Они справили тихую свадьбу в четверг, седьмого ноября. Летти и не ждала, что ее замужество станет чем-то значительным или романтичным – по крайней мере не в той степени, как это было бы с Дэвидом.

В их первую ночь Билли отнесся к ней с огромной нежностью, сказал, что любит, но не стал заниматься любовью. Объяснил, что боится превратить ее в посмешище, раскашлявшись в самый неподходящий момент. Он извинился с таким достоинством, что Летти охотно простила его, чувствуя странное удовлетворение – скорее духовное, чем физическое, понимая и принимая, что любовь для них будет означать нежную заботу друг о друге без страсти, но и без эгоизма.

Уважение к Билли выросло на следующее утро. Лежа рядом с ней в их новой двуспальной кровати, он рассказал, что у его отца врачи обнаружили шумы в сердце.

– О, ничего серьезного, – добавил он, глядя на потолок, когда Летти пробормотала слова сочувствия, – но они с матерью решили продать свой магазин и переселиться куда-нибудь в деревню. Я тебе этого не говорил, Лет.

Он повернулся к ней, подперев голову рукой.

– А самое главное, они собираются отдать мне половину денег, полученных от продажи магазина. Поэтому я молчал, чтобы ты не подумала, будто я подкупаю тебя. Я это и имел в виду, когда говорил «брак по расчету». Тогда ты, наверное, решила, что я малость того. Но я испугался, что ты откажешься, так как не захочешь, чтобы все выглядело, будто тебя интересуют мои деньги…

– Билли! – взорвалась она, но он только расхохотался, а потом принялся кашлять. Когда ему удалось немного успокоиться, он продолжил более серьезно:

– Не хотел смущать тебя, но сейчас могу сказать, Лет, что я хочу истратить деньги на тебя – на покупку нового магазина в Вест-Энде.

Пораженная, Летти села в кровати.

– Билли, я не могу… Я не могу взять твои деньги.

– Какой смысл их хранить, если есть возможность помочь тебе осуществить самую заветную мечту? Я для того и женился, чтобы сделать тебя счастливой.

– Но я не возьму…

– Я знаю. – Он тоже сел, обняв ее и притянув к себе. – Но тебе придется. Все равно ждать еще несколько месяцев. А летом ты уже сможешь подыскать нужное помещение. Мне тогда будет получше, и я помогу.

– Что ты имеешь в виду – «получше»? – поинтересовалась Летти, немного отодвигаясь. – Ты ни разу не болел осенью.

На этот раз смех Билли был горьким.

– Впереди зима, а это для меня пытка, Лет. Удивляюсь, как ты взвалила на себя такую ношу, даже не подумав, с чем столкнешься. И я хорош! Любовь сделала меня эгоистом. Ты была отличной сиделкой при своем отце, у которого всегда были слабые легкие. Я и подумал, что если не слишком часто стонать и жаловаться, то ты сочтешь меня хорошим пациентом. Но мне не стоило делать тебе предложение, Лет, хотя я люблю тебя.

– Ну, ты и тупица, Билли! – вскричала она, обнимая мужа. – Сколько лет мы были знакомы! Я бы вышла за тебя сразу же, если бы ты настоял. Только тогда…

Летти не стала заканчивать фразу, не желая сейчас думать о Дэвиде. Нельзя все время бередить прошлое – иначе оно станет незаживающей раной.

– Знаю, – услышала она тихий ответ.

– И вовсе ты всего не знаешь, Билли Бинз! – горячо возразила Летти, лихорадочно ища какое-нибудь оправдание. – Это все из-за твоей фамилии. Я бы позволила тебе сделать мне предложение давным-давно, если бы…

– Фамилия? – Он удивленно смотрел ей в лицо, ожидая продолжения.

– Мне не нравилось сочетание Летти Бинз. Какое-то мгновение Билли все еще недоумевал, потом рассмеялся. Ей даже пришлось в шутку стукнуть его, чтобы замолчал, в результате оба они хохотали до колик.

Это была плохая зима для Билли. У отца зимой тоже начинались бронхиты, но за Билли она ухаживала с радостью и любовью, растущими день ото дня при виде той стойкости, с какой он переносил боль. Ни одной жалобы или резкого слова.

Если бы она и могла полюбить мужчину, не испытывая с ним физического удовлетворения, то это был бы только Билли.

К концу марта ему стало немного лучше, и Летти вдруг поняла, что действительно любит мужа. Перед сном она горячо молилась, чтобы Билли дожил до старости, несмотря на пораженные газом легкие.

– Это тебе. – Довольный Билли наблюдал, как на лице вошедшей в комнату Летти удивление сменилось радостью.

– Но сегодня не мой день рождения! Зачем?

Она смотрела на полированный деревянный ящик, граммофонную трубу, черный диск и нависающую над ним иголку.

– Я подумал, что это тебе понравится.

– Билли, – радостно воскликнула она. – Ты всегда думаешь о том, чтобы сделать мне что-нибудь приятное.

Оказывается, он подумал и еще об одном.

– Через пару недель Рождество, и у твоего сына будут каникулы. Подходящее время, чтобы потребовать его назад.

Где-то за охватившей ее радостью притаился страх. Может, лучше не рисковать – отказ разобьет ей сердце.

– Сначала напиши сестре, – посоветовал Билли, когда ока выразила свои опасения. – Будет несправедливо, если это обрушится на нее неожиданно. А еще лучше, сначала поговори с адвокатом, чтобы точно знать свои права.

Летти возблагодарила Бога, что рядом с ней оказался Билли. У нее самой не хватило бы мужества, она бы проиграла, еще не начав. Он дал ей силу. И она поговорит с Винни как можно более тактично.

Однако поговорить тактично и спокойно сестрам не удалось. Летти стояла в гостиной Винни, еле сдерживая волнение.

– Он мой, Винни. Я уже объяснила тебе. По закону ты могла только растить ребенка до тех пор, пока я не возьму его.

Она поговорила с адвокатом. С видом человека, тратящего драгоценное время на пустяки, он объяснил ей, что по закону она может забрать своего сына, когда захочет, так как официального усыновления не было. Летти тогда слишком ослабла, чтобы подписывать бумаги, и Винни решила подождать. А после гибели мужа и вовсе забыла об этом, слишком переживала свое вдовство.

– «Локо Парентис» – «Вместо родителя», – лениво пробормотал адвокат. Уладив ничтожное дело, он быстро перешел к своему гонорару, по мнению Летти, непомерно высокому за такую краткую консультацию. Но адвокат твердо сказал, что нет никаких юридических препятствий взять ребенка обратно. Правда, о моральной стороне дела он умолчал.

– Ты не могла не знать, что я когда-нибудь приду за сыном.

Больно видеть отчаяние на лице сестры, но Летти была готова к этому. Мельком она подумала, что, наверное, выглядела не менее ужасно, когда Винни забирала Кристофера, и эта мысль ожесточила ее.

Винни должна обвинять только себя. Последней каплей стало ее отсутствие на свадьбе Летти. Да и после она ни разу не приезжала к ним.

– И что ты ему скажешь? Что он незаконнорожденный? Вот уж прекрасное начало семейной жизни.

– Ничего не скажу. В любом случае, он сам все когда-нибудь узнает, поглядев в свидетельство о рождении. Этого не спрячешь. А пока мы сообщим Кристоферу, что он проведет каникулы у меня.

– Это уж слишком!

Винни, меряющая шагами гостиную, прокуренную и пропахшую лавандовым маслом для полировки мебели, резко повернулась к младшей сестре.

– И как долго тебе удастся скрывать правду? – спросила она, нервно зажигая новую сигарету, слишком расстроенная, чтобы найти мундштук. Облачко душистого дыма вырвалось из ее рта.

– Рано или поздно Кристофер захочет вернуться, – проговорила она, в перерывах между судорожными затяжками. – Он потребует меня – свою мать. Ради Бога, ребенку нет и восьми лет. Ему нужна мать.

– Она у него есть. Это я! – воскликнула Летти, с трудом сдерживаясь.

– Ты собираешься ему все рассказать? – Винни горько рассмеялась. – Собираешься поведать восьмилетнему мальчугану, что его мать на самом деле ему не мать? И думаешь, ему это понравится? Он будет так плакать, что ему придется вызывать врача. О, твое ближайшее будущее ужасно, Летти.

Истина, несомненно заключающаяся в словах Винни, заставила Летти почувствовать себя менее уверенно. Но она не сдавалась. Ничто не могло остановить ее сейчас.

– Я подумаю об этом в свое время. Он привыкнет жить со мной, а потом я объясню ему все, не волнуйся.

– А я и не волнуюсь, – сказала Винни, выглядевшая так, будто вот-вот потеряет сознание.

– Тогда, пожалуйста, упакуй необходимые вещи. – Летти старалась говорить деловым тоном.

– Никогда не думала, что ты можешь быть настолько жестокой, Летти.

Она только улыбнулась в ответ.

– Такой же жестокой, как ты, когда отняла у меня сына.

– Но я сделала это из лучших побуждений. Чтобы ему было лучше. И вот что получаю взамен. – Голос Винни стал визгливым. Она, не глядя, загасила сигарету не в пепельнице, а о поверхность стола, а потом недоуменно принялась рассматривать тянущийся вверх дымок. Но Летти еще не закончила:

– Ты украла то единственное, что у меня оставалось.

Ничто, никакие слезы или мольбы ее сестры, не могли заставить изменить так долго лелеемое решение. Она должна отбросить эмоции в сторону, нельзя позволить Винни разжалобить себя. Летти вскользь подумала, что никогда не забудет выражение лица Винни – ненависть и мольба читались в ее взгляде.

– А сейчас я требую своего сына.

Увы, разговор с Винни оказался самым легким испытанием. Все предсказания сестры оправдались с удивительной точностью.

– Я скоро поеду домой, тетя Летти? – А ведь Кристофер гостил у них только три дня. Его темные глаза, так похожие на глаза Дэвида, вопросительно смотрели на нее.

Летти пришлось выдавить улыбку.

– Тебе не нравится здесь со мной и дядей Билли?

– Нравится. Я бы еще раз сходил в зоопарк, но…

– Тогда мы пойдем туда завтра. Рождественские каникулы заканчивались на следующей неделе. И ему придется так много объяснять:

почему он пойдет в другую школу, почему он должен оставаться с тетей Летти и не может уехать к «маме».

Пока его удавалось отвлечь, но как только новизна развлечений в Лондоне пройдет, Кристофер начнет задавать вопросы. Что тогда?

Как преодолеть его желание вернуться «домой», как справиться с неизбежно последующими обидами? Надо в первую очередь думать о счастье ребенка, нельзя быть эгоисткой, и Летти признавалась себе, что ради сына готова даже отступить.

Были и другие сомнения. Все время она посвящала Кристоферу, запустив дела в магазине, и это не могло не тревожить, хотя Билли неизменно вызывался подменить ее, уверяя, что ничего страшного в ее отсутствие не произойдет.

– Если мне не поднимать тяжелые вещи и быстро не двигаться, – посмеивался он, – то я вполне справлюсь.

Какую боль она испытывала при виде усилий, прилагаемых Билли, чтобы не быть в тягость! Как можно хандрить в его присутствии?! И Летти прятала свое плохое настроение ради Билли, черпая силы в его стойкости и готовности улыбнуться в любой момент.

Три дня с Кристофером, очень живым ребенком, к тому же привыкшим к своим братьям и скучавшим по ним, расшатали ее нервы. Она недоумевала, как же заставить его перейти в новую школу, и страшилась того момента, когда придется об этом сказать.

Решение ее проблем пришло в виде мальчика, поселившегося рядом несколько месяцев назад.

Мистер Соломон вышел на пенсию прошлым летом и уехал с женой к родственникам. Дом стоял пустым в течение многих месяцев, а потом в ноябре был куплен и превращен в зоомагазин, где продавались птицы, мыши, котята, щенки и даже золотые рыбки.

Он-то и стал местом постоянного притяжения для Кристофера, как, впрочем, и весь небольшой рынок, разворачивающийся вблизи каждую субботу.

С самого начала его вниманием завладели голуби.

– Я могу завести одного? – умолял он уже через неделю.

– Хорошо, – согласился Билли.

– А где мы его будем держать? – поинтересовалась Летти, не в силах сказать решительное «нет».

– На заднем дворе.

Задний двор представлял собой маленький забетонированный участок, служивший свалкой для магазина и отделенный от других таких же участков невысокой стеной.

– Надо построить ему какую-нибудь клетку.

– Голубятню.

– Что?

– Клетка годится только для кроликов, здесь же должна быть голубятня.

– Но ты не сможешь…

Она замолчала, понимая, что коснулась чувствительной струны, но улыбка не исчезла с лица Билли.

– Попрошу своего отца, если потребуется помощь.

Мистер Бинз пребывал в добром здравии, несмотря на обнаруженную болезнь сердца, и, продав месяц назад магазин, понял, что ему нечем себя занять. Конечно, он поможет Билли.

К Новому году у Кристофера появилась голубятня, в которую он торжественно поселил двух птиц. Летти взяла в библиотеке книгу и прочитала, как ухаживать за голубями. Кристофер был в восторге.

И когда он смотрел, как дедушка Бинз устанавливает маленький ящичек повыше, чтобы туда не добрались кошки, он впервые увидел Данни, перегнувшегося через забор.

– Что вы делаете, мистер? – Когда ему ответили, он сказал: – У нас тоже были голуби. Настоящие почтовые. Сейчас папа держит их на чердаке у дяди – здесь нет места для почтовых голубей.

– А я своих завел просто так, – поделился Кристофер.

– Тогда смотри, как бы кошка не устроила из них праздничный обед. Как тебя зовут?

– Кристофер Ворт. Я тут в гостях у тети. А тебя как?

– Данни Картер. Хочешь посмотреть мою мышку? Мне ее дал папа.

Через низкую изгородь они оба склонились над мышкой. И с этого момента завязалась их дружба, настолько сильная, что Летти едва скрывала свою радость. Когда после каникул возобновились занятия в школе Святого Николая и Кристофер обнаружил, что его друг пойдет туда, он уже не был так уверен в своем желании вновь окунуться в чистый воздух Уолтамстоу. Там старшие ребята ругались и называли его тощей выскочкой. Здесь же ему говорили: «худой, как скелет», что казалось ему намного почтительней.

Летти сразу же использовала предоставленную возможность.

– Может быть, ты погостишь у нас еще? – спросила она. – Я могу попросить твою… мою сестру разрешить тебе остаться. И ты сможешь ходить в школу с Даниелем. Ну, как, Кристофер?

Он рассеянно кивнул, увлеченно прислушиваясь, как в кармане попискивает мышка, одолженная ему другом во временное пользование.

– Для друзей он Данни, и он говорит, что я Крис, так как Кристофер слишком длинное имя.

Летти обратила внимание на акцент, проскользнувший в речи сына. Обидно, конечно, что так быстро исчезают следы привилегированного обучения, но, чтобы завоевать его любовь, она с радостью согласилась бы и на большие потери.