Он

Она была такой смелой. Он насчитал семнадцать швов только на ее лице, но когда она открыла глаза и увидела его, на ее лице не было ни паники, ни страха. Только облегчение.

Она медленно села, посмотрела по сторонам и оглядела его одежду: хлопковую пижаму.

– Мы в больнице, – объяснил он. – Они привезли нас сюда после… ну, всего.

Хотя его память о прошедших полутора днях была смесью изображений, охваченной страхом и потрясением, Гэвин помнил, что пришлось приложить немало терпения и усилия, тихих подбадриваний, чтобы разделить их с Дэлайлой вчера, после того как они уложили его маму в машину скорой помощи, и та уехала. То, как он цеплялся за Дэлайлу, было одним из немногих воспоминаний, которые его сознание запомнило среди вспышек света, криков репортеров от безумного открытия.

Он помнил, как просил фельдшера оставить его с Дэлайлой в машине скорой помощи.

Помнил, как после часа суматохи, приезда полиции, пожарных и парамедиков, какая-то женщина – Гейл – пришла специально, чтобы поддержать его. Все сразу поняли: Гэвин всегда верил, что он был в Доме один. Но это было не так: там же была заточена его мама, едва живая, в потайной комнате рядом с его.

Гейл обнимала его, уверяя и обещая, что никто не заберет от него Дэлайлу.

Из-за своей истерики он должен был чувствовать стыд, если бы не отвлекающее ощущение першения в груди и покалывания по всей спине.

Но благодаря нежным уговорам Гейл и родителям Дэлайлы, стоявшими поодаль в потрясении и молчании, Гэвин дал наконец перевязать его сломанную руку, пока они грузили потерявшую сознание Дэлайлу в отдельную машину скорой помощи.

– И после всего этого я отключилась? – ужаснувшись, спросила она.

По его губам скользнула легкая улыбка.

– Я бы сказал, это было лучшее время для обморока. И я хочу поблагодарить тебя, что ты не отключилась раньше.

– Ты в порядке? – она притянула его к себе, сильно дрожа, словно вспомнив все. Такая дрожь из-за воспоминаний была и с ним этим утром, когда он проснулся в тумане от успокоительных, которые были не настолько сильны, чтобы заставить его забыть. – Гэвин, господи.

Ее руки дрожали, и он знал, что она вся измучена и в синяках после того как наработалась топора, из-за обломков Дома, которые сыпались на нее неизвестно сколько времени, пока она пыталась добраться до него, а потом и до его матери.

Обнимая ее, он рассказал ей обо всем, что мог вспомнить: как думал, что полиция прибыла через минуту после наступления странной тишины. Что сначала они надели наручники на Давала и Вани, расспросили Гэвина, но, несмотря на их скептицизм, не возникало сомнений, что здесь произошло что-то сверхъестественное. Дом осыпался на глазах. Мебель вплавлялась в стены и деревья. В отдельных местах занялся огонь. И, что еще ужаснее, здесь была его истощенная мама, которую никто не видел почти семнадцать лет. Гэвин, видимо, был так испуган, увидев ее в свете огней полицейских машин, что не мог перестать кричать несколько минут.

Город, штат, вскоре весь мир будет знать о случившемся вчера в Лоскутном Доме.

Гэвин думал, у него больше не осталось слез, но это было не так. Были и слезы, и недоумение, и еще больше горя, с которым он не знал, что делать.

Дэлайла обнимала его, стараясь не задеть его раненую руку, тихо говоря ему об их будущей совместной жизни, о своей любви к нему, о том, что они смогут сделать вместе. Он знал, что она права: так и должно было случиться, если не вчера, то когда-нибудь еще, ведь что бы ни было в Доме – что бы ни вырастило его, любило, изолировало его от всех и наконец причинило боль – это нечто заперло в себе его маму на всю его жизнь, только чтобы оставить Гэвина при себе.

Но даже сейчас сложно забыть время, когда все еще было хорошо.

Зажмурившись, Гэвин прижался губами к ее шее. Воздух ощущался пустым, без присутствия духов, преследовавших его всю жизнь. После всех потрясения и мучений, ощущая ее руки вокруг ее шеи, он мог впервые по-настоящему дышать, и этот миг казался вечностью.

***

Дэлайла устроилась рядом с ним, теплой рукой поглаживая его ребра, поднимаясь к шее и волосам. Под на матах сбились в кучу одеяла, которые они разложили на полу в кабинете музыки. У них едва оставалось время наедине, но здесь, в их тайной крепости, когда стрелка часов замирала между двумя и тремя часами ночи, когда они были так близки, и с каждым вдохом Дэлайла прижималась к нему своей теплой обнаженной кожей, он забывал об кошмаре последних двух недель.

– Пьюджет-Саунд, – сказала она, целуя его подбородок.

Он посмотрел в ее большие синие глаза.

– Почему туда, а не в Северо-Западный? Или в Гарвард?

Они все же сделали свой выбор. После Тишины, как назвали это Гэвин с Дэлайлой, или после Падения Лоскутного Дома, как назвали это все остальные, они стали любимцами мировой прессы. Но, несмотря на надоедливое внимание, были и плюсы. Например, пожертвования. Обучение в любом колледже. И теплое сочувствие миллиона незнакомцев. У Гэвина не было раньше родителей, но теперь вся планета хотела быть ими, включая родную маму, которую на днях собирались выписать из больницы.

Он виделся с ней каждый день, часами сидел у ее кровати и читал ей книги, включал послушать музыку, рассказывал обо всем, что делал, когда покидал Дом и когда она не могла слышать, как он передвигался. Дом позволял ей смотреть, как он спит, слушать, как он учится играть на фортепиано. Он выпускал ее в трансе, когда нужна была ее подпись или присутствие в школе, для разговоров с социальной службой и один раз с полицией. Но ее воспоминания были обрывочными, что еще хуже – ее поглощало чувство вины. Гэвин изо всех сил старался убедить ее, что его жизнь была хорошей.

Его ведь любили.

И с каждым днем она все больше верила ему; она ведь видела все это собственными глазами. Вчера она даже улыбнулась.

Наконец Дэлайла ответила:

– Думаю, потому что мне хочется быть поближе к воде.

Просьба была специфичной, но он мог ее понять. Ничто не могло так сильно отличаться от замкнутого Мортона, чем архипелаг окруженных водой островов.

– Ладно.

– Вот так просто?

Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

– Вот так просто.

– Хилари сможет приезжать?

Он моргнул и пожал плечами. Мама физически была в плохом состоянии, но и эмоционально она была сломлена.

– Знаю, со временем она захочет быть ближе к нам. Но не сейчас, – он знал, что Дэлайла услышит скрытое, невысказанное в его словах: «Мы заберем ее, как только она будет готова. А я не останусь в Мортоне и на день дольше, чем должен».

– Гэвин?

– Хм-м? – он отодвинулся, чтобы посмотреть на нее, и сердце затрепетало в его горле из-за ее решительного взгляда. Гэвин не думал, что можно было чувствовать так много, но это было так. Еще больше восторга, желания, благодарности и восхищения. Пока что его мир оставался крошечным, и кроме его незнакомой матери, Дэлайла была единственным человеком, но ее поглощающее присутствие было всем, чего он хотел иметь рядом с собой, пока не пройдет потрясение и пока новая реальность не обретет форму.

– Я люблю тебя, – просто сказала она.

– Я тоже тебя люблю.

– Мы можем это сделать, понимаешь? – она провела мягким кончиком пальца по едва зажившей царапине на его щеке и медленно потерла его нижнюю губу, отвлекая его. – Со временем люди забудут о нас. Твоей маме станет лучше. Она найдет для этого способ. Может, не в ближайшее время, но когда мы закончим школу, будет то, чего мы хотели. Колледж в новом городе, только мы вдвоем. Будем жить в одной квартире.

Он наклонился, целуя ее, перекатил на спину и навис над ней. Ее ноги скользнули по его бокам, волосы разметались по сторонам, и пока он любовался будущим, которое она описала, он не мог отрицать и то, как ему нравится этот вид.

– То есть когда-нибудь мы займемся этим на настоящей кровати? – спросил он, сверкая ее любимой улыбкой, голодной, от которой ее взгляд становился затуманенным, а щеки вспыхивали.

Она ошеломленно кивнула, но представить такое им было почти невозможно, он это понимал. Преодолеть все это было непросто. Их жизни уже никогда не будут нормальными после случившегося.

Гэвин с улыбкой поцеловал ее. Ему и не нужна норма. Он просто не знал, что такое норма, и ей тоже этого не захочется.