С говорящей ящеркой Ансельм Круду, студент 2 курса факультета политологии Молдавского Государственного Университета – шестая группа, пятый поток, румынский язык обучения, номер зачетки 67686598—АП, – познакомился во время практики. Стояла летняя жара, над Кишиневом плыли облака цвета лебяжьего пуха… Ансельм, не лишенный честолюбивых замыслов относительно литературного будущего, так и написал в блокноте.
Перечитал. Недурно. Оставалось подумать, что сделать с Днестром так, чтобы переместить ударение с «е» на «а» и вычеркнуть «мля», добавленную для сохранения размера. Но это можно сделать вечером, в общежитии. А сейчас Ансельм нес вахту в приемной Либерально-Демократической Партии Молдовы. Самая популярная среди демократических, эта партия набирала силу, что символизировали листья дуба и желуди на партийной эмблеме. Конкуренты поговаривали, что желуди это намек на то, что либерал-демократы считают избирателя свиньей – которая все сожрет, – но конкуренты были конкретно не правы.
– Да гомики они все, – сказал глава партии, премьер-министр Филат.
– В рот мы их… – сказал он.
– Чмошники и упыри сраные, – сказал он.
– А ты кто такой, упырь? – сказал он Ансельму, вставшему при появлении босса в приемной по стойке смирно.
– Студент, политолог, прохожу практику, – сказал Ансельм Круду, – Ансельм Круду я.
– Хорошо, – сказал премьер, и спросил, – а почему имя такое… гомосячье…
– Никак нет, – сказал Ансельм, – немецкое.
– А у немцев что, гомиков нет? – спросил премьер подозрительно.
– Очевидно, есть… – сказал растерянно Ансельм.
– А ты откуда знаешь? – спросил премьер еще более подозрительно.
– Ну, я предполагаю… – еще больше растерялся Ансельм.
– А с чего вдруг тебе дело до таких вещей… чтоб их Предполагать? – сказал премьер.
– Я… не… эт… ка… – совсем растерялся Ансельм.
– Саечка за испуг, – сказал Филат и похлопал Ансельма по щеке.
– Первое партийное испытание, – сказал он, протягивая платок зашмыгавшему Ансельму.
– Откуда мне знать, может, тебя прислали конкуренты? – сказал Филат.
– Ну ладно, телок, не реви, – сказал он.
– Вырастешь, возьмем тебя в партию, выделим кабинет с секретаршей… как моя, хочешь? – сказал Филат.
– Да, конечно! – сказал Ансельм, который уже безнадежно влюбился в секретаршу босса, Аурику Гогошар, безупречно красивую вопреки своей безобразной, толстой, и блестящей как молдавский гогошар, фамилии..
– Сиди на телефоне и на все вопросы отвечай следующее, – сказал Филат.
– «Либерально-демократическая партия еще во времена коммунистического режима разработала план вывода республики из кризиса, согласно каковому плану все пенсионеры получат к 2019 году новые калоши, каждая пара стоимостью в 500 евро, все молодожены получат по новой квартире в новом современном поселке для молодоженов, а каждый государственный служащий будет обязан пройти проверку на детекторе лжи с целью установить его истинные помыслы», понятно? – сказал Филат.
– Нет, – сказал Ансельм. – Ни хера не понятно.
– Это само собой, – сказал премьер, – я имею в виду, фразу-то запомнил?
– Запомнил, – сказал Ансельм, который запомнил фразу.
– Ну что же, тогда успехов, – сказал премьер Филат.
– И на все вопросы, зачем мы нарисовали на гербе партии желудь, можешь отвечать матом, потому что это провокаторы, – сказал он.
– Свинские избиратели, – сказал он.
– Хрю-хрю, – сказал он.
– Ха-ха, – сказала секретарша.
– Ха-ха, – сказал Ансельм.
Довольный босс отправился на встречу с избирателями, Анжела Гогошар закрыла свой офис и занялась тем, чем занимаются все молдавские секретарши во время отсутствия босса – отправилась на Центральный рынок на людей смотреть и себя показать, – небрежно вильнув бедрами.
Ансельм и эрекция остались в общественной приемной.
Тут-то на стене и появилась ящерка.
* * *
По уму, ящерицу со стены надо было бы согнать.
Но она выглядела так… живописно. Изумрудная, верткая, смышленая. Ансельму почудилось, что он вроде и не студент-политолог, безнадежно влюбленный в женщину по фамилии Гогошар, бледный и тощий уроженец села Маловата… Ему почудилось, будто он какой древний грек, живущий на берегу Средиземного моря, разгуливающий вдоль живописных развалин, и открывающий понятия «атом», «космос» и так далее. В свободное время раскрепощенный грек Ансельм, – мечтал забитый молдаванин Ансельм, – трахает какую-нибудь гетеру Анаис Гогошарис, пишет стихи пальцем на поверхности чаши с вином и всячески эпикурствует. Как я… – подумал Ансельм. Эпикурно, подумал он с гордость. А потом вспомнил отчего, собственно, все эти древнегреческие фантазии полезли ему в голову. Из-за ассоциаций с развалинами храма, на которых греется на Солнце ящерица, понял Ансельм.
Трещина на стене, кстати, действительно была.
Несмотря на то, что в офисе сделали евроремонт, трещины по штукатурке пошли в день сдачи здания в эксплуатацию
– Кто же виноват, что приличных строителей не осталось? – говорил премьер.
– Кто же виноват, что все эти мудаки поразъехались по Подмосковьям?! – говорил огорченно премьер.
Так или иначе, а трещины были. И бачок протекал… Но бачок был в туалете, куда Ансельм изредка забегал разрядиться, если секретарша Гогошар одевалась чересчур уж раскованно. А трещина была тут. И ящерка, сидевшая на трещине. Ансельм смежил воспаленные веки – парень по ночам читал много конспектов, готовился к осенним занятиям, – и позволил себе чуть расслабиться. Жара, лето, белые облака, синее небо. Изумрудная ящерка на стене мазанки… – снова стал мечтать он, представляя себя Пушкиным, сосланным в Бессарабию.
– А ну, не спать, козлок, – сказал вдруг кто-то.
Ансельм открыл глаза. Опять шутки босса, подумал он с огорчением. Прямая связь или камера какая подсматривающая…
– Босс, Пушкин, Днестр, лебеди, – сказал кто-то брезгливо.
– Ну и каша у тебя в голове, пацан, – сказал голос с хрипотцой и Ансельм понял, что у босса, вообще, он, голос, другой.
– Лучше бы Аурику эту трахнул, – сказал голос.
– Кто говорит? – подумал Ансельм.
– Жара, – подумал Ансельм.
– Пора домой, – решил Ансельм.
– А отвечать этим педикам избирателям я за тебя буду? – сказал голос.
– Кто «я», – спросил робко Ансельм.
– Мля, а здесь много «я», кроме тебя еще? – сказал голос.
Практикант Ансельм Круду, не веря глазам и ушам, посмотрел на ящерицу.
– Вы…? – прошептал он в ужасе.
– Да ладно тебе мне выкать, че ты, интеллигент, что ли? – сказала ящерица.
– Давай на ты, – сказала она.
* * *
Вообще-то, это была не ящерица, а ящер. Так, по крайней мере, уверяла сама ящерица. Но, к сожалению, никаких доказательств этому ящерица предъявить не могла. Ведь даже у ящеров нет того, по чему мы можем судить о том, что они именно ящеры, а не ящерицы.
– Вообще есть, просто оно до момента совокупления спрятано, – сказала ящерица.
– Но я не готов говорить об этом, – сказала она.
Ансельм кивнул и постарался не думать о том, что слова ящерицы это всего лишь слова, не подкрепленные никакой статистической выборкой, чем его на факультете политологии учили подкреплять любые слова. К тому же, ящерица умела слышать мысли студента. Она так и сказала:
– Учти, – сказала ящерица, – я слышу мысли.
– И если ты еще раз подумаешь про меня «ящерица»… – сказал ящерица с угрозой.
– Зови меня ящер, – сказала она.
– Ящер, просто ящер, – сказал ящер.
– Хорошо, – сказал Ансельм.
– Не хотите ли чаю? – сказал Ансельм.
– Ящеры не пьют чая, – сказал ящер.
– А нет ли у тебя чего-нибудь прохладительного? – сказал ящер.
– Водки, коньяка или просто спирта? – сказал ящер.
– Разве ящери… разве ящеры пьют спирт?! – удивился Ансельм.
– Ну так они и чай не пьют, – нелогично сказал ящер.
– Тащи спирт, короче, – сказал ящер.
Ансельм на цыпочках пробрался в кабинет босса и вытащил из шкафчика одну из сотен бутылок коньяка, которые оставляли в офисе партии многочисленные просители. Налил ящерке стопочку. Поставил на стол.
– Мерси боку, – сказал ящер, ловко спустился по стене, и переметнулся на стол.
Проворно подбежал к стопке, встал на нее передними лапками и очень быстро вылакал все содержимое.
– «Тирас», пять звезд, – сказала ящерка.
– Недурно, – сказала она.
Ансельм подумал, что голос ящера стал добрее.
– Еще стопарик, – сказал ящер.
* * *
Спустя час Ансельм узнал историю ящера.
Она звучала так неправдоподобно, что студент сразу понял – это чистая правда. Ящер, на самом деле, оказался вовсе не ящер, а заколдованный молдавский pr-щик Лоринков! Это тем более было правдой, что ругался матом ящер совсем как извозчик или молдавский политик.
– Короче мля… – начал он свой печальный рассказ.
–… И вот такая муйня, – закончил он его.
В промежутке между этими двумя энергичными и емкими фразами поместилась трагедия, достойная пера самого Шекспира! По крайней мере, в это хотелось верить Ансельму, который, – как и все бездарные бессарабцы, – втайне мечтал уделать этого самого Шекспира, ну, или на худой конец, заколдованного pr-щика Лоринкова. Так что студент не пропустил ни одного слова ящера.…
удивительный знакомый Ансельма был в прошлой жизни – по крайней мере, он так ее называл, – pr-специалистом, специализировавшимся на предвыборных махинациях.
– Специально специализировавшимся, – сказала важно опьяневшая ящерка.
Он был довольно популярен в среде политиков, не выбиравших средства борьбы – ну в смысле, у всех молдавских политиков, – и его часто нанимали, чтобы понизить уровень конкурента до пороговой планки.
– Опустить петуха ниже плинтуса, – расшифровал ящер, выпив еще.
Чем только не приходилось заниматься pr-щику Лоринкову! Пикантные фотографии, номера потайных счетом, сбитые на ночной дороге люди, счета из особенных клубов, знать о которых не стоило никому, даже женам, компромат такой и компромат сякой…
– Ты даже не представляешь, Ансельм, – сказала задумчиво ящерка.
– Никто даже не в состоянии представить всю глубину человеческого падения, которую я познал, работая в этом бизнесе, – сказал он.
– Человек это скот, – сказал ящер брезгливо, и отлил прямо на стол.
Продолжил рассказывать. Шли годы. Репутация крепла. Молдавские политики, которых заказывали Лоринкову конкуренты, предпочитали сдаваться сразу. А те, на кого не было компромата, предпочитали сами его создавать, чтобы, – как, икнув, выразился ящер, – минимизировать риски и потери.
– Ну, например… – задумчиво сказал ящер.
Лидер партии Прогресса и Гуманизма И. Коноваль, – когда узнал, что им занялся Лоринков, – заперся в кабинете и пил четыре дня чай. Спиртного он не употреблял, сигарет сроду не брал в рот, жене был верен, ничего предосудительного не совершал… Был почти святой!
– И этот человек предпочел пойти в публичный дом и дать вытрахать себя в задницу, снял все на «Кодак» а потом сам принес мне эти фотографии! – похвастался ящер.
– Потрясающая форма политического самоубийства, – сказал ящер.
– Вот на что были готовы пойти люди, лишь бы я не наклепал на них своего компромата, – сказал ящер.
– Но все не вечно, и Вавилонская башня пала, и Рим из столицы великой империи превратился в помойку для туристов и толстожопых итальянцев, отъевших сраки на макаронах, – сказала ящерка.
– Педики и эксплуататоры трудового молдавского народа, – сказала ящерка.
– Ну, в смысле итальянцы, – сказала она.
– Принеси-ка еще бутылочку, – сказала ящерка.
Ее способность поглощать спиртное тоже оказалась для Ансельма подтверждением необычной природы ящера. В обычное пресмыкающееся – рептилию, поправил ящер, – столько спиртного бы просто не поместилось. Но ящер уверял, что, как он его называл «бухлишко» вмещает его энергетическая сущность человека. После этого ящерка заплакал, блеванул – причем блевотины было очень много, – встал и запел дрожащим голосом:
– Темно в конце строки… на площади полки… – пел ящерка.
–… привет… мы будем счастливы теперь и навсегда… – пел ящерка.
В этот момент он был удивительно похож на солиста группы «Сплин», превратись тот в интеллигентную санкт-перебуржскую ящерку, и реши спеть что-нибудь, стоя на столе на задних лапках… Закончив петь, ящерка смахнул с мордочки слезу, и продолжил.
– Все не вечно, – сказал он, – и сик транзит глория в манду.
– Мунда, манда, монди, – сказал он.
– И на старика нашлась проруха, – сказал грустно ящер.
Этой прорухой оказалась известная политик-женщина Молдавии, с неизменно низким рейтингом и злым взглядом Медузы Горгоны, не получившей кредит на посещение косметического салона.
– Людмила Белькова! – воскликнул Ансельм.
– Верно… – грустно сказал ящер.
Попросил сигарету, закурил, и облокотился на хвост. Выпил еще.
– Вообще-то, я давно бросил, – сказал он, поймав недоуменный взгляд Ансельма.
– Но как человек, – сказал он.
– А как ящер, и покуриваю, и выпиваю, и матом поругиваюсь, – сказал он.
…Оказалось, что Людмила не просто неудачливый политик, но еще и представительница старинного рода ведьм. Лоринков даже написал про них разоблачительную книгу – «Вадул-луй-водские ведьмы», – и собрался кому-нибудь продать. Безуспешно…
– Рейтинг у этих сучек был такой низкий, – пожаловался ящер, – что никто не хотел покупать на них компромат.
– И что же вы сделали? – спросил с интересом Ансельм, понимавший, что каждое слово этой удивительной беседы стоит пяти курсов занятий со старыми пердунами, в СССР учившими детей крестьян марксизму, а в Молдавии перешедшие на политологию.
– Я поднял им рейтинг! – воскликнул ящер.
Путем интриг, очернения конкурентов, и прочих штучек, нечистоплотный pr-щик поднял рейтинг женщины-политика, после чего продал компромат на нее обеспокоенным конкурентам.
– А именно, твоему боссу Филату… – сказал грустно ящер.
Ансельм кивнул. Об этой истории знали все. Премьер-министр сумел всего за ночь убедить Людмилу Белькову покинуть пост спикера, оставить свою партию и удалиться в изгнание в монастырь Хынку. Как? Об этом гадала вся страна… Ведь премьер удалил сильнейшего соперника на политической сцене. Каким образом? На каких струнах души Людмилы сыграл этот жестокий и бескомпромиссный политический деятель, писала газета «Независимая Молдова» в своей острой политической передовице. Теперь Ансельму все стало понятно.
– А дело-то… было в… – сказал ящер.
– И на… – сказал ящер.
– Потому что если в… то.. по.. – объяснил он.
– И тогда уже хочешь не хочешь, а получаешь прямиком в…. – пояснил он.
– Ну и вертись как уж на сковородке с…… – расписал он так красочно, что Ансельма стошнило.
– Вот такая муйня, пионер, – сказала ящерка.
– Еще выпить есть? – спросила она.
– Ты, кстати, с какого факультета? – спросила она.
– Политологический, – сказал Ансельм, поправив очки.
– Оно и видно, очкарик ты гребанный, – сказал ящер.
– Переводись на журфак, пока не поздно, – сказал он.
– Там хотя бы бухать научишься, – сказал он.
После чего махнул хвостом и разбил рюмку, но махнул лапкой.
– На счастье, – сказал ящер.
Потребовал еще бутылку и продолжил. Увы, в монастыре женщина-политик набралась святости и прокляла своего врага, из-за которого потеряла все. Навела на него священную молдавскую православную порчу. За двадцать тысяч долларов Молдавская Митрополия разрешила провести в монастыре черную мессу, и в ходе ее pr-щик Лоринков была заколдован… Только представь, жаловался ящер.
– Сижу я с блядьми и коньяком, – говорил он.
– А тут трах, бах, – говорил он.
– И я уже ископаемое, причем в буквальном смысле, – говорил он.
Загадочное исчезновение Лоринкова наделало шуму. Со временем все сошлись на самой правдоподобной версии – тайный уход в лечебницу по профилю алкогольной и наркотической зависимости…
– Но проклятие не вечно! – жарко дыхнул коньяком ящер в лицо Ансельму, отчего студента стошнило еще раз.
В полнолуние – узнал Ансельм от ящера Лоринкова, – когда на небе зажжется путеводная звезда Молдавии по имени Альдебаран, заклятие можно снять. Для этого нужно пролить кровь красивой юной девушки на розу, после чего закопать их – розу и девушку, – под дубом.
– И тогда я покажу всем, наконец, мои великолепные яйца и мой огромный, широченный, двадцатитрехсантиметровый член! – сказала ящерка.
Ансельм хмыкнул. Даже ему – студенту факультета политологии молдавского университета, – было понятно, что без посторонней помощи ящер с убийством девушки не справится. Стало быть, он хочет, чтобы это сделал он, Ансельм..?
– Так точно, – сказал ящер, и отдал честь, хотя, конечно, фуражки на нем не было.
– Я лейтенант запаса Национальной армии Республики Молдова, – сказал он недоумевающему студенту.
– Итак, план действий таков, – сказал он.
– Ты тащишь во двор особняка эту вашу секретаршу Гогошар, – сказал он.
– Там под дубом перерезаешь ей глотку, льешь кровь на розы, закапываешь у дерева, – сказал он.
– Я превращаюсь в человека, – сказал он.
– А, собственно… – сказал Ансельм.
– А, ты, – сказал ящер.
– Ну хорошо, а ты взамен получишь блокнот с компроматом на ВСЕХ политиков Молдавии, – сказал он.
– Нашли лоха, – сказал Ансельм.
– Да весь компромат на них в ежедневных газетах который год печатают, – сказал он.
– Вижу на мякине тебя не проведешь, – сказал ящер, криво улыбнувшись, отчего стал похож больше на крокодила.
– Что такое мякина? – спросил Ансельм, учившийся на румынском.
– А, не заморачивайся, – махнула лапкой ящерка.
– Педик один, – сказал ящерка, который на самом деле просто не знал, что такое «мякина».
– За твои услуги я скажу тебе секретное заклинание, – сказал ящерка неохотно.
– Благодаря ему ты будешь внушать любовь к себе миллионов, тебя заметит премьер-министр, – сказал ящерка.
– И из дурачка в приемной ты станешь самым молодым министром Молдавии, – сказал ящерка.
– Супер! – сказал Ансельм.
– Мечта любого мыслящего молдаванина! – сказал Ансельм.
– Говорю же, дурачок из приемной… – сказал ящерка.
– Но как я затащу Аурику ночью в сад? – сказал Ансельм.
Ящерка выпил еще и сказал:
– Это я беру на себя.
– Я же поэт, великий поэт, – сказал он.
После чего наблевал на стол и уснул.
* * *
…Держась за руки, Анжела и Ансельм подошли к розовой клумбе под дубом. Студенту было жалко убивать девушку. Ведь она явно готова переспать с ним! Ящерка не обманул. Он и правда писал стихи, которые студент и зачитал девушке, отчего та, по мнению Ансельма, растаяла как снежная вершина, а по версии ящерки, «потекла как сучка». Ансельм вспомнил, как закрыл дверь приемной, – на глазах недоумевающей Аурики Гогошар перерезал телефонный кабель, – встал на колени и стал читать……
.. Аурике стих так понравился, что она взяла, да и отсосала это жало. М-м-м-м, подумал Ансельм, и сладко потянулся. Но условия контракта с ящерком – который безмолвно маячил на стволе дуба, – надо было исполнять. Ведь если он, Ансельм, станет самым молодым министром Молдавии, все гогошары Молдавии – а не только Аурика Гогошар, – будут его. Так что Ансельм приготовился бить Аурику ножом в горло.
– А ведь я была влюблена в тебя с самого первого дня, когда ты появился в офисе, – сказала Аурика.
– Ты такой умный, такой юный, такой застенчивый, – сказала она.
– Давай встречаться? – сказала она.
– Может даже поженимся? – сказала она.
Расстегнула рубашку, прижалась к парню большими, свежими, упругими грудями и стала его целовать. Ансельм умоляюще глянул на дуб.
– Кхм, кхм, – напоминающе сказал ящерка.
Ансельм вздохнул, взял Аурику за подбородок, и девушка зажмурилась, в ожидании ласки.
– Хэк, – сказал Ансельм.
Нож вошел криво, но как по маслу. И тогда в широко раскрывшихся глазах Аурики студент Алсельм увидел дьявольские картины превращения ящерки в человека, о чем старался забыть до самой смерти…
А жил самый молодой министр Молдавии Ансельм Круду долго.
* * *
…По ночам Ансельм не раз вспоминал именно ту ночь.
Как он с сутулым, невнятного вида человеком, назвавшимся Лоринковым, прикопали под розовым кустом трепещущее еще тело девушки. Как капала на руки теплая и противно густая кровь. Как Лоринков, став человеком, ничуть не изменился в плане привычек, и жрал коньяк и блевал так же, как когда был ящером… Как шевелилась еще земля и Ансельм упал в обморок, а Лоринков, чертыхаясь, разрыл могилу, вытащил за руку наполовину Аурику из земли и протянул студенту потемневший из-за крови нож. Как блестели при полной Луне глаза несчастной девушки… И что они так и не закрылись. Даже когда Ансельм, озверев от всего этого и желая покончить поскорее, кромсал шею Аурики, – пока голове не заболталась – глаза ее так и не закрылись. С открытыми глазами они ее второй раз и закопали. Уходя, Лоринков похлопал Ансельма по спине и тихонько обронил фразу.
– Сэ мон сервитёр мэнтнан е тужур, вуаля у як аша си ву вуле парле ромэн (вот мой слуга отныне и навсегда, ну или «такие дела» если вы хотите говорить по-румынски» – фр.).
После чего прибавил уже громко, для Ансельма:
– Веди вини вици, пионер.
Видимо, последняя фраза и была с секретном. По крайней мере, с той поры Ансельм пошел за своими делами в гору, стал министром, позже премьером… И лишь иногда, по ночам, – в полнолуние, – он звонил красавице жене и, ссылаясь на дела, отпрашивался на ночевку в офисе. В полночь он выходил во двор своей уже партии.
Садился на скамейке и ждал, пока Аурика вылезет из-под розового куста
И, закрыв глаза, терпеливо переносил то, как девушка впивается в его шею острыми, словно бритвы, зубами. Выдирает из него вены, кромсает ребра, вытаскивает сердце. Муки жертвы ацтекских жрецов переживал в полнолуния самый могущественный политик Молдавии, Ансельм Круду.
Он терпел их и после смерти.
Сначала ждал, что страдания кончатся, – может, через тысячу лет, потом через две, – а потом перестал. Это навсегда, понял он. Надежды никакой. Второго Пришествия не предвиделось. Ведь история – вспоминал Ансельм институтские конспекты по книге какого-то японского кретина, – давно уже кончилась…