Гид вспотел и задыхался.

– Группа из Южной Кореи, сюда! – сказал гид.

– Ориентируйтесь по флажку, – сказал он.

– Взгляните пожалуйста на мемориальную доску, – сказал гид.

– В этой простой кишиневской школе учился с 1990 по 1993 годы сам знаменитый писатель Лоринков, – сказал он.

– Группа из Северной Кореи, пожалуйста, не притирайтесь к нам, – сказал гид.

– Вы оплатили только экскурсию, без гида, – сказал он.

– Пошли на ха, макаки, быстро! – сказал он группе из Северной Кореи.

– Мужичок, мужичок, – сказал гиду мужичок в узких грязных джинсах и бывшей оранжевой майке.

– Мужичок, дай «пятерку» на пиво, – сказал он.

– Яньзцибугьдабагу! – сказал гид машинально.

– Че? – сказал мужичок.

– Пошел мудила, чтоб я тебя здесь больше не видел, блядь, – сказал гид.

– Вот что я сказал тебе по-корейски, – сказал он по-русски.

– А сейчас повторяю по-русски, – сказал он.

– Охрана! – сказал он.

– Лады-лады, – сказал мужичок

Отошел и тихо смешался с толпой под рассеянными взглядами охраны, прочесывавшей двор. Гид покачал головой и продолжил собирать группу у мемориальной доски с профилем писателя Лоринкова. Выполненная в мраморе, доска ослепительно сияла белизной на фоне серой стены старой кишиневской школы. Двор здания, покрытый потрескавшимся асфальтом, сквозь который пробивалась, – словно ученики школы сквозь наркотический и алкогольный дурман к знаниям, – всякая разная трава. Мужичок сорвал пучок травы, и стал продавать ее группе из Греции как священную траву с могилы самого писателя Лоринкова. Охрана нервничала, и ничего не могла поделать, во дворе собралось слишком много народу. Тысячи полторы человек, кучкуясь, переходили от крыльца школы ко двору, а оттуда на задворки, все шумели, толкались, гомонили… Везде висели указатели на английском, французском, японском, арабском и еще многих других языках. Общего на них было только одно.

– Lorinkov, – в сто тысячу первый раз прочитал гид фамилию человека, по местам жизни которого проводил экскурсии, и энергично заговорил:

– Дамы и господа, мы с вами находимся во дворе школы номер 55, в которой учился сам известный всем вам Лоринков, – сказал он.

– Прямо тут? – спросил пожилой турист с фотоаппаратом.

– Прямее не бывает! – заверил гид.

– Глядя отсюда направо, вы увидите угол, из-за которого выходили на занятия физкультурой десятиклассницы, – сказал гид.

– В то время, как наш герой курил здесь, прогуливая геометрию, – сказал гид.

– Старшеклассницы бежали в коротких белых майках и у них тряслись груди, – сказал гид.

– Есть у кого-нибудь вопросы, почему наш герой курил именно здесь? – сказал гид.

Гиды отрицательно замотали головами.

– Старшеклассницы пошли, – сказал измученный голос в мегафон.

Из-за угла, с зажженными сигаретками в растопыренных наманикюренных пальцах выбежали «старшеклассницы»… Туристы восхищенно ахнули и защелкали фотоаппаратами. Старшеклассницы не спешили, чтобы все успели снять подпрыгивающие груди в лучших ракурсах. Гид поморщился. Актрисы лет тридцати с умытыми лицами и гладко причесанными волосами смотрелись неестественными путанами на фоне настоящих школьниц, знал он. Впрочем, это не имеет никакого значения, потому что туристов привозят из аэропорта и увозят в него же, подумал гид. Опять этот придурок в грязных джинсах отирается, подумал гид. Дать ему пятерку, может, свалит, подумал гид. Но в это время в наушнике раздался треск.

– Гоша, давай романтику, Арканзас на связи, – сказали в трубку.

Гид помахал кружком с флагом Южной Кореи и бодро отрапортовал:

– Дамы и господа, – сказал он.

– Специально для вас, на прямой связи с вами экс-герл-френд Лоринкова, – сказал он.

– Что, можно уже говорить? – сказал голос.

– Ну ладно, в общем, мы встречаться пару лет, – сказал голос.

– Он быть милый, но весьма склонный к асид и алкоголь, если вы понимать, что я есть в виду, – сказал голос.

– Я извиняться, моя так давно в Америка, – сказал голос.

… – начал рассказывать голос

Мужичок в грязных джинсах, стоявший под громкоговорителем, откуда говорил голос, сказал:

– Ах ты сучка! – сказал он.

– Да все было вовсе не так! – сказал он.

– Ты, бомж, пошел на ха отсюда, – сказал охранник.

– Да послуша… – сказал мужичок.

Охранник ударил, мужичок свалился, и согласно кивая, пополз в угол школы. Там сел, потрогал нос, вытер руку о майку.

Гид почтительно сказал: «Дамы и господа, только что вы слушали в прямом эфире…». Туристы негромко переговаривались. Мужичонка остановил кровь, но выползти из угла, под взглядом охранника, боялся. Гид, послушав что-то в наушнике, сказал:

– А сейчас на проводе Тель-Авив!

– О, НЕТ, – сказал мужичонка.

Громкоговоритель потрещал и начал говорить.

– Шалом! – сказал он.

– Я ни слова вам не скажу об этом мудаке, – сказал глубокий женский голос.

– Это шо, нормально? – сказал голос.

– Встать, сказать, шо пошел за спичками, потому что прикуривать нечем, и пропасть на пятнадцать лет, – сказал голос.

– Шоб он горел синим пламенем этот Лоринков, я и слова ь не скажу вам за него! – сказал голос, огорчив туристов.

– А как вы познакомились? – сказал гид.

– Ну… – сказал голос.

…после полутора часов непрерывного монолога из Тель-Авива туристы стали располагаться во дворе школы, как американцы с отмененного рейса в аэропорту. Открывали спальные мешки, лежали, раскинув ноги, разговаривали, плевались жвачку на асфальт…

–… вот примерно малая толика того, што я имею сказать вам за этого поца, – сказал голос.

–… чтоб ему пусто было, – сказал голос с, почему-то, теплотой.

После этого на связь вышли Париж и Лондон, Екатеринбург и Амстердам, Москва и Мурманск, Варшава и Киев, Канада и еще раз США. Мужичок в углу оклемался и, постанывая от унижения (особенно громко он стонал от унижения во время прямых включений Екатеринбурга и Бобруйска) стал тихонечко ползать по двору школы, вытаскивая кошельки из курток задремавших туристов.

– Гоша, раз уж такой наплыв и они все тут валяются, – сказал голос гиду в ухо.

– Давай устроим фест, – сказал голос.

– Типа как у хиппи этих сраных, – сказал голос.

– Название только нужно придумать, – сказал голос.

– Вудсток? – спросил Гоша.

– Что-то знакомое, – сказал голос.

– Но общее направление мне нравится, – сказал голос.

– Просто нужно добавить местной специфики, – сказал голос.

– Вудсток в Кишиневе? – спросил Гоша.

– Тепло, – сказал голос.

– Кишиневский Вудсток? – сказал Гоша.

– Горячо, – сказал голос.

Голос потрещал еще и сказал:

– «Лоринсток»…

* * *

Сцену установили со стороны спортзала.

Пели ребята из «Куйбул», потому что именно на их концерте блеванул в 1993 году обкурившийся, пьяный и удолбанный Лоринков, который в тот день даже черкать в бумажках ничего не мог. Учитель физкультуры, сейчас подрабатывавший в охране, тоже делился своими воспоминаниями о нестандартном ученике. Он разглагольствовал, и, когда рев музыки стихал, слышно было:

«… говорю же, фиолетовое!… синий как щуренок мля… ну мы и прикупили… восемнадцать раз, а если не с похмелья?.. теорема Ферма никогда не давалась… Пьер Карден, ментоловые… ну, фильтр вырывался… обед стоил три с полтиной… звали Оксанкой… это если всухую, а если месячные!… пиво по утрам… торжественная линейка епыть… а вы говорите, извращенцы»

В аэропорту Кишинева приземлились еще 10 самолетов, и двор школы забился до отказа. Таксисты города сделали годовую выручку. Со сцены неслось:

– Город Кишинев, построенный за 456 до рождения самого писателя Лоринкова…

– Тунгусский метеорит, упавший за 12 тысяч лет до появления писателя Лоринкова….

– Наш марафон, посвященный самому писателю Лоринкову…

– В углу двора вы можете купить той самой травки, от которой Лоринков в 1999 году смеялся полтора часа в Долине Роз…

– Алкоголь, оторый предпочитал маэстро Лоринков, продается за крыльцом школы!

– На прямом включении школы Кишинева номер 30, 57 и 51, в которых тоже учился и из которых тоже был выгнан Сам Лоринков!

–… Лоринков!

–… оринков!

–… ринков!

–… инков!

–… нков

–… ков!

–… ов!

–… в!

Посреди толпы старенькая жирная женщина в шортах, бюстгальтере и с клоунским гримом, говорила:

– Я была любимой учительницей гения!

– Вот, в своей книжке он писал, что… – говорила она, и читала в книге.

–… ный рот вашу гребаную школ… – читала она.

–… собенно эта тварь жирная и клоунски накрашенная завуч Жуко… – читала она.

– То есть нет, это я не ту книгу взяла, – говорила она.

– Ага, щас, – говорила она.

– Вот, нашла! – говорила она.

– Школа как джунгли, сверху они прекрасны, – цитировала она.

– Прекрасный зеленый ковер на полу господа Бога, – цитировала она.

– Но стоит спуститься ближе, и вы видите удушливый смертельно опасный мир, – цитировала она.

– Без света, кислорода, с тысячами ядовитых насекомых и змея, дикими зверями, невероятной влажностью, и ежесекундной опасностью умереть, – цитировала она.

– Итак, – сказала она.

– Видите, как малыш Лоринков обожал нашу школу, – сказала она.

–… сверху они прекрасны… – сказала она прочувствованно.

Слеза проползла по щеке женщины, оставив след, словно улитка – на жирном грязном листе где-нибудь в джунглях…

* * *

Седьмой день Лоринкофеста ознаменовался ливнем, так что с крыши здания над двором натянули брезент. Один корпус решили снести, чтобы поместились все желающие. На памятник великому писателю собрали пятнадцать миллионов долларов, и уже не собирались остановиться на достигнутом. Обкуренный французский журналист внес фестиваль в Кишиневе в путеводитель «Мишлен» на одной странице с анальным сексом в Ибице и кислотой в Гоа…

– Между прочим, здесь учились и другие гении, – говорил кто-то из завистливых соучеников Лоринкова.

– Заместитель директора математических наук Изя Сольцман, – вспоминал соученик.

– Он еще уехал в Израиль и стал там директором обувного магазина, – вспоминал соученик.

– Известный русский комедиант Олешко! – вспоминал соученик.

– Ну, который играет скетчи в программе «Большая разница», – говорил соученик.

– Которая по ОРТ, которое смотрит вся Молдавия, – говорил он.

– И которое мы не смотрим, потому что там одни путинцы! – говорил он.

– А про Олешку я так узнал, случайно, – говорил он, прикрывая татуировку на груди «Олешко – кишиневский н-на!».

– А еще мы, молдаване, гордимся тем, – говорил он.

–… что голливудскую актрису Натали Портмен зачали всего три года спустя после переезда из Кишинева! – говорил он.

– Так что мы считаем ее молдаванкой по праву! – говорил он.

Мужичок в узких и грязных джинсах во время всего этого ходил за рядами, да подбирал пустые бутылки.

– Вот сучка, – бормотал он.

– Это же надо, одни джинсы, – бормотал он.

– Мудаки, – бормотал он.

– Олежка какой-то, Портмен, фестиваль какой-то мля, – бормотал он.

– Поспать спокойно не дадут, – бормотал он.

– Кто вы такие, – бормотал он.

– Я вас не знаю, бормотал он.

– Идите на х..! – бормотал он.

…спустя два месяца Лоринковфеста в окрестностях школы был торжественно открыт Лоринковленд. Огромный воздушный шар в виде Лоринкова покачивался над Кишиневом, в тире можно было пострелять в портреты Лоринкова, кружились карусели с Лоринковым в виде сидений, прыгали работники парка развлечений с огромными меховыми головами Лоринкова на головах, и жали всем руки, или размахивали большими мягкими игрушками в виде ручек или бутылок. Был аттракцион «Посети Лоринкова» – гости въезжали на вагончиках в огромную пасть Лоринкова в вагончиках, путешествовали по мрачным подземельям на каноэ, и выпадали из Лоринкова по огромному водопаду. Заключительная часть аттракциона пользовалась особенным успехом.

Некоторые псевдо-Лоринковы – в отделении для взрослых, под хохот посетителей – блевали в углу, приговаривая «Иисусе Христе, Езус Мария».

Все знали, что Лоринков блюет именно так.

* * *

К осени Лоринков, подметавший окурки за сценой, и собиравший бутылки, не выдержал и подошел к устроителям праздника.

– Послушайте, – сказал он.

– Прекратите уже, – сказал он.

– Иначе я подам на вас в суд, – сказал он.

– Это, мать вашу, МОЯ жизнь, – сказал он.

– Закрой хлебало и вали убирать дальше, – сказала женщина в лифчике и шортах.

– Как вам не стыдно?! – сказал Лоринков, щурясь с похмелья.

– Братан, мы тебе дали хлебную должность сборщика бутылок из жалости, – сказала женщина.

– Кули ты думаешь, – сказала она.

– Кули с того, что ты гений, – сказала она.

– Без нас тебе даже собирать нечего будет! – сказала она.

– Так что сиди и не фисди, – сказала она.

Лоринков сел и перестал фисдеть.

…в сентябре, когда сборы с Лоринковфеста и Лоринковленда составили двадцать пять миллионов долларов и в городе начались криминальные разборки из-за этого пирога, у гида Гоши в трубке раздалось покашливание.

– Кха, кха, – сказал голос.

– Слушаю, – сказал Гоша

– Кончайте Лоринкова, – сказал голос.

– Как – сказал Гоша.

– Как же мы… все это.. без него… – сказал он.

– Ты не видишь? – сказал голос.

– Вы и так без него прекрасно справляетесь, – сказал голос.

– Вообще, нечего было с живым гением связываться, – сказал он.

– Надо было сразу выдумать, – сказал он.

– К тому же этот ваш Лоринков совсем припух, – сказал голос.

– Приторговывает наркотой среди туристов и перебивает нам весь бизнес, – сказал голос.

– Наркотой?! – сказал Гоша.

– То-то я вижу, анаша в этом месяце идет как-то туго, – сказал он.

– Половину от августа еле отбили, – сказал он.

– Ах Лоринков, ай да сукин сын, – сказал он.

– Замочим сегодня же, – сказал он.

* * *

Ночью с 15 на 16 октября несколько десятков человек собрались в актовом зале бывшей 55 школы, ставшей частью аттракциона «Лоринковленд». Переоделись на дорожку, выпили по сто граммов – кто-то затянулся конфискованной у Лоринкова травой, – и вышли на дело…. Лоринков, пьяненький, спал у крылечка, пока в палаточном лагере туристов горели огни и веселились приезжие.

– Хр-р-р, – сказал Лоринков во сне.

– Может, ну его на хер? – сказала жирная женщина-клоун в бюстгальтере.

– Нет, – жестко сказал Гоша.

– Живой он нам всю схему порушит, – сказал Гоша.

– Откуда ты все знаешь, – сказала с уважением женщина.

– У меня Голоса, – сказал Гоша.

Толпа окружила Лоринкова и кто-то посветил ему фонариком в лицо. Лоринков сел. Удивительно трезво глянув на собравшихся, сказал:

– И ты, Анжела?!

– Ты ведь даже учительницей в этой школе не была! – сказал он.

– Ты была практиканткой и мы трахались! – сказал он.

– Прости, милый, – сказала Анжела.

– За дело, – сказал Гоша.

Лоринков вскочил, и, закутавшись в пончо, украденной у туриста из Чили, стал стоически переносить собственное убийство. Позже на нем насчитали тридцать семь ножевых ранений. Лишь последнее – разбившее фляжку с коньяком на груди, – оказалось смертельным… Лоринков упал, и крыльцо бывшей школы потемнело от крови. Расходясь, убийцы негромко переговаривались.

– Что делать будем? – спросил кто-то Гошу.

– Возьмем актера, загримируем, – сказал Гоша.

– Нарядим, – сказал он.

– Хотя чего тут наряжаться, – оглянулся он на труп Лоринкова в грязной майке и старых джинсах.

– А писать? – спросили Гошу.

– А зачем, – сказал Гоша.

– Этот мудила на двадцатерых уже написал, – сказал Гоша.

* * *

…на следующий день в Кишиневе было объявлено торжественное закрытие Лоринковфеста.

Все участники фестиваля получили купоны со скидкой на следующий год, по непохожему один на другой автографу гения – настоящий Лоринков, впрочем, тоже каждый раз подписывался по-разному, – и фотографии на фоне Лоринковленда. Туристов отправили домой, и по пути в аэропорт, как положено в Молдавии, несколько раз ограбили и изнасиловали в рамках укрепления программы развития туризма. Сцены разобрали, группу «Куйбул» снова отправили в супермаркет «Жамба», выступать в кафе, в промежутках между сырами и десертом. Воздушный шар отправили в Республику Нигер в качестве помощи ВВС этой африканской страны для войны с соседями. На шаре была надпись золотой вязью «От ниггеров – Нигеру». Мегафоны на столбах замотали скотчем до следующего года. Деньги в Аризону, Екатеринбург, Тель-Авив, Бобруйск и Париж отправили почтовыми переводами. Школу законсервировали.

Тело Лоринкова вынесли в парк по соседству и забросали листьями.

Они как раз начали опадать.