Первые признаки того, что она наставляет мне рога, были похожи на легкий ветерок и легкие капельки, не предвещающие ничего, кроме летнего дождичка. Такие, знаете, после которых в течение получаса небо темнеет, в воздух взмывают фонтаны пыли, а потом наступает Апокалипсис и молнии трахают все вокруг. Только высунись. Трах-трах. А на следующий день сотрудники муниципалитета – те, кто не погиб в борьбе со стихией, – подсчитывают ущерб и оплакивают героев, павших смертью храбрых.

Короче говоря, я видел, что она недовольна мной, но не предполагал, что дело может зайти так далеко.

Ведь Инга была отличной женой, прекрасно готовила, и была, в общем, терпимым вариантом спутницы жизни. Несмотря даже на то, что раз в месяц заставляла меня ходить в гости к ее папочке. Состоятельному бизнесмену, который жил в собственном домище в пять этажей – об этом даже в местных газетах писали репортажи – с бассейном, водными горками и крокодилом. Что удивительно, в доме жила его жена. Что еще удивительнее, это была та самая женщина, на которой он женился лет сорок назад, которую трахал, и которая родила ему дочь. Ага, Ингу. Которая, в свою очередь, выросла, пошла учиться на художницу, и влюбилась в своего сокурсника. Ага, меня. Ну, а я, побывав в гостях телки, которая в меня влюбилась, понял, что лучшее, что я могу сделать – это жениться на ней. Что мы и проделали.

– Думаешь, я не понимаю причину твоего острого желания повести мою малышку под венец? – спросил меня папа, как я немедленно стал называть этого мудака.

– Желания жить на мои деньги, и ни хера не делать? – спросил он, обняв меня покрепче.

– Уверяю вас, я ЛЮБЛЮ вашу дочь, – сказал я ему, причем очень искренне.

Он поглядел на меня недоверчиво, и пошел поздравлять Ингу. С ней, конечно, все было вовсе не так просто, как я говорил ее папаше. То есть, она мне, конечно, нравилась. Ей было двадцать лет, у нее была гладкая на ощупь кожа, веснушки – а меня, знаете, это всегда заводило, – сиськи что надо, и трахалась она с удовольствием. Не знаю, любил ли я ее, но то, о чем я сказал – вполне достаточно для того, чтобы жениться в двадцать лет. Тем более, если ваша избранница – дочь богатейшего чувака в городе. Само собой, я сделал ей предложение, и мы поженились. И ее чертов папаша, делая вид, что обнимает меня, шептал мне на ухо всякие гадости и то, как он мне яйца оторвет, если я посмею обидеть его дочурку и не буду работать, чтобы содержать ее как надо.

– Вы просто ревнуете, папа, – сказал я, глядя на зал самого роскошного ресторана города, снятый на его, конечно, деньги.

– Не называй меня папой, – говорил он, напряженно улыбаясь.

– Ладно, папа, – говорил я, – я не стану называть вас папой больше.

– Идиот, – говорил он, – думаешь ты подцепил дочку богатых родителей, так ты самого бога за яйца поймал?

– В принципе, да, – говорил я.

– Ну, ты хотя бы художник великий? – спрашивал он с усмешкой. – Великий и непризнанный, блядь, гений?

– Боюсь, я ошибся с выбором профессии, – сказал я горько, – и все еще не нашел себя.

– Так что я пока посижу дома, – сказал я.

Он от злости чуть фаршированной рыбой – да, конечно они были евреи, а вы, что, думали, что где-то в мире есть богатейший человек в городе, который не еврей? – не подавился. Так что пришлось мне похлопать его по спине. Все умилялись.

А я улыбался Инге и мял под столом ее задницу.

Она улыбалась мне, и норовила потрепать меня по ширинке.

Ну, знаете, как бывает это в двадцать лет. Я обнял ее покрепче и покраснел на предложение тамады вспомнить, как мы познакомились. Инга глянула на меня и тоже покраснела. К нам в общежитие пришел парень с третьего курса и спросил, кто хочет трахнуть второкурсницу, которая напилась у них на вечеринке и жаждет мужика, но трахаться не по любви отказывается, а с ними со всеми она уже давно перетрахалась, так что ей явно нужно что-то новенькое. Вызвался я. Мужика хотела Инга. Случилось все это с месяц назад.

– Не могу поверить, – сказала Инга, – что мы так быстро нашли друг друга.

– Любимая, – сказал я, – нас вела друг к другу любовь. Боюсь только, твой папа меня не очень привечает.

– Папа меня любит и переживает, – сказала она.

– Я понимаю, – сказал я.

– Люби меня и все будет оки-поки, – сказала она.

– Что? – спросил я.

– Давай потанцуем, – сказала она.

Но мы не успели, потому что к нам подошла мать Инги, привлекательная еще блондинка. И танцевать мне пришлось с ней. А Ингу закружил в танце ее любимый папашка. Я уже начал переживать, не трахаются ли они.

– Вы, очевидно, слегка напуганы напором моего мужа, – сказала добрая женщина.

– Ну, что вы, – сказал я. – Он очень мил.

– Это действительно так, – сказала она и я впервые задумался, что же есть в этом уроде, раз такая бабенка до сих пор живет с ним.

– Жизнь – лучший учитель, – сказала она. – Так что со временем вы сами все поймете.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Только то, что сказала, – сказала она.

– Мне бы хотелось сказать вам только, – добавила она, – что Инга у нас девушка с характером…

– И что вы этого, боюсь, не разглядели, – сказал она, глядя мне в глаза.

Я подумал о том, что мамаша и дочурка не в ладах.

Это подавало надежды.

ххх

Как я уже говорил, отец моей Инги жил с одной женщиной в законном браке много лет. Это удивляло. Сами понимаете, мужик, которому стукнуло сорок и который заработал бабла, всегда хочет пошалить. Но только не этот. Супруга его, мамаша Инги, была дородная стройная женщина. Мне казалось, что в ее присутствии папА как-то блекнет и утихает. Инга уверяла мне, что это только иллюзия, и что, мол, всеми делами в их семье заправлял папаша. Ладно. Мне в любом случае было все равно. Ее родители купили нам квартиру в центре города, куда мы и переехали – я из общежития, где сражался с тараканами за кусок позавчерашнего хлеба, а Инга – из отцовского дворца.

Я забрал документы из института искусств, объяснив это тем, что намерен попробовать себя в литературе. Послал документы в Литературный институт и даже поступил на заочное. Но через полгода мне надоело, и я решил попробовать себя в музыке. Купил барабаны, и стучал по ним, пока Инга ходила учиться. Иногда готовил что-то поесть. Когда Инга возвращалась домой, прижимал ее к стенке в коридоре и раздевал. Ну, а потом трахал. Так хорошо и часто, что она даже прощала мне то, что я, по ее словам «маялся дурью». Но так продолжалось до тех пор, пока она не получила диплом, и не начала работать. А я все еще искал себя. Ну, или, если честно, просто отдыхал от бедности. Вот тогда-то на горизонте и появились первые серые пятнышки, грозившие в будущем вырасти в смерч.

Инга начала опаздывать после работы.

Во время наших ритуальных походов к ее родителям она не защищала меня, как прежде, от своего отца, а слушала его обличительные речи про «некоторых бездельников» с некоторым, как мне показалось, удовольствием. Стала рассеянной. Не всегда отвечала на звонки.

Я глянул в интернет – в котором сутками сидел, пока ее не было дома, – и набрал «признаки измены» в поисковой системе. Все совпадало с поведением Инги! Это тревожило. Не то, чтобы я был в нее ужасно влюблен – сами понимаете, когда вы вместе уже лет пять и сошлись только на теме ебли, это совсем не то, что в начале – но это грозило моему безбедному существованию. Никчемному существованию, как говорил ее отец. Хотя мне оно казалось вполне нормальным. В конце концов, человек создан не для того, чтобы сидеть в сраном офисе десять часов в день. Ну, или копать землю эти десять часов…

Короче, человек не создан работать.

И если есть возможность этого не делать, то почему бы ему – владельцу огромного состояния – не помочь своей дочери и ее мужу вести нормальный блядь образ жизни. А он вместо этого озлобился и настраивал свою дочь против меня. И его дочь, кажется, трахалась с кем-то еще.

Оставалось выяснить, с кем.

Я вглядывался в лица наших общих знакомых, тайком следил за ее бывшими парнями – это была работенка ого-го, ведь парней у нее было предостаточно, – подозревал коллег по работе в этом блядь проектном институте, где она рисовала всякие портики и колонады. Я подозревал всех мужчин города.

Но действительность превзошла все мои ожидания.

ххх

Однажды я собрался за город с приятелями по институту. Вернее, по первому курсу – такими же пиздоболами как я, которых повыгоняли за несданные экзамены и проваленные дипломы. Я, кстати, среди них был единственный, кто ушел из института сам. Можно сказать, был сливками нашего общества. И мы договорились поехать за город, на озеро – пивка попить, половить рыбы. Тем более, что никаких других занятий у этих уродов не было: большинство из них сидели без работы. Как и я. Только среди них никто, кроме меня, не был женат на богатой телке.

Я сказал супруге, что на выходных уеду.

Инга отнеслась к этому на удивление спокойно, и я подумал, что дело явно нечисто. И решил неожиданно вернуться домой спустя час после того, как уйду.

Ну, и, конечно, ОН был там. В ее постели. Так что, когда я ворвался в квартиру, расшвыривая все на своем пути, Инга только и успела, что сесть. И прикрыла сиськи покрывалом. А другой конец набросила на него. Блядь такая!

– Немедленно выйти из комнаты, мне надо одеться, – сказала она.

– Сними одеяло, – сказал я, сжимая в руке альпеншток, который купил, когда собирался стать троцкистом, поехать в Штаты, и убить Буша-младшего.

– Не устраивай сцен, – сказала она.

– Сними это гребанное покрывало, – сказал я.

– Ладно, знакомьтесь, – сказала она, и сдернула одеяло.

– Зови его Бембик, – сказала она.

– Что?! – спросил я.

– Бембик, – сказала она.

Передо мной на кровати сидел енот. От неожиданности я едва не упал. Пришлось присесть.

– Блядь, да это же ЕНОТ, – сказал я.

– Это не просто енот, – сказала она.

– Это енот-крабоед, взгляни на его пальцы, видишь, какие они тонки и чуткие? Он опускает лапки в воду, достает из-под камней крабов, и разделывает их пальчиками, – сказала Инга с любовью.

– Гребанный енот, – ошарашенно сказал я.

– ЕНОТ-КРАБОЕД, – сказала она.

– О боже, – сказал я.

– Зови его Бембик, – сказала Инга.

Я смотрел то на нее, то на этого енота хренового. Существо со средних размеров собаку с полосатой окраской, сидело на МОЕЙ кровати, возле МОЕЙ жены, и дружелюбно меня обнюхивало.

– Ты трахаешьсяя с енотом. – сказал я тупо.

– Ну, не совсем так, – сказала она.

– А КАК?! – спросил я.

– Ты что, хочешь, чтобы я тебе ПОКАЗАЛА? – спросила она.

– Да уж будь бля добра, – попросил я.

– Ладно, – сказала она.

Я думал, было, сказать, что передумал, но было уже поздно. Она мне показала. Выглядело это довольно просто: она брала маленького пластмассового краба, которого этот дурень принимал за живого, совала в себя, а он, енот, потом этого краба оттуда ДОСТАВАЛ, Своими ловкими чуткими пальцами. Так долго, что Инга, извиваясь, стала постанывать.

– А ну блядь прекратите ОБА! – сказал я.

– Я же все-таки здесь, – сказал я.

– А? Что? Да?! Прости, – сказала она, и оттолкнула лапу енота.

– Блядь, ну и что мне с вами теперь делать? – спросил я.

– Что. Мне. Теперь. Делать. – спросил я.

Она сказала:

– Зови его Бембик.

ххх

– Объясни мне, почему ты это сделала?! – спросил я Ингу, когда Бембик был водворен в своею корзину. – Я что, мало тебя трахал, да? Мало я тебя ЕБАЛ, что ли?!

– Тут дело не в сексе, – сказала она.

– У вас что, ЧУВСТВА? – спросил я.

– Ну, можно сказать и так, – сказала она и всхлипнула, – понимаешь, когда я увидела его в зоопарке, он была таким… неухоженным. Маленьким. Я подумала, вот сидит маленькое существо в клетке, тянет свои ручки к людям, а они, жестокие, идут мимо…

– Что ты делала в зоопарке? – спросил я. – Трахалась с конем?

– Рисовала пруд, – сказала она.

– Я же не забросила живопись, как некоторые, – сказала она.

– Ладно, – сказал я, – у вас блядь чувства…

– Ну, – продолжила она, – я и подошла к еноту этому поближе, а потом вдруг вижу, он глядит не просто в мою сторону, а именно мне в глаза и я подумала, како…

– Блядь, – сказал я, – что ты меня щиплешь за яйца? Я тебя еще не простил, подстилка гринписовская.

– Я? Тебя?! – спросила она. – Ты что придумываешь?

– А кто еще? – спросил я.

– Ой, – сказала она, глянув вниз, – это же Бембик.

И правда. Засранец Бембик, выбравшись из корзины, сидел у моих ног, и, глядя в сторону – это у них манера такая, как у карманников, – пояснила Инга, – пощипывал мои яйца. Воображал, видимо, что я камень, покрытый мхом, а подо мной есть какое-то питание. Бембик все время хочет жрать, пояснила Инга. Я прогнал его альпенштоком, и мы продолжили выяснять отношения.

– Значит, – горько сказал я, – ты пялишься с енотом…

– Выражайся приличнее, – возмутилась она, – тем более, что это и сексом-то назвать очень трудно.

– А как это назвать? – спросил я.

– Это можно обозначить, как петтинг, – сказала она.

– Ну, еще и как фистинг, – добавила она, подумав.

– Ах ты пизда! – сказал я.

– Я плохо тебя ебал?! – спросил я.

– Нет, – сказала она, – и даже часто, но…

– Но тебе не хватает ЧУТКОСТИ, – сказала она.

– Как у енота?! – спросил я.

– Как у енота-КРАБОЕДА! – сказала она.

– Ах ты пизда!!! – сказал я.

– Ты повторяешься! – сказала она.

И была права.

Я и правда повторялся.

ххх

После этого моя женушка перешла в наступление.

Я был извещен о том, что трахаю ее недостаточно Чутко и слишком Грубо.

Все это время енот Бембик, сводя меня с ума, шарился по нашей квартире, и чесал свои енотские яйца о нашу мебель.

Еще, сказала мне Инга, ее стало раздражать мое нежелание искать себе работу и то, что я живу на деньги, которые выделяет ее папаша.

На этой ноте енот Бембик подошел к холодильнику, открыл его (!) и стал вытаскивать оттуда, – как раз из моего любимого фруктового отсека, – бананы.

Наконец, добавила Инга, она не намерена терпеть меня дальше, если я буду так груб с ней и вербально…

– А, что блядь?! – спросил я.

– В смысле, матерись поменьше! – сказала она.

– Ясно, – сказал я. – То есть, я застал свою жену трахающейся с ено…

– Это ПЕТТИНГ! – сказала она.

– Ладно, – сказал я, – я застаю свою жену, которую трахает во время петтинга какой-то енот-крабоед, а после всего этого, по итогам матча, проигравшим во всем остаюсь я же!

– Ну, почему же, – сказала она. – У тебя ведь есть я.

– Почему тебе не приходит в голову мысль, – спросил я, – что я сейчас зарублю твоего енота, а потом тебя?

– Тебя посадят, – сказала она, – если раньше мой папа тебе яйца не отрежет.

– Я вас сварю, – сказал я, – пока мясо блядь в желе не превратится, а кости сожгу. Что на это скажешь? А твоему папаше скажу, что ты сбежала от меня в Гоа. С каким-то пидором из племени индийцев-крабоедов. Что будет не так уж далеко от истины, не так ли?

– Да, это ты можешь сделать, – сказала она.

– Я не вижу испуга в твоих глазах, енотная ты подстилка, – сказал я горько.

– Ну, а на что ты будешь жить? – спросила она. – Неужели ты думаешь, что мой папаша станет тебя содержать?

– Ты права, сука ты этакая, – сказал я.

– Ну, и что мне остается делать? – спросил я, ужасно жалея себя.

– Веди себя хорошо, – сказала Инга, и тут я вспомнил слова ее мамаши про характер дочки, – и будешь жить по-прежнему, ни хрена не делая…

– Веди себя хорошо, – сказала она, – и мы с Бембиком тебя не обидим.

– ЧТО?! – спросил я.

Вместо ответа она откинула одеяло, сунула в себя крабика, и Бембик молнией шмыганул на кровать. Они начали забавляться. Я попробовал взглянуть на ситуацию не предвзято. Супруга у меня была ничего. Двадцать пять лет. Сиськи. Жопа. Ляжки. Лежит, раскинувшись. Мокрая, блестит. Этот… крабоед ее заводит…

– А-а-а, о, а, – сказала Инга.

– Я сейчас кончу, Бембик, ты такой НЕЖНЫЙ, – сказала она.

– Хр-р-р-р, – сказал Бембик разочарованно, потому что крабик был пластмассовый.

– О, – разочарованно сказала она, – ты поспешил, Бембик.

После чего приподнялась на локтях, и глянула заинтересованно на меня.

– Присоединяйся, милый, – сказала она.

– Заверши то, что начал Бембик, – сказала она.

– Второем мы настоящая Команда, – сказала она.

– Ну, скорей же, – призвала она.

Я подумал, отложил альпеншток, и разделся. Инга, улыбнувшись, раскрыла мне объятия. В коленях у нас путался енот. Я мягко отодвинул его в сторону и сказал.

– Подвинься… Бембик.