Он

Гэвин смотрел на девушку перед собой, пытаясь переварить только что ею сказанное. Свидание. Немного перекусить, выпить по молочному коктейлю, держать ее за руку, а потом обнимать. Возможно, будут поцелуи с покусываниями, когда его рот приглушит ее тихие девчачьи стоны.

Он никогда не умел вести романтические разговоры. Одни девушки бросали намекающие взгляды, пытаясь подойти поближе. Другие пытались заговорить с притворной неловкостью, становясь все более и более напряженными, когда он вежливо выслушивал все, что они говорили. К счастью, большинство девушек приходили к выводу, что проще притвориться, будто его просто нет. Но Дэлайла была настойчива.

Отчасти это и влекло его к ней, но лишь отчасти. Ее абсолютное бесстрашие успокаивало и вызывало доверие, а ее губы, кожа и очертания груди под свитером были превосходным дополнением.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – соврал он.

– Врушка. Я только что попросила, чтобы ты пригласил меня на свидание. И вне зависимости от того, заинтригован ли ты или в ужасе, ты должен думать хоть о чем-нибудь.

Он не стал отрицать, а лишь посмотрел на нее и улыбнулся. Она была такой красивой. Кажущаяся неземной кожа, немного веснушек, но при этом гладкая и чистая, а когда она на него смотрела, на щеках появлялся румянец. «Эти глаза хочется рисовать», – подумал он. Углем, и, может, слегка растушевать кончиком мизинца. У Дэлайлы были широко расставленные глаза необыкновенной миндалевидной формы, в них смешались серый и зеленый цвет, словно бушующие волны, налетающие на камни и песок, на картинах в его Прихожей.

Ему хотелось нарисовать ее. Он возьмет эскиз вниз, сядет за фортепиано, слушая песню и представляя, как под нее оживет нарисованная Далила, как он прижмет ее ближе и закружит в танце. И она почувствует его, руками коснется его волос, а зубами потянет за воротник его рубашки, словно нетерпеливый котенок, мурлыкающий у шеи.

– Гэвин?

Но в реальности Дэлайла ждала его ответ. Как они могут пойти на свидание, если даже живут в разных мирах? Она – загадка в своей выглаженной рубашке и юбке в складку, не сумевшая пока что отказаться от строгой формы католической школы. Он – со спутанными волосами, в черной рубашке и джинсах, что держались на честном слове.

– Не уверен, что я тебе подхожу.

На ее губах заиграла манящая улыбка.

– А я думаю, подходишь.

– Думаю, ты – опасна, – его левая бровь дразняще приподнялась.

Она хрипло и мягко рассмеялась, и этот звук проник внутрь, согревая все тело.

– Вряд ли, Гэвин.

– И что мы будем делать на свидании?

Ее улыбка изменилась и стала такой серьезной, что он тут же поверил бы, даже скажи она, что земля стала невидимой.

– Выпьем по молочному коктейлю.

Он приподнял брови.

– И, может быть, пока будем долго гулять и пить их, ты возьмешь меня за руку.

Гэвин рассмеялся.

– Давай-ка помедленнее.

– И будем говорить. Ты будешь говорить.

Его радость немного угасла.

– Слышала, именно так и делают на свиданиях, – добавила Дэлайла. – Но я и так с тобой каждый день разговариваю. Скоро твоя очередь.

– Но разговоры – не моя сильная сторона.

– Знаю, – уверила его она.

– Тогда зачем тебе свидание с молочными коктейлями, держанием за руки и неуклюжей болтовней?

– Потому что, – сказала она и облизнула губы, от чего они стали сочными, как яблоко, и манящими к поцелуям, – я шесть лет провела практически в монастыре, а влюбилась в тебя, когда нам было по девять. И когда я заставляю тебя сказать больше чем два слова за раз, то чувствую, что выиграла что-то важное.

– Типа трофея из волос на груди? – поддразнил он.

– Типа войну.

Когда она так сказала, у него по коже побежали мурашки, но не от испуга, а от восторга, что услышал это от такой хрупкой девушки, рисующей кровоточащие кресты и безглазые черепа.

– Чего ты от меня хочешь, Дэлайла?

– Я хочу быть единственной девушкой, на которую ты бы смотрел, – и никакого притворства, она всегда говорила так, словно ей ничего не стоило быть открытой.

– Так уже и есть.

– И я хочу быть твоей девушкой, Гэвин Тимоти.

– Девушкой? Или другом-девушкой? – он чувствовал необходимость предложить ей возможность отказаться.

– В одно слово. Девушкой. Возлюбленной. Как ни назови. Вот чего я хочу от тебя.

– Возлюбленной? – поддразнивая, повторил он. – Самой лучшей?

Пожав плечами, она прошептала:

– Да.

Он отвел взгляд, размышляя, что бы это означало.

– Тебе стоит сначала узнать меня.

– Ясное дело. Я же не сидела с тобой под этим деревом все это время, и знаю тебя не очень хорошо.

Взглянув на нее, он сказал:

– Я не о том, будто у меня есть какой-нибудь странный заскок, вроде фут-фетиша. Имею в виду, что я другой.

– И скажу тебе снова, – улыбнувшись, ответила она. – Это очевидно.

– Я живу… в доме, – эти слова он выдавил с трудом, словно они были тяжелыми, как мрамор.

Она прищурилась, размышляя над его словами, и он, издав слабый смешок, понял, что именно сейчас сказал. Выдохнув, он запустил обе руки в волосы.

– Нет. Не так. Все живут в домах. Но мой – другой.

– Из-за лоскутков? – спросила она, с надеждой приподняв брови.

– Нет, – но потом он понял, о чем она: Дом именно так и смотрелся снаружи. Он настолько привык видеть его по-своему и воспринимать каждую часть по отдельности, что перестал замечать грубые швы между частями кладки и их странное расположение. – Хотя да. Ну то есть причина, по которой он так выглядит, та же, почему ты носишь эти короткие юбки, а я – джинсы и ботинки.

– Словно каждая комната украшена по-разному, – предположила она, улыбаясь, что понимает.

Вот только она не понимала. Комнаты не были украшены определенным образом, они на самом деле были разными.

– Нет, Дэлайла. Дом, как и все внутри него, уникален. У всего свой стиль, потому что все в нем – живое.

Дэлайла рассмеялась, явно не веря.

– Ладно, Гэвин. Как скажешь.

Отвернувшись, он глубоко вздохнул и поразмыслил над вариантами действий. Он мог бы тоже посмеяться и сделать вид, что пошутил. Но тогда их отношения не смогут развиваться. И тогда он не сможет рядом с ней вести себя так, как хотел бы… А может, уже мог.

Или же ему стоит попытаться заставить ее поверить.

– Понимаю, как это звучит, – начал он. – Но я не стал бы тебе врать или как-то подшучивать, – Гэвин посмотрел на нее: ее глаза скрылись за прядью волос, что упала ей на лицо и прилипла к губе. Не долго думая, он мягко убрал ее своим длинным пальцем. – Я всегда был в какой-то степени изгоем, ну, ты понимаешь, но если учесть, как я рос, разве могло быть по-другому? Первый раз в садик меня вели не родители, а трехколесный велосипед, медленно ехалвший рядом со мной по улице. Не я ехал на нем. А он рядом со мной. Он стоял за дверью и ждал, пока я не был готов идти домой, а потом провожал меня обратно. Я даже не знал, что такое школа, пока не увидел, как другие дети играют, и не понял, что должен делать так же. Но даже в свои пять лет я понимал, что никому нельзя рассказывать. И знал, что нужно положить ладонь на руль, чтобы выглядело, словно это я его веду, а не наоборот.

Дэлайла выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок.

– И когда в тот день я пришел домой, – продолжал он, – на кухонном столе была еда и новый набор «Лего» в подарок, понимаешь? За то, что я в первый раз сходил туда. Вплоть до третьего класса что-то из Дома водило меня в школу. Или велосипед, или паровозик, или просто маленькая игрушка, которая теплом согревала руку, будто подбадривая меня. Дом каким-то образом проникает в неодушевленные предметы. И заботится обо мне. Всегда.

Она пыталась заговорить несколько раз, издавая нечленораздельные звуки, пока наконец не смогла выговорить:

– Проникает… что?

– Точно не знаю, что это, – признался он, а когда посмотрел на ее недоверчивое лицо, то захотел рассказать, сколько раз он и сам пытался понять. Духи? Какое-то заклинание? Просто… магия? Но в любом случае такова была его реальность, его семья и его жизнь. – Все внутри Дома может оживать так, как, по-моему, нигде. Предметы внутри него… могут жить.

Замерев, Дэлайла ошарашенно посмотрела на него и переспросила:

– Могут жить?

– Конечно, они не сбегут, переодевшись в мою одежду, – сказал он со смешком, на который не последовало ответа. – Хотя, думаю, энергия – или что бы это ни было – пронизывает нити или корни в земле. Я пытался понять, потому что, естественно, мне ничего не объяснили.

Он сообразил, что сказал слишком много. Потому что Дэлайла с округленными глазами отошла на полшага. Ощущая растущую панику, Гэвин добавил:

– Я сказал это, потому что ты мне действительно нравишься. И верю, что ты… не скажешь, что я спятил, – устав от этого разговора, он наклонился, чтобы встретиться с ней взглядом. – Скажи что-нибудь, – попросил он, когда прошло не меньше полминуты молчания.

– Но все это даже звучит безумно, – прошептала она.

Отчасти она должна была поверить, что это правда. Разве она не почувствовала, как лоза схватила ее за лодыжку? На что только не способно человеческое сознание, чтобы обмануть самого себя.

– Безумно, да. Но мир полон безумных, сумасшедших и невероятных явлений, – когда она ничего не сказала, он добавил: – Тебе ли не знать, Дэлайла. Именно поэтому тебе нравится мысль об одержимости демонами и об оживлении мертвецов. И неужели тебе так трудно представить, что предметы тоже могут быть живыми?

Дэлайла посмотрела на него так, словно он ударил ее в грудь.

– Откуда ты знаешь обо мне такое?

Он постарался не закатить глаза.

– Любой, кто внимателен, знает это о тебе.

– Это никто не знает.

Гэвин вскинул брови.

– Значит, я внимательнее других.

– Тогда давай признаем, что ты сказал правду, и ты – не сумасшедший. Но как все устроено? – спросила она. – Словно все… может разговаривать?

Он покачал головой, кожу слегка покалывало от осознания странности мгновения.

– Предметы живые изнутри, но не говорят, потому что у них нет рта. Кроме телевизора, видимо. Но каждая ведь – живая. Комнаты, мебель, рисунки.

– Шторы, – выдохнула она, покусывая губу.

– Да, они тоже.

– И лозы, – Дэлайла осмотрела ногу, словно ожидала, как что-то схватит ее за лодыжку. – Вот почему твои родители не выходят из дома?

Он замолчал, размышляя, нужно ли соврать в этот раз. Он начал, но слова застряли в горле, и вместо уверенного признания получился шепот:

– У меня нет родителей. Я жил в Доме, сколько себя помню.

Было видно, что Дэлайле трудно это осознать. Она несколько раз моргнула и уставилась на него с приоткрытым ртом. Вместо него Гэвин сосредоточился на ее глазах.

– А где они? – сдавленно спросила, словно от эмоций у нее сжало горло.

Он облизал губы, не в силах смотреть на нее, когда признался:

– Я не знаю.

– Так они… просто ушли?

– Ага. Я не помню папу, но мама… Я знаю, что она в какой-то момент была – дома есть фотография – но… ушла. Она бросила меня.

– Но у тебя есть еда и…

– У меня есть все необходимое, – ответил он, ведь так и было. Каждую неделю привозили продукты, и кто-то оплачивал счета, но он и не думал узнать, кто именно. Когда он был младше, продукты оставляли на крыльце, но теперь Гэвин всегда открывал дверь. Так он узнал Дэйва из продуктового. Тот приезжал каждую неделю уже несколько лет. Как он мог не узнать Гэвина? Более того, если Гэвину был нужен какой-нибудь предмет, он у него всегда был. Каким-то образом Дом все это обеспечивал.

– И ты не одинок? – спросила она.

Он покачал головой.

– Как… – она начала и замолчала. – Как такое вообще возможно?

Гэвин с улыбкой объяснил:

– Понимаешь, это все, что я знаю, и поэтому мне не кажется невозможным. У меня есть парочка друзей в школе. Есть друзья в интернете. Предметы в доме двигаются… Они заботятся обо мне. Всегда. И они никогда меня не бросят.

Он замолчал на миг, оглядев школьный двор.

– Это как большая семья, где просто никто не говорит.

Сжав челюсти, она произнесла:

– Тогда покажи мне.

Поднялся ветер и закружил вокруг них листья.

– Ладно, – он улыбнулся, потому что весь разговор внезапно ему понравился. Он словно выдохнул из легких обжигающий воздух, что держал там всю жизнь. А эта девушка, эта прекрасная сумасшедшая девушка не сбежала от него с воплями.

Она заметила его улыбку, и с подозрением прищурилась.

– Ты же не прикалываешься надо мной?

– Клянусь, нет.

– Тогда что тут смешного?

– Потому что, Дэлайла, – сказал он, проведя указательным пальцем по своей брови, – я никогда не думал, что милая девочка, писавшая мне записки в шестом классе, где просила стать меня ее парнем, шесть лет спустя выслушает все это и не убежит с криками.

– Так ты хочешь быть моим парнем? – нахмурившись, спросила она. Она выглядела безумной, словно готовилась к сражению.

К войне.

Можно подумать, он мог бы отказаться. Он медленно кивнул. Словно так было определено судьбой, что эта девушка вернется в его грязную школу с бесконечным потоком слов и шлейфом невинности позади себя. И единственным, кого она будет хотеть, станет он.