Человечество открыло новые пространства, и вопрос, кажется, решен. В 2010 году промышленная продукция Китая превзойдет всех своих конкурентов, за исключением США, и эта промышленная продукция будет равняться 10 триллионам долларов против нынешних 5 триллионов долларов, а это равно промышленной продукции Германии, то есть третьему месту в мире. «Отныне, — напоминает Жак Граверо, — Китай производит 60 % игрушек мира, 50 % фотоаппаратов, 50 % кондиционеров, 45 % видеодисков, 42 % мотоциклов, 40 % телевизоров. Одним из ключей этого успеха является заработная плата. Средняя часовая плата рабочего составляет 0,7 доллара против 2 долларов в Таиланде, 4 долларов в Польше, 18 долларов во Франции и 21 доллара в США.

Эрик Израилевич в своей книге передает слова, услышанные в Пекине: «Если XIX век был для Китая веком унижения, а XX — веком возрождения, то XXI век будет веком господства». Вполне возможно, но я не могу не отнестись скептически к столь категорическим высказываниям. Шопенгауэру нравилось утверждать: «Из всех самых несомненных вещей самое несомненное — это сомнение». А экономический взлет немного похож на научный прогресс — это бег лунатиков. К тому же это название, которое Артур Кестлер, самый блестящий ум, с которым мне когда-либо приходилось встречаться, дал одной из своих книг. «Лунатики» рисуют восхитительную картину процесса научных открытий. «Нет никакого показательного роста, — объяснял он мне, сидя в своей лондонской квартире на Монпелье Сквер, за несколько месяцев до смерти. — Наука, как и экономика, идет вперед на манер лунатиков, ощупью и зигзагами. В ее движении много случайного, непредвиденного, и достигнутое часто сопровождается сенсационным отступлением».

Кестлеру очень нравилось рассуждать о китайском феномене. Я думаю о нем в моей комнате в гостинице «Хе-Чжин Фу» в Пекине, в месте, которое вобрало в себя всю эволюцию Китая. Гостиница, расположенная в глубине тихого дворика в самом центре города, была дворцом третьей принцессы императора Цинь Луня из династии Цинь, а затем она стала во время войны штаб-квартирой сухопутной армии, подчиненной префекту Пекина.

Управление капиталистическое, клиентура — ответственные работники и китайские бизнесмены, один домовладелец… — исправительная комиссия Коммунистической партии.

 

Принесенные в жертву китайскому росту

Партия одновременно тайная и вездесущая. Китайское телевидение предлагает своим зрителям пятьдесят каналов, утомительно однообразных, где учебные программы сменяются одуряющими эстрадными представлениями. Одна нога стоит в социализме, другая — в самом разнузданном капитализме. Один из каналов показывает деятельность председателя Ху Цзиньтао. Как он пожимает руки, посещает заводы, объезжает электростанции. Истинный стахановец власти. Лицо у него внимательное, серьезное, он кивает головой, слушая объяснения, на голове у него каска желтая с синим. Считается, что этот калейдоскоп отражает волю к прагматизму и серьезность китайского руководства.

По другому каналу внушительный хор исполняет Пуччини и патриотические песни. Люди в форме, с касками на головах находятся на сцене. Программа посвящена вечеру в честь шахтеров и нефтяников. Эта кичевая картина маскирует драматическую реальность и настоящий вызов, перед которым стоит Китай. Шахтеры, которых чествуют в этой программе как героев, являются жертвами китайского роста. Многие тысячи спускаются в обветшалые шахты, где не существует норм безопасности. Уголь еще покрывает 68 % энергетических потребностей страны, хотя спрос на нефть буквально вспыхнул с огромной силой.

Все китайские руководители, с которыми я встречался, настаивают на одном нюансе, важном для них: «Китай — не второй импортер нефти в мире, а вторая страна-потребитель». Вслед за США.

Частично это правда: Китай стал второй страной — импортером нефти в мире, а до 1993 года он был чистым экспортером.

Главный эксперт по энергетике страны Фан Фэй, правительственный советник, подходит ко мне в баре гостиницы, расположенной прямо напротив офиса, который он занимает в прежнем Министерстве иностранных дел, выстроенном в чисто сталинском стиле. Он говорит мне через переводчика: «Причины сильного увеличения потребления нефти кроются частично в недостатке электроэнергии. Береговые зоны (где сконцентрировано 60 % китайского производства и 75 % иностранных инвестиций), испытывающие недостаток электроэнергии, установили маленькие электростанции, поглощающие большое количество топлива. Мы превзошли Японию по потреблению нефти и приближаемся к Соединенным Штатам; например, наша страна потребляет 7 % нефти от общего объема в мире».

Я напоминаю о ежегодном китайском росте, который, по официальным данным за последние десять лет, составляет от 9,3 до 10 % в год. Я объясняю ему, что ни один западный эксперт не верит в истинность этих цифр и что рост страны должен быть на самом деле более высоким (о чем официально будет сообщено в ноябре 2005 года), но руководители страны скрывают размах этого роста, чтобы не встревожить весь остальной мир. Он сконфуженно улыбается и закуривает сигарету, прежде чем дать уклончивый ответ: «Наш быстрый рост должен был, конечно, повлиять на мировые цены на нефть, а увеличение роста, естественно, позволит стабилизировать цену на баррель. Самый высокий уровень китайского производства нефти составляет 200 миллионов тонн, то есть мы должны ввозить из-за границы 60 % нефти. Этот чрезвычайно высокий уровень зависимости от импорта соответствует уровню США. Но мы сталкиваемся с другой проблемой, которая усиливает наше беспокойство: у нас нет стратегических запасов, как у стран Международного энергетического агентства, которое требует от своих членов, чтобы те имели, по крайней мере, на 70 дней запасов нефти. Китай не принадлежит к этой организации, и установление подобной меры займет долгое время».

Фан Фэй излагает подчеркнутым тоном все китайские проблемы: «Нам необходимо разнообразить наши источники импорта. На данный момент мы слишком зависим от Среднего Востока. Возобновление отношений с Россией могло бы стать другой альтернативой. Все равно нефть из Каспийского моря. Нам также нужно разнообразить формы сотрудничества, делая капиталовложения прямо в нефтяные месторождения». Он замолкает, а затем со смехом заключает: «Китай стоит перед лицом многих проблем». Внезапно на город обрушивается сильный ливень, прохожие исчезают с тротуаров. Вдруг я замечаю сквозь окно бара человека, который медленно идет по улице, закатав штаны до колен, с зонтиком в руках и с собачкой, которую он несет на левом плече. Фан Фэй обменивается со мной улыбкой. Это образ прошлого Пекина. Я спрашиваю, сколько в Китае каждый год покупают новых автомобилей. Фан Фэй отвечает: «О, только пять миллионов». Китайская столица являет собой образ энергетических потребностей страны — ненасытной, прожорливой, скачущей во весь опор.

 

Энергия, абсолютный приоритет

Я помню Пекин 80-х годов, где звонки велосипедов прорывались еще сквозь шум моторов автомобилей, город, где находились только две «периферии» — так называли новые кварталы, выстроенные на границах города. В середине 90-х годов я увидел Пекин, в котором уже было четыре «периферии» и нетерпеливые автомобили прокладывали себе путь при помощи гудков среди мотоциклистов. Сегодня Пекин со своими 15 миллионами жителей и шестью «перифериями» является мегаполисом, полностью отданным во власть автомобилей, и, для того чтобы пересечь его из конца в конец, требуется более пяти часов езды.

Город, который хочет стать витриной, предназначенной афишировать все амбиции страны и скрыть все недостатки в преддверии Олимпиады 2008 года. Из-под земли вырастают огромные небоскребы, и старые кварталы, подобные тому, в котором я сейчас нахожусь, — весь плетеный узор узких улочек — исчезают, унося все следы прошлого. Каждое утро, когда я выхожу из своей гостиницы, чтобы сесть на такси, я встречаю мужчину в шортах, с обнаженным торсом, который выходит из дома и ставит на тротуар прямо перед домом две клетки со скворцами. Вечером, как и многие обитатели квартала, он сидит со своей женой и соседями, играя в маджонг. Эти люди сидят на чемоданах. Через некоторое время их дома будут снесены, и они поселятся в государственном жилье, расположенном в 30 километрах от центра города.

 

Превратить крестьян в более дешевую силу

Квартал Хендерсон со своими стеклянными башнями, в которых располагаются крупные западные компании, похож на Манхэттен. Неподалеку находятся большие торговые центры. Они предлагают вам все предметы роскоши известных торговых марок, бесконечное разнообразие духов и одежды: единственно, чего там не достает, так это покупателей.

В «самой большой мастерской мира» средняя зарплата рабочего составляет от 150 до 200 евро в месяц. В Пекине, как и во всех городах страны, 50 % граждан не имеют доступа к медицинской помощи. Свернув с проспекта Цзянгомэнней и оставив в стороне его небоскребы футуристических силуэтов, достаточно пройти несколько сотен метров, чтобы увидеть совсем иное лицо Китая. Перед Центральным вокзалом десятки тысяч жителей пригородов и путешественников проходят мимо групп людей, сидящих прямо на земле, положив рядом свои бедные пожитки. В Кантоне все то же самое. Тот же вокзал, только толпа еще гуще, чем в Пекине.

Китайская власть не жалует этих крестьян, которых она насильно оторвала от земли и лишила корней, чтобы они строили на своих полях новые заводы. Все больше и больше из них страдают от астмы, которую вызывает загрязнение окружающей среды этими заводами.

Кажется, иностранные обозреватели забывают о том, что Китай продолжает оставаться крестьянской страной, где из 1,3 миллиарда жителей 900 миллионов — крестьяне, живущие на крохотных клочках земли. Лишить их земли означает лишить их работы, их источника жизни и превратить в послушную рабочую силу, в еще более дешевую рабочую силу для производственных предприятий. Таким образом, более 300 миллионов китайцев, так называемых «минь ган», настоящих скитальцев, бродят по стране в поисках работы на несколько часов, на день, предоставляя прекрасную возможность для снижения заработной платы.

Я смотрю на эти лица: на них написаны отчаяние и усталость. Перед угрозой крайнего насилия, которому они подвергаются, крестьяне восстают все чаще и чаще: 74 000 жакерий, крестьянских восстаний, было зарегистрировано властями в 2005 году, и эта цифра, конечно же, ложная, потому что занижена.

По сути дела, философия китайских руководителей остается глубоко маоистской: большой скачок любой ценой. Парадокс политики и экономики: страна, которая имеет самый быстрый рост в мире и применяет самые антиобщественные капиталистические методы, — это страна с коммунистическим режимом. Сегодня она охвачена беспокойством.

Восток Пекина — это деловые кварталы, юг — самые бедные районы, запад — местопребывание коммунистической власти: посольства, партийные здания, резиденции руководителей страны. Тихое место, но оно становится все более и более тревожным. Внутреннее напряжение нарастает, в то время как в международном плане страна все более и более сознает свою зависимость и свою хрупкость. Прямо перед моим приездом президент Ху Цзиньтао впервые публично заявил, что энергия является главным приоритетом Китая в деле национальной безопасности.

Вторая страна — потребитель нефти сильно отягощает ситуацию в мире. Нефти становится все меньше, а спрос все выше. Неразрешимое уравнение. По ходу моего расследования у меня возникает вопрос: не слишком ли поздно начался китайский взлет? Дорога к тому, чтобы стать великой державой, долгая и неровная. И время не терпит. Я даже думаю, что настоящий обратный отсчет не будет начат и что недостаток энергии не станет «роковым оружием», которое раздробит экономику.

Если только наш мир не вступит в жестокую конфронтацию, истинную «войну ресурсов», по выражению Майкла Клара, вызванную скудостью запасов нефти. Нападение США на Ирак в 2003 году, не было ли оно прелюдией? Если это правда, тогда столкновение между Соединенными Штатами и Китаем принимает неизбежный характер. Слова профессора Ма предлагают интересное освещение этого вопроса. Журналисты и дипломаты в Пекине очень редко встречаются с китайскими официальными лицами и экспертами, что затрудняет доступ к информации. После своей отставки китайцы, занимавшие официальные посты или исполнявшие важные обязанности, держатся друг от друга на расстоянии.

 

Партийная школа рядом с летним дворцом

Профессор Сяоцзюнь Ма является одной из ключевых фигур, которые обдумывают для руководителей страны доктрину национальной безопасности и энергетического обеспечения страны. Эксперт, человек, держащийся в тени, он занимается самыми щекотливыми для китайского режима дипломатическими и стратегическими проблемами: вопросом о Тайване, отношениями с Европой и Соединенными Штатами, энергетической безопасностью страны, ставшей теперь для Пекина приоритетом номер один.

Прямо перед нашей встречей я прочитал статью, которую только что опубликовал «Форчун»: увеличение на 40 % мирового потребления нефти — запрос Китая. Такое повышение требуется не только из-за увеличения количества автомобилей, но также и из-за альтернативы, которую представляет собой нефть при перебоях снабжения углем электростанций. Статья заканчивается словами: «Китай потрясен и удивлен тем, как быстро он начал зависеть от мирового нефтяного рынка».

Это непреложный факт, но в нем есть свои нюансы. Ежегодное потребление нефти в Китае на каждого человека составляет 1,8 барреля против 17 баррелей на жителя Западной Европы и 28 баррелей на одного американца. Через несколько лет Соединенные Штаты будут нуждаться в 7,5 миллионах баррелей в день дополнительно — это тот уровень ежедневного потребления, на котором сейчас держится Китай, а также Индия.

Аппетит Китая означает, что страна потребляет 1,5 барреля нефти, чтобы дать продукции на 1000 долларов американского национального валового продукта — это в два раза больше аналогичного среднемирового показателя.

Встреча с Сяоцзюнь Ма организована одной моей китайской подругой, которую я уже знаю много лет. Профессор приглашает нас пообедать в Центральной партийной школе, важной персоной которой он является.

Эта коммунистическая ЦПШ представляет собой настоящий питомник режима, который формирует и комплектует здесь лучшие кадры. Руководит школой в течение многих лет сам председатель республики. Я спрашиваю:

— Где находится эта школа?

— О, это очень просто. Она находится прямо сбоку от Летнего дворца. Надо пройти вдоль Императорского озера, и в самом конце аллеи вы увидите вход.

Странное совпадение: коммунистическая власть, расположенная рядом с символом императорской власти.

Выстроенный в двенадцати километрах от Пекина, этот дворец кажется огромным китайским Версалем, со своим часто кичевым убранством. При входе находится панно, повествующее о том, как в 1860 году это дачное место императоров было разорено французскими и английскими войсками. Группы зевак бродят по дорожкам, обсаженным деревьями, и вдоль огромного искусственно вырытого озера. Корабль императора, всегда стоящий на якоре, является еще одной диковинкой, выстроенной из белого мрамора, так же как и мост с семнадцатью арками, уходящий широкими шагами через озеро.

Школа кадров Центрального Комитета Коммунистической партии Китая, как она точно называется, представляет собой ряд тенистых аллей и широкую лужайку, посредине которой стоит огромная глыба мрамора, на которой золотыми иероглифами выгравировано высказывание Мао Цзэдуна: «Ищи истину, проверяя факты». Лакомо звучит для режима, при котором истину так часто называли кощунством и ересью.

Молодые грациозные девушки, одетые в национальную красную одежду, идут перед нами по коридорам здания — старинного восстановленного дворца. В маленьком салоне, куда нас привели, стоит круглый стол, накрытый на шесть персон. Профессора Ма еще нет, но здесь парочка ученых, приглашенных к обеду. Они прекрасно говорят по-французски и вспоминают о Париже, где проходили стажировку в Государственном административном училище.

Они объясняют мне, что их школа является не только центром исследований и подготовки кадров, но также и гостиницей, и рестораном, где собираются партийные кадры и иностранные посетители.

«…На будущий раз, когда вы вернетесь». Мы обмениваемся улыбками и визитными карточками, затем молодая девушка с короткими волосами, одетая в клетчатую рубашку и серые брюки, присоединяется к нам. Супруга Ма — она работает в муниципалитете одного из округов Пекина, там, в котором находится моя гостиница. Она говорит о разрушении старых кварталов и о необходимости сохранить то, что осталось от отеческого наследия. Она умна, очаровательна, а у меня такое ощущение, будто я нахожусь за обедом в самом сердце Сен-Жермен-де-Пре.

 

«Положение Китая и его проблемы»

Ма приходит с небольшим опозданием. Сейчас только 18.30 — час, ритуальный для обеда в Китае. Ему лет пятьдесят, он среднего роста, лицо улыбчивое, походка раскованная, на нем полотняные брюки и тенниска. Вокруг стола хлопочут официанты, всякий раз подготавливая его для нового блюда. Ма втыкает свои палочки и рассказывает о своем недавнем пребывании в Вашингтоне, в логовище неоконсерваторов. Его пригласили на конференцию по энергетике, организованную Американским институтом предпринимательства, многие сотрудники которого сейчас работают в администрации Буша. Столпами этого института являются Линн Чейни, жена американского вице-президента, и Ричард Пирл, один из начальников в рядах неоконсерваторов.

— Среди участников, — рассказывает он мне, — был Спенсер Абрахам, бывший министр энергетики у Джорджа У. Буша, и Ньют Джингрихт, бывший лидер республиканского большинства в палате представителей. Этот Джингрихт — совершенно невероятная личность, — продолжает Ма, смеясь, — он враг нашего Китая. Мы много раз предлагали ему приехать к нам, а он отвечал, что его ноги здесь не будет, потому что в нашей стране коммунистический режим.

Я знаю Джингрихта, интеллектуала-консерватора, забредшего в политику, чьи взгляды близки администрации Буша. Я спрашиваю у Ма:

— Как прошли ваши встречи?

— Плохо. Он резко реагировал на мое выступление.

— Что вы говорили?

Палочки в руке Ма делают резкое движение между тарелками на вертящемся столе.

— Я говорил о положении Китая и о его проблемах, связанных с энергетикой. Вы знаете, за исключением Брунея, Вьетнама и Индонезии, страны Азии — все импортеры. Быстрый рост этого региона вызвал острый спрос на нефть. Фактически потребление нефти странами Северо-Восточной Азии превзошло потребление пятнадцати европейских стран [кажется, Ма забыл, что Европа расширилась до двадцати пяти стран, что привело к усилению европейского влияния на мировой арене] и приближается к американскому уровню потребления. Ну и Восточная Азия, которая потребляет 27 % мировой нефти, а производит всего лишь 9 %. Нефть является стратегическим сырьем первостепенной важности. Исторически функцией и ценой нефти управляли не только экономические законы, но также и политические факторы. Страны — производители нефти могут использовать нефть в качестве оружия в международных отношениях, так произошло с ОПЕК во время израильско-арабской войны. Сегодня глобализация создает больше трудностей для предсказания способа, который политики выберут, чтобы влиять на нефтеснабжение. Со времени войны в Ираке США усилили свой контроль над Средним Востоком, оказывая давление на Иран, одну из главных стран — производителей нефти, которая создает все растущую неуверенность относительно нефтеснабжения Азии. Терроризм и пиратство, особенно в Малаккском проливе, также способны разрушить наше нефтеснабжение, так как большая часть нефти, предназначенная для азиатских народов, проходит по морю.

Он делает паузу, зажигает сигарету и откидывается на спинку стула:

— Вот что я заявил в Вашингтоне и еще добавил, что народы Восточной Азии еще не приняли твердой позиции по вопросам энергетики. Существование Международного агентства по энергетике позволяет индустриальным странам торговать с ОПЕК и избегать ненужного соперничества между странами-импортерами. В Азии, напротив, недостаток сотрудничества между государствами ослабляет способность региона оказывать влияние на нефтяные цены.

Внезапно его тон становится жестким, голос более напряженным, речь прерывистой:

— В этой ситуации Япония несет тяжелую ответственность. Эта страна, в отличие от Германии, никогда не выражала сожаление по поводу Второй мировой войны и часто вызывает гнев и выступления людей в других азиатских странах, пытаясь замаскировать или, наоборот, прославить свои военные преступления в книгах по истории. Китайско-японские отношения сейчас политически прохладные, а экономически теплые. Территориальные разногласия являются отягощающим фактором, а недостаток доверия делает проблему энергетики более затруднительной. Могу добавить, что высокомерие Японии еще более очевидно в ее реакции на развитие Китая. Начиная с 80-х годов японская экономика находится в застое, а экономика Китая поднимается на все новую высоту. Япония заняла жесткую позицию по отношению к Южной Корее и Китаю» особенно в вопросах энергетики. Токио заплатил высокую цену для того, чтобы убедить Россию прекратить строительство нефтепровода, идущего в Китай. То, что Китай вынужден получать нефть со Среднего Востока, серьезно мешает его экономическому развитию.

 

«Неистовые и странные»

Полузакрыв глаза, Ма продолжает говорить, совсем уж повернувшись ко мне, так как я сижу слева от него. Его изложение, как и его мысль, абсолютно ясно:

— Соединенные Штаты являются главным действующим лицом. Усиление контроля над всеми источниками энергии в мире является для Америки средством сдерживать соперничество, препятствовать конкуренции других стран. Для того чтобы усилить свой контроль над нефтью, Вашингтон развязал войну в Ираке и столкнулся с Москвой из-за месторождений в Каспийском море. Если между странами Восточной Азии установится сотрудничество, Японию и Южную Корею ожидает бешеная реакция со стороны их союзника — Америки. Но подобный союз — всего лишь маловероятная гипотеза, при том, что для японцев энергетическое сотрудничество не является приоритетом. Хотя Япония зависит от импорта, она установила систему, которая позволяет ей обеспечить безопасность своего нефтеснабжения. Эта страна поддерживает хорошие отношения со странами — производителями нефти на Среднем Востоке: ее нефтеснабжение по морю превосходит наше. Более того, Токио, в отличие от Пекина, является членом Международного агентства по энергетике, которое гарантирует Японии добавочное нефтеснабжение. Вот содержание моего выступления в Вашингтоне, — заключает Ма с улыбкой. — Вот официальное мнение и позиция китайских руководителей. Но я был очень удивлен, услышав слова Ньюта Джингрихта, который пустился в дебаты по поводу китайской военной угрозы.

— В каких выражениях?

— Неистовых и странных. Прежде всего он заявил, что если цены на нефть растут и держатся на высоком уровне, то это происходит благодаря согласию, принятому во всем мире относительно установления цены на нефть. Естественной цены, как на кофе, на нефть установить нельзя: уровень цены на нефть отражает ее стоимость в той мере, в какой ее определяет потребление.

Затем он сказал, что у него есть причины считать нефть не только экономическим продуктом, и стал проводить параллели, которые произвели на меня шокирующее впечатление. Я помню его слова: «Невозможно читать перевод докладов, врученных в 1941 году императорской японской власти, не поняв, что Япония ощущала, что ее выживание является ставкой в игре, когда Соединенные Штаты решили наложить эмбарго на продажу нефти. Они ответили тем, что развязали войну в Тихом океане. Я не защищаю японцев, но я понимаю, что они считали нефть источником энергии, от которого зависела их жизнь и смерть».

 

«Китай, который лучше остановить сейчас»

Эти слова вызывают немедленную реакцию. За столом все мои соседи приходят в изумление и начинают обсуждать это заявление вместе с Ма. Он внезапно перестает говорить на мандаринском наречии и снова переходит на английский язык:

— Последние слова американца изобличили современное состояние умов руководителей этой страны. Он напомнил об опасности, которую могло бы представить собой усиление китайского военного флота, который был бы в состоянии защитить нефтеснабжение Китая, какое он получает из стран Персидского залива. Один лишь флот подобного размера, по его словам, может считаться «угрозой для США, так как мы принимаем во внимание его возможности, а не его намерения». И он закончил свою речь, заявив: «Я не хочу сказать, что мы вмешиваемся во внутренние дела Китая, но я хочу высказать одну вещь относительно Тайваня: китайскую инициативу по-военному принуждению 24 миллионов граждан можно рассматривать почти так же, как ремилитаризацию Прирейнской области Гитлером в 1936 году или оккупацию Бельгии в 1914-м. Заключение, к которому мы можем прийти, состоит в том, что агрессивный Китай, желающий силой покорить 24 миллиона человек, — это Китай, который лучше остановить сейчас, чем когда будет поздно». Менее чем за час, разобрав этот доклад, профессор Ма дал точную и поразительную картину множества разногласий и противоречий, существующих между двумя странами. Китай, который так долго был в униженном состоянии, остается нацией, идущей к выздоровлению. Глядя на лица людей, сидящих вокруг стола, я понимаю, насколько слова и угрозы американца воспринимаются как пощечина, как камуфляж, как западная спесь. Между этими двумя странами своеобразные отношения. В 1949 году приход к власти Мао вызвал в США огромное волнение: «Кто заставил потерять Китай?» — таковы были заголовки газетных статей, где обвинялась администрация Гарри Трумэна. «Американцы, — заявил мне как-то бывший дипломат из Государственного департамента, — видели в китайцах свой азиатский слепок: гордость, пуританство, работоспособность. Им понадобилось несколько лет, чтобы изменить свое мнение».

Сменилось уже около сорока блюд, которые сопровождались восхитительным вином, произведенным в районе Пекина из лозы бордо. Ма повторяет мне, что «это желание американцев контролировать мировую энергетическую ситуацию для Китая можно считать главной проблемой». Выбор слов плохо скрывает силу его обеспокоенности. Он не верит в энергетический альянс с Россией, хотя Путин и назвал Китай «весомым фактором в мировой политике». Здесь энергетика также находится в центре взаимоотношений между двумя государствами. Например, нефть, которую Россия продает Китаю, поступает по железной дороге — это дорогой вид транспортировки и медленный, его возможности ограничены. Китайцы предлагают построить нефтепровод, достигающий Маньчжурии прямо там, где находятся нефтяные залежи Дацина, к которым будет иметь доступ Япония. Токио отказывается от этого проекта и хочет, чтобы нефтепровод не проникал на территорию Китая, шел вдоль Амура до Владивостока, по берегу Тихого океана: там нефть грузили бы на суда и отвозили на Японские острова. Несмотря на сближение Москвы и Пекина, Токио удалось настоять на своем. Нефтепровод пойдет не в Дацин, а к Тихому океану, в Находку, близкий к Японии порт.

Этот проект является воплощением мечты намного более честолюбивой — той самой, которую наметил и развил Арманд Хаммер. Миллиардер, который сказал мне: «Дела делами, но Россия — это мой романс», 10 июня 1973 года стал инициатором подписания соглашения стоимостью в 8 миллиардов долларов. Его партнеры: «Бэнк оф Америка», первый банк мира, «Бехтель», гигант общественных работ, «Эль Пасо», техасская нефтяная и газовая компания, и объединение японских фирм, которое поддерживает правительство в Токио. Хозяин всей операции — «Оксидентал». По словам президента «Эль Пасо», «Хаммер — единственный, кто может пробить нам путь к Советам». Его цель: провести газ из Владивостока в Токио, затем в Лос-Анджелес, при помощи японцев разрабатывая гигантские месторождения газа в Якутске, в Западной Сибири. Проект предусматривал, что в 1980 году стоимость импорта советского газа составит более 10 миллиардов долларов, и этот газ будет поступать на Западное побережье США и, вместе с тем, в Японию.

 

«Бумажный тигр»

Проект не был осуществлен по политическим причинам. В 1973 году Китай, казалось, стал выходить из глубокой комы и неуверенно вновь занимать место на мировой арене. Киссинджер и Никсон вели с Мао переговоры об установлении дипломатических отношений, но экономическая абсурдность системы, вывихи «культурной революции» сделали страну нищей и слаборазвитой. В этот период времени, когда война во Вьетнаме была в полном разгаре, китайский лидер Мао, «великий кормчий», чье изображение красовалось на банковских купюрах, назвал США «бумажным тигром». Именно это выражение можно употребить сегодня, говоря о современном Китае.

Профессор Сяоцзюнь Ма, эксперт по национальной безопасности, как и все китайское руководство, принимает участие в этом неотвязном кошмаре: его страна потребляет 7 миллионов баррелей нефти в день, в десять раз больше, чем десять лет назад, и ввозит 60 % необходимого горючего. Танкеры, перевозящие нефть, совершают плавание вокруг материка из пролива Ормуз до Шанхая, а этот путь составляет 12 000 километров. Линии нефтеснабжения сильно растянуты, и американский вездесущий морской флот может в любой момент их перекрыть — например, если произойдет кризис на Тайване. И тогда весь этот карточный домик, который называется «увеличением роста», обрушится.

Китай старается найти точки опоры — ведет переговоры с Пакистаном относительно оборудования порта в глубоких водах, с Бирмой — об установке нефтепроводов и предоставлении морских услуг.

Знаком напряженности, существующей между Китаем и США, могут служить знаменательные слова одного китайского генерала, произнесенные им незадолго до моего приезда. Он утверждал, что, если США пошлют ядерные ракеты на Китай в случае столкновения с Тайванем, Пекин немедленно ответит атомным ударом по западному побережью США. Я спрашиваю у своих собеседников, кто этот генерал. Они обмениваются недоуменными взглядами. Никто не знает его имени.

— В любом случае, — говорит Ма, — это какой-то сумасшедший, у которого нет никакого права вмешиваться в эти дела. Профессор, как и я, прочитал статью, опубликованную 27 июля в «Вашингтон пост». Статья написана Эми Майерс Джефф, которая пишет: «В 1930-х годах взаимное напряжение отношений между США и Японией, возникшее на почве нефтеснабжения, стало причиной приступа паранойи, сыгравшей свою роль в развязывании Второй мировой войны».

Ма проводит неожиданную параллель:

— Япония была настроена воинственно и экспансионистски. Мы стали первой ее жертвой, когда она вторглась в Маньчжурию. А Китай всего лишь хочет иметь возможность развиваться и иметь необходимое количество энергии.

Понимая, что вопрос об энергии является мучительной навязчивой идеей, я спрашиваю его, давно ли китайские руководители сделали энергетику своим приоритетом. Он дает немедленный и чрезвычайно точный ответ:

— Вероятно, они даже не предвидели подобной проблемы, так как большинство из них по своему образованию инженеры.

Уже давно стемнело. Через окно видны очертания Летнего дворца, стоящего на берегу озера. В стране, где место является символом, Мао стал императором: любитель истории, он захотел проиллюстрировать постоянство власти и ее непрерывность, устроив Центральную партийную школу в том же месте, где жили и правили его предшественники, воплощавшие в себе феодальный режим.

Вечер подходит к концу, мы выходим из зала, и Ма провожает меня к выходу. Прямо перед нами находится лужайка, мраморная глыба освещена лучами прожекторов, на ней — цитаты Мао. Я говорю профессору о своем беспокойстве и о своих сомнениях относительно нефтяных возможностей стран Персидского залива, и в первую очередь Саудовской Аравии, соответствовать мировым потребностям. Он смущенно улыбается и говорит:

— Какое счастье, что вы не затронули эту тему за обедом: обстановка, уже достаточно серьезная, стала бы еще мрачнее.

 

Китайская «нефтедипломатия»

В современном баре современного квартала Ванфуцзюй, на широкой пешеходной улице, вдоль которой расположены магазины, один китайский журналист описывает мне свои все возрастающие проблемы, но настаивает на том, чтобы я не называл его имени. «Власть, — говорит он, — усиливает свой контроль над информацией, и на всех тех, кто осмеливался критиковать, надели намордники. Ху Цзиньтао и его команда проводят в жизнь идею «диктатуры технократии над пролетариатом». Из провинций поступают плохие новости. Недовольство растет. Экономический подъем и удовлетворение потребностей слишком различны в приморских провинциях и в остальных частях страны. Видите ли, — подчеркивает он, — китайское общество — одно из самых неравных в мире. 5 % богачей обладают более чем половиной богатств страны. И, кроме того, существует проблема энергетики, перебои с электроснабжением в городах, в деревне».

Со своим ветхим оборудованием Китай расходует энергии в четыре раза больше, чем Европа.

Китай присутствует везде, где идет сражение за энергию: он ведет переговоры с Венесуэлой о покупке 300 000 баррелей в день, налаживает контакты с Анголой и Суданом.

Накануне 2004 года его действия приобретают новый размах. Фу Чэнь чуй, П-ГД «Китайской национальной офшорной нефтяной корпорации», третьей по величине китайской компании, которую контролирует государство, отправляется в Лос-Анджелес, чтобы заявить генеральному директору равнозначного акционерного общества «Юнокал» о своем желании купить его компанию. За 13 миллиардов долларов Китай хочет получить контроль над девятым по величине американским нефтяным объединением, которое в конце 1990-х годов вело переговоры с талибами по поводу строительства и проведения нефтепровода по афганской территории. Конгресс возмущен и обеспокоен претензией на предприятие, считающееся «стратегическим», со стороны потенциально враждебного государства. Администрация Буша и Конгресс вообще критически относятся к китайской «нефте-дипломатии», при которой нефтяные покупки оплачиваются продажей оружия.

«Шеврон», второе по величине американское нефтяное объединение, идет в наступление. «Китайская национальная корпорация» повышает цену до 18,5 миллиарда долларов, которые собирается заплатить наличными, что в истории ОРА является беспрецедентным случаем. Тщетно. Хотя «Юнокал» обеспечивает лишь 1 % американского потребления нефти, политики пользуются случаем, чтобы расценить подобные торги как «угрожающие безопасности США».

За обедом профессор Ма сказал: «Настоящая проблема для нас состоит не в высоких ценах на нефть, а в постоянстве нефтеснабжения». Как и для Соединенных Штатов, мог бы я ответить ему.

Отчаянные и, быть может, запоздалые поиски источника энергии заставляют Китай все более и более интересоваться регионом, который с западной стороны для него является стратегической глубинкой, его естественным продолжением, — Центральной Азией. Полет на самолете компании «Узбекистан эйрлайнз» два раза в неделю является единственной связующей нитью между Пекином и Ташкентом, между Срединной империей и «Серединой империй», как назвали свою замечательную книгу Мишель Жан и Рене Каньят. Небо совершенно безоблачно, а девятью тысячами метров ниже простирается великолепный пейзаж. Через час после взлета можно увидеть еще более интересные вещи: мы над пустыней Гоби с бесконечными песками и каменными изломами, и внезапно на границе пустыни возникают ледяные горы, отроги Гималаев. Ледники отражают солнечный свет, а песчаные дюны померкли в этом сиянии, и их уже не видно. Нет ни малейшего признака жизни, за пустыней Гоби следует пустыня провинции Синьцзян, сверху похожая на огромный оазис. Этот впечатляющий естественный барьер между Китаем и Средней Азией напоминает еще об одном факте: Китай не перенаселен, а малонаселен. Более 80 % из 1,3 миллиарда его жителей сконцентрированы на одной трети его территории. Это гигант, поставленный в невыгодное положение, у которого слишком длинные и атрофированные конечности, но удивительно сильная воля.

Спустя четыре месяца после этого путешествия я читаю и узнаю, что Китай в своем росте пришел к новым измерениям. Показатели 2005 года передвинули Китай с седьмого на четвертое место в мировой экономике после США, Японии и Германии и перед Великобританией и Францией, но при этом еще более увеличивается внутреннее напряжение страны, энергетическое и политическое.