Из рассказов Николаса Саркиса я впервые узнал о том, что население стран — производителей нефти думает о ней.

«В моей родной деревне, в Сирии, — говорил он, — мы живем в нескольких метрах от нефтяного трубопровода, принадлежащего «Ирак петролеум компани». Будучи ребенком, я видел, как это богатство било ключом из земли и текло по трубопроводам к экспортным портам, в то время как дома и в школе мы должны были мерзнуть. Этот холод до сих пор у меня в жилах.

Моя мать вставала на рассвете, чтобы соскоблить иней, наросший за ночь перед дверью и на лестнице, и чтобы хоть немного нагреть дом до того, как мы встанем, — при помощи дров, если мы могли купить дрова. Нефть была не для нас. Нефть была, по меньшей мере, кровью мира, но кровью, предназначенной для Запада».

Мы беседуем в Бейруте в июне 1974 года; ливанская столица находится накануне ужасного взрыва, который погрузит страну в пятнадцатилетнюю гражданскую войну. Но отсюда, с холма, возвышающегося над городом, несмотря на отдельные инциденты, все кажется спокойным или, скорее, притихшим. Саркис, директор Арабского центра нефтяных исследований, сыграл ключевую роль в национализации, проведенной Ираком, Алжиром и Ливией. Когда он создавал справочный журнал «Арабские нефть и газ», то делал это вместе с Абдаллой аль-Тарики, тогдашним саудовским нефтяным министром и участником создания ОПЕК. Этот последний был уволен со своего поста будущим королем Фейсалом и изгнан из королевства за свою радикальную критику, направленную против нефтяных компаний, особенно против «АРАМКО», американского консорциума, который эксплуатирует саудовскую нефть.

 

«Нефть и дешевая вода»

Саркис, человек пылкий, иронически улыбаясь, расставляет все по своим местам:

— Компании по поводу нефти развязывали настоящий интеллектуальный террор. На первых пяти арабских нефтяных конгрессах, состоявшихся в Каире, Бейруте и в Александрии между 1959 и 1967 годами, почти все доклады делали концессионные компании, и у них не было другой цели, как продемонстрировать, что в интересах самих арабов не вмешиваться в нефтяные дела. Компании прилагали все свое усердие, чтобы думать за арабов: они даже ссылались на Коран и Евангелие, чтобы доказать «сакральный характер» заключенных концессионных договоров. Так, «АРАМКО» прибег к помощи арабского правоведа, чтобы показать, что изменение этих договоров противоречит исламскому понятию «данное слово». Те немногие из арабов — участников конгресса, которые осмелились поднять голос протеста и высказывались за развитие местной очистки нефти или за изменение фискальной налоговой системы, были подвергнуты жесткой ругани, оскорблениям и насмешкам со стороны представителей компаний.

Энтони Сэмпсон писал про то время: «Запад привык считать, что нефть и дешевая вода — явления естественные, что одна, что другая. И даже когда цена на бензин снизилась, многие потребители находили ее слишком высокой. При установлении цены на баррель нефтяные компании и правительства стран — производителей нефти вступали в споры за доли пункта. Как они могли посреди всей этой ярмарки всеобщего рвачества признать, что производители должны иметь свой кусок пирога побольше?» На пределе роста потребления и развития Америка стала лидером — по словам профессора Карла Солберга, «она увидела путь, который приведет ее к зениту. Со времени открытия этого нового сырья знатоки не прекращают восхищаться им. Текучесть нефти, легкость ее обработки, ее энергетическая насыщенность, ее чрезвычайная химическая ценность превратили ее добычу на земле разных континентов в первостепенную экономическую и капиталистическую авантюру». И он добавляет: «Без нефти нет свободы предпринимательства. Дешевая нефть, миллиарды баррелей, добытые и купленные по ценам, которые были снижены между 1950 и 1970 годами, полностью субсидировали рост индустриальных компаний в Европе и в Америке».

 

Между 1,20 и 1,80 доллара за баррель

Поскольку я работал с Жан-Жаком Серван-Шрайбером над подготовкой к изданию его книги «Le Defi mondial» («Мировой вызов»), мы заинтересовались ценами на нефть и их прихотливой эволюцией в течении времени. Результат превзошел наши ожидания. В 1900 году баррель стоил 1,2 доллара; тридцать лет спустя из-за краха Уолл-стрит и обвала экономики Запада цена установилась в 1,19 доллара за баррель (после того как упала до 0,15 цента).

Со времени введения «Нового курса» — политики подъема экономики, предложенной президентом Рузвельтом в середине 1930-х годов, — устанавливается цена 1,10 доллара за баррель. После вступления США в 1941 году в войну из-за Перл-Харбора — 1,14 доллара. После победы союзников, установления новой монетарной системы, основанной на долларе, реализации плана Маршалла, создания ООН — 1,20 доллара. После начала «холодной войны», блокады Берлина, разделения Европы на два лагеря накануне 1950 года — 1,70 доллара. В 1960 году, после создания в Багдаде ОПЕК, — 1,80 доллара.

По существу, нефтяные компании в обмен на полную свободу действий для себя ставят нефть на службу развития западных стран, ведь их заводы, города, транспорт, лаборатории, — короче, их процветание зависит от нефти. И никто даже на мгновение не задумывается о назначении более справедливой цены на это сырье. Похоже, Запад полагает, что он получает барыши от закона природы, созданного специально для него.

Все сферы жизни и деятельности человека имеют отношение к нефти — топливу, но также и сырью, которое входит в основной состав около 300 000 продуктов: в удобрения, медицинские товары, инсектициды, одежду, синтетические ткани, косметику, пищевые протеины, в сельскохозяйственную продукцию. Этот список неполный, а зависимость полная. И кого это заботит? Мир занят добычей и трансформацией этой энергии, никто не может представить себе дорог без автомобилей; самолетов, не способных взлетать; судов, застывших у причала; тракторов, остановившихся в полях; дома, школы, больницы без отопления.

И можно сказать заранее, что на это есть причина. На нефтяном фронте расстановка сил преимущественно в пользу крупных нефтедобывающих компаний. Кризис, происшедший в Иране в 1951 году из-за того, что премьер-министр Моссаддык решил национализировать свою нефть, пролил яркий свет на методы нефтяных компаний. Иран оценил барыши, полученные от добычи своей нефти в период 1944–1953 годов, в 5 миллиардов долларов, из которых 500 миллионов перешли к британскому Адмиралтейству в виде дешевого мазута, 350 миллионов были получены акционерами, 1,5 миллиарда ушли в британскую казну, а 2,7 миллиарда получила «Англо-иранская компания» в счет погашения долгов и новых инвестиций.

Что же касается арендной платы, полученной Ираном, она возросла к 1920 году до… нуля, с 1921 по 1930 год — до 60 миллионов долларов и с 1931 по 1941 год — до 125 миллионов долларов, уплаченных по большей части в виде боевой техники, использованной англичанами и Советами.

В 1951 году Иран получает по 18 центов за баррель из 42 галлонов США (при этом галлон равен 3,785 литра). Иранцы также жалуются, что весь газ, полученный из их скважин, сжигает «Англо-иранская компания», в то время как они могли бы использовать его сами.

В 1945 году в США имелось 26 миллионов автомобилей — через пять лет эта цифра перевалила за 40 миллионов, а продажа бензина за этот же период возросла на 42 %. В 1967 году нефть на мировом уровне превзошла уголь как основной источник энергии, но в США этот процесс начался еще в 1950–1951 годах.

Сразу после войны экспорт американской нефти продолжает превосходить импорт, но с 1948 года эти процессы меняются местами. США стараются сохранить свою нефть и перестают быть главным ее поставщиком для остального мира, а сами снабжаются нефтью на Среднем Востоке. В 1965 году добыча нефти на Среднем Востоке впервые превышает добычу в США.

 

«Любезность американского правительства»

Встречаясь с участниками событий и подыскивая материал для этой книги, я обнаружил, что федеральное американское правительство ведет себя очень снисходительно по отношению к нефтяным магнатам.

Дуайт Эйзенхауэр, который в январе 1961 года предупредил об опасности, какую представляет собой «военно-промышленный комплекс», заставляет всех забыть, сколь велика была доля финансовой поддержки нефтяных компаний в его победе над кандидатом от демократов Адлеем Стивенсоном.

В 1952 году, за несколько дней до своего ухода с поста, президент Гарри Трумэн решает дать оценку «национальному резерву» — континентальному плато, которое является продолжением американского побережья и чья возможная стоимость — благодаря запасам нефти — в тот период времени составляет 250 миллиардов долларов. Он предпринимает предосторожности с целью передать это богатство под крылышко военного ведомства, чтобы эта нефть, необходимая для государственной безопасности, не попала в частные руки. Законопроект после его ухода рассматривает Конгресс, и решение, которое получает одобрение нового президента Эйзенхауэра, является полностью противоположным решению Трумэна: новый закон разрешает в США иметь в частной собственности подводные скважины в пределах от 5 до 17 километров и до 20 километров во Флориде и Техасе (!).

Это решение подтверждает обеспокоенность Эдгара Фора, выраженную еще в 1939 году: «Если государство ведет нефтяную политику, то хозяева нефти будут вести свою политику в государстве», и отдается эхом в словах промышленника Джона Джея: «Этот закон — для тех, кто обладает властью для руководства страной».

Еще в 1920 году президент Гардинг был избран на свой пост при мощной поддержке нефтепромышленников, и двое влиятельных представителей этой индустрии входили в его правительство. Тот же сценарий возник восемьдесят лет спустя, с приходом к власти Джорджа У. Буша.

Экономист, и все нее ультралиберал, Мильтон Фридман публикует 26 июня 1967 года в «Ньюсуик» возмутительную статью:

«Мало какие другие американские отрасли производства поют хвалу свободе предпринимательства так, как нефтяная. Однако мало кто из них может так рассчитывать на особые привилегии от правительства.

Эти привилегии защищаются во имя безопасности нации. Сильная нефтяная индустрия, говорит он, является необходимостью, поскольку государственные потрясения могут очень легко повлиять на снабжение заграничной нефтью. Израильско-арабская война произвела такие разрушения, что нефтяная промышленность наверняка может извлечь для себя подтверждение необходимости особых привилегий. Права ли она? Я так не думаю».

Джеймс Хепберн перечисляет эти привилегии.

27,5 % дохода производителей нефти освобождается от подоходного налога — по идее, чтобы компенсировать истощение нефтяных резервов. На самом деле эта сумма предоставляет нефтяной индустрии менее высокое налогообложение, чем у других отраслей производства.

Техас, Оклахома и несколько других штатов — производителей нефти сокращают количество дней в месяце, когда можно добывать нефть, а также количество добываемой нефти. Речь вроде бы идет о «консервации», которая на самом деле позволит сохранить повышенные цены на нефть.

В 1959 году президент Эйзенхауэр, с целью сохранения уровня высоких цен, определяет квоту импорта морским путем в 1 миллион баррелей в день. При этом зарубежная нефть в 1950–1960 годах стоит 1–1,05 доллара за баррель, что дешевле, чем местная нефть; нефтяные компании, имеющие разрешение на импорт, также получают замаскированную дотацию от федерального правительства, достигающую суммы более чем 400 миллионов долларов в год. С другой стороны, эти меры стоят потребителям-американцам 3,5 миллиарда долларов в год. Таможенный тариф в 1,25 доллара за баррель ограничит вывоз нефти, а полученные суммы пойдут в федеральный бюджет, а не в кассы компаний.

Если все особые привилегии, связанные с нефтяной промышленностью, будут отменены, цены для потребителей ее продукции намного снизятся.

 

«Мне выпадает решка, вы теряете орла»

В ходе своего расследования я обнаружил, что в США, вопреки старательно поддерживаемой легенде, нефтедобыча практически не связана ни с малейшим финансовым риском. Истинное положение вещей блестяще продемонстрировано в одном исследовании профессора П. Хабера: «Наша государственная налоговая система предположительно основана на принципе прогрессивного налога. Чем выше доход, тем выше налог. Но в случае с налогоплательщиками-нефтепромышленниками все наоборот. Чем выше их доход, получаемый от добычи и продажи нефти, тем ниже уровень их налога. Разыскивать нефть — это все равно что играть в орлянку с государственной казной, соблюдая при этом простое правило: мне выпадает решка, а вы теряете орла. Таким образом, казна всегда проигрывает. На деле повышенные тарифы дают нефтяной промышленности преимущества больше, чем стоят эти налоги. Чем выше эти налоги, тем ниже реальная стоимость (после налогов) разысканий».

Нефтяная промышленность оправдывает большую часть своих привилегий тем, что заботится о «консервации» американской нефти, «крови мира, нерва войны». Большинство нефтяных скважин работают две-три недели в месяц, а в Техасе в 1960 году нефтяные скважины — только девять дней в месяц и только в треть своей мощности. 18 июня 1960 года сенатор Вильямс в своем выступлении вносит поправку, которая двумя годами раньше была отвергнута сенаторами — членами нефтяного лобби (их президентом станет Линдон Б. Джонсон), заявив при этом: «Моя поправка является весьма скромной попыткой сократить самый большой рэкет, который кроется в самой американской налоговой системе. — И он добавляет: — Я заставил напечатать в реестрах Конгресса сведения о балансах, год за годом, двадцати восьми нефтяных компаний, которые я не выбирал специально, а просто взял их наугад по их заглавным буквам. Эти документы показывают, что одна компания, чей доход за пять лет составил 65 миллионов долларов, не только не платила налогов, но еще и получила от правительства выплаты в сумме 145 000 долларов».

В ходе моих исследований, касающихся семьи Буша, после событий 11 сентября мой путь пересекся с одной нефтяной компанией, «Амерада Хесс», чьи связи с действующим президентом и королевской саудовской семьей являются очень старыми и весьма обширными. При подготовке этой книги я обнаружил и другие тревожные симптомы. Для «Амерады Хесс» государственные налоги столь ничтожны, что они даже не удостоены отдельной статьи в ее ежегодном балансовом отчете.

Во время Второй мировой войны эта компания получала значительные барыши, но не платила никакого налога на сверхприбыль, более того, в 1943 и 1944 годах ее налоги даже уменьшились. В 1944 году при валовом доходе в 17 миллионов долларов, а чистом — 5 миллионов долларов «Амерада» платила всего лишь 200 000 долларов государственного налога. Это привилегированное положение после войны становится еще лучше. В январе 1946 года журнал «Форчун», который трудно заподозрить в антикапиталистической левизне, пишет: «Налоговое положение «Амерады» является мечтой всех бизнесменов. Компания не обязана платить государственные налоги, если она этого не хочет. Этим она обязана весьма умеренным налоговым мерам, предоставленным производителям нефти». В 1952 году компания получает чистый доход в 16 296 652 доллара, не заплатив никакого налога.

 

«Красный шейх»

Вспыльчивый саудовский нефтяной министр Абдал-ла аль-Тарики, сын погонщика верблюдов и будущий компаньон Николаса Саркиса, знает все об истинном положении дел. Этот националист, обожающий Насера, хорошо знает Соединенные Штаты. Он учился в Техасском университете, а потом поступил на службу в «Тексако» в качестве геолога. Он, по собственному признанию, знает 20 000 скважин, находящихся в Техасе, «лучше, чем бары, гостиницы и рестораны, куда меня не пускали, так как думали, что я мексиканец». Он также посещал открытые заседания Конгресса, особенно заслушивание Федеральной торговой комиссии, где говорили о монополистической деятельности и двойной бухгалтерии крупных нефтяных компаний.

Вернувшийся в Саудовскую Аравию Тарики предвосхищает поколения саудовской высшей технократии, воспитанные в США, которые пополняют собой ряды кадров, так необходимых королевству. Но этот человек не просто исполнитель. Он знает нефтяную промышленность изнутри, знает ее методы и махинации. Будучи назначенным на стратегический пост министра нефтяной промышленности королем Саудом, сыном основателя королевства, он сразу же сталкивается с враждебностью наследного принца Фейсала, брата монарха, который высказывает глубокое отвращение по отношению к политическому и экономическому радикализму нового министра. Очень быстро Тарики получает прозвище «Красный шейх». Он смущает и западных капиталистов, и глав нефтяных компаний, которые видят в нем трудного и непредсказуемого собеседника, но также и часть саудовской королевской семьи, которая боится, что его слишком непримиримая позиция подвергает опасности огромную финансовую корзину, которая начинает приносить доход саудовскому королевству — точнее, царствующей фамилии.

Крупным компаниям в конце 50-х годов мир нефти казался безоблачным небом. Суэцкий кризис с течением времени стал всего лишь простым инцидентом, и бессилие стран — производителей нефти осталось таким же полным. Легким облачком на этом небе стала конкуренция советской нефти, которая текла рекой на международные рынки, начиная с 1955 года и вызвала мировое перепроизводство. К тому же Москва продавала эту нефть по заниженным ценам, и донесение Аллена Даллеса, тогдашнего шефа ЦРУ, переданное президенту Эйзенхауэру, гласит: «Свободный мир стоит лицом к лицу с чрезвычайно опасной ситуацией, так как Советы способны расшатать существующие нефтяные рынки».

Донесения, составленные ЦРУ на протяжении многих лет, всегда оказывались либо слишком успокоительными, либо слишком тревожными. Это донесение принадлежало к числу последних. Москва не хочет разрушать Запад, но перед лицом постоянных экономических и финансовых трудностей использует единственный козырь, который позволяет ей получить твердую валюту. Нефть жизненно необходима для процветания западного мира, так же как и для выживания коммунистической системы в СССР и странах-сателлитах.

В Италии Энрико Маттеи, патрон ENI, которая объявляет непримиримую войну «семи сестрам», подписал договор, предусматривающий покупку русской нефти по цене за баррель на 60 центов ниже, чем на Среднем Востоке.

 

Последняя капля

В 1959 году руководители крупных компаний принимают решение, которое казалось им безобидным, но оно стало «последней каплей». Для того чтобы возместить падение цен, порожденное перепроизводством, компании в феврале 1959 года в одностороннем порядке уменьшают на 18 центов стоимость барреля. Это решение на 10 % уменьшает сумму арендной платы странам-производителям, основа бюджета которых проистекает из этого источника. Эта мера, которую страны-производители воспринимают как истинное унижение со стороны нефтепромышленников, представляет собой всего лишь первый этап. В июле 1960 года генеральный директор «Эксона», Монро Ратбоун, заседающий в помещении «Рокфеллер-центра», — и это символично, ибо мировая нефтяная компания и нью-йоркский небоскреб принадлежат семье Рокфеллеров, которая остается самой богатой на планете, — заставляет правление компании проголосовать за мероприятие, которое предусматривает немедленное снижение цены на 14 центов за баррель. За несколько дней другие компании — «Шелл», БП, «Мобил», «Амоко» — присоединяются к этому решению, принятому по секрету. Это настоящий заговор, последствия которого Говард Пейдж, советник в «Эксоне» и тонкий знаток Среднего Востока, вычисляет тут же. «Если вы это сделаете, — заявляет он, — разразятся все громы небесные. Вы не представляете себе размаха и продолжительности последствий этого решения». Он не ошибается. По словам историка Леонарда Мосли, «новость облетела арабский мир, словно молния, ее резонанс в этом регионе можно было сравнить с покушением в Сараево для Европы в 1914 году».

Цена на нефть, которая была недавно снижена, становится механизмом действий нефтяных компаний. Они через свои филиалы контролируют основные месторождения, а эти филиалы продают нефть своим родственным фирмам, и те распределяют ее по рынкам сбыта. Сначала филиалы продавали сырье своим родственным компаниям по низкой цене, арендная плата странам-производителям устанавливалась в соответствии с этой искусственно заниженной ценой. Затем компании перепродавали эту нефть уже по мировому курсу, установленному в соответствии с ценой на американскую нефть, гораздо более высокой, что приносило им значительные прибыли, а производителям нефти очень низкие доходы.

Поскольку эта система уступает свое место контрактам «половина — мне, половина — тебе», предназначенным установить более справедливое распределение доходов, нефтепромышленники искусственно занижают закупочные цены, чем и объясняется стагнация курса стоимости нефти, и маскируют часть своих барышей при помощи ловких бухгалтеров.

У правительства стран — производителей нефти возникает ощущение, что истинное положение дел постоянно ускользает от их внимания, а решение снизить цену на 14 центов за баррель приводит к понижению стоимости тонны нефти на 7,5 %. Власти в Эр-Рияде, Багдаде и Каракасе с горечью констатируют, что компании не переносят это снижение на очищенную нефть, которую продают на станциях обслуживания.

Несколько недель спустя, по случаю первого нефтяного конгресса, который проходит в Каире, саудовский министр Тарики приезжает в Каир и встречает в отеле «Хилтон» венесуэльца Переса Альфонсо, который занимает положение, подобное Тарики. Встреча этих двух людей — это встреча воды и пламени: «мудрец» Альфонсо и «деятель» Тарики положат основу союзу, который станет «первым зародышем ОПЕК».

Политика действующего президента Уго Чавеса состоит в том, чтобы продолжать демагогическими и популистскими способами политику своих предшественников. Венесуэла затаила глубокую злобу против США. С 1937 года она обеспечивает 40 % мирового экспорта вместе с «Эксоном» в качестве главного партнера. В 1938 году американский гигант, такой же как «Шелл» и «Галф», создает объединение по эксплуатации нефти, которое продает венесуэльскую нефть по цене техасской нефти. В 1948 году правительство «демократических действий», находящееся у власти в Каракасе и старающееся ужесточить связи с нефтяными компаниями, свергает военная хунта, которую поддерживают США.

 

«Опек не существует»

В ходе их встречи Альфонсо и Тарики приходят к соглашению создать «консультативную комиссию по нефти, обязанную защищать структуру цен, которая поразмыслит о создании национальных нефтяных компаний». Проект одновременно широкий и расплывчатый.

10 сентября 1960 года нефтяные министры Саудовской Аравии, Венесуэлы, Ирана и Кувейта прибывают в Багдад на чрезвычайную конференцию.

Иранский шах, так же как и саудовский монарх, возмущен снижением цен на нефть, что лишает их ожидаемого дохода. Тарики, рабочий винт этой встречи, полагает, что настал момент применить стратегию Насера с целью сделать нефть оружием арабского могущества. Выбор иракской столицы был не случаен. Касем, военный человек, недавно сверг монархию, казнил короля и сам ведет переговоры с нефтяными компаниями. Касем — диктатор и жулик, как и все остальные, кто будет наследовать ему в Ираке, но в эту эпоху, когда арабский национализм набирает размах, ему необходимы символы.

С самых первых заседаний делегаты указывают пальцем на главного врага — нефтяные компании и решают создать свой орган — Организацию стран — экспортеров нефти (ОПЕК), которая будет настаивать на закреплении твердых тарифов и немедленной отмене снижения цены на нефть. Они также требуют от крупных компаний в будущем воздерживаться от подобного снижения цен без предварительной консультации с правительствами стран — производителей нефти.

ОПЕК, которая впоследствии так часто будет действовать за сценой, и родилась-то в тайне.

Перес Альфонсо заявляет по окончании встречи: «Мы создали очень закрытый клуб. Только мы контролируем 90 % экспорта необработанной нефти на мировых рынках, и сейчас мы работаем рука об руку. Мы делаем Историю». Он идет вперед, не останавливаясь. Один из представителей Кувейта признается Энтони Сэмпсону: «ОПЕК никогда не появилась бы на свет, если не было бы нефтяных картелей. Мы только лишь следовали примеру нефтяных компаний. Урок для их жертв не прошел даром».

Новорожденная организация представлялась, однако, либо недоношенной, либо просто хилой, и ни один орган западной прессы никак не отреагировал на ее рождение. Руководитель одной из «семи сестер» заявил: «ОПЕК не существует». Никто в мире нефти не воспринимал всерьез эту инициативу — «без будущего», согласно одному глубоко прочувствованному комментарию.

 

«Вы ловко подвергаете себя убыткам»

Через месяц после своего создания ОПЕК впервые привлекает к себе внимание в связи со встречей, которая проходит в Бейруте: здесь присутствуют представители нефтяных компаний; Тарики становится для них противником, с которым им придется сражаться. Его гнев разгорается, когда он обвиняет их с трибуны в том, что они манипулируют цифрами при подсчете своих барышей и таким образом похитили у стран — производителей нефти более двух миллиардов долларов в течение последних семи лет. Затем он обвиняет «АРАМКО», консорциум, занимающийся разработкой саудовской нефти, в сокрытии получения льготы на свою нефть, что еще увеличило его прибыль и превратило соглашение «половина — мне, половина — тебе» в процентное соотношение 32–68. Нефтепромышленники пытались спорить, напоминая о крупных тратах, связанных с транспортом. «Важно ли знать, — возражает им саудовский министр, — на какой именно стадии ваши книги отмечают доход или, наоборот, убыток? Вы ловко подвергаете себя убыткам, связанным с транспортом, для того чтобы иметь возможность перевести доходы в пользу ваших заграничных филиалов, занятых очисткой нефти или торговлей ею. Вы получили эти деньги, и, кроме того, вы редко продаете нефть фирмам, которые так или иначе не принадлежат вашей компании».

Поскольку ответственное лицо из БП утверждает, что его акционерное общество и страны — производители нефти действительно объединены во всех отношениях, Тарики снова берет слово: «Вы говорите, что мы связаны во всех отношениях, но если вы получаете деньги, то получаете их только вы. Если же вы их теряете, вы находите способ их вернуть при помощи сниженных тарифов». И он заключает, сказав: «Если вы не согласны с нашими цифрами, почему бы не предъявить ваши?»

Он покидает трибуну под гром аплодисментов. В глазах участников конгресса Тарики является символом задиристости новой организации. Впервые высокопоставленное лицо из страны-производителя дает отпор компаниям при помощи солидных аргументов. Один американский ведущий нефтепромышленник подводит черту под этой новой ситуацией: «Воспитав Тарики и заставив его открыть тайны нефтяной промышленности, Соединенные Штаты доказали свою способность воспитывать своих будущих врагов».

 

«Крестный отец мира нефти»

Тем временем Тарики, столь популярный среди арабов, находится на пике своей карьеры. Он нажил себе множество врагов на Западе, но также и в своей собственной стране. Он очень склонен к тому, чтобы сразиться с «АРАМКО», влиятельным консорциумом, который занимается саудовской нефтью и объединяет «Эксон», «Мобил», «Тексако» и «Шеврон». Тарики утверждает, что компании должны саудовскому королевству 180 миллионов долларов, «представляющих нашу часть доходов, полученных в течение последних лет». Он также угрожает с треском разоблачить перед ОПЕК «несправедливую эксплуатацию», которой занимается «АРАМКО».

Нефтепромышленники серьезно озабочены позицией Тарики и риском заразить ею других. У Джона Кеннеди, пришедшего к власти в январе 1961 года, остается мало времени после визита одного таинственного и загадочного человека, которого он называет «крестным отцом мира нефти» или еще «папой истеблишмента». Имеющему скромное происхождение Джону Макклою нравится вспоминать, что он родился «по ту сторону» железной дороги в Филадельфии. Ему приходилось много работать, чтобы оплачивать свою учебу в Гарварде. Его ум и ловкость позволили ему стать одним из самых влиятельных адвокатов на Уолл-стрит и близким другом и доверенным лицом Рокфеллера.

Во время Второй мировой войны он занимает должность заместителя военного министра. В 1945 году он покидает этот пост и становится верховным комиссаром США в Германии. Его карьера полностью иллюстрирует все экивоки делового мира. Благодаря Макклою, своему адвокату, прима американской металлургии «Юнайтид стейтс стил» продолжала получать крупные прибыли в Германии во время войны, сохраняя заводы в Руре, и в то же время Макклой заседает в правительстве Рузвельта как номер два в Пентагоне. Одним из его решительных действий в качестве верховного комиссара было помилование Альфреда Круппа, чья металлургическая империя была такой ценной поддержкой Гитлеру. Крупп, которого судили в Нюрнберге, выходит из тюрьмы 3 февраля 1951 года с карманными деньгами, соответствующими 50 миллионам евро, пожалованным ему под видом… возмещения убытков!

Стратегия США, направляемая Макклоем, в этот период «холодной войны» заключается в том, чтобы сделать ставку на эту фирму с целью воздвигнуть новую стену из промышленных комбинатов и доменных печей, гарантирующих независимость и безопасность ФРГ перед лицом ее соседей-коммунистов. Благодаря помощи Макклоя Альфреду Круппу даже удается, под видом фамильного холдинга, снова взять в свои руки контроль над своими сталелитейными заводами, которого он вынужден был лишиться при союзниках.

Американский адвокат затем становится членом правления влиятельной компании «Фондейшн Форд», а потом президентом Всемирного банка. Это одна из тех чрезвычайно редких личностей, которые находятся на стыке политики и делового мира и влияли на принятие решения. Кеннеди назначил его своим советником по вопросам национальной безопасности. Но у Макклоя была еще одна личина, которая объясняет его близость к американскому президенту: в течение многих лет он был адвокатом семи самых крупных нефтяных компаний в мире — «семи сестер», и он поделился своими тревогами с Кеннеди: «Если Тарики удастся объединить членов ОПЕК вокруг общих дел, настанут трудные времена не только для компаний, но также и для государств-потребителей».

 

ЦРУ упоминает ОПЕК двумя строчками

Кеннеди прекрасно понимает, о чем идет речь, и тут же реагирует на это сообщение. 15 марта 1962 года Абдалла аль-Тарики узнает о своей отставке, а саудовская пресса получает приказ не упоминать об этой новости. Тарики вынужден удалиться в изгнание и уезжает в Бейрут, где он становится партнером Николаса Саркиса. Король Сауд и его сводный брат, будущий король Фейсал, примиряются за его спиной: они боятся финансовых издержек, связанных с борьбой против «АРАМКО», и разрыва с американцами перед лицом возрастающей опасности присутствия Москвы в регионе.

На самом деле эта «нефтяная война», этот «мятеж» стран-производителей длится неделю. Страны — члены ОПЕК снова с наслаждением погружаются в свои разногласия, не способные понять друг друга и выработать эффективную систему распределения, похожую на техасскую, которая позволила сохранять повышенные цены на нефть. И, наконец, компаниям удается обострить эти разногласия при помощи сепаратных переговоров с каждым из правительств стран-производителей.

ОПЕК существует так недолго, что Швейцария отказывается признать дипломатический статус членов ее секретариата, располагающегося в Женеве. В 1965 году организация переносит свое местопребывание в Вену. Причем в величайшей тайне. Практически ни одна крупная газета об этом не сообщает.

Выбор столицы Австрии превосходно символизирует второстепенность статуса ОПЕК. Вена — город сонный, авиационные линии обслуживают ее слабо, и в тот период времени в ней мало женщин. Организация стран — экспортеров нефти нашла себе пристанище в современном уродливом здании, которое принадлежит нефтяной компании «Тексако», чье название к тому же возвышается над фасадом: она напоминает бедного съемщика, вынужденного, для того чтобы обитать в приличном помещении, проживать у своего злейшего врага.

Это объединение стран-производителей кажется не способным выполнить то, что большинство ждет от него, и в середине 60-х годов вызывает по отношению к себе некоторое презрение. В 1966 году ЦРУ публикует рапорт на сорока страницах о нефтяных перспективах на Среднем Востоке, где ОПЕК упоминается в двух строчках.

Этим презрением ОПЕК обязана также во многом двусмысленному отношению к себе Саудовской Аравии. Страна полностью ориентирована на Вашингтон. Когда в 1965 году в Триполи, столице Ливии, руководители ОПЕК решают, как взять под контроль производство и зафиксировать объем нефтедобычи в своих странах, саудовский нефтяной министр шейх Ямани, наследник Тарики, там не присутствует. Лидер в мировом производстве черного золота поддерживает постоянную политику: увеличение производства и низкие цены — два приоритета стран — потребителей нефти.

Шестидневная война 1967 года, когда Израиль разбивает армии Египта, Сирии и Иордании, сопровождается призывом к «арабским братьям» — их умоляют использовать нефтяное оружие.

Попытка ввести эмбарго оказывается кратковременной: странам-производителям требуется всего несколько дней, чтобы понять, что первой жертвой этого бойкота становится их собственная экономика. У них нет достаточного количества финансовых ресурсов, чтобы выдержать удар, нанесенный долгим перерывом.

В Эр-Рияде король Фейсал в конце недели обнаруживает, что его касса пуста и что он не должен ожидать никакой поддержки от «АРАМКО». Шейх Ямани расценивает свои убытки приблизительно в 30 миллионов долларов.

Один человек мне признался, что он абсолютно не верит в эту версию событий. Мохаммед Хейкаль был советником и доверенным лицом Насера, он постоянно находился рядом с ним в критический момент. Всякий раз, когда я бывал в Каире, я встречался с ним в его апартаментах в Гизе, возвышающейся над Нилом. Этот человек с резкими чертами лица и проницательной улыбкой, возглавляющий компанию «Аль-Ахрам», был долгое время самым крупным патроном прессы в арабском мире и остается одним из самых информированных людей. «Эмбарго практически невозможно было заставить работать, и его никогда не применяли, — говорил Хейкаль. — Арабские страны-экспортеры остановили подачу нефти максимум на несколько часов после израильской агрессии; арабская нефть продолжала поступать в США, Великобританию — теоретически при эмбарго. Саудовцы сдержанно присоединились к эмбарго — с нежеланием и под давлением Насера. Но это было сделано почти символически. На самом деле к увеличению цены на нефть, насколько можно было тогда видеть, привело прежде всего «закрытие [с 1956 г.] Суэцкого канала».

Это хилое и неорганизованное эмбарго обязано своей неудачей тому факту, что некоторые члены ОПЕК, такие как Иран и Венесуэла, воспользовались им, чтобы увеличить добычу своей нефти. США, которые считаются главной поддержкой Израиля, не пострадали по причине небольшого объема нефти, получаемой со Среднего Востока (едва ли 300 000 баррелей в день). В отместку американские компании — владельцы концессий в Венесуэле или в США — получили значительные барыши.