Она

Никогда еще тротуар не выглядел таким опрятным и невинным: он был вычищен, а ступеньки блестели чистотой. Казалось, даже Мертвый Газон немного привел себя в порядок: он казался более ухоженным, не таким грязным и коричневым, чем когда Дэлайла видела его в прошлый раз. Если со двора и доносились звуки, то она посчитала это невинным насвистыванием.

«Заходи, Дэлайла».

«Здесь нет ничего странного».

Приложенные усилия к подготовке к этому свиданию не помогли унять нервную дрожь, когда она остановилась перед дверью и постучала.

Дэлайла понимала, что стоит рассказать о своих подозрениях насчет свитера Гэвину, о том, что часть дома как-то прицепилась к нему и прошла за ней в ее дом. Но она не могла себя заставить это сделать. Она толком не выспалась, только проснулась… И не могла в тот момент разумно мыслить. Так что решение, что свитер одержимый, было, несомненно, результатом ее богатого воображения, потому что о другом варианте даже думать страшно.

Гэвин открыл дверь с привычной полуулыбкой и поманил ее внутрь.

– Привет, Лайла.

Ее ладони вспотели, она не могла избавиться от покалывающей тревоги, но выдавила лучшую улыбку, пусть и фальшивую, и взглянула на него.

– Пахнет потрясающе! – сказала она, разуваясь и снимая куртку, пока Гэвин, помогая ей, скользнул руками по ее плечам.

– Спасибо, – сказал он и отвернулся, чтобы повесить куртку на вешалку. – Я, м-м… Я готовил.

Дэлайла обернулась, и, увидев его красные щеки, ощутила облегчение. Нельзя сказать, что она не думала, будто ужин мог приготовить Дом – она знала, что он точно мог. Но если бы это сделал Дом, она каждый кусочек разглядывала бы с мыслью, что он подсыпал в ее порцию крысиный яд.

– Хорошо, – глуповато ответила она и поспешила добавить: – То есть это неплохая тренировка. Хотя тебе это и не нужно, ведь Дом всегда будет для тебя готовить. Я только…

Гэвин положил теплую ладонь на ее руку и прошептал:

– Я понял, что ты хотела сказать. Все хорошо. Спокойнее, нервная ты моя.

Дэлайла судорожно выдохнула и огляделась в прихожей, пока Гэвин терпеливо стоял за ее левым плечом, ожидая, когда она успокоится. В этих стенах не ощущалось того комфорта, что был во время их прогулок по городу, во время встреч наедине в кабинете музыки в школе; и даже природная уверенность Дэлайлы не смогла побороть нервную дрожь.

– Дом, – сказал он в комнате. – Дэлайла пришла к нам в гости. Как я и говорил тебе, – он замолчал и многозначительно склонился к ней, добавив: – и тебе… Она очень важна для меня. Я рад, что она пришла.

Растение у входной двери пошевелилось. «Приветствие?» – подумала она, а абажур склонился в ее сторону.

Дэлайла робко помахала комнате и в сторону ступенек.

– Привет. Спасибо, что приняли меня, кхм, обратно, – добавила она, поморщившись.

Казалось, что они предстали перед недовольными клиентами или сверхопекающими родителями. Вечер обещал быть непростым.

Она посмотрела на него, желая высказать это вслух, чтобы как-то выделить этот момент среди тех, что они проводили вместе в последние недели, бродя в тишине, отмечая друг в друге все сумасшедшее, пугающее и тайное. Но слова застыли на губах, когда он улыбнулся, показав острые зубы, – так он улыбался только ей. Гэвин наклонился, глядя на уголок ее рта, и медленно и мягко коснулся того места губами. Они разомкнулись, и его язык оставил влажный след.

– Ты очень красивая сегодня, – прошептал он, коснувшись другой стороны ее губ.

Дэлайла таяла изнутри, ее облегчение было теплым и тяжелым. Она кивнула, когда он склонил голову, безмолвно спрашивая, готова ли она пройти дальше.

Но облегчение быстро испарилось, как только Гэвин отпустил ее руку и направился на кухню. Дэлайла сильнее, чем когда-либо, осознала выражение «ходить на цыпочках». Конечно, здесь не было видимой опасности под ногами, но каждый ее шаг требовал решимости. Скрипнула половица, едва она наступила на нее, – звук был низким, а дерево затрещало, словно было недовольно, и Дэлайла поспешила шагнуть на другую половицу, которая, к счастью, оставалась безмолвной и крепкой. Следующая половица выдвинула из дерева гвоздь, и, когда Дэлайла шагнула, острие порвало ее шерстяной носок и задело подошву. Дэлайла подавила вскрик и молча захромала дальше за Гэвином. Ей казалось, что весь коридор кричит на нее, испытывает, ждет, чтобы разочароваться в ее действиях. Она была окружена сотней частей Дома, пока находилась внутри, и хотя некоторые простили ее, остальные не скрывали недовольства.

На кухне Гэвин положил спагетти в две тарелки, одну передал Дэлайле и схватил корзинку с чесночным хлебом. С едой в руках они пошли в столовую. Дэлайла поймала себя на том, что постоянно смотрит на пол, на стены, на все, что свисало с потолка.

Все, даже картины, оставалось подозрительно тихим, но в столовой, когда они сели за стол, было невероятно холодно.

Оглядев комнату, Гэвин спросил:

– Здесь холодно?

Она пожала плечами.

– Может, немного. Все в порядке, – но ее дрожь выдавала ее ложь.

Гэвин посмотрел в потолок.

– Ты пытаешься нас выгнать? – под их тарелками задрожал стол, и по комнате промчался порыв зимнего ветра. Дэлайла перевела это, как безусловное «да».

Гэвин раздраженно проворчал, схватил тарелку и корзинку с хлебом и, встав, сказал:

– Ладно. Идем, – сказал он Дэлайле и повел ее в гостиную.

Здесь было гораздо теплее, и когда они устроились на полу у кофейного столика, в камине ожил огонь.

Гэвин казался голодным, и, когда комната приняла их, он тут же набросился на ужин. К сожалению, у Дэлайлы аппетит пропал. Огонь бодро потрескивал в камине, несколько подушек соскользнуло на пол и оказалось за ее спиной, но Дэлайла не стала воспринимать это как знак, что можно расслабиться.

Она искала в уме безопасную тему для разговора. Не связанную с будущим в другом месте, хотя многие одноклассники скоро начнут получать ответы из колледжей. Понятное дело, обсуждение отношений тоже было под запретом. Можно было спокойно говорить о школе, но Дэлайла сейчас о ней даже думать не хотела. Ей хотелось сбежать в место, созданное только для них двоих, прижаться к нему, пока он ужинает, погладить рукой по его ноге. Хотелось послушать его истории из детства, о первом поцелуе, о его заветной мечте.

Гэвин разглядывал ее, пока жевал, потом проглотил еду и заметил:

– Ты слишком тихая.

– Разве?

Он наградил ее притворно раздраженным взглядом.

– Я просто… – она замолчала.

– Нервничаешь? – предположил он.

– Есть немного, – прошептала она, глядя на потолок, словно над ней висело сердце каждой комнаты. – Боюсь сделать что-нибудь не так.

– Расскажи, как все происходило бы, если бы мы ужинали у тебя.

Она улыбнулась, гоняя пасту по тарелке, и сказала:

– Отец молчал бы и вел себя странно.

– Как и Столовая, – слегка кивнув, сказал Гэвин.

Дэлайла рассмеялась.

– А мама болтала бы без остановки о соседях и магазинах, книжном клубе и стеганом одеяле, которое делает для новорожденного соседского малыша.

Гэвин взглянул на громко потрескивающее пламя и гору подушек за ее спиной.

– А ведь отличий почти нет, – сказал он, умоляюще глядя на нее. – Думаю, стремящиеся защитить родители везде одинаковые, понимаешь?

Ей хотелось, чтобы он был прав.

***

Гэвин встал, выпрямившись во весь свой высокий рост, а Дэлайла осталась сидеть на полу. Он вытянул руки над головой, и рубашка поднялась вверх, немного приоткрывая тело: кожу, мышцы и немного волос.

Она никогда не видела мужчину без рубашки, особенно к кому безумно хотела прикоснуться. И несмотря на то, что сейчас было не лучшее время запускать руки ему под рубашку, Дэлайла практически чувствовала тепло его кожи.

– Эй, Дэлайла, мое лицо выше, – со смехом сказал он. Дэлайла не спешила отводить взгляд, пока он не опустил руки и не помахал ладонью перед своим животом. – Хочешь пройтись?

От такого предложения Дэлайла была готова петь. Невыносимое давление от внимания Дома начинало превращаться в неприятные мурашки и тяжестью сдавливало виски. А во время прогулки можно будет говорить приглушенными голосами, останавливаться на углу каждого квартала и касаться, смеяться и целоваться. К сожалению, ей нужно было в туалет, и она не была уверена, что дотерпит до парка.

– Могу я воспользоваться ванной? – спросила она, когда Гэвин почти покинул комнату, унося в руках тарелки.

Он замер, взглянув в сторону холла, где находилась ближайшая ванная на первом этаже, а потом посмотрел на нее через плечо.

– Ага, но, может, тебе лучше воспользоваться моей, что наверху?

Такого способа убить собственную уверенность она не ожидала.

Ступеньки под ее ногами ощущались странно, словно были сделаны из тончайших досок, плавающих на воде. Они были ледяными и скрипели под ногами. Дэлайла так и ждала, что провалится в трещину по колено, а щепки и острые деревяшки вцепятся в ногу. Она остановилась на вершине лестницы, пытаясь найти выключатель, после чего вспомнила, что в доме ни одного нет.

Скривившись, она окликнула Гэвина:

– Эй, Гэйв! Как включить свет?

Она услышала, как он топчется на кухне, и его голос стал раздраженным, когда он завопил:

– Коридор!

Свет нехотя включился рядом с ней, гудя и оставаясь тусклым.

– Спасибо, – пробормотала она. Тревога медленно переходила в раздражение. Она была здесь, так ведь? Старалась изо всех сил. Так почему Дом продолжал сопротивляться?

Закрыв за собой дверь ванной, она выдохнула, вспомнив, что Гэвин сказал об этой комнате. Теперь стало понятно, что он имел в виду: комната ощущалась обычной ванной. Не было ощущения, что если она притихнет, то услышит биение сердца. Не было и ощущения присутствия невидимых глаз, следящих за каждым ее движением. Было невероятно, насколько приятно можно чувствовать себя в обычной комнате.

Направившись мыть руки, она замерла, заметив в зеркале что-то позади себя.

Дэлайла обернулась. На подоконнике стоял маленький фарфоровый фавн с золотыми точечками на бежевой шкурке, с такой же трещиной на левом копытце, как у статуэтки ее мамы. Чувство призрачных пальцев, давящих на ее лоб и виски, вернулось.

Она моргнула, и статуэтка исчезла, моргнула еще раз, и та вернулась.

Сознание зацепилось за очевидное объяснение: Гэвину понравилась статуэтка и он забрал ее, когда был у нее дома, желая, чтобы здесь была частичка ее дома.

Но даже без особых раздумий Дэлайла знала, что это не так. Мама хранила свою коллекцию в столовой… А Гэвин никогда там не был.

Это уже не было похоже на поведение чрезмерно опекающего родителя. Это было чем-то более зловещим. Дэлайла и не заметила бы пропажу статуэтки, так к чему это? Но ей показалось возможным, что Дом принес ее сюда, чтобы она увидела.

Словно он говорил: «Я могу добраться до тебя повсюду. Даже в этой безопасной комнате».

«Даже посреди ночи, – вторил ее страх. – Когда ты думаешь, что ты одна».

«Нет», – молча возразила она. Может, Дом и смог ее забрать, но Гэвин точно увидел бы ее где-нибудь, может, на пианино или на кухне, и понял бы, что статуэтка принадлежит Белинде Блу. Он принес ее сюда, в свое убежище, чтобы сохранить. Дом не мог так ей угрожать, Дэлайла уже не врала себе об этом, но это пространство в здании принадлежало Гэвину.

Дэлайла шагнула ближе и застыла, почти добравшись до фавна, – ее отвлек пузырек на картине. Игра света или ее сознания заставила подумать на миг, что он передвинулся от стены в поле ее зрения. Моргнув, она посмотрела на фавна на подоконнике и протянула к нему руку. Статуэтка была под ее рукой, и тут пузырек снова двинулся, плюс ко всему что-то зашевелилось у плинтуса.

«Пузырек явно двигался», – подумалось Дэлайле, сердце сильно заколотилось в груди, кровь по венам побежала быстрей, и у нее закружилась голова.

Наклонившись, Дэлайла коснулась пузырька кончиком пальца, чтобы развеять подозрения. На ощупь он оказался странным, больше похожим на камень, а не на штукатурку или рисунок, и она с облегчением выдохнула, а потом немного подтолкнула его, чтобы убедить себя в его безопасности.

Пузырь натянулся и лопнул с неприятным хлюпаньем. Дэлайла не успела осознать увиденное, как ее рука уже была покрыта множеством маленьких блестящих черных тараканов. Они бежали по ее руке, между пальцев и по ладони, тысячи лапок издавали шорох, двигаясь по коже, волной накрывая ее руки и плечи, звуча, словно рев, и спеша к ее волосам.

Дэлайла закричала, замахала руками и запустила пальцы в волосы, чтобы убрать насекомых, но их было слишком много. И они были очень маленькими. Она ощущала их лапки, слышала их движения на своей коже. Дэлайла почувствовала, как они холодным потоком спускаются по ее лбу и закрытым глазам, и резко закрыла рот, но они начали давить, давить и давить на ее губы.

Они заползли под ее блузку. Ползали по ногам. Дэлайла вся была покрыта насекомыми, кожа пульсировала от их быстрых перемещений. Наконец, не в силах выдержать это больше ни секунды – а они продолжали лезть из стены бесконечным потоком; они хотели ее сожрать? – Дэлайла открыла рот и испуганно закричала, подбежав к двери, толкнув ее плечом и вырываясь в коридор.

Но… оказалась совсем не в коридоре. Она попала в комнату, которую еще не видела. Стены здесь от пола до потолка были уставлены пыльными книгами, тут же стоял стол. Воздух был спертым, пахло старой и отсыревшей бумагой, – настойчивым запахом разложения. Дэлайла едва могла что-то видеть из-за насекомых на лице, но краем глаза она заметила силуэт, сгорбленный и темный, и закричала, направившись к дальнему концу комнаты, чтобы открыть другую дверь, что привела ее в детскую. Так она открывала дверь за дверью, звала Гэвина, тщетно пытаясь сбросить с себя тараканов. Где он? Что все это перед ней? Она распахнула очередную дверь и увидела кирпичную стену. За соседней дверью оказалось зеркало, показывая ей ужас, которым стало ее тело, покрытое с ног до головы шевелящейся чернильной тьмой.

Дэлайла развернулась и помчалась в странную библиотеку, ощупывая стену, пока не нашла еще одну дверную ручку. Та легко повернулась, и за дверью оказался стометровый обрыв, а внизу виднелось бетонное дно. Вокруг ревел ветер, пытаясь нарушить ее равновесие, холодный ночной воздух бил по лицу. Дэлайла отскочила от края, задыхаясь от ужаса.

– Гэвин! – кричала она. – Боже, помогите!

Она ворвалась в новую дверь, рухнула на колени, снова оказавшись в ванной, и, стремительно забравшись в душ, включила воду, стаскивая с себя вещи и швыряя их на пол комнаты. Джинсы приземлились кучей, на них все еще кишели тараканы. Блузка шлепнулась об голубую стену и сползла в раковину – бледно-желтый хлопок казался черным из-за насекомых. Вода была ледяной, но ей было плевать. Дэлайла в ужасе смотрела на тараканов, что копошились по одежде и, словно армия, начали колонной приближаться по полу к душевой кабинке. Они взобрались по отделанной кафелем стене и переливались черной блестящей волной через край, снова оказываясь у ее ног, в этот раз поднимаясь по ее телу, а не спускаясь. Она стояла в одном нижнем белье, застыв от ужаса, и кричала.

Плотная штора душевой кабинки скользнула ей по ногам, потом по пальцам ее левой руки и обернулась вокруг ее запястья, привязав руку к ее боку. Дэлайла вцепилась в шторку свободной рукой, пытаясь ее оторвать от запястья, но давление все усиливалось, а путы впивались все сильнее. Она закричала от боли, когда они впились ей в кожу.

Гэвин ворвался в комнату, глаза его были дикими и огромными, когда он увидел сцену перед собой.

– Ты что делаешь? – закричал он и, протянув руку, выключив воду. Он запрыгнул в душ, схватил ее за плечи и посмотрел на нее черными испуганными глазами. – Дэлайла, что ты наделала?

– Гэвин! Я… Это… – Дэлайла указала на занавеску душевой кабинки, но там уже ничего не было, и лишь ее ладонь обхватила ее же руку, а кровь покрывала ладонь, словно она содрала себе кожу.

– Я пришел, когда услышал, что ты включила душ, – сказал он. – Почему ты в душе? Дэлайла, что с твоей рукой?

– Нет, – произнесла она, безумно мотая головой. – Нет, Гэвин, там были тараканы. Они выползли из стены. И мамина фарфоровая… – она замолчала, глядя на подоконник огромными глазами. Статуэтки там не было. Никакого лопнувшего пузырька. Никакого силуэта или дверей. И никаких тараканов, ползущих по стене. Но они там были, она знала. Знала.

Но сейчас в душе была лишь Дэлайла в нижнем белье с ожогом в виде отпечатка ладони на руке.