Рядом с домом моей матери был холм, прямо перед поворотом на нашу подъездную аллею. Сначала дорога шла вверх, а потом следовал резкий спуск с очень плохим обзором. Мы привыкли сигналить всякий раз, переваливая через холм, но если люди проезжали там впервые, они не представляли всей сложности этого спуска и потом всегда рассказывали нам, насколько это было опасно.

Наверное, мне или маме следовало установить там обзорное дорожное зеркало, но мы так ничего и не сделали. Мама говорила, что ей нравится полагаться только на сигнал, нравится этот момент веры. Она настолько хорошо знала мое расписание и этот поворот, что ей не надо было проверять, свободна ли дорога впереди. Что касается меня, то я так и не понял, люблю или ненавижу это ощущение. Меня пугала необходимость полагаться на чистую случайность, пугала неопределенность, когда не видишь, что движется на тебя, но когда машина легко и свободно скатывалась по холму, я испытывал чистый восторг.

То же самое я чувствовал с Ханной. Она была моим слепым поворотом, моим таинственным холмом, и, похоже, мне так и не суждено было избавиться от опасения, что в один прекрасный день я не сумею избежать столкновения и разобьюсь вдребезги. Но когда она была близко, когда я мог коснуться ее, поцеловать, выслушать все ее сумасшедшие теории о девственности и любви, я испытывал чистейшую эйфорию, неповторимое сочетание покоя, восторга и желания. В эти секунды я совершенно забывал о том, что могу разбиться.

Мне хотелось думать, что ее сегодняшний заскок был просто помаркой, резким поворотом, который скоро перейдет в ровную шоссейную полосу. Хотелось считать, что наши отношения не закончились, толком не начавшись. Может, все дело было в ее молодости. Я попытался вспомнить, каким был сам в двадцать четыре, но мне представлялся только юный балбес, до упора торчавший в лаборатории, а затем ночь за ночью изощрявшийся с разными женщинами в совершенно безумных утехах. В каком-то смысле Ханна в свои двадцать четыре была намного взрослее, чем я тогда, – мы словно принадлежали к разным биологическим видам. Когда-то давно она совершенно верно заметила, что всегда знала, как быть взрослой, и ей надо научиться быть ребенком. И вот она с блеском сдала экзамен на свой первый детский скандал, послав меня к черту без всяких разумных объяснений.

Браво, Сливка.

Я посадил Китти в такси и вернулся на работу около восьми, намереваясь на несколько часов погрузиться в чтение и забыть обо всем остальном. Но, проходя мимо кабинета Макса по пути к себе, я увидел, что у него все еще горит свет, а сам Макс сидит за столом.

– Что ты тут делаешь так поздно? – спросил я, входя в комнату и прислоняясь к дверному косяку.

Макс, подпиравший голову руками, поднял взгляд на меня.

– Сара отправилась куда-то с Хлоей. Так что я решил задержаться на работе.

Он окинул меня изучающим взглядом, и уголки его губ поползли вниз.

– Я думал, ты ушел несколько часов назад. Зачем ты вернулся? Ведь сегодня вторник…

Секунду мы молча пялились друг на друга, чувствуя, что между нами повис невысказанный вопрос. Я уже целую вечность не проводил ночи вторника с Китти, так что Макс, похоже, и сам не до конца понимал, о чем меня спрашивает.

– Я сегодня встречался с Китти, – признался я. – Пару часов назад, и встреча была недолгой.

Макс сердито нахмурился, но я поднял руку и объяснил:

– Я пригласил ее в бар после работы…

– Уилл, серьезно, ты настоящий муд…

– Чтобы завершить наши с ней отношения, придурок, – яростно прорычал я. – Хотя мы никогда не говорили о чем-то большем, мне все-таки хотелось поставить ее в известность, что все кончено. Я уже сто лет ее не видел, но Китти по-прежнему каждый понедельник спрашивала, встретимся ли мы. Она все еще надеялась, и из-за этого у меня было такое чувство, будто я изменяю Ханне.

Даже от одного звука ее имени мой желудок свело. Сегодня мы все изрядно испортили. Я никогда еще не видел ее такой далекой, такой замкнутой. Сжав зубы, я уставился в стену.

Я знал, что она солгала, только не знал почему.

Кресло Макса скрипнуло. Он наклонился вперед.

– Так что ты тут делаешь? Где твоя Ханна?

Моргнув, я снова взглянул на Макса и только тут заметил, что с ним что-то не так. Он выглядел усталым, издерганным… в общем, совсем не похожим на обычного Макса, даже под конец длинного рабочего дня.

– А что с тобой? – спросил я, уклоняясь от ответа. – Такое впечатление, что по тебе прошелся асфальтовый каток.

Макс покачал головой и наконец-то рассмеялся.

– Друг, ты и понятия не имеешь. Давай возьмем Бена и пойдем глотнем пива.

Мы добрались до бара раньше Беннетта, но не намного. Не успели мы усесться за столик у задней стены, рядом с мишенями для дротиков и сломанным караоке, как в зал вошел третий участник попойки. На нем до сих пор был отглаженный темный костюм, но лицо выражало такую усталость, что я поневоле задумался, долго ли мы трое продержимся на ногах.

– В последнее время я только и делаю, что пью с вами по будням, Уилл, – проворчал Беннетт, присоединяясь к нам.

– Так закажи газировку, – предложил я.

Мы оба взглянули на Макса, ожидая его полушуточной тирады о том, какое святотатство заказывать диетическую колу в британском пабе, но он вел себя непривычно тихо – просто проглядел меню, а потом заказал то же, что и всегда: пинту «Гиннесса» и чизбургер с жареной картошкой.

Мэдди приняла остальные заказы и удалилась. Снова был вечер вторника, и, как и в прошлый раз, бар был практически пуст. Над столом повисла странная, звенящая тишина – как будто ни один из нас сегодня не хотел трепаться по пустякам.

– Но в самом деле, что с тобой? – снова спросил я Макса.

Он улыбнулся мне, на секунду став похожим на прежнего Макса, но затем мотнул головой.

– Спроси еще раз, после того как я прикончу две пинты.

Одарив Мэдди, расставлявшую по столу наши напитки, зубастой ухмылкой, он подмигнул ей и сказал:

– Спасибо, красавица.

– В смске Макса говорилось, что мы собираемся у Мэдди на девичник, – заметил Беннетт, пригубив свое пиво. – Так какую же из девушек Уилла мы сегодня обсуждаем?

– Теперь осталась только одна девушка, – пробормотал я. – Но поскольку Ханна пару часов назад объявила, что между нами все кончено, технически говоря, уже ни одной.

Оба приятеля озабоченно уставились на меня.

– Если вкратце, она сказала, что не хочет этого.

– Вот черт, – проворчал Макс, растирая лицо ладонями.

– Но суть в том, – продолжил я, – что, по-моему, она беспардонно врет.

– Уилл… – предостерегающим тоном начал Беннетт.

– Не надо, – отмахнулся я от него.

Внезапно на меня нахлынула волна облегчения. Чем больше я об этом думал, тем легче мне становилось. Да, сегодня у себя дома она была зла на меня – и я все еще не понимал, за что, но мне вспомнилось, как в эти выходные посреди ночи мы занимались любовью на полу и как жадно смотрели ее глаза. Как будто она не просто хотела меня, но уже нуждалась во мне.

– Я знаю, что Ханна разделяет мои чувства. На этих выходных между нами кое-что произошло, – сказал я друзьям. – У нас всегда был охренительный секс, но в доме ее родителей мы просто слетели с катушек.

Беннетт кашлянул.

– Пардон. Вы занимались сексом в доме ее родителей?

Его неопределенный тон я предпочел отнести на счет восхищения своей лихостью и продолжил:

– Мне показалось, она наконец-то готова признать, что между нами есть нечто большее, чем просто дружба и секс.

Я поднял стакан с водой и глотнул.

– Но на следующее утро она замкнулась в себе. Как будто убедила себя, что ей это не нужно.

Оба моих приятеля задумчиво замычали, обдумывая сказанное. В конце концов Беннетт спросил:

– А вы двое когда-нибудь говорили о том, чтобы встречаться только друг с другом? Извини, но картина ваших отношений мне не очень-то ясна. За тобой осталась внушительная дорожка из разбитых женских сердец.

– Ханна знала, что я хочу встречаться только с ней, но потом я согласился оставить наши отношения открытыми, потому что этого хотела она. Для меня существует только она, – ответил я, не заботясь о том, что сейчас на меня обрушится ливень издевательств и упреков в том, что я стал подкаблучником.

Я это заслужил, и, что самое смешное, мне нравилось целиком принадлежать ей.

– Вы, парни, всегда говорили, что это случится, и я охотно признаю, что вы были правы. Ханна очень красивая и прикольная. Она сексуальная и умная, как сам дьявол. Для меня она – воплощенный идеал. Мне хочется думать, что сегодняшняя размолвка – только временные трудности, иначе я буду колотить стены, пока руки себе не переломаю.

Беннетт рассмеялся и, подняв свой стакан, чокнулся со мной.

– Тогда выпьем за то, чтобы она передумала.

Макс тоже поднял кружку, понимая, что добавить ему тут нечего. Он только виновато поежился, словно накликал на меня несчастье, всего пару месяцев назад пожелав мне изведать все тяготы любви.

После моей краткой речи вновь воцарилась тишина и какая-то странная атмосфера. Я боролся, пытаясь не поддаваться унынию. Конечно, я боялся, что не смогу вновь завоевать сердце Ханны. С первой секунды, когда она запустила пальцы мне под рубашку на той вечеринке, в чужой спальне, других женщин для меня не существовало.

И даже, черт возьми, до этого. По-моему, я погиб в тот миг, когда натянул шерстяную шапочку на ее очаровательно взъерошенную после сна головку во время нашей первой пробежки.

Но, несмотря на мою уверенность в том, что Ханна солгала насчет своих чувств и что я ей небезразличен, меня вновь начали одолевать сомнения. Зачем она соврала? Что произошло в промежутке между нашим пылким сексом и отъездом на следующее утро?

Беннетт помешал мне окончательно впасть в отчаяние, пожаловавшись на собственные несчастья:

– Ну, поскольку мы тут решили пооткровенничать, видимо, наступила моя очередь. Свадьба сводит нас обоих с ума. Все мои родственники едут в Сан-Диего, чтобы поучаствовать в церемонии, и все – это, кроме шуток, какие-то двоюродные прабабушки, троюродные кузины, люди, которых я не видел с тех пор, как мне было пять лет. И то же самое со стороны Хло.

– Это же великолепно, – сказал я, но холодный взгляд Беннетта заставил меня быстро переменить мнение.

– Разве не здорово, когда люди принимают ваше приглашение?

– Полагаю, да, но многих из них мы не приглашали. Ее родные живут в основном в Северной Дакоте, а мои – по всей Канаде, в Мичигане и Иллинойсе. И все они рады законному предлогу провести выходные на побережье.

Покачав головой, он продолжил:

– Поэтому прошлой ночью Хлоя решила смыться от всех и пожениться где-нибудь втайне. Она хочет все отменить и так упорно на этом настаивает, что, боюсь, сама позвонит в гостиницу и отменит заказ, и тогда мы окажемся в полной жопе.

– Она этого не сделает, приятель, – проворчал Макс, вырванный из своей странной прострации. – Или сделает?

Беннетт схватил себя за волосы и сжал руки в кулаки, упираясь локтями в стол.

– Если честно, понятия не имею. Эта фигня все разрастается, и даже я чувствую, что она выходит из-под контроля. Все наши родственники приглашают, кого им заблагорассудится, как будто это просто большая халявная вечеринка, – а почему бы и нет? Сейчас уже дело не в цене, а в масштабе, в том, что нам хотелось устроить все по-другому. Мы представляли свадьбу примерно на сто пятьдесят человек. А набралось уже около трехсот.

Тут он вздохнул.

– Это всего один день. Всего день. Хлоя пытается остаться в здравом уме, но ей тяжело, потому что я могу помочь только…

Беннетт рассмеялся, качая головой, потом выпрямился и посмотрел на нас.

– Потому что я не хочу вдаваться в детали. В кои-то веки мне не приходится все контролировать. Мне плевать, какая у нас будет цветовая гамма и какие сувениры. Мне плевать на цветочные украшения. Меня волнует лишь то, что будет после. Что я смогу трахать ее целую неделю на Фиджи, а потом мы навечно будем мужем и женой. Вот это имеет значение. Может, надо позволить ей все отменить и пожениться в эти выходные, чтобы перейти прямо к сексу на Фиджи.

Я открыл было рот, чтобы возразить и сказать Беннетту, что каждая пара проходит через подобный кризис, но, по правде, я понятия не имел, так ли это. Даже на свадьбе Дженсена – где я был шафером – в течение всей церемонии меня поддерживала лишь мысль о двух подружках невесты, которых можно оттрахать в гардеробной. О более тонких чувствах я в тот день и не помышлял.

Поэтому я закрыл рот и прижал руку к губам, чувствуя, как на меня опять нахлынула волна отвращения к себе. Черт. Я уже скучал по Ханне, и сидеть в пабе с двумя друзьями, у которых в жизни все так… устоялось, было тяжело. Не то чтобы мне хотелось догнать их и перегнать – мне просто приятно было бы знать, что я могу пойти выпить с друзьями и вернуться домой к ней. Мне не хватало ее общества, того, как внимательно она слушала и делилась со мной всем, что придет в голову, – со мной и ни с кем другим. Я любил ее за то, что она упорно оставалась сама собой, такой упрямой и самоуверенной, умной и любопытной. И очень не хватало ее тела, доставлявшего мне столько удовольствия… и, черт возьми, готового получать нескончаемое удовольствие от меня.

Мне хотелось лежать с ней ночью в кровати и жаловаться на трудности организации свадьбы. Мне хотелось всего.

– Не сбегайте, – в конце концов сказал я. – Я понимаю, что ни черта в этом не смыслю и мое мнение ничего не значит, но я уверен, что на каком-то этапе любая свадьба – сплошной цирк с конями.

– Просто это чертова уйма работы ради одного-единственного дня, – проворчал Беннетт. – А жизнь намного длиннее.

Макс хмыкнул, поднимая свою кружку, но затем почему-то передумал, поставил ее обратно на стол и дико расхохотался. Мы оба обернулись к нему.

– Весь день ты смахивал на зомби по имени Макс, – заметил я. – Но теперь ты вдруг превратился в жуткого клоуна Макса. Мы тут все делимся своими напастями: мое сердце разбила Ханна, Беннетт борется с традиционным свадебным безумием. Твоя очередь.

Макс покачал головой, с улыбкой глядя в свою пустую кружку.

– Хорошо.

Он махнул Мэдди, заказывая еще один «Гиннесс».

– Но, Бен, ты тут сегодня только как мой друг. Не как босс Сары. Понятно?

Беннетт нахмурился и кивнул:

– Конечно.

Дернув плечом, Макс пробормотал:

– Ну что ж, парни, выяснилось, что я скоро стану папочкой.

Относительная тишина, окружавшая нас до сих пор, сменилась гробовым молчанием. Мы с Беннеттом застыли, а затем обменялись короткими взглядами.

– Макс? – начал Беннетт с нехарактерной для него деликатностью. – Сара беременна?

– Ага, друг.

Макс наконец-то взглянул на нас. Щеки его раскраснелись, широко распахнутые глаза лихорадочно блестели.

– Она ждет моего ребенка.

Беннетт продолжал смотреть на Макса, вероятно, оценивая его реакцию на происходящее.

– Это ведь хорошо, – осторожно заметил я. – Верно? Это хорошие новости?

Макс кивнул и, моргнув, уставился на меня.

– Это, мать вашу, просто изумительно. Я просто… если честно, я напуган до чертиков.

– Какой у нее срок? – спросил Беннетт.

– Чуть больше трех месяцев.

Мы оба уже готовились отпустить удивленные комментарии, но Макс кивком остановил нас и поднял руку.

– В последнее время ей пришлось немало понервничать, и она думала…

Покачав головой, он продолжил:

– Она сделала тест в эти выходные, но до сегодняшнего дня мы не знали, какой срок. Но сегодня, когда я сказал, что иду на встречу… мы прошли ультразвуковое обследование, чтобы измерить ребенка.

Макс потер ладонями глаза.

– Охренеть, ребенок. Я только что узнал, что Сара беременна, и сегодня уже видел там гребаного младенца. На таком сроке медсестра смогла сделать предположение, что у нас будет девочка, но наверняка мы узнаем только через пару месяцев. Мне просто… не верится.

– Макс, тогда какого черта ты делаешь тут с нами? – со смехом спросил я. – Разве тебе не полагается сидеть дома, попивать яблочный сидр и выбирать имена?

Он улыбнулся.

– По-моему, Саре хотелось отдохнуть от меня. В последние пару дней я был просто невыносим, кричал, что надо перестроить мою чертову квартиру, спрашивал, когда мы поженимся, и все такое. Думаю, ей хотелось рассказать Хлое. К тому же завтра я веду ее в ресторан.

Произнеся последние слова, он замолчал и нахмурился.

– Но сегодня, когда этот адский денек наконец закончился, я совершенно выдохся.

– Но ты ведь не впадаешь в панику, да? – спросил Беннетт, внимательно глядя на Макса. – То есть это невероятно. У вас с Сарой будет ребенок.

– Нет, просто переживаю так же, как и другие в моей ситуации, – ответил Макс, вытирая рот рукой. – Буду ли я хорошим отцом? Сара не сильна по части выпивки, но не сделали ли мы за последние три месяца чего-то такого, что может повредить ребенку? И не повредит ли малышке Саре мой гигантский эмбрион?

Я больше не мог сдерживаться и, вскочив со стула, обнял Макса.

Он был настолько влюблен в Сару, что в ее присутствии едва мог связно мыслить. И хотя из-за этого я постоянно осыпал его насмешками, смотреть на них было просто здорово. Ему не надо было даже произносить это вслух – я и так знал, что он готов остепениться и стать заботливым мужем и отцом.

– Ты будешь чудесным папой, Макс. Серьезно, поздравляю.

Отступив назад, я увидел, как Беннетт встал, пожал Максу руку и быстро его обнял.

Матерь божья.

До меня постепенно начала доходить грандиозность происходящего, и я чуть ли не рухнул обратно на стул. Здесь и сейчас проходила наша жизнь. Вот так она и начиналась: свадьбы, рождение детей, решение повзрослеть и стать для кого-то единственным человеком в мире. Главное – не долбаная работа и не случайные любовные приключения. Жизнь была построена из этих кирпичиков, связей, и вех, и моментов, когда ты сообщал двум своим лучшим друзьям, что у тебя скоро родится ребенок.

Вытащив мобильник, я послал Ханне одно-единственное сообщение:

«Я не могу думать ни о ком, кроме тебя».