа, один — для Московского, а последние три вместе с двумя отдельными дивизиями — танковой и моторизованной — для Дальнего Востока. Кроме них, к формированиям первой очереди относились семь мехкорпусов сокращенного состава: шесть — для западных округов и еще один — для Московского. Последние четыре мехкорпуса сокращенного состава отнесли ко второй очереди. Дислоцироваться они должны были во внутренних военных округах Советского Союза.

Для завершения укомплектования всех мехкорпусов перед войной не хватало ни времени, ни техники, ни подготовленных кадров. Полное оснащение этих многочисленных мощных соединений требовало огромного количества танков — почти 31 тысячу. Только тяжелых и средних танков новых типов было необходимо свыше 16 тысяч. При сохранении существовавшего в 1941 г. темпа выпуска танков (5220 штук) полностью укомплектовать все мехкорпуса удалось бы только к концу 1943 года [490]. Неужели в Генштабе не знали реальное количество имеющихся в стране танков и планы по их производству? Даже к началу 1942 г. из 19 боевых мехкорпусов первой очереди планировалось обеспечить танками по штату всего лишь четыре. Среди остальных таких мехкорпусов три должны были получить к тому сроку 92–94 % танков, четыре — 81–89 %, еще четыре — 72–77 %, два — 65–69 % и последние два — только 52–57 %. Из числа мехкорпусов сокращенного состава первой очереди шесть имели ли бы тогда на вооружении 10–35 % танков, а еще один — всего-навсего 1,6 %. Интересно, что этим самым обделенным почему-то оказался 20-й мк из ЗапОВО, войска которого прикрывали московское направление. Мехкорпусам сокращенного состава второй очереди к 01.01.42 запланировали передать от 12 до 30 % штатного количества танков [491].

Иными словами, обеспечить многочисленные мехкорпуса материальной частью в приемлемые сроки никак не получалось. Впрочем, это было и так давно известно. Еще до принятия решения о массовом формировании мехкорпусов руководство ГАБТУ в письме на имя Сталина и Молотова доложило, что «для укомплектования танковых войск до штатов военного времени требуется дополнительно построить 7000 танков, а в военное время потребность выпуска танков значительно увеличится». Чтобы обеспечить их производство, предлагалось «на основе Наркомата среднего машиностроения создать Союзный Наркомат танковой и автотракторной промышленности» [492]. Всеобъемлющая реформа танковых войск намного увеличила потребности в боевых машинах, а покрыть их было нечем. Колоссальные ресурсы советской промышленности были уже и так до предела загружены массовым изготовлением танков. Но и этого не хватало, поэтому начальник ГАБТУ РККА Я.Н. Федоренко в июне 1941 г., еще до начала войны, предлагал построить три новых завода для выпуска танков и двигателей к ним. Кроме того, он требовал расширить мощности существующих танковых предприятий и привлечь к выпуску танков другие заводы [493]. При этом важность и необходимость производства автомобилей (особенно повышенной проходимости и большой грузоподъемности), бронетранспортеров, тягачей, самоходных артиллерийских и зенитных установок, а также другой специальной техники явно недооценивалась. Их выпускали очень мало или не делали вообще. Ресурсы военной промышленности поглощало безостановочное производство танков. Кроме того, мехкорпуса не были укомплектованы и вспомогательной техникой, транспортом и средствами связи, не были решены вопросы снабжения их горючим и боеприпасами. Все это откладывалось на потом. В результате многие мехкорпуса оставались сформированными только формально. Между тем с началом войны боевые задачи им ставились именно как соединениям, обладающим большой ударной и огневой мощью и высокой подвижностью.

Г.К. Жуков в своих послевоенных мемуарах вынужден был признать допущенную ошибку:

«Однако мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой промышленности. ‹…› Такого количества машин в течение одного года практически взять было неоткуда, недоставало и технических, командных кадров» [494].

В отрывке рукописи, не вошедшем в книгу, пытаясь преуменьшить масштаб своего просчета в отношении вновь формируемых мехкорпусов, он пишет несколько по-другому.

«‹…› В результате неправильных выводов из опыта войны в Испании, а также войны в Финляндии, по предложению участников войны, Сталин предложил расформировать механизированные корпуса и иметь вместо корпусов самой высшей единицей танковую бригаду трехбатальонного состава. В этом вопросе основную отрицательную роль сыграли начальник бронетанковых войск Д. Павлов, С. К. Тимошенко, К.А. Мерецков и другие участники этих войн, которые стояли во главе командования советскими войсками. На основе мнений, выявленных на совещании высшего командного состава Красной Армии (декабрь 1940 г.), мною было предложено поправить допущенную ошибку и немедля приступить к формированию пятнадцати танковых и механизированных корпусов, которые при необходимости без особых трудностей можно было бы свести в танковые армии. К сожалению, переговоры с Политбюро и лично со Сталиным затянулись на целых два месяца, и только в начале марта 1941 г. было принято решение о формировании пятнадцати корпусов, но это решение было принято только за три с половиной месяца до начала войны» [495].

Получается, что Жуков предлагал сформировать всего 15 мехкорпусов, которые «при необходимости без особых трудностей (выделено нами. — Авт.) можно было бы свести в танковые армии». Здесь бывший начальник Генштаба явно лукавит — и по количеству мехкорпусов, и насчет легкости создания танковых армий. Тогда в условиях все возрастающей угрозы начала войны он не видел необходимости создания более крупных танковых объединений. Факты говорят, что порядок применения имеющихся и вновь созданных мехкорпусов — основной ударной силы Красной Армии — не был продуман.

Вот еще один фрагмент из неопубликованной рукописи маршала Г. К. Жукова:

«‹…› И самым крупным пробелом в нашей военно-политической стратегии было то, что мы не сделали надлежащих выводов из опыта начального периода второй мировой войны, а опыт уже был налицо. ‹…› Наш Генеральный штаб, нарком обороны не изучили новые методы ведения начального периода войны, не преподали войскам соответствующих рекомендаций по их оперативно-тактической переподготовке и переработке устаревших планов оперативно-мобилизационных и иных, связанных с начальным периодом войны» [496].

Нарком не изучил, Генштаб не учел, а как сам начальник Генштаба относился к изучению опыта вермахта по применению танковых корпусов в начальный период войны? Интересный факт в этом отношении приводит в своих «Записках военного разведчика» бывший начальник Информационного отдела Главного разведывательного управления Генерального штаба В.А. Новобранец. Он описывает реакцию Г. К. Жукова на доклад, подготовленный разведчиками на основе анализа «Официального отчета французского Генерального штаба о франко-немецкой войне 1939–1940 гг.», переданного главнокомандующим французской армии генералом Гамеленом советскому военному атташе. Вручая этот документ, генерал сказал: «Возьмите, изучайте и смотрите, чтобы и вас не постигла такая же судьба». Над изучением опыта этой войны работала целая группа сотрудников Информотдела, и вскоре труд «О франко-немецкой войне 1939–1940 гт.» был закончен и представлен начальнику Генерального штаба РККА генералу Г.К. Жукову. В докладе, кроме анализа причин быстрого разгрома французской армии и английского экспедиционного корпуса, были изложены также предложения по организационной структуре вооруженных сил Советского Союза.

«Ответ получили такой, что о нем стыдно писать. На нашем докладе коряво и безграмотно была начертана резолюция за подписью Г.К. Жукова: «Мне это не нужно. Сообщите, сколько израсходовано заправок горючего на одну колесную машину».

Прочитав эту резолюцию, офицеры информотдела пожимали плечами и молча смотрели друг на друга и на меня ‹…›» [497].

Между тем в докладе, кроме всего прочего, содержался анализ боевого и оперативного применения германских танковых корпусов и впервые созданных немцами танковых групп (по существу, танковых армий), удары которых всего через полгода спутали все карты и планы советского командования. Видимо, Жуков не разобрался в сущности гибкой структуры германских танковых групп, объединявших под единым командованием два, а то и три моторизованных (танковых) корпуса, причем в зависимости от обстановки нередко усиленных пехотой. Это качественно совсем иное средство решения оперативных и стратегических задач, нежели наши отдельные мехкорпуса с их неизменным и еще недостаточно продуманным и отработанным штатом. Хотя изначально они задумывались в качестве мощного средства в руках командующих фронтами и Главного командования для развития оперативного успеха в наступлении и/или для нанесения мощных контрударов в обороне. Никто не подумал хотя бы прикинуть состав мехгрупп, предусмотренных теорией глубокой операции, в качестве средства для решения стратегических задач в руках Главного командования, и заблаговременно создать штатные органы их управления. Кстати, это еще одно веское доказательство того, что советское руководство всерьез не планировало, по крайней мере, в 1941 г. нападать на Германию.

Вот и получилось, что многие мехкорпуса, причем наиболее укомплектованные, в соответствии с планом прикрытия оказались, по существу, в подчинении командующих армиями первого эшелона приграничных округов. Так, в ПрибВО оба мехкорпуса были приданы армиям прикрытия: 12-й мк — 8-й армии, а 3-й мк — 11-й армии. В ЗапОВО наиболее мощный 6-й мк был назначен в район прикрытия, являвшийся зоной ответственности командования 10-й армии, 11-й — подчинен 3-й армии, 14-й — 4-й армии. 13-й мк был предназначен для усиления войск в районе прикрытия 13-й армии, которая еще только формировалась. В руках командующего ЗапОВО Павлова остались два самых слабо укомплектованных мехкорпуса: 17-й и 20-й, имевших, соответственно, всего по 63 и 94 танка [498]. В КОВО наблюдалась аналогичная картина. Непосредственно прикрывавшим границу войскам были переданы: 5-й армии — 22-й мк, 6-й армии — 4-й мк, 26-й армии — 8-й мк, 12-й армии — 16-й мк. В резерве командования КОВО остались 9-й, 19-й, 24-й и 15-й мехкорпуса. Только последний из них был оснащен танками сравнительно неплохо — на 73 %, остальные имели их 22–44 % от штата.

Таким образом, в резервах округов (будущих фронтов), как и в резерве Главного командования, за редким исключением, оказались мехкорпуса, имевшие к началу войны явно недостаточное количество танков. Это, несомненно, существенно ограничило возможности командующих фронтами реально влиять на ход боевых действий при неблагоприятном развитии обстановки. Кстати, именно танковые (только по названию) полки этих корпусов пришлось в пожарном порядке вооружать, вместо танков, 76-мм и 45-мм пушками, чтобы использовать их на угрожаемых направлениях в качестве противотанковых.

Укомплектованность мехкорпусов западных приграничных военных округов к началу войны личным составом и танками сведена в таблицу 6.4.

Многие мехкорпуса, в которых была собрана основная масса танков, к началу войны напоминали больше учебные соединения, чем боевые единицы. Их устаревшая матчасть годилась разве только для обеспечения учебного процесса. Но наглядно показанная в таблице низкая укомплектованность большинства мехкорпусов людьми и основным вооружением была их далеко не единственным слабым местом. Соединения и части, входившие в их состав, зачастую дислоцировались в разных районах, нередко далеко друг от друга. Быстро собрать их в кулак в случае необходимости было совсем не просто. Иногда мехкорпуса по приказу вышестоящего начальства еще до начала войны буквально растаскивались по кускам. Скажем, 28-й моторизованный полк из 28-й тд, входящей в состав 12-го мк, остался в Риге, а ее танковые полки, 55-й и 56-й, в ночь на 19 июня выступили к границе, в район Шяуляя. Из-за этого танки дивизии оказались в 100 км от своей пехоты и были вынуждены пойти в бой без ее поддержки. 1-й мк находился в распоряжении командования ЛВО, но 1-я тд из его состава 17 июня была подчинена 14-й армии и убыла из района Пскова далеко на север, в Алакуртти Мурманской области. В ПрибВО 5-ю тд из 3-го мк передали в непосредственное подчинение 11-й армии.

Об истинных причинах столь резкого увеличения количества вновь формируемых мехкорпусов, для которых не было необходимой техники, историки спорят до сих пор. В своих мемуарах Жуков об этом написал так:

«В феврале 1941 года Генштаб разработал еще более широкий план создания бронетанковых соединений, чем это предусматривалось решениями правительства в 1940 году.

Учитывая количество бронетанковых войск в германской армии, мы с наркомом просили при формировании механизированных корпусов использовать существующие танковые бригады и даже кавалерийские соединения, как наиболее близкие к танковым войскам по своему «маневренному духу».

И.В. Сталин, видимо, в то время еще не имел определенного мнения по этому вопросу и колебался. Время шло, и только в марте 1941 года было принято решение о формировании просимых нами 20 механизированных корпусов» [500].

По мнению авторов, все началось с информации Главного разведуправления, согласно которой немцы довели количество своих моторизованных корпусов до 8-10 [501], а общее количество танков до 10 тысяч штук [502]. В действительности в то время танков в германской армии было только около половины этого количества. Такое большое преувеличение их истинного числа возникло совсем не случайно: в СССР предполагали, что немцы возьмут на вооружение трофейные французские и английские танки. На самом деле они не соответствовали немецким требованиям и использовались в вермахте очень мало, да и то не на советско-германском фронте, а главным образом, в тылу для охраны важных объектов и борьбы с партизанами. Но это мы знаем сейчас, а тогда при планировании за основу были взяты цифры — 10 вражеских моторизованных корпусов и 10 тысяч танков. А дальше простым умножением на 3 пришли к необходимости иметь в Красной Армии 30 мехкорпусов примерно по 1000 танков в каждом.

В связи с этим несколько слов о роли Г.К. Жукова в описываемый период. Конечно, это слишком сложная и противоречивая фигура, которую следует оценивать по делам, а не по панегирикам его восторженных поклонников и уж тем более не по его собственным воспоминаниям и позднейшим размышлениям. Авторы не склонны слишком высоко оценивать творческий вклад Георгия Константиновича в теорию и практику военного искусства. Руководство Генеральным штабом — «мозгом» Красной Армии — было доверено человеку, уровень образования которого никак не соответствовал должности его начальника. В 1906 году Жуков закончил три класса церковно-приходской школы, а из военного образования у него за плечами были четырехмесячная школа унтер-офицеров в 1916 г., полгода учебы на 1-х Рязанских кавалерийских курсах в 1920 г., годичные кавалерийские курсы усовершенствования командного состава, законченные в 1925 г., и 3-месячные курсы усовершенствования высшего начальствующего состава зимой 1929/30 г.

Учитывая уровень знаний и склад характера командира 2-й кавбригады Г.К. Жукова, его прямой начальник, будущий маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, командовавший тогда 7-й Самарской кавалерийской дивизией, 8 ноября 1930 г. написал на него аттестацию с четким по военному выводом:

«Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира межсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную или преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит» [503].

Однако больше Жукова ни на какую учебу не посылали. За десятилетие, прошедшее со времени окончания курсов, отношение Жукова к штабной работе не изменилось, он по-прежнему чурался ее, так как никакого опыта в этом отношении практически не имел.

Решение о массовом формировании мехкорпусов второй волны без соответствующей материальной базы и подготовленных кадров было огромной ошибкой, повлекшей за собой самые тяжелые последствия. В погоне за количеством в очередной раз пренебрегли качеством. Ко всему прочему, исходным материалом для их создания послужили части и соединения, которые были уже более или менее сколочены и имели если не боевой, то хотя бы практический опыт совместных действий на учениях. Свежеиспеченные формирования просто не успели его приобрести и являлись боевыми единицами лишь по названию.

Да и структура даже тех соединений, в которых количество танков удалось довести до штатной численности, была далека от оптимальной. Например, моторизованный стрелковый полк (мсп) новой танковой дивизии, состоявший из трех стрелковых батальонов, имел всего одну полковую 6-орудийную батарею. В обоснование его штата было сказано, что «по сравнению с нормальным стрелковым полком в полку предлагаемой организации исключены противотанковые пушки, учитывая, что для этой цели будут использованы танки, которые будут придаваться этому полку» [504]. Считалось, что танк сам по себе — лучшее противотанковое средство. В результате такого решения возможности мотострелкового полка по отражению атак вражеских танков были серьезно ослаблены, одновременно снижалась и ударная мощь танковых полков дивизии.

Для выработки рациональной организации советским танковым войскам потребовался свой собственный долгий и кровавый опыт большой войны. Такого опыта у руководства РККА в то время не было, поэтому мехкорпуса (конечно, те из них, которые были укомплектованы близко к штату) оказались сильно перегружены танками и, в то же время, для успешных действий им сильно недоставало пехоты, артиллерии, транспорта, средств связи и ремонтных средств, а самое главное — квалифицированных кадров. Недаром Василевский говорил, что нам было нужно еще год-два мирного развития, чтобы решить задачи военного плана. Видимо, следовало строже подойти к определению очередности создания мехкорпусов, делать это последовательно. При этом ни в коем случае нельзя было спешить расформировывать сразу все танковые бригады. Однако пошли другим путем. В результате к началу войны многие танковые и моторизованные дивизии оставались небоеспособными, так как имели минимальное количество танков и другой техники.

Между тем сосредоточение германских войск у западной границы страны продолжалось. И реально мыслящие военные, несмотря на заверения вождя о невозможности ведения Гитлером войны на два фронта, чувствовали назревающую опасность нападения, в том числе и с массированным применением танков. Вермахт в это время боевых действий в Европе не вел. Серьезно говорить о возможной высадке и захвате оперативных плацдармов на побережье Англии после провала воздушной войны против нее не имело смысла. Оставлять танковые соединения приграничных округов в небоеспособном состоянии граничило с преступлением. Начальник ГАБТУ РККА генерал-лейтенант Я.Н. Федоренко кожей ощущал неотвратимое приближение большой войны и не хотел допустить, чтобы танкисты встретили ее безоружными. Поэтому 14 мая 1941 г. он доложил наркому обороны, что из-за неполного обеспечения механизированных корпусов танками они «являются не полностью боеспособными. Для повышения их боеспособности впредь до обеспечения их танками считаю необходимым вооружить танковые полки мехкорпусов 76-мм и 45-мм орудиями и пулеметами с тем, чтобы они в случае необходимости могли бы драться, как противотанковые полки и дивизионы».

Для этого в распоряжении ГАБТУ имелось в наличии 1200 76-мм орудий, 1000 45-мм противотанковых орудий и 4000 ручных пулеметов ДП, которых было достаточно, что бы вооружить 50 танковых полков — по 24 76-мм и 18 45-мм орудий и по 80 пулеметов в каждом. Для буксировки этих пушек и транспортировки личного состава и боеприпасов планировалось также выделить частям 1200 грузовиков «ЗИС» и 1500 грузовиков «ГАЗ». Предложение Я.Н. Федоренко касалось танковых полков 16 мехкорпусов, 11 из которых находились в приграничных округах.

15 мая нарком обороны утвердил ведомость распределения вооружения и автомашин округам. Уже на следующий день начальник Генштаба направил в соответствующие округа директивы об исполнении принятого решения к 1 июля 1941 г. Мероприятие следовало «провести таким образом, чтобы не нарушать организационный принцип полка как танковой единицы, имея в виду, что в последующем на вооружение будут поступать танки» [505]. Конечно, это было паллиативное решение, но оно позволяло хоть как-то использовать части, обделенные основной боевой техникой, до ее получения от промышленности.

Рассмотрим подробнее этот вопрос на примере ЗапОВО, в трех мехкорггусах которого планировалось довооружить не менее 11 танковых полков. Округу выделялось 480 орудий и 590 автомашин для их перевозки, в том числе: для 13-го мехкорпуса — 102 орудия (48 76-мм орудий и 54 45-мм ПТП), 160 ручных пулеметов, 48 автомашин «ЗИС» и 74 «ГАЗ». Наименее укомплектованные мехкорпуса должны были получить: 17-й — 168 (96 76-мм орудий и 72 45-мм ПТП), 320 ручных пулеметов, 96 автомашин «ЗИС» и 112 «ГАЗ»; 20-й — 210 (120 76-мм орудий и 90 45-мм ПТП) 400 ручных пулеметов, 120 автомашин «ЗИС» и 140 «ГАЗ» [506].

В связи с этим считаем необходимым остановиться на широко известном утверждении бывшего начальника штаба 4-й армии генерала Л.М. Сандалова о 480 152-мм орудиях, якобы собранных в мае 1941 г. на артполигоне юго-западнее Барановичей для формирования десяти артполков РГК [507]. Ни в одном из известных документов ЗапОВО (и фронта) об этом нет никаких упоминаний, как и в мобплане МП-1941. Одинаковое количество стволов — 480 — и у Федоренко, и у Сандалова вряд ли можно объяснить простым совпадением. По нашему мнению, речь шла именно о тех самых 480 пушках, предназначенных для довооружения танковых полков, не имеющих танков, чтобы в случае необходимости их можно было использовать в качестве противотанковых. После принятия решения о довооружении танковых полков поставки орудий калибра 76 и 45 мм в округ пошли нарастающим темпом. Так, только за июнь ЗапОВО получил 117 45-мм противотанковых пушек и ПО 76-мм дивизионных пушек обр. 1902/30 г. А всего число 45-мм и 76-мм дивизионных орудий в округе во втором полугодии увеличилось на 513 штук [509].

Л.М. Сандалов мог услышать о выделении округу такого количества орудий, но наверняка не знал плана Генерального штаба, тем более его деталей: кому, сколько, какого калибра и для чего они поставляются, ведь напрямую 4-й армии это не касалось. В это же время в западные пограничные округа продолжались поставки вооружения из внутренних округов и за счет запасов центра, в том числе и орудий крупных калибров. Так, только из Ленинградского военного округа во втором квартале должны были передать в ЗапОВО 40 152-мм гаубиц-пушек (в июне в округ поступило 24 таких орудия), 20 152-мм пушек образца 1910/30 г. (с начала года к 1 июня поступило 33 орудия), 24 122-мм пушки (к 1 июня поступило 36 и в июне еще 12) и 24 107-мм пушек (поступило к 1 июня 42) [510]. Но в данном случае речь шла о нескольких десятках 152-мм орудий, и общее их количество в округе соответствовало боевому составу его артиллерии. Поступающие орудия направлялись адресно — в конкретные полки, на базе которых должны были формироваться согласно схеме развертывания новые артчасти. Их и развозили по адресам немногими тягачами, о чем тоже упоминал Сандалов [511].

Резюмируя вышеизложенное, можно сказать, что реально достигнутая к началу войны боеготовность мехкорпусов далеко не соответствовала важности и объему возложенных на них задач. Первые же бои выявили это в полной мере. Недоукомплектованным, недоученным и вооруженным с бору да с сосенки советским танковым частям и соединениям пришлось с ходу вступить в тяжелейшие бои, не будучи еще готовыми к ним. В результате многочисленные и грозные на бумаге мехкорпуса Красной Армии быстро растаяли в огне приграничных сражений, так и не сумев нанести ощутимого урона противнику.

В целях усиления возможностей по отражению массированных ударов танковых войск противника руководство НКО через Совет Обороны обратилось с письмом в техническое управление Наркомата вооружения по вопросу формирования 20 артиллерийских противотанковых бригад РГК. Созданная комиссия признала это предложение своевременным и целесообразным. Первоначально предлагалось бригады иметь в составе трех полков по три дивизиона в каждом (всего — 36 четырехорудийных батарей). Однако в связи с прекращением производства 45-мм противотанковых пушек обр. 1937 г., комиссия предложила использовать для вооружения бригад 37-мм противотанково-зенитные орудия образца 1940 г. Кроме того, ввиду малой мобильности 76-мм зенитной пушки образца 1931 г. и недостаточного количества 76-мм бронебойных боеприпасов, было предложено заменить их в составе противотанковых бригад 85-мм зенитными орудиями обр. 1939 г. на четырехколесном лафете, обладающими лучшей подвижностью и отработанным в производстве бронебойным выстрелом.

В конце концов, хоть и с большим опозданием, было принято более реалистичное решение. По представлению Генштаба Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 1112-459сс от 23 апреля 1941 г. к 1 июня разрешалось сформировать 10 противотанковых артиллерийских бригад. Этим же документом был определен состав и вооружение артиллерийской бригады ПТО, которая должна была состоять из управления 2 артиллерийских полков, штабной батареи, минно-саперного и автотранспортного батальонов. Общая численность бригады — 5322 человека [512]. К формированию противотанковых бригад РГК в округах приступили немедленно. В ЗапОВО к 10 мая должны были прибыть 231-я и 224-я стрелковые дивизии из МВО и к 15 мая — 201-я сд из СибВО. На их базе за счет матчасти и личного состава шести переформируемых артполков этих дивизий за оставшиеся 15–20 дней планировалось сформировать три противотанковые бригады РГК, численностью по утвержденному штату 5309 человек [513].

Глубокая реорганизация коснулась и воздушно-десантных войск. Тем же Постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 23 апреля утверждалось формирование пяти воздушно-десантных корпусов, каждый из которых состоял из управления, трех воздушно-десантных бригад, танкового батальона, связного авиазвена и взвода связи общей численностью 8020 человек [514]. Во исполнение этого решения на базе девяти стрелковых полков и других частей тех же расформированных дивизий и в эти же сроки в ЗапОВО были сформированы две воздушно-десантные бригады (7-я и 8-я), третья — 214-я — была сформирована еще раньше, а также и корпусные части 4-го воздушно-десантного корпуса. Аналогичным порядком и в те же сроки в других приграничных округах были сформированы остальные семь противотанковых бригад (пять в КОВО и две в ПрибОВО) и четыре воздушно-десантных корпуса (два в КОВО и по одному в ПрибОВО и ОдВО). Еще одну 202-ю отдельную маневренную воздушно-десантную бригаду оставили на Дальнем Востоке. Всего на формирование 10 противотанковых артиллерийских бригад РГК и пяти воздушно-десантных корпусов были обращены управления и части одиннадцати стрелковых дивизий, прибывших из глубины страны [515].

Таким образом, в течение последних мирных месяцев Советский Союз и его армия лихорадочно готовились к войне. При этом речь шла уже не о надуманной войне одновременно со всем миром, которую постоянно ожидали в тридцатые годы. На этот раз противник был определен совершенно точно. Это был очень опасный противник — вермахт, на деле неоднократно доказавший свою силу. К тому же все враги Германии в континентальной Европе были уже уничтожены, и помочь СССР в войне на суше не мог никто. Вместе с тем после участия РККА в вооруженных конфликтах и в войне с Финляндией у советского руководства значительно поубавилось иллюзий о собственном превосходстве. Поэтому в 1941 г. Сталин думал только об одном: как оттянуть начало войны хотя бы до следующего года, чтобы дать Красной Армии возможность завершить переоснащение на новую технику и довести свою боеготовность до приемлемого уровня. Но времени для этого, увы, уже не оставалось…

ПЛАНЫ ПРИКРЫТИЯ ГОСГРАНИЦЫ

В плане стратегического развертывания особое внимание уделялось организации оперативного прикрытия государственной границы, которое включало в себя целый комплекс мероприятий по обеспечению отмобилизования, развертывания и сосредоточения главных сил Красной Армии. Эта задача возлагалась на армии первого оперативного эшелона приграничных округов. Командование каждого из особых военных округов эту задачу решало по своему разумению, общие принципы организации прикрытия новой госграницы разработаны не были. В уже упомянутом акте приема и сдачи Наркомата обороны на этот счет было отмечено, что «Генштаб не имеет данных о состоянии прикрытия границ. Решения Военных советов округов, армий и фронта по этому вопросу Генштабу неизвестны» [516].

В связи с нарастанием угрозы войны с Германией с февраля 1941 года в Генштабе приняли меры по корректировке окружных планов прикрытия. Так, согласно апрельской директиве Генштаба о разработке плана оперативного развертывания армий ЗапОВО было записано:

«‹…› V. Прикрытие отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск фронта.

1. Учитывая возможность перехода противника в наступление до окончания нашего сосредоточения, прикрытие границы организовать на фронте всех армий по типу прочной, постепенно усиливающейся по мере прибытия войск, обороны (выделено нами. — Авт.) с полным использованием укрепленных районов и полевых укреплений, с всемерным развитием их в период сосредоточения» [517].

Замысел Главного командования состоял в том, чтобы войсками первого стратегического эшелона (армиями прикрытия и резервами приграничных округов) отразить первый удар врага, обеспечить отмобилизование, сосредоточение и развертывание главных сил Красной Армии и тем самым создать благоприятные условия для нанесения ответного удара.

План обороны государственной границы был разработан Генштабом в мае 1941 г. Разработка планов прикрытия проводилась на основе директив наркома обороны, которые были направлены в ЗапОВО и КОВО 5 мая, в ОдВО 6 мая. а в ЛВО и ПрибОВО 14 мая 1941 г. [518]. Но в связи с проводимой реорганизацией штабы округов не успевали качественно разрабатывать документы, их проекты устаревали еще до утверждения. Наиболее существенным изменениям подверглись планы прикрытия в Западном и Киевском особых военных округах. Так, 14 мая командующему 3-й армией было приказано в связи с происшедшей передислокацией частей на основании директивы НКО СССР за № 503859/сс/ ов к 20 мая 1941 года разработать новый план прикрытия государственной границы. Как показали последующие события, установленные сроки оказались нереальными. Последние по времени директивы на разработку окружных планов прикрытия были направлены командующим войсками приграничных военных округов даже позже 14 мая. Согласно им округа должны были к 20–30 мая разработать свои конкретные планы обороны и прикрытия госграницы с целью:

«1. Не допустить вторжения как наземного, так и воздушного противника на территорию округа.

2. Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа.

3. Противовоздушной обороной и действиями авиации обеспечить нормальную работу железных дорог и сосредоточение войск» [519].

В соответствии с требованиями директив основу обороны по планам прикрытия составляли укрепленные районы и полевые укрепления, которые строились вдоль новой государственной границы. С целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округа территория каждого из них разбивалась на несколько армейских районов прикрытия (РП) государственной границы. Например, ЗапОВО, войска которого оказались на направлении главного удара вермахта, были определены четыре района прикрытия: № 1 — Гродненский, 3-й армии; № 2 — Белостокский, 10-й армии; № 3 — Вельский, 13-й армии; № 4 — Брестский, 4-й армии. Указывались соседи, их задачи и разгранлинии с ними. В состав каждой армии первого эшелона округа входил мехкорпус. Кроме того, в распоряжении командующего войсками округа оставались в резерве еще два мехкорпуса. Во многом планы были рассчитаны на перспективу. Так, 13-й армии назначили район прикрытия № 3, когда ее управление еще не было полностью сформировано, так как это планировалось сделать за счет сокращения штатов управлений НКО и штаба ЗапОВО.

Войскам КОВО директивой Генштаба № 503862/ОВ от 20 мая также были определены четыре района прикрытия:

1-й — 5-й армии, 2-й — 6-й армии, 3-й — 26-й армии и 4-й — 12-й армии [520]. Районы прикрытия армий в свою очередь делились на корпусные участки и на подучастки для дивизий, в зависимости от конкретных условий [521]. В плане прикрытия соединениям и частям указывались районы дислокации, сроки выхода в районы оперативного предназначения, боевые задачи, порядок взаимодействия с погранчастями, частями и подразделениями УРов.

Вопреки мнению военных специалистов, позиции соединений армий прикрытия, усиленных полевыми укреплениями, и даже долговременные огневые сооружения укрепрайонов были выдвинуты к самой границе. Поэтому построение обороны в районах и на участках прикрытия не предусматривало создания полосы обеспечения (предполья) достаточной глубины. Стремление прикрыть госграницу на всем ее протяжении привело к тому, что ограниченные силы армий прикрытия были вытянуты вдоль границы «в ниточку». Оборону соединениям первого эшелона армий прикрытия приходилось строить на непомерно широком фронте.

Распределение сил РККА накануне войны, их эшелонирование и средние оперативные плотности показаны в таблице 6.5.

Низкие оперативные плотности войск в районах (полосах) прикрытия, неготовность укрепрайонов и полевых укреплений не обеспечивали устойчивой обороны. Для ее прорыва противнику было достаточно сосредоточить на избранных направлениях не такие уж крупные силы. Очевидно, главный рубеж обороны выгоднее было отнести в глубину, привязав его по возможности к естественным препятствиям. За счет сокращения ширины полос прикрытия и участков соединений можно было несколько увеличить тактическую плотность войск.

В случае прорыва крупных сил противника в глубину обороны их разгром планировалось осуществить контрударами резервов округа в составе механизированных и стрелковых корпусов при поддержке авиации. Однако механизированные корпуса, предназначавшиеся для контрударов, не были, за редким исключением, полностью укомплектованы и, следовательно, являлись лишь частично боеспособными. Тем самым командующие фронтами не имели достаточных средств для решительного влияния на развитие обстановки.

Видимо, поэтому округам было приказано подготовить тыловые оборонительные рубежи, а на случай вынужденного отхода — разработать план создания противотанковых заграждений на всю глубину и план минирования важных объектов. Так, командующему войсками КОВО было приказано:

«Отрекогносцировать и подготовить тыловые оборонительные рубежи на всю глубину обороны до р. Днепр включительно.

Разработать план приведения в боевую готовность Коростеньского, Новгород-Волынского, Летичевского и Киевского укрепленных районов, а также всех укрепрайонов строительства 1939 года.

На случай вынужденного отхода (выделено нами. — Авт.) разработать план создания противотанковых заграждений на всю глубину и план минирования мостов, жел. дор. узлов и пунктов возможного сосредоточения противника (войск, штабов, госпиталей и т. д.)» [523].

Но на выполнение этой части плана прикрытия у командующих войсками приграничных округов не было ни сил, ни времени: все было брошено на завершение строительства укрепрайонов на новой границе и полевых укреплений. Да их бы и не поняли, если бы они отвлекли хоть часть сил от главной задачи.

План прикрытия мог быть введен в действие при получении шифрованной телеграммы за подписью народного комиссара обороны, члена Главного военного совета и начальника Генерального штаба Красной Армии следующего содержания:

«ПРИСТУПИТЬ К ВЫПОЛНЕНИЮ ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ 1941 ГОДА».

Шифротелеграмма Военного совета округа о вводе в действие плана прикрытия имела следующее содержание (для ЗапОВО):

«Командующему (3, 4, 10, 13-й) армией. Объявляю тревогу (Гродно, Белосток, Вельск, Кобрин) 1941 года. Подписи».

Командующие армиями, в свою очередь, указывали следующие условные тексты шифртелеграмм (кодограмм) для соединений и частей района прикрытия:

«Командиру № корпуса (дивизии). Объявляю тревогу с вскрытием «красного» пакета. Подписи».

Принятая система многоступенчатой передачи шифрованных телеграмм (каждая за подписями командующего, члена Военного совета и начальника штаба) занимала много времени, в том числе и на расшифровку текста. При этом не учитывалась возможность вывода из строя противником проводной связи и некоторых звеньев управления еще до начала военных действий. На этот случай быстрый, четкий и надежный порядок оповещения соединений непосредственно из центра не был продуман. Вопросы надежного и быстрого оповещения штабов и войск так и не были решены, а это входило в прямые обязанности начальника Генштаба.

Документами «красных пакетов» определялся порядок действий соединений и частей по прикрытию границы.

В них подробно были расписаны действия по тревоге всех частей и подразделений и указывалось: кто может поднять части по тревоге, боевой состав соединений и частей, в котором они должны выйти в свои районы, время готовности частей к выступлению и занятия районов обороны и т. п. Нормативы времени на выполнение мероприятий планов были установлены отдельно для лета и зимы. Они неоднократно проверялись во время учебных тревог. Действия войск отрабатывались с командным составом, а также с частями и подразделениями с выдвижением по назначенным маршрутам (с проведением хронометража), не приближаясь к границе ближе пяти километров.

Подъем частей округов по боевой тревоге имели право осуществлять:

а) народный комиссар обороны;

б) Военный совет округа;

в) военные советы армий;

г) лица, имеющие предписания, подписанные только народным комиссаром обороны или Военным советом округа.

При разработке планов прикрытия за основу был принят вариант, при котором соединениям (частям) армий прикрытия удастся занять долговременные и полевые укрепления ДО НАЧАЛА военных действий (в угрожаемый период), что позволит им организованно вступить в бой. Считалось, что обе стороны начнут боевые действия лишь частью сил и что армии прикрытия, располагавшие достаточным количеством сил и средств, смогут, отразив первый удар врага, успешно выполнить поставленную им задачу.

Возможность внезапного перехода в наступление крупных сил противника всерьез не рассматривалась. Совершенно непонятно, почему не были учтены обстоятельства нападения Германии на Польшу, Бельгию, Голландию, Люксембург, Данию, Норвегию, Грецию, Югославию, где Гитлер бесцеремонно попрал межгосударственные договоры. И везде сценарий боевых действий был один и тот же: внезапный удар люфтваффе по аэродромам с целью уничтожения авиации противной стороны на земле и захвата господства в воздухе, вторжение ударных группировок и стремительное развитие наступления в глубину при массированной поддержке с воздуха с целью окружения и разгрома основных сил противника. В этом заключался грубый и ничем не объяснимый просчет руководства страны и Красной Армии. Просчет — это еще мягко сказано, учитывая его трагические последствия.

Еще один из недостатков плана прикрытия заключался в том, что ввод его в действие означал не только подъем войск по боевой тревоге и вывод их на намеченные рубежи (в районы сосредоточения), но и проведение мобилизации на территории округов. На полное развертывание войск приграничных округов в полосах прикрытия планом отводилось до 15 дней. Не был предусмотрен вариант, при котором понадобилось бы занять войсками полосу прикрытия без проведения мобилизации, например, для пресечения возможных провокаций со стороны немцев. Учитывая серьезную опасность внезапного нападения немцев, некоторые командующие и командиры соединений на свой страх и риск предпринимали (или пытались предпринять) меры по подготовке к его отражению. Однако подобные попытки решительно пресекались «сверху»: над всеми довлело строжайшее указание ни в коем случае не «провоцировать» немцев.

В качестве наглядного примера запрещения малейшего проявления инициативы и самостоятельности в войсках перед лицом неотвратимо нарастающей угрозы является распоряжение начальника Генштаба командующему войсками КОВО Кирпоносу, отданное 10 июня 1941 г.:

«Начальник погранвойск НКВД УССР донес, что начальники укрепленных районов получили указание занять предполье.

Донесите для доклада народному комиссару обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение.

Жуков» [524].

На следующий день он же послал тому же адресату еще одну телеграмму:

«1. Полосу предполья без особого на то приказания полевыми и уровскими частями не занимать. Охрану сооружений организовать службой часовых и патрулированием.

2. Отданные Вами распоряжения о занятии предполья уровскими частями немедленно отменить. Исполнение проверить и донести к 16 июня 1941 г.

Жуков» [525].

В мае разработка планов прикрытия в округах была завершена, и в период с 5 по 20 июня они были представлены в Генштаб на утверждение. Но утвердить их до начала войны так и не успели.

Таким образом, армии прикрытия по своему составу и оперативному построению, мобилизационной и боевой готовности соединений и частей, по существу, были не в состоянии выполнить поставленную задачу по прикрытию отмобилизования, сосредоточения и развертывания главных сил фронтов в случае внезапного нападения противника. Тем более они не были способны отразить массированные удары его крупных сил.