Я знала, что нельзя встречаться с Максом каждый вечер, потому что тогда я не смогу думать ни о чем другом. Во время утренней пробежки я вспоминала наши приключения, в результате чего меня посетили самые дикие в моей жизни фантазии: прячась под столом Макса, я делаю ему минет, пока он говорит по телефону, или занимаюсь с ним сексом в лифте по дороге к его квартире. Было здорово наконец-то дать волю этим мечтам – и, кажется, я стала меньше волноваться о том, что это разрушает мою упорядоченную жизнь. А после того, что он сделал для меня в клубе, я начала понимать, что ради этого мужчины готова пройти по горящим углям.

Конечно же, я нервничала. Клуб поощрял самые темные стороны сексуальности, и его постоянные гости предавались подобным фантазиям, вероятно, дольше, чем я прожила на свете. Я не знала – возможно, существовали некие негласные правила, которым я должна была следовать. Не говорить слишком громко. Не скрещивать ног. Не пить коктейль слишком быстро. Мои родители на фоне этого мира казались настолько невинными! Их представление о бурно проведенной ночи ограничивалось походом на «Монологи вагины» и ужином в каком-нибудь модном азиатском ресторанчике в стиле фьюжн. Папа до сих пор считал, что суши – это для него немного слишком рискованно. И вот я, смело шествующая по тайному секс-клубу и в первую же ночь позволяющая Максу отлизать мне, вполне возможно, на глазах у всех посетителей.

В конечном счете я так и не узнала, подсматривал ли кто-нибудь за нами. Мы вышли через заднюю дверь, где нас встретил друг Макса, Джонни, и выпустил через служебный выход. Макс весь остаток ночи следил за мной так, словно опасался, что я сбегу или ударюсь в истерику. Но на самом деле меня трясло так сильно оттого, что все произошедшее казалось мне правильным. Макс, на коленях, между моих ног… я хотела ответить ему взаимностью, но он не позволил. Вместо этого он несколько минут целовал меня, а затем помог одеться и окинул таким многозначительным взглядом, что у меня по коже побежали мурашки. Игры в библиотеке – это одно дело, но по сравнению с тем, что мы делали прошлой ночью в клубе, они казались невинными шалостями. А затем, по дороге домой, когда рука Макса лежала у меня на колене, а губы скользили по шее, ушам, рту – и, наконец, когда его тело навалилось на меня, и он вошел в меня, и мы совершенно слетели с катушек на заднем сиденье, я поняла, насколько безумной стала моя жизнь.

По-хорошему безумной.

Прекрасно безумной.

Прошло столько времени с тех пор, как я была так сильно влюблена… я забыла, насколько это приятно.

– Ты смахиваешь на сомнамбулу, – сказал Джордж в четверг утром, когда я подошла к его столу.

Сунув в рот карандаш, он невнятно продолжил:

– Спорю, что ты думаешь о своем Максе.

Как, черт побери, он догадался? Неужели я лыбилась как идиотка?

– Что?

– Он тебе нравится.

Я признала поражение.

– Да.

– Я видел, как он смотрел на тебя, когда явился сюда в понедельник. Он разрешил бы тебе расхаживать с его яйцами в кармане.

Поморщившись, я открыла дверь кабинета.

– Меня вполне устраивает их теперешнее местонахождение, но благодарю за идею.

– Он был здесь утром, – непринужденно заявил Джордж.

Я застыла на месте, одна нога в прихожей, другая в кабинете.

– Похоже, он огорчился, что вы разминулись, но я сказал ему, что по утрам ты вроде медведя в спячке, пока не вылакаешь семнадцать чашек кофе, и к тому же редко приходишь раньше восьми.

– Спасибо, – проворчала я.

– Всегда пожалуйста.

Сев прямо, он взял конверт со стола.

– Макс оставил это.

Я забрала конверт с собой в кабинет, чтобы прочесть там. Почерк у Макса был неразборчивый, буквы крохотные.

«Сара,

В пятницу утром я уезжаю на конференцию в Сан-Франциско и пробуду там неделю. Мы можем встретиться сегодня вечером?

Макс»

Вытащив мобильник, я провела большим пальцем по экрану и, когда высветилось имя Макса, нажала на него.

Макс ответил после первого же гудка.

– Все еще в спячке, мой мишка?

Я рассмеялась.

– Нет, я на шестнадцатой чашке.

– Твой ассистент – тот еще персонаж. Мы очень мило потрепались о тебе. Рад знать, что он не вздумает приударить за тобой, пока меня нет в городе.

– Думаю, он скорее в фан-клубе Макса, если хочешь знать. Если вздумаешь когда-нибудь сыграть за другую команду, тебе от него не отделаться.

– Я все слышу! – крикнул Джордж из-за двери.

– Тогда перестань подслушивать! – крикнула я в ответ, а затем улыбнулась в трубку: – И да, сегодня вечером я свободна.

– Где встретимся?

Поколебавшись не больше секунды, я предложила:

– У меня?

Трубка замолчала. Когда Макс наконец-то ответил, в его голосе звучала улыбка:

– В кроватке?

– Ага.

Руки у меня дрожали. Черт, прошлая ночь все изменила. Идея заняться сексом с Максом в кровати казалась сейчас самым рискованным приключением – я даже задумалась, переживем ли мы это.

– Встретимся у тебя в восемь? Мне надо дождаться позднего звонка с западного побережья.

– Отлично.

До восьми я успела переодеться три раза – буднично? сексуально? буднично? сексуально? – и в конечном итоге надела то, в чем была на работе. Я расправила постель, смела пыль по всей квартире и дважды почистила зубы. Я понятия не имела, что делаю, и была совершенно уверена, что не нервничала так даже в ту ночь, когда рассталась с невинностью.

Когда Макс постучал в дверь, я все еще тряслась. Он ни разу не бывал у меня дома, но, войдя, едва посмотрел по сторонам. Прижав ладони к моему лицу, он толкнул меня спиной к стене и впился губами мне в губы. В этом поцелуе не было ни капли нежности. Он целовал меня жадно и отчаянно, сжимая плечи и дергая за одежду, внезапно оказавшуюся лишней. От таких безумных, страстных, искренних поцелуев на губах остаются синяки. Через плечо Макса была переброшена большая сумка-мессенджер. Она соскользнула, с глухим стуком ударившись о стену.

– Я схожу с ума, – выдохнул он мне в рот. – Теряю свой долбаный рассудок, Сара. Где твоя спальня?

Я попятилась, волоча по короткому коридору Макса с его дикими поцелуями. В спальне горела только лампа рядом с кроватью, отбрасывая конус теплого желтого света. Белые стены, широкая кровать, огромные окна – и все это втиснуто в крошечное пространство.

Оглядевшись и убрав руки с моего лица, Макс рассмеялся:

– У тебя такая маленькая квартирка.

– Я знаю.

Стянув сумку через голову, он швырнул ее на кровать.

– Почему? Ты могла бы позволить себе больше.

Я пожала плечами, зачарованно глядя на то, как на его шее бьется пульс. Зачем мы говорим о размере квартиры? Мне хотелось знать, что в сумке. Он всегда ходил только с кошельком, телефоном и ключами.

– Сейчас мне больше и не нужно.

Переведя взгляд на меня, Макс кивнул, чуть подняв в усмешке уголок рта.

– Ты сложная женщина, Сара Диллон.

Иногда после пробежки я ощущала такой прилив сил, что не оставалось ничего другого, кроме как вернуться и пробежаться еще. В крови кипело столько энергии, невозможно было устоять на месте. Сейчас я чувствовала себя так же.

– Макс, я… – тут я подняла руку, чтобы показать, как сильно она дрожит. – Я не знаю, что делать.

– Разденься для меня.

Порывшись в сумке, Макс вытащил большой профессиональный фотоаппарат.

– Сегодня я хочу снять все, – продолжил он, глядя на меня сквозь объектив.

От щелчка затвора сердце заколотилось. У меня кружилась голова, в ушах звенело.

– В том числе наши лица, – тихо сказала я.

– Да, – хрипло ответил он. – Точно.

Я поглядела на себя: светло-бежевая шелковая блузка с маленькими жемчужными пуговками и прямая черная юбка.

Разденься для меня.

Четкая задача. Хорошо, что можно на ней сфокусироваться. Случившееся прошлой ночью все еще давило на сердце, и при виде Макса в моей спальне я чуть не сорвалась.

Я подняла руки к верхней пуговице. Пальцы все еще тряслись.

Теперь все было по-другому, здесь, у меня в квартире, где единственным наблюдателем была его камера. Что я собиралась показать ему сегодня ночью? Свое тело? Или все то, что скрывалось под кожей: свое сердце, свои страхи, то, как дико и безумно я хочу его?

Я услышала щелчок затвора и низкий голос Макса:

– Ты так нервничаешь, будто не знаешь, что я люблю тебя.

Мои руки застыли. Я вскинула глаза.

Щелк.

– Я люблю тебя, Лепесточек. Я знал это уже какое-то время, но все изменилось прошлой ночью.

Я кивнула, борясь с головокружением.

– Ладно.

Он прикусил губу, а затем, отпустив ее, озарил меня насмешливой улыбкой.

–  Ладно?

– Ага.

Я вернулась к пуговицам, расстегивая их по очереди и пряча самую широкую и глупую на свете улыбку.

Щелк.

– Тебе нечего сказать, кроме «ладно»? – спросил он, глядя поверх фотоаппарата. – Я тут признаюсь тебе в любви и даже не услышу в ответ «спасибо» или «очень приятно»?

Я скинула блузку на пол и развернулась спиной, расстегивая бюстгальтер – щелк– и роняя его.

Щелк, щелк.

Я расстегнула молнию и, оставив юбку на полу вместе с другой одеждой, снова обернулась к Максу:

– Я тоже люблю тебя.

Щелк.

– Но я очень боюсь.

Макс опустил камеру, не сводя с меня глаз.

– Я не хотела влюбляться в тебя.

Шагнув ближе, он отозвался:

– Если тебе будет от этого легче, скажу, что сопротивлялась ты до последнего.

Сделав еще шаг, Макс наклонился ко мне для поцелуя, не опуская камеру. Он просто отвел руку с ней в сторону, а второй притянул к себе мое лицо и прижался губами к губам.

– Я тоже боюсь, Сара. Боюсь, что ты просто используешь меня, чтобы залечить раны после разрыва. Боюсь, что мы все испортим, боюсь, что ты устанешь от меня. Но суть в том, – с улыбкой добавил он, – что никто другой мне не нужен. Похоже, ты напрочь отвадила меня от других женщин.

Макс, наверное, сделал несколько сотен снимков: как я заканчиваю раздеваться, забираюсь на кровать, гляжу, как он крадущейся походкой приближается и ложится на меня, продолжая говорить о том, что чувствует. Как он потерял голову, как его мучит любовный голод, как он поблагодарил бы Энди, прежде чем убить его, как искренне встревожен тем, что никогда не сможет насытиться мной. И все мои реакции на его слова Макс снимал на камеру.

Нависнув надо мной, он навел камеру на мой живот, где его тело соприкасалось с моим. Я закрыла глаза, растворяясь в ощущениях и негромких щелчках затвора. Когда я вновь их открыла, то встретилась с ним взглядом.

Я протянула руку, направляя камеру на свою шею. Макс сделал снимок и позволил мне вести, когда я подняла объектив: выше, и еще выше. Он поглядел на меня сквозь видоискатель. Затем дрожащими руками настроил фокус и принялся фотографировать мое лицо, снимок за снимком, фотографировать собственные пальцы, то поглаживающие мой подбородок, то ложившиеся на щеку. Когда мы целовались, он отводил камеру в сторону.

А затем не осталось ничего, кроме вкуса его губ, кроме его волос у меня под пальцами и его языка, скользящего по моему телу, щекотки слов, которые он выдыхал в мою кожу. Я ощущала каждый его вздох и каждый звук, я чувствовала, как его рот становится более настойчивым и жадным, опускаясь ниже. Макс медленно погрузил в меня два пальца и принялся вылизывать клитор, подталкивая к самому краю. Я все еще молчала. Мне не хотелось слышать свой голос – лишь слушать и чувствовать его.

– Ты прекрасна, – прошептал он, когда я наконец сдалась и вскрикнула.

Потом я затихла. Он лег на меня и принялся неистово целовать.

– Невероятно, как это действует на меня.

Я провела ногтями по его груди, давая понять, что теперь он может использовать меня, получить то, чего так хочет, то, что нужно ему. Мои руки двигались как бы сами по себе, шаря по его телу, царапая, притягивая его ближе и снова отталкивая, чтобы я могла увидеть, как он готовится войти в меня. Щекоча его живот, я ощущала, как под кончиками пальцев напрягаются мышцы.

– Пожалуйста, – шепнула я.

Он застонал и шумно выдохнул, опускаясь и резким толчком полностью входя в меня. Ощущения были потрясающие. Все слилось в одно: его грудь на моей груди, его лицо, уткнувшееся в мое горло, мои руки, обвившие его шею, пальцы, зарывшиеся в волосы, и его руки, подтягивающие меня ближе, обвивающие мои ноги вокруг его талии, и его бедра, мерно качающиеся надо мной, пока сам он двигался во мне.

Пожалуйста, пусть это никогда не кончится. Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Мы задыхались, не в силах выговорить ни слова, нас покрывал пот, и это– подумала я – вот это и называется «заниматься любовью».

Макс перекатился так, что я оказалась наверху. Он смотрел мне в лицо до тех пор, пока не сделалось слишком жарко, остро и невыносимо. Тогда я закрыла глаза и кончила. Я услышала щелчок фотоаппарата и тяжелый стук, с которым камера упала на матрас, а потом Макс снова очутился на мне. На сей раз он двигался резче, крепко сжимая в руках мои задранные бедра и сосредоточенно сдвинув брови. Свет и тень плясали у меня на сетчатке, но я отказывалась закрывать глаза. Он упал на меня, навалившись всей тяжестью. Его рот нашел мой, и мы прижались раскрытыми губами, дыша в такт и балансируя на самом краю. Затем он скользнул губами по моим губам и сделал еще одно, завершающее движение, и мы оба беззвучно заговорили, требуя и умоляя.

Я кончаю.

Я кончаю.

Оба мы пропустили ужин, и теперь я жадно наблюдала, как Макс хозяйничает на кухне.

Из одежды на нем были только боксеры, и я внезапно поняла, что у меня никогда не было возможности просто поглазетьна него. Конечно, Макс был высоким и скульптурно сложенным, но, кроме того, вел себя очень непринужденно. Мне нравилось смотреть, как он почесывает живот, изучая содержимое холодильника. А затем я принялась увлеченно наблюдать, как движутся его губы, перечисляя все обнаруженное на полках.

– Женщины – просто удивительные создания, – проворчал он, перебирая разные сорта сыра. – У меня в холодильнике есть горчица. Может, еще остатки картошки.

– Я только недавно ходила за покупками.

На мне была его футболка, и я притянула ее к лицу, чтобы вдохнуть запах. Пахло мылом, дезодорантом и неповторимым Максо-ароматом его кожи.

– По-моему, я в последний раз ходил за покупками в мае.

– Что ты ищешь?

Он пожал плечами и вытащил миску с виноградом.

– Что-нибудь перекусить.

Ухватив блок из шести банок пива, он поднял его с торжествующей ухмылкой.

– «Стелла». Хороший выбор.

– Я пристрастна.

Свалив виноград, орехи и пару ломтиков сыра на тарелку, Макс кивнул в сторону спальни.

– Перекус в постели.

Вновь растянувшись на покрывале, он сунул мне в рот пару виноградин и сам проглотил парочку, пробормотав:

– Так вот, у меня появилась идея.

– Поделись.

– Через две недели я устраиваю у себя дома благотворительную вечеринку. Почему бы не приурочить к этому наш выход в свет? Макс и Сара – счастливо влюбленные.

Он кинул в рот несколько орешков и внимательно поглядел на меня, после чего добавил:

– Могу даже не пускать туда прессу.

– Это не обязательно.

– Не обязательно, но я это сделаю.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы разобраться в своих чувствах, и пока я занималась этим, Макс терпеливо жевал. Это было так не похоже на Энди, который всегда требовал ответа сразу после того, как задавал вопрос. Если по-честному, мой мозг никогда так не работал. Политики привыкли сыпать вопросами и ответами, как будто жонглируя словами. Я всегда дольше формулировала то, что хотела сказать. А в случае с Максом, похоже, мне потребовалось несколько месяцев уже просто на то, чтобы понять, что я чувствую.

– Я так долго избегала фотографий, потому что в сети столько совместных снимков нас с Энди. И они всегда будут там – любой желающий легко сможет их найти. А я всегда буду чувствовать себя униженной, видя свою глупую улыбку и его, поддельную и лживую.

Макс проглотил то, что было у него во рту, и ответил:

– Я знаю.

– Так что, может, ты прав. В этот раз обойдемся без прессы. Просто пообщаемся с твоими гостями и посмотрим, как все пойдет.

Макс потянулся вперед и поцеловал меня.

– Согласен.

Скормив мне еще одну виноградину, он отставил тарелку на прикроватный столик, рядом с бутылкой воды, а затем стянул с меня через голову свою футболку.

На сей раз мы занимались любовью неспешно. Ночная темнота за окном сгустилась, ветер выл и стучал в стекло. Я обняла его ногами, а он, лежа внизу, прижался лицом к моей шее, и мы медленно раскачивались, полностью отдавшись ощущениям. Ничего лучше я в жизни не испытывала.

Ничего.

С первыми рассветными лучами я проснулась и обнаружила, что Макс обнимает меня со спины. Он выглядел просто потрясающе. Взлохмаченные волосы, обхватившие меня теплые руки и ноги. Его член ощутимо напрягся – Макс был голоден и просил ласки, еще даже не проснувшись.

Когда он заметил, что я смотрю на него, то ничего не сказал. Просто потер лицо, взглянул на мои губы и потянулся за бутылкой с водой, которую мы оставили на прикроватном столике. Макс протянул ее мне, а потом сам приложился к горлышку, после чего отставил в сторону и положил ладони мне на грудь.

Я немедленно растворилась в ощущениях – тепло его кожи, его тяжесть, когда он, перекатившись, лег на меня и качнулся вперед, прильнув губами в утреннем поцелуе. Я еще толком не проснулась, и он тоже, но уже жадно зашарил ртом по телу, целуя грудь и бедра. Я обвила его руками и ногами, желая ощутить, как в меня входят дюймы и дюймы его идеального члена. Я хотела, чтобы он был сверху, хотела, чтобы его лицо было у меня между ног, чтобы его пальцы шарили повсюду.

Его руки были спокойны, движения точны – он дразнил меня. Под кожей разгоралось медленное пламя. Он покрыл меня поцелуями с головы до ног, возбуждая с помощью рук, и губ, и слов, спрашивая, чего я хочу, словно мы не занимались этим раньше множество раз. Но я понимала: здесь, в моей постели, все было по-другому. Эта ночь смела все прежнее, и я ничего не могла понять и предвидеть, кроме одного: наконец-то я узнала, что значит открыть ему свое сердце.