Май 1966 года, Зольтен, Земля

Дик! Она назвала его Дик! Не Блейд, не Ричард Дик! Она знала!

Ошеломленный, Блейд уставился в пространство, туда, где над золотистым песком дрожали потоки теплого воздуха.

Она знала! И не выдала — ни намеком, ни словом, ни жестом! Только когда он сам сказал… По сути дела, признался…

Кто же эта женщина, Пат Барра Саринома? Может быть, через десять или двадцать лет он узнает об этом…

Встряхнув головой, Блейд поплелся на пляж и, потирая левую руку, сел у воды — там, где они обычно загорали всей компанией. Но сейчас на берегу царила тишина; ни всплеска, ни радостных криков, ни звуков человеческого голоса. Ушли друзья и свет дневной померк… Он произнес это на оривэе, вслушиваясь в протяжные мелодичные звуки, слетавшие с губ, потом покачал головой. Не стоит множить загадки и предаваться грусти! Он и так многое узнал, многое понял. Разумно ли требовать большего? Не лучше ли сейчас вспомнить кое-что, связать порванные нити, вставить новый фрагмент в пеструю мозаику прошлого?

Сегодня утром, когда они с Джейдрамом грузили багаж в гластор, один из таких фрагментов сам упал прямо ему в руки. Теперь осталось только пристроить его на место… Да, на место!

Но когда же это было? Где — он помнил хорошо; в Зольтене, небольшом и уютном швейцарском городке на границе с Южной Германией. Ни когда, когда? Весной, в мае, в пору цветения тюльпанов… Год? Год, год, год… Ему уже исполнилось тридцать, это точно… но с Зоэ он еще не был знаком… и еще не получил майора… Да, май шестьдесят шестого, вне всякого сомнения!

Он сидел на берегу безымянного озера, раскинувшегося среди необозримых лесов неведомого материка, и, растирая огромный багровый кровоподтек на руке, вспоминал.

***

— Боюсь, что ничем не могу быть вам полезен, мистер Сноуди, — в десятый раз произнес герр Ханстел, директор Зольтенского музея. Они с Блейдом уже целый час занимались бесплодным перетягиванием каната; и, хотя посетитель был крепким мужчиной в расцвете сил, а директор — щуплым старцем лет семидесяти, он не уступал ни на дюйм. Он готов был говорить на любые темы и щедро поил гостя зольтенской минеральной водой, но как только речь заходила о загадочном параллелепипеде, герр Ханстел только поджимал сухие губы, в очередной раз информируя собеседника о своей бесполезности. Блейд, обладавший профессиональным терпением разведчика, постепенно накалялся, как позабытая на плите сковородка.

— Я повторяю еще раз, сэр, что сам объект меня абсолютно не интересует, — он старался говорить ровным голосом. — Газета послала меня установить первоисточник нелепых слухов, циркулирующих в мире едва ли не полвека. Вот все, что мне нужно — первоисточник! А сам так называемый параллелепипед… Да если б вы сейчас выложили его на стол, я бы и не взглянул на эту штуку!

Зольтенское диво являлось очередной байкой об артефактах инопланетных пришельцев, время от времени обнаруживаемых в городах и весях старой доброй Земли. Иные из них выглядели явными подделками, искусной или неуклюжей попыткой искателей славы и денег получить то и другое; но кое-что нуждалось в тщательной проверке. Дело это было непростым, и операция «Немо», начатая британской разведкой с целью подобного беспристрастного расследования, тянулась уже около пяти лет.

О параллелепипеде из химически чистого железа, якобы найденном в старых копях вблизи швейцарского городка Зольтен, не раз сообщалось в газетах и популярных изданиях; не обошел его своим вниманием и Ван Дайкен, мистификатор номер один, неутомимый исследователь проблемы контактов с чужими мирами, приносившей ему вполне земные барыши. В разных источниках приводились весьма противоречивые результаты определения возраста зольтенского чуда, «выполненные в заслуживающих полного доверия научных лабораториях высококвалифицированными экспертами» — так обычно писали газеты. Кое-кто из этих экспертов не поскупился на миллион лет, другие были скромнее, ограничиваясь расплывчатой оценкой от десяти до ста тысячелетий. Но, хотя в отношении возраста раритета существовали разногласия, все сходились на том, что хранится он в археологической экспозиции Зольтенского музея.

И теперь Блейд прибыл в Зольтен, имея в кармане корреспондентскую карточку Билла Сноуди, представителя сразу трех крупнейших лондонских газет. Он прибыл, чтобы лично убедиться в том, что археологический отдел знаменитого музея весьма богат древними камнями и костями, но никаких предметов, даже отдаленно напоминающих параллелепипеды, не содержит.

— Поймите, сэр, — продолжал он свою горячую речь в кабинете директора музея, — наши интересы совпадают. И мы, журналисты, и вы, ученые, заинтересованы в установлении истины, в том, чтобы проходимцы вроде Ван Дайкена перестали морочить публику. Неужели так трудно сообразить, что…

Ханстел прервал его, подняв сухую старческую руку.

— Не вы первый приводите мне эти доводы, мистер Сноуди, — проскрипел он на безупречном английском. — Поверьте, этот кабинет видел больше журналистов, чем вы за всю свою жизнь, и каждый желал получить данные о гипотетическом артефакте из первых рук. Но его не существует! И я совсем не собираюсь ввязываться в поиски так называемого первоисточника слухов. Это не мое дело… — старик отпил глоток зольтенской минеральной и пожал плечами. — Возможно, сплетню пустил кто-то из вашей пишущей братии… или тот же Ван Дайкен.

«Врет, старый лис», — подумал Блейд, прикидывая, что во время первых публикаций о зольтенском чуде Дайкен еще гукал в колыбельке. Разговор начинал ему надоедать; было ясно, что пулеметным обстрелом противника не сломишь, так что стоило подтянуть тяжелую артиллерию и врезать бронебойными. Перегнувшись через стол, он уставился в выцветшие глаза старика и доверительно произнес:

— Издатели, которых я представляю, обладают практически неограниченными возможностями, мистер Ханстел. И если не удастся договориться с вами, мы перевернем весь Зольтен — всю Швейцарию, если потребуется, — но найдем то лицо, которое вы покрываете.

Откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, старик долго молчал. Видимо, теперь он догадался, кого на самом деле представляет его гость и какие силы могут быть приведены в движение в ближайшем будущем. Наконец герр Ханстел поднял веки и тихо спросил:

— Могу я подумать до вечера?

***

Блейд не тешил себя иллюзиями; он догадывался, что Ханстелу нужно время, чтобы кого-то предупредить. И сейчас, стоя перед небольшим ухоженным особняком на окраине Зольтена, он знал, что его хозяин хорошо подготовился к приему незванного гостя.

Пожилая молчаливая служанка провела его в кабинет — второй кабинет за два дня; он искренне надеялся, что посещать третий ему не придется. Вдоль стен громоздились дубовые шкафы и полки с книгами; за огромным письменным столом, напоминавшим дремлющего мастодонта, сидел старик — такая же античная древность, как и почтенный директор музея. Поднявшись, он довольно тепло приветствовал Блейда.

Впрочем, возрастом и отличным английским сходство между ними исчерпывалось. Герр Ханстел был щуплым и унылым; герр Рудольф Шварц -огромным, словно престарелый медведь, и весьма улыбчивым. Пил он, как тут же выяснилось, отнюдь не минеральную воду.

Покончив с первой рюмкой, оба закурили, приглядываясь друг к другу. Некоторое время царило молчание; Шварц первым нарушил его.

— Итак, герр Сноуди, вы хотели бы взглянуть на знаменитый зольтенский параллелепипед, — добродушно прогудел он. — Какой именно экземпляр вас интересует?

Поперхнувшись дымом, Бленд уставился на старца. Такого поворота событий он не ожидал! Шварц, явно наслаждаясь изумлением гостя, копался в чреве своего мастодонта. Наконец он с торжествующей улыбкой водрузил на стол довольно большой ящик полированного дерева и откинул крышку. Взгляду разведчика предстала тусклая поверхность со стальным отблеском: он не сразу понял, что видит плотно уложенные металлические бруски.

— Ну, какой желаете? — старик начал выкладывать свои сокровища. -Год тысяча восемьсот восемьдесят первый, январь, апрель, июль и октябрь; восемьдесят второй, тоже самое; а это уже восемьдесят третий…

Перед Блейдом лежали тринадцать довольно длинных и плоских брусков дюймовой ширины, насмешливо поблескивая в ярком свете настольной лампы.

— Я вижу, в прошлом веке кто-то поддерживал регулярные связи с пришельцами, — пробормотал разведчик. Он уже пришел в себя и теперь, усмехаясь, обозревал эту выставку.

— Не кто-то, молодой человек, а мой дед, Генрих Шварц, археолог и нумизмат. Только связан он был не с пришельцами, а с Первым Образцовым Зольтенским банком, — Старец аккуратно подровнял бруски и поднял глаза на гостя. — Так что же вы хотите узнать?

— Все, — Блейд вытащил ид портфеля магнитофон и, взглядом испросив у хозяина разрешения, щелкнул клавишей. — Все, повторил он, — и в первую очередь откуда такое изобилие, — его ладонь легла на шеренгу брусков.

— Хмм… — Шварц отставил пустой ящик. — Видите ли, герр Сноуди, это давняя история… — Он медленно поглаживал седые усы, уставившись в окно. Я полагаю, вам известно, что Зольтен знаменит не только своим музеем, минеральной водой и мифическим параллелепипедом, но и банками — Образцовым в первую очередь. Так вот, в году тысяча восемьсот восьмидесятом мой дед, Генрих Шварц, археолог, знаток и собиратель древних монет, профессор муниципального зольтенского университета, предложил местным финансистам разработать золотой банковский стандарт… Знаете, что это такое?

Блейд кивнул. Старик имел в виду те увесистые кирпичики из драгоценного металла, в которых его складируют в банковских подвалах по всему миру; бруски общепринятого веса и объема, удобные для хранения, учета и транспортировки.

— Нынешний стандарт введен не так давно, — продолжал хозяин, подливая в рюмки янтарный французский коньяк, — но первую попытку унификации сделал Генрих Шварц вместе с Зольтенским Образцовым еще в прошлом веке. — Кстати, — он с усмешкой взглянул на Блейда, — ее торпедировали ваши соотечественники, не пожелавшие расстаться с фунтами и дюймами. Дед мой, естественно, предложил общеевропейскую меру — в граммах… Вот, возьмите, — старик протянул Блейду брусок, и тот послушно взвесил его на ладони.

— Фунта два потянет… — пробормотал он.

— Фунта два! О, эти англичане! — Шварц воздел руки к небесам. -Прошло восемьдесят пять лет, но они не изменились!

— Значит, эта штука… — начал разведчик.

— Конечно! Всего лишь сувенирный стальной брусок, который воспроизводит форму золотого. Мой дед предложил эталон, Первый Образцовый принял его как и ряд французских и швейцарских банков, — но дальше дело не пошло, и проект был похоронен. Это, — Шварц коснулся брусков, — всего лишь воспоминание о нем… правда, весьма ценное для настоящих коллекционеров.

— Но к чему вам столько? — Блейд приподнял бровь. — На обмен? Для продажи? Они же все одинаковые!

— Они все разные, — покачал головой старик. — Для того, чтобы идея обрела признание, Первый Образцовый три года подряд выпускал эти сувениры, Глядите!

Он взял лежавший с края брусок за концы, потянул, и тот распался на две части на манер школьного пенала. Одна половинка была колпачком, очень плотно пригнанным, но теперь Блейд разглядел тонкую, с волос, щель, проходившую посередине каждого бруска. Открытый торец имел прорезь — почти во всю свою ширину, — и там что-то лежало. Шварц наклонил параллелепипед, пристукнул ладонью, и на стол выпала восьмидюймовая плоская металлическая пластинка.

— Вот! — старик сунул ее под нос Блейду. Обозначена дата выпуска -седьмое января тысяча восемьсот восемьдесят первого; точные размеры, вес, название банка… Большая редкость для любой нумизматической коллекции!

— Значит, бруски — всего лишь футляры для подобных металлических сертификатов? — спросил Блейд с видимым разочарованием.

— В какой-то степени… Но как сделаны! Как подогнаны все части! Держу пари, вы не догадывались, что его можно разнять, пока я не показал! -старец победительно уставился на гостя и с гордостью закончил: — Добрая швейцарская работа прошлого века… Сомневаюсь, чтобы сейчас сделали точнее.

— Вы позволите? — Блейд протянул руку к тускло мерцавшим футлярам.

— Да-да, конечно! Можете просмотреть все!

Он просмотрел. Все верно; в каждый брусок была заложена пластинка с одинаковыми надписями на немецком, французском и английском. Отличались только даты — вернее, отличались почти везде. Не моргнув глазом, Блейд опустил на стол последний увесистый футлярчик и произнес:

— С инопланетными параллелепипедами все ясно. Но меня, мистер Шварц, интересует другое: как возникли эти нелепые слухи?

Старик поскучнел. Его усы внезапно обвисли, лицо стало грустным; теперь было заметно, что ему не просто много лет — очень много…

— Это совсем другая история, мой друг… — он механически вертел в пальцах рюмку с коньяком, словно набираясь храбрости для дальнейшего рассказа. — В девятьсот четырнадцатом, незадолго до войны, музей отмечал столетний юбилей. Все как положено: гости, речи, репортеры, банкет… Служил тогда в отделе археологии один хранитель… один молодой идиот… Он и устроил этот розыгрыш. Один из брусочков Первого Образцового был помещен в витрину между бивнем мамонта и коллекцией каменных скребков с подходящим к случаю текстом, разумеется. Тому шалопаю казалось, что он отмочил остроумную шуточку…

Шварц, кряхтя, поднялся, поди шел к шкафу и извлек толстую папку с бумагами. Он положил ее на стол, прямо на шеренгу металлических футляров, и долго развязывал тесемки негнущимися пальцами, Блейд смотрел и ждал.

— Вот она, история моего позора, — Шварц раскрыл папку и теперь стоял, слегка наклонившись над ней и глядя на плотную стопу старых газет. Вот тот первоисточник, который вы ищете, герр Сноуди… — Он помолчал, потом тихо промолвил: — Теперь вы понимаете, почему так упорствовал Ханстел? Настоящий друг… Он знает, что я не люблю вспоминать об этом…

Блейд осторожно перебирал пожелтевшие газеты. Швейцарские, немецкие, французские, австрийские, итальянские, английские… даже несколько русских. «Зольтенское чудо», «Невероятный экспонат», «Сокровище Зольтенского музея», «Послание доисторических времен», «Таинственный параллелепипед», «Открытие Рудольфа Шварца»… Видно, эта фальшивка была одной из последних предвоенных сенсаций; «открытие Рудольфа Шварца» сияло неделю-другую на изменчивом небосклоне новостей, потом вспышки орудийных выстрелов и грохот сражений затмили его. Но прошло время, чьи-то руки пролистали старые подшивки, падкие на рекламу «эксперты» сделали воображаемые анализы, и тихий маленький Зольтен стал регулярно подвергаться нашествиям репортеров.

Подняв голову, Блейд встретил мучительно напряженный взгляд старика и протянул ему руку.

— Я полностью удовлетворен, мистер Шварц, — произнес он. — Простите мою настойчивость и позвольте откланяться.

***

Рудольф Шварц сам проводил его до дверей. На пороге, еще раз пожав Блейду руку, он негромко сказал:

— Конечно, я не имею права просить, герр Сноуди… но если бы вы подождали с публикацией год или два… он сделал многозначительную паузу. -Понимаете, мне недолго осталось…

— Вы можете быть совершенно спокойны, мистер Шварц, — заверил хозяина Блейд. — Лица, которых я представляю, заинтересованы в установлении истины, но не в том, чтобы она гуляла по снегу.

Они распрощались.

Блейд неторопливо брел по тихому весеннему Зольтену и думал о том, что старому медведю не удалось-таки его обмануть. Все выглядело исключительно достоверным; бруски являлись настоящими изделиями прошлого века — по крайней мере, дюжина из них, а в подлинности газет сомневаться вообще не приходилось Блейд даже был уверен, что, покопавшись в архивах Зольтенского музея, сможет найти какой-нибудь грозный приказ с соответствующей датой, которым на молодого хранителя налагается положенное взыскание. И однако…

На одиннадцати металлических полосках из просмотренных им футлярчиков были выгравированы разные даты; на двух они совпадали — 7 апреля 1882 года. Странно… Зачем коллекционеру держать пару идентичных образцов?

Но, кроме этого соображения, существовал и более весомый намек. Пластинки-сертификаты пригонялись очень точно к пазам и, чтобы вытряхнуть их, требовалось некоторое усилие. Так было почти во всех случаях; но из пары пластин с совпадающей датой одна выскальзывала из паза совершенно свободно.

Добрая швейцарская работа… Неужели дрогнула рука умельца? Или в этом футляре когда-то находился совсем иной предмет? Который и нашел бог знает где старый археолог Генрих Шварц?

Несомненно, он был умным человеком и сообразил, как понадежнее спрятать свою находку. Глубоко вдыхая ароматный майский воздух, Блейд повторял про себя слова Честертона: «Где умный человек прячет камешек? На морском берегу… А где умный человек прячет лист? В лесу…» Да, выдумка с «банковским золотым стандартом» и «сувенирными образцами», в точности похожими на оригинальный экземпляр, сработала неплохо! Наверно, не один десяток таких стальных брусочков разошелся по свету, оседая в шкафах и ящиках коллекционеров!

Генрих Шварц был неглуп… Однако мог ли он предвидеть, что внук его однажды решится сказать правду, но будет так напуган собственной смелостью, что тут же выбросит белый флаг, объявив истину фальсификацией и шуткой?

***

Солнце склонялось к закату, когда Блейд вернулся из весеннего Зольтена в леса Талзаны. Новый фрагмент мозаики лег на нужное места, слившись с окружающими частями, и общая картина стала немного яснее.

Теперь он знал, что хранилось в зольтенском параллелепипеде. Ничего таинственного этот брусок собой не представлял — обычный контейнер для транспортировки прибора, содержавшего мощный источник энергии. Утром, во время сборов, Джейдрам снял с запястья свой тарон, универсальный браслет связи, и опустил его в прорезь точно такого же пенала, какой Блейд когда-то видел у зольтенского нумизмата. Точно также он упаковал оба ринго — свое и Сариномы — только контейнеры для них были меньше и имели другую форму. На всякий случай, заметил свалтал; при межвременных переходах с энергией иногда происходят странные вещи. Какие, он не знал, но следовал полученным от специалистов инструкциям.

Да, ничего загадочного… разве что металл, из которого были сделаны контейнеры. Он походил на сталь, но Блейд сомневался, что дело обстоит так просто. Стальной футляр не выдержал бы взрыва ринго, а в тароне, по словам Джейдрама, хранился на порядок больший заряд.

Итак, эта тайна уже не была тайной. Как и история с ринго, миниатюрными лазерами, отнятыми у да Синто и Ван Дайкена. Предохранитель, перекрывавший отверстие кольца, являлся чем-то вроде овеществленной и ментально управляемой иллюзии; чтобы надеть перстень, следовало быть уверенным в том, что его действительно можно надеть. Чужак, не посвященный в секрет, видел сплошную пластинку и ожидал встретить сопротивление твердого металла; в результате отверстие ринго не открывалось. Законный владелец кольца просто не обращал внимания на предохранитель; он одевал перстень — и все. У паллатов, видимо, широко практиковалось ментальное управление — были еще и эссы, всегда попадавшие в цель, и тарон, который Джейд настроил на вызов Защитников прямо из тюремной камеры.

Самое интересное, что фокус с ринго по-разному выглядел со стороны. Размышляя об операции в Монако, Блейд вспомнил, как стояли его помощники. Стивен находился прямо за его спиной и видел то же, что и он сам: золотую пластинку, перекрывшую отверстие. Естественно, он полагал, что одеть перстень невозможно — в полном соответствии с дальнейшим развитием событий. Боб Стерн располагался сбоку, слева от Блейда, и для него последовательность действий выглядела совсем иначе. Он видел кольцо на пальце Ван Дайкена; он видел, как голландец снял его и положил на стол — так, что Боб, стоявший сбоку, мог разглядеть только золотой ободок; он видел, как Блейд тыкает в кольцо пальцем. Он был совершенно уверен, что перстень можно одеть — и он это увидел. Вот и все!

Оставались, конечно, кое-какие вопросы. Например, где да Синто и Ван Дайкен раздобыли свои ринго? В той самой пресловутой пещере в бразильской сельве? Положим… Но как они сумели их надеть?! Впрочем, не исключалась случайность. Ведь если бы тогда, в «Катане», кольцо взял Боб Стерн -непредубежденный наблюдатель! и попробовал одеть его с закрытыми глазами, у него бы это получилось! Что-то подобное могло произойти и с парой жуликов-уфологов… Впрочем, Ван Дайкен был еще жив и здоров — по расчетам Блейда, голландцу едва перевалило за пятьдесят, и разведчик поклялся, что разыщет его и вытрясет всю правду.

Другой маленькой загадкой являлся дед Рудольфа Шварца. Где он нашел контейнер? Был ли пенал пустым или там находился тарон? И если верно последнее, то что он сделал с браслетом? Но эта тайна, скорее всего, канула в Лету; Рудольф Шварц умер три года назад, завещав свою нумизматическую коллекцию Зольтенскому музею. Блейд присутствовал при составлении описи и мог убедиться собственными глазами, что в деревянном ящичке лежит только дюжина брусков — из честного земного металла доброй швейцарской работы.

Все это, однако, было не столь важным. Все эти загадочные штучки, разбросанные здесь и там, за которыми он гонялся в ходе операции «Немо», являлись мелким мусором сравнительно с главным фактом: паллаты наблюдают за Землей! Зачем? С какой целью? Что им от нас надо?

Он снова и снова задавал себе этот вопрос, впервые прозвучавший одиннадцать лет назад в кабинете Дэйва Стоуна, в Лейк Плэсиде. Что им от нас надо? Тогда они оба решили, что ничего; однако сейчас Блейд не был в этом уверен.

У него не было ясного ответа и теперь, но он уже знал достаточно, чтобы строить разумные гипотезы. В одном Блейд был уверен наверняка: оривэй не желают зла его миру. Защитники — другое дело; они оставались еще неясным фактором. Впрочем, их тоже не стоило рассматривать как злобных монстров; они просто выполняли свои обязанности. Какие — иной вопрос.

Но оривэй, смуглые и черноволосые, веселые жизнелюбцы, внушали Блейду самую горячую симпатию. Странный народ эти паллаты… Или все-таки не народ? Содружество различных рас? Он инстинктивно чувствовал, что оривэй воспринимают его как близкого человека — гораздо более близкого, чем клонированные и фригидные белые Защитники. Но, с формальной точки зрения, он был для оривэй чужаком, а Защитники являлись неотъемлемой частью их культуры, бойцами, охраняющими цивилизацию паллатов…

Да, все это выглядело странно, весьма странно…

Однако, шествуя по смутному пути загадок, тайн, секретов, неясных проблем и зыбких предположений, Блейд натыкался и на счастливые открытия. Теперь он был уверен, что Кэти, страстная длинноногая красавица из неведомой звездной Калифорнии, не обманула и не предала его. Ей требовалось что-то узнать — и она узнала это, пустив в ход женские чары и некое гипнотическое устройство. Но Кэти не желала смерти молодому английскому капитану, подвернувшемуся ей под руку в том далеком шестьдесят первом году; ее зажигалка была даром любви, а не изощренным способом убийства. Жаль, что он испугался и не сохранил этот раритет…

С озера налетел легкий ветерок, ероша волосы Блейда. Он встал, поморщился — левая рука висела плетью. Стоит рискнуть и, несмотря на угрозу Старшего, провести в лагере день-другой, пока синяк не рассосется. Потом… потом он пойдет на север, знакомиться с местной цивилизацией. Он почти ничего не ведал об этом мире, так что возвращаться было еще рано.

Ну, а если здесь появится бравый Защитник двадцать дватридцать… Пусть! Пусть попробует найти его! Это будет забавная игра в прятки!

Где умный человек прячет камешек? На морском берегу… Где умный человек прячет лист? В лесу… А где умный человек прячется сам? Среди людей…