Она

Этой ночью Дэлайла старалась не уснуть. Усталость давила на сознание, мысли становились вялыми и медленными, но пока под подушкой не зазвенел телефон, сообщая, что Гэвин дома и в безопасности, ей не хотелось закрывать глаза.

Вместо этого она встала с кровати в час ночи и села за стол. На нетронутой поверхности примостилась фотография в блестящей серебряной рамке Дэлайлы с родителями, сделанная прошлым летом. Это был ее самый короткий визит из Массачусетса, но хотя она была дома всего неделю, отец взял выходной, чтобы провести с ней время. Фотографию сделали в выходной, в ближайшем парке, где мама Дэлайла старалась устроить веселый пикник с бутербродами и яблоками. Большую часть еды съели муравьи, а отец ушел через час, сообщив, что он нужен в офисе.

Она вытащила фотографию из рамки и посмотрела на одутловатое лицо отца. Как кажутся написанными с ошибками слова, если смотреть на них слишком долго, так и его лицо становилось тем больше незнакомым, чем дольше она вглядывалась в него. Вытащив из сумки черный маркер, она принялась подрисовывать ему густые брови вместо его бледных, сделала резко очерченным его безвольный рот. И через несколько минут ее отец стал сердитой горгульей.

Дэлайла не тронула простое, но всегда удивленное выражение лица матери, зато закрасила синим ей губы, пририсовала изогнутые черные рога и добавила оранжевые ресницы, почти достающие до волос, попутно вспоминая о странном визите домой.

– Разве они не хотят увидеть меня подольше? – спросила она у Нонны, когда вернулась в тихое спокойствие школьного городка посреди лета.

– А ты хочешь видеть их дольше? – в ответ спросила Нонна. Это был один из редких моментов, когда ее взгляд прояснялся, и она знала то, что знала всегда, не терялась в приступе паники и не искала что-нибудь, что сама переложила.

Дэлайла росла тихой и неуверенной в себе. Она не знала, хотела ли видеть родителей подольше, но надеялась, что, возвращаясь домой, будет чувствовать себя нужной.

– Малышка, если я что и выучила за последние шестнадцать лет, то вот это: когда дело доходит до твоих родителей, нам обеим нужно снижать планку ожиданий. Не обращай пристальное внимание на то, чего не хочешь видеть, – Нонна вышла из комнаты, а через пару минут вернулась с огромной тарелкой печенья и поцеловала Дэлайлу в лоб.

Две недели спустя Нонна даже не помнила этот разговор. Если бы та Нонна, из прошлого лета, знала, что Дэлайла вернется домой в этом году после Рождества, и что она будет жить с родителями и заканчивать старшую школу в родном городе, она бы рассердилась.

К сожалению, теперь Нонна не помнила Дэлайлу.

А тем летом она была уверена, что уже не вернется к Нонне. Ее забывчивость и провалы в памяти ухудшались с тревожащей скоростью, и хотя ее родители не задумывались особо о том, чем Дэлайла обычно занята каждый день, она точно знала: они не позволят ей вернуться тем летом, если узнают о прогрессирующей болезни Нонны.

Но Дэлайла любила Нонну и готова была на любого напасть дикой кошкой, если они попытались бы разделить их, хотя днем ранее это казалось просто необходимым. Мгновения, когда Нонна не помнила саму себя, были кошмарными, но для Дэлайлы она всегда была самым любимым человеком на свете, – той, кто ее на самом деле любил.

Наверное, что-то похожее она чувствовала по отношению к Гэвину.

Она снова была в своей комнате, уже не рядом с Нонной и не в тишине школьного городка. Дэлайла уронила ручку и закрыла глаза. Она снова это делала? Совала нос, куда не следует? Могла ли она вести себя лучше с Домом? Вне его она хотела ему понравиться, хотела, чтобы он позволил чаще видеться с Гэвином. Но когда была здесь, то казалось, что она не перестанет сопротивляться. Дэлайла не могла понять, какова ежедневная реальность Гэвина, как выглядит его обычный день, и почему Дом не может отпустить его хотя бы ненадолго.

К сожалению, мысли о всяких страшилках казались лучше, чем такая реальность. Живой Дом, его связь с тьмой, – все эти зловещие моменты были полны риска. Но теперь по коже поползли мурашки, и ей показалось, что за ней следят ее же глаза с фотографии, окна, стены и ковер. Ей показалось, что кресло под ней дрогнуло? Показалось, что стены тихо гудят, держа ее словно в ловушке? Если она попытается сбежать из комнаты и вниз по ступенькам, отпустит ли Дэлайлу ее собственный дом?

Внезапно почувствовав паническую дрожь, Дэлайла вскочила с кресла и помчалась по коридору, вниз ступенькам, врываясь, тяжело дыша, в странно ярко освещенную кухню. Она замерла, увидев отца, сидящего за кухонным столом и положившего левую руку на горлышко бутылки с янтарной жидкостью.

– Дэлайла, – его голос прозвучал низко, словно в горле застрял шарик.

Ее грудь вздымалась и опадала, пока пыталась восстановить дыхание и осознать увиденное. Франклин Блу сидел пьяный на кухне посреди ночи. Вокруг этого яркого пятна остальной дом стал серым, и мысль, что он может быть живым, вылетела из головы. Она всегда видела отца только строгим и одетым с иголочки, а теперь он грузно сидел на стуле.

– Что ты здесь делаешь в такой час? – спросил он, голос подвел на слове «час», и получилось нечто вроде «ас». Дэлайла не сразу поняла его вопрос. Он выглядел странно, не был похож на себя. Немного потрясенный.

– Не смогла уснуть, – ответила Дэлайла, прислонившись спиной к стойке. – А потом испугалась.

Он рассмеялся, глядя на стол.

– Я понимаю, – сказал он, кивнув и надолго присосавшись к бутылке. Она слышала, как он глотает, смотрела, как он немного кривится. Даже на таком расстоянии ее глаза жгло от паров алкоголя.

– Ты в порядке, пап?

– Конечно.

– Не знала, что ты пьешь.

– Обычно не пью, – он отодвинул бутылку и протер глаза. – Думаю, это объясняет, почему сижу тут, пьяный от двух глотков. И голова ужасно болит.

Дэлайла обдумала его слова, посмотрев на ополовиненную бутылку. Не похоже, что он сделал всего два глотка. И вообще, он был… сам не свой?.. После того как забрал ее с подъездной дорожки Гэвина. Он почти ничего ей не сказал, вместо этого покачал головой и потом попросил ее найти в бардачке аспирин.

– Ты видела того парня? – он уставился на нее; она это чувствовала, даже отведя взгляд. Дэлайла никогда не говорила с отцом ни о парнях, ни даже о девушках. Он никогда не видел ее целующейся. Он оставался в стороне и в безопасности, как и большинство отцов, спрашивая, что будет на ужин, или когда она перестанет носить такие короткие юбки.

Дэлайла провела ногтем по щели между алюминием и огнеупорной пластмассой на столе.

– Гэвина?

– Думаешь, я знаю его имя? Высокий худой мальчишка, выглядит так, словно провалялся полдня в кровати. Сын старой хиппи.

Дэлайла застыла. Она могла поклясться: что-то снаружи зашелестело.

– Ты знаешь его маму?

Франклин Блу фыркнул и покачал головой.

– Нет, конечно, не знаю. И никто не знает.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Отец был пьян, напомнила себе она. Он не знал имени Гэвина. Откуда он мог знать что-нибудь важное о нем?

– Его зовут Гэвин, и да, я с ним виделась.

– Ты все еще чиста?

Она взглянула на него, пораженная резкостью его голоса. Родители ее были строгими и набожными, но они редко так лицемерили, как он сделал сейчас этими словами. Глаза отца были остекленевшими и не могли толком сфокусироваться, он смотрел, не мигая, на стул напротив него. Она проследила за его взглядом, огляделась. Стены вокруг нее, казалось, пульсировали, сначала тихо, но потом звук стал казаться пронзительным в ее воображении.

– Зависит от того, остаюсь ли я чистой, целуя его, – наконец ответила она.

– «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность» [Песнь Песней Соломона – прим. перев.], – невнятно процитировал он, сплетая слова в одно.

Он говорил немного странно, и Дэлайла не знала, было ли это из-за алкоголя, или из-за того, что он цитировал Священное Писание, словно читал по бумажке, или причина была в чем-то совершенно другом. Ветер на улице ударял веткой по кухонному окну.

– Ладно, пап. Думаю, мне пора в комнату, – Дэлайла тревожно взглянула на него, отошла от стойки и направилась к двери, ведущей в гостиную, за которой была лестница к ее убежищу – ее комнате. Справа от нее ящик стола громыхнул, заставив ее подпрыгнуть, и в гостиную ворвался порыв ветра, ударив ее в лицо. Окно распахнулось, впуская холодный ночной воздух.

– «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» [Евангелие от Матфея 10:34 – прим. перев.], – голос отца эхом раздался по кухне, но когда она обернулась, он уже спал, уткнувшись головой в скрещенные на столе руки.

Поднявшись к себе, она вытащила из-под подушки телефон и написала Гэвину.

«Нужно поговорить».

Через десять минут ответа так и не последовало, а ей показалось, что ее комната пульсирует, словно вдыхает и выдыхает. Странно, но пока дом Гэвина на нее злился, она даже не задумывалась о том, что он живой, но вот мысль, что такое может передаваться, и что ненавидящий ее дом может повлиять и на ее дом, ужасала.

«Это не нормально, – подумала она. – Даже если он был хорошим, живой дом – это не нормально. Это не одно и то же, как сказала бы Нонна». Она зажмурилась до искр в глазах. Почему она догадалась только сейчас? Ей хотелось, чтобы мир был диким, пугающим и непонятным, но настолько пугающий мир ее не устраивал.

Она написала Давалу.

«Не спишь?»

Через миг телефон завибрировал в руке.

«Теперь нет, когда телефон зазвонил прямо у головы».

«Прости».

«Все в порядке. Что случилось?»

Дэлайла посмотрела на телефон, а потом набрала его, желая услышать человеческий голос, звучащий знакомо и не пьяно, или немного… одержимо. Давал ответил, когда не успел прозвучать хоть один полный гудок.

– Принцесса Дэлайла, давно пора спать.

– Прости. Выдалась кошмарная ночка.

Она услышала шуршание на другом конце, словно он сел на кровати, потом раздался его сонный голос:

– Ладно. Рассказывай.

– Давал, ты не замечал ничего странного в этом городе?

Минуту стояла тишина, она почти чувствовала озадаченный взгляд Давала.

– Ты серьезно? В Мортоне все странно. Он почти как город в «Эдварде Руки-ножницы».

– Погоди, я про предметы, что преследуют тебя, хотя не должны.

– Пусть кто-нибудь отключит тебе «Нетфликс».

– Это не из фильма. Это из жизни. Боюсь, предметы в этом городе… одержимы.

– Мне стоило бы записать этот разговор и включить тебе завтра. Ты будешь в ужасе, – сказал он. – Да, Мортон странный. Но это из-за кучи людей, похожих друг на друга, никогда не общающихся с чужаками и никогда никуда не уезжающих.

– Я серьезно, – ответила она, чувствуя, как из-за подступающих непривычных слез сжалось горло. Она уже не могла держаться. Дерево в парке и, что хуже, совсем не удивленный Гэвин. Плюс странное поведение отца, словно кто-то говорил за него. Ей казалось, что Дом заражает все и всех вокруг нее.

– Мне очень страшно.

После нескольких секунд молчания он произнес:

– Приходи.

***

Дэлайла перепрыгивала трещины на дороге и обходила каждую линию. Тени от фонарей плясали на дороге, она чувствовала, как они извиваются за ее спиной, как фонари поворачивают лампы, словно головы на длинной изогнутой шее, чтобы посмотреть на нее. Дэлайла представляла это и не могла иначе; она была напугана, а сил хватало лишь на то, чтобы не кричать и не звать Давала за четыре квартала от его дома. Мрачные очертания деревьев и домов, машин и почтовых ящиков словно цеплялись за ее тусклую тень, что казалась огромной, маяча сзади на дороге. Она словно несла за собой по улице черную дыру.

Дневная суета утихла, на место этим звукам пришло странное гудение проводов, собачий лай, что раздавался все дальше, словно все вокруг медленно ускользало от нее. Дэлайла наконец поддалась инстинкту и оставшиеся два квартала к дому Давала бежала, топая по тротуару и размахивая руками, с колотящимся сердцем и застрявшим в горле криком.

Взлетела по трем ступенькам на его крыльцо и, отбросив всю вежливость, застучала в дверь так сильно, как только могла, оглядываясь через плечо. Она могла поклясться, что ветки каждого дерева тянулись к ней, а дорожка изогнулась.

Но дверь открыл не Давал, а его мама, Вани, одетая в темно-зеленый халат. Она широко распахнула дверь.

– Успокойся, – прошептала она, впустив Дэлайлу в дом и с тихим щелчком закрыв дверь. Она коснулась теплыми ладонями щек Дэлайлы. – Успокойся, джаану. Ты выглядишь измотанной.

– Так и есть, – сказала Дэлайла, хватая ртом воздух и оглядываясь на появившегося на лестнице Давала.

Но Вани покачала головой.

– Хм-м. Не совсем правильное слово. Ты будто обожжена, – прошептала она, вглядываясь в лицо Дэлайлы. – Словно тебя обожгло током. Ты выжжена изнутри.

– О… о чем вы?

Вани закрыла глаза, медленно вдохнула. И вместо ответа она сказала:

– Я заварю тебе чаю.

***

От матери Давала они ничего не узнали – та, казалось, была больше сосредоточена на том, чтобы успокоить Дэлайлу, а не на причине ее прихода сюда. Пока свистел чайник, она говорила Дэлайле дышать, уверяла, что все в порядке, а потом отправила их наверх в комнату Давала с чаем и просьбой вести себя тихо – то есть она либо знала, что ее сын – гей, либо просто поняла по лицу Дэлайлы, насколько той сейчас не до шалостей сексуального характера. Она даже не удивилась, увидев Дэлайлу на крыльце дома в два часа ночи и в панике.

Давал закрыл за ними дверь и, подойдя к кровати, сел на ней, скрестив ноги.

– Родители знают, что ты здесь?

Она покачала головой.

– Твой отец убьет тебя.

Пожав плечами, Дэлайла сказала:

– Уверена, отец еще будет спать, когда я вернусь. Он сегодня был в хлам.

Ее лучший друг склонил голову.

– Ты хотела сказать: напился?

– Да.

– Тебя это напугало?

Она отвела взгляд, увидев изображения Брахмы, Вишну и Шивы в рамках на стене.

– Нет. Не совсем. Отчасти.

Он подождал десять секунд. Затем двадцать. Наконец Давал, никогда не отличавшийся терпением, шумно выдохнул.

– Ты понимаешь, что я уже не смогу уснуть, а у меня завтра утром экзамен по математике?

– Прости.

– Я тебя не виню. Но расскажи, зачем ты здесь, или ложись спать, а я буду учить.

Дэлайла закрыла глаза и глубоко вдохнула, от чего легкие показались ей воздушными шарами, и она могла взлететь с кровати. Она выдохнула и посмотрела на Давала.

– Лоскутный Дом… странный и другой. Как мы всегда и думали. Он…

Его темные глаза округлились.

– Ты это имела в виду под одержимыми по телефону?

– Не знаю, понимаешь? Мне. Нужно. Чтобы. Ты. Выслушал, – она выделила каждое слово паузами. – Может, с твоей помощью я пойму, что происходит.

– Думаешь, если я смуглый, то знаток магии или вуду? – спросил он, качая головой. – Единственная моя магия – радость от вида Ченнинга Татума в «Супер Майке».

– Давал.

– Дэлайла. Это место странное. Зачем ты вообще туда ходила? – он отстранился и оглядел ее с ног до головы. – О-о-о. Ясно. Дэлайла Блу затеяла что-то в доме с привидениями.

Быстро покачав головой и выглянув в окно, Дэлайла прошептала:

– Ты можешь сосредоточиться? Я только… – она наклонилась вперед, поманив Давала последовать ее примеру, а потом тихо зашептала ему на ухо. Что все в доме, от обоев до столовых приборов, было живым. Как она спрашивала, что случится, когда Гэвин в один день покинет дом, и какая последовала реакция. И что ей теперь кажется, Дом преследует ее… повсюду.

Давал отодвинулся и заглянул ей в глаза. Он еще ничего не успел сказать, но она поняла, что он не только не верит ни единому ее слову, но и решил, будто она спятила. Она тут же подумала о Гэвине, о годах, когда ему проще было жить одному, чем рассказывать кому-то своем мире.

– Не надо, – сказала она, голос прозвучал скрипуче, словно от сотни колючих иголок.

– Это просто звучит безумно, понимаешь? То есть Гэвин странный. И давай начистоту – ты тоже немного странная.

Она кивнула.

– Знаю.

– Ты ведь больше никому не рассказывала – о доме? Просто ты так говоришь об этом, словно он живет там совсем один, или как-то так. Его родители не дали бы ему жить в доме с призраками.

Дэлайла замолчала. Кто-нибудь знал, что он живет один? Кто-нибудь видел его родителей? Она открыла рот, чтобы подтвердить, но что-то ее остановило. Что-то покалывало – предчувствие, что Гэвину будет плохо, если люди узнают, что он несовершеннолетний и при этом живет больше десяти лет без родителей.

– Я никому не рассказывала, но, конечно, он там не один.

Это было не совсем ложью.

– Как я и сказал, у тебя прекрасное воображение, раз ты представила себе такие ужасы, а может, просто пересмотрела фильмов, даже не знаю, – он перевел взгляд в окно. – Может, просто уже половина третьего ночи, и тебе стоит поспать в моей кровати, пока я буду готовиться.

Кивнув, Дэлайла свернулась калачиком на своей стороне у изножья кровати, укрыв ноги одеялом. Давал молча посидел рядом с ней, а потом сел за стол.

Сможет ли она снова уснуть? Не будет ли постоянно настороже, ведь все в комнате может ожить? Но под звук карандаша Давала, скребущего по бумаге, и своего дыхания в тихой комнате Дэлайла медленно уснула.

***

В комнате стояла кромешная тьма. Не открывая глаз, Дэлайла поняла, что Давал не сидел за столом, а уснул на полу. Он держал ее за руку, пока она спала, и она улыбнулась, благодарно пожимая его руку.

Пальцы затрещали в ее ладони.

В груди кольнул страх, а легкие заполнил леденящий холод. Рука была холодной и твердой, словно сделанной из костей под тончайшей и хрупкой кожей. Дэлайла отдернула свою руку, перекатившись на кровати, и услышала, как Давал подвинул кресло из другого конца комнаты и включил настольную лампу.

– Что? – спросил он, глаза его были красными ото сна и большими от тревоги. – Что случилось?

Дэлайла вытерла руку об одеяло, закрыв другой ладонью рот. Она сдавленно всхлипнула. Она ведь знала, что держала чью-то руку, когда проснулась. Знала.

– Я… – она начала, захлебываясь воздухом. – В моей руке что-то было. Рука. Пальцы. Что-то, – она так сильно дрожала, что прижатой ко рту ладонью чувствовала свое частое дыхание.

– Вот, Ди. Это был твой свитер.

Она перевела взгляд с сонного Давала на серый свитер в его руке. Ее свитер, который она надела на прогулку с Гэвином.

А она еще чувствовала твердые пальцы своими, слышала ощутимое потрескивание костей.

Дом забрался под ее свитер и попал сюда.