«Ты где?» вместо «здравствуй»; «что случилось?»

вместо «как у тебя дела?»; «мне без тебя плохо» вместо «мне с тобой хорошо»; «ты мне всю жизнь испортил» вместо «мне так нужна твоя поддержка»; «я хочу сделать тебя счастливой» вместо «я так счастлив рядом с тобой»… Зависимость слышно. Хотя мало кто обращает внимание на смысл сказанного и замечает тонкую грань между словами любви и словами-симптомами зависимых отношений. Не обязательно быть специалистом, чтобы научиться различать, когда речь идет о контроле и желании обладать другим. Мама, которая на сына «всю жизнь положила»; жена, которая постоянно «держит руку на пульсе» своего мужа; мужчина, который после смерти супруги приговаривает: «Мне незачем больше жить»… Одна из задач нашей книги – показать, что зависимость часто маскируется под любовь. Почему ее путают с любовью, почему зависимость предпочитают любви?

Зависимость многими психологами определяется как навязчивое состояние непреодолимого влечения к чему-либо или кому-либо. Такое влечение практически не поддается контролю. Попытка отказаться от предмета влечения приводит к тяжелым, болезненным эмоциональным, а порой и физическим переживаниям. Но если не предпринимать никаких мер по снижению зависимости, она будет прогрессировать и, в конце концов, может полностью захватить и подчинить себе жизнь человека. При этом человек находится как бы в измененном состоянии сознания, которое позволяет ему уйти от тех проблем реальной жизни, которые кажутся ему непереносимыми. Эта, чаще всего скрытая от сознания, выгода и мешает отказаться от зависимости, несмотря на то, что ценой сохранения и усугубления зависимости может стать утрата отношений, здоровья и даже жизни.

Зависимость – это личностное отклонение, личностная проблема и, по мнению некоторых специалистов, может считаться болезнью. Часто в исследованиях медиков и психологов акцент ставится именно на последнем определении: зависимость понимается как болезнь, а ее происхождение видится в наследственности, биохимии, ферментах, гормонах и пр. И все же в психологии есть направления, которые относятся к этой проблеме иначе.

В книге «Освобождение от созависимости» (М.: Класс, 2006) Берри и Дженей Уайнхолд пишут: «Общепринятая медицинская модель утверждает, что созависимость является наследственным заболеванием, …и неизлечима». «Мы полагаем, что созависимость – это приобретенное расстройство, являющееся результатом остановки (задержки) развития…».

Мы можем еще привести в качестве примера мнение отечественного врача-нарколога, профессора Валентины Дмитриевны Москаленко, книги которой «Зависимость: семейная болезнь» (М.: Пер Сэ, 2006) и «Когда любви слишком много» (М.: Психотерапия, 2007) также открывают не медицинскую, а психологическую модель, несмотря на то, что автор – врач-нарколог. В. Д. Москаленко предлагает так понимать созависимость: «Созависимый человек – это тот, кто полностью поглощен тем, чтобы управлять поведением другого человека и совершенно не заботится об удовлетворении собственных жизненно важных потребностей».

Две модели – медицинская и психологическая по-разному понимают происхождение зависимости и связанной с ней созависимости. В центре медицинской модели – биохимия и гены, в центре другой – проблемы личности. Мы не будем решать вопрос соотнесения двух моделей. Скажем только, что и та, и другая в чем-то права. Модель медицинская необходима для понимания клинического аспекта зависимости как состояния организма. Модель психологическая необходима, чтобы понять, как и откуда возникают созависимые отношения, как в них формируются зависимые личности, какие психотерапевтические стратегии можно строить. Эти две модели можно рассматривать как взаимодополняющие, а не как взаимоисключающие, противоположные. Магические объяснения происхождения эмоциональной зависимости, такие, как сглаз, порча, приворот, кармические связи и пр., которыми одно время так модно было увлекаться, оставим без внимания, как противоречащие нашим научным, ценностным и религиозным убеждениям.

Итак, мы видим, что зависимость определяется многими разными способами – как болезнь, с понятием симптомов и синдромов; как особое состояние, в которое человек попал в результате психологической травмы или при дефиците каких-то отношений в семье. Но нам представляется не таким важным дать определение понятия зависимости, как понять следующее:

Первое: зависимый человек – это тот, кто полностью или в большей части своей жизни ориентирован на себя не напрямую, а опосредованно – через другого; ориентирован – то есть зависит от чужого мнения, поведения, отношения, настроения и т. д.

И второе: зависимый – это тот, кто не заботится о своих подлинных потребностях (физических и психологических), и поэтому испытывает постоянное напряжение из-за неудовлетворения собственных нужд (это состояние в психологии называется фрустрацией). Такой человек не знает, чего он хочет, не пытается реализовать собственную ответственность за удовлетворение своих потребностей и живет как бы вопреки самому себе, во зло себе, если так можно сказать, ожидая или требуя заботы от окружающих.

Слово «зависимость» (аддикция, аддиктивное поведение) используется сейчас в самых разных сочетаниях: химическая зависимость (алкоголизм, наркомания), лекарственная зависимость, шопоголизм, зависимость от еды (нарушения пищевого поведения), адреналиновая зависимость (зависимость от острых ощущений), зависимость от работы (трудого-лизм), от игры (игромания) или компьютера и др. То, что все эти зависимости вызывают большой интерес у специалистов, детально изучаются и описываются, объясняется просто – любого рода зависимость оказывает огромное влияние как на жизнь человека, который от нее страдает, так и на жизнь тех, кто входит в его окружение. В психологической литературе существует специальный термин «созависимость», описывающий зависимость не от алкоголя, наркотиков и др., а от самого зависимого близкого человека. В этом случае «собственная личность созависимого – его „я“ – заменяется личностью и проблемами человека, от которого он зависит».

Не только ученые занимаются проблемой профилактики и преодоления зависимости – в последнее время множатся группы самопомощи анонимных алкоголиков, наркоманов, игроманов, созависимых (например, существуют группы «Взрослые дети алкоголиков», АЛАНОН для родственников наркоманов и т. д.). Ни один социальный слой, ни одна культура не может похвастаться отсутствием проявлений в той или иной форме различных зависимостей. Так, немногие знают, что в некоторых епархиях РПЦ создаются группы анонимных алкоголиков для священнослужителей, потому что эта проблема уже давно перестала быть «личной», «частной» – она касается всех.

Есть и еще один немаловажный аспект, который необходимо учитывать при обсуждении склонности к зависимости, – это влияние социальных стереотипов, поддерживающих и оправдывающих зависимое поведение. Например, уважение трудоголизма: «Какой достойный человек! Сгорел на работе!»; оправдание алкоголизма: «У него такая тяжелая жизнь/сложная работа/плохая жена – как же ему не пить!»; восхищение сексуальной зависимостью: «Настоящий мужчина, мачо, альфа-самец!» и алкоголизмом: «Силен мужик! Сколько может выпить!»; воспевание созависимых отношений: «Я – это ты, ты – это я, и никого не надо нам» (популярная песня) и т. п. Личностно незрелому (инфантильному) человеку трудно противостоять подобному «гипнозу общепринятого», легче плыть по течению, быть «в тренде».

В нашей практике консультирования приходится постоянно сталкиваться напрямую или опосредованно с темой зависимости и созависимости. Анализируя накопленный нами и другими психологами опыт, хотелось бы понять, как, когда и при каких условиях формируется и развивается у личности склонность к возникновению зависимости. В данной книге мы ограничимся описанием эмоциональной зависимости от другого человека и попытаемся наметить направления исследования, которое даст пищу для дальнейших размышлений.

 

Условия формирования зависимости

Какие факторы способствуют возникновению со-зависимого поведения и формированию зависимой личности? Таких факторов множество и их все можно разделить на несколько категорий: исторические – касаются всех; социальные факторы – касаются некоторых слоев общества; семейно-родовые – касаются истории и жизни моей семьи; и личные – касаются только моего опыта. По поводу генетической заданно-сти, «врожденности» созависимого поведения мы не встречали серьезных научных исследований – ученые уделяют больше внимания химическим зависимостям, чем эмоциональным. Предполагаем, что скорее можно говорить о том, что предрасположенность к эмоциональной зависимости впитывается ребенком «с молоком матери», то есть передается не на генетическом уровне, а через поведение, эмоциональные реакции и способы выстраивания отношений в семье, где ребенок растет и познает мир. Поэтому генетический фактор мы здесь не рассматриваем.

Исторические факторы – у разных народов эти факторы могут принимать различные формы и иметь разные причины, но суть их будет похожа. К формированию созависимого поведения ведет то искажение детства ребенка, которое всегда происходит, если общество в целом постигают какие-то трагедии. Это войны и революции, трагедии стихийного порядка (землетрясения, извержения вулканов, наводнения и пр.), эпидемии, это социальные перемены и экономические кризисы, ну и, конечно, такие потрясения и трагедии, которые имели место в судьбе нашего Отечества, – гонения, преследования, геноцид, репрессии и т. п. Едва ли в нашей стране есть семья, члены которой могут сказать, что в роду никто не был репрессирован, раскулачен, не находился под подозрением или под следствием. В некоторых семьях репрессированы были до 90 процентов не только мужчин, но и женщин. И в таком роду, в такой семье несколько поколений несут на себе последствия пережитых страшных событий. Едва ли найдется в России семья, которую не постигла трагедия потери мужчины на Великой Отечественной войне, а теперь еще добавились к этому войны афганская, чеченская и другие. Это те исторические факторы, которые, в той или иной степени, присутствуют в жизни любого народа. В тяжелые, трагические периоды истории народы и семьи сплачиваются, чтобы выжить, и начинают очень сильно зависеть друг от друга. Привыкшим с детства к стратегии выживания людям сложно перестроиться на «мирную» жизнь. Многие так и продолжают воевать или бояться, прятаться, защищаться, искать врагов там, где их нет, иногда даже среди своих родных. Когда доверие к миру подорвано, людям тоже становится трудно доверять. Но одиночество смерти подобно (в тяжелые времена одному не выжить). Стратегия выживания диктует свои законы, один из них – «созависимые отношения выгодны». Вот и получается: с вами плохо и без вас нехорошо.

Справедливости ради следует отметить, что реакция семьи на стрессовые ситуации зависит не только от вида и силы стресса, но и от сложившихся в семье взаимоотношений. Есть здоровые семьи, обладающие достаточными психологическими и духовными ресурсами, которые помогают пережить практически любой кризис. Да и детство у ребенка в такой семье может быть вполне счастливым, несмотря на все пережитые сложности (конечно, кроме ситуаций смертельной опасности, а также потери одного или обоих родителей).

Социальные факторы: социальная обстановка, общественные стереотипы и установки, нормы и правила, принятая в обществе система ценностей – все эти факторы могут способствовать или, напротив, мешать становлению и развитию личности. Вот пример – в России долгое время было принято, что оба родителя должны работать, а дети воспитывались в детских дошкольных учреждениях с самого раннего возраста. Нравственно оправданной была норма ранней социализации детей: «Коллективизм важнее индивидуального развития личности». В советском обществе поощрялись такие качества, как покорность, послушание, безынициативность, спокойнее было «быть, как все, и не высовываться». Беспечное, беззаботное детство не приветствовалось, так как многие думали, что, чем раньше ребенка приучить к ответственности и чем раньше он познает тяготы жизни, тем легче ему будет приспособиться к сложностям взрослого (безрадостного, изнурительного) существования. Современные психологи утверждают обратное: личности, лишенной радостного, беззаботного детства, очень сложно повзрослеть.

Еще пример: в советское время считалось, что достаточно иметь одного ребенка, чтобы обеспечить его всем «самым лучшим» (как правило, материальным), чего были лишены в своем детстве родители. Семьи были детоцентристскими: «Все лучшее детям!». Многодетность осуждалась: «Зачем плодить нищету?!», оправдывались аборты, хотя позже правительство стало поощрять рождение детей: льготы для многодетных, звание «Мать-героиня» и т. д. Дети в таких социальных условиях, как правило, вырастали инфантильными и эгоистичными, с неадекватной (гипер-или гипо-) ответственностью, что, в свою очередь, было «фундаментом» для развития разного рода зависимостей и созависимых отношений.

Сегодня социальные условия и нравственные ориентиры меняются, становятся, возможно, более многообразными, даже полярными. Но необходимо иметь в виду, что социальные факторы, в отличие от исторических, затрагивают не все семьи. В обществе существует много различных социальных слоев и групп, которые в один и тот же исторический период могут находиться в разных социальных и экономических обстоятельствах, следовать разным нормам и правилам. Война, эпидемия, стихийные бедствия не щадят никого, а правила, принятые в конкретном обществе, касаются не всех.

Третья группа факторов – семейно-родовые. Историческая эпоха и социальное устройство общества оказывают большое влияние на жизнь рода и семьи. Под воздействием внешних условий формируются семейные сценарии и правила, которые в свою очередь отражаются на развитии конкретной личности, прежде всего, на психологическом здоровье детства. Понятие «детство» мы употребляем в широком смысле слова – не пример одного ребенка или одной семьи, а именно в целом. Семейные факторы, влияющие на детство, вполне понятны. Если в жизни ребенка его мать и отец счастливы друг с другом (просто в общечеловеческом смысле), и ничто их не повергает ни в депрессию, ни в страхи и тревоги за свой дом, за будущее своего ребенка, за своих родителей, если в той или иной степени супружеская пара чувствует стабильность, радость своего бытия, радость своего супружества и родительства, тогда у ребенка есть условия для динамичного и здорового развития его личности.

Наоборот, как только в обществе разливается тревога, опасения и страх, тогда едва ли можно говорить, что в какой-либо семье, которая будет относиться к этому сообществу, может быть счастливое (с психологической точки зрения) детство. Мало кто может, проанализировав свое детство, сказать, что в нем таких событий не было. Социальные катаклизмы приводят к повышенному уровню тревоги у женщин, к напряжению, которое выливается в неадекватную агрессивность или, напротив, полную пассивность у мужчин. Ребенок видит расстроенную, постоянно чем-то встревоженную мать, отца, срывающего злость на членах семьи или уходящего в запой от собственного бессилия и невозможности что-то изменить. Глядя на подобную безрадостную картину, детям трудно оставаться беззаботными и веселыми. Появляется чувство вины непонятно за что, желание спасти маму и папу и запрет на собственное счастье – нельзя позволить себе быть счастливым, когда в твоей семье счастливых не было.

Неблагополучная социальная обстановка у многих порождает страх. И этот страх передается детям. Мы можем видеть по своим детям, как они боятся того же, что и мы, хотя для их страха уже нет никаких объективных причин. И это тревога, которая передается из поколения в поколение – мы ею заражаем своих детей. Но, как мы уже писали выше, не все одинаково реагируют на одни и те же события и условия.

Конечно, у нас разные семьи, разные родовые системы, имеющие свой уникальный опыт проживания тех или иных событий – счастливых или трагических. Семьи отличаются по многим критериям и параметрам: по составу, количеству детей, по здоровью, по принадлежности к социальному слою и профессиональному сообществу, по нравственным и ценностным ориентирам и т. д., и т. п. Судьба каждого члена семьи каким-то образом влияет на жизнь всего рода и отдельных людей. Ранние смерти, плен, депортация, казни, самоубийства, аборты, брошенные дети, изнасилование, разводы, предательства, уголовно преследуемые преступления (воровство, убийство и т. п.), тюремное заключение, алкоголизм, наркомания, психические заболевания – все это накладывает тяжелый отпечаток на многие поколения. Самым сложным для потомков бывает принять в свое сердце без осуждения и проклятий всех членов своего рода и поблагодарить их за жизнь, доставшуюся очень дорогой ценой. Работы Анн Шутценбергер, Берта Хеллингера, Екатерины Михайловой, Людмилы Петрановской и многих других психологов показывают, какими сложнейшими переплетениями в судьбе человека могут сказаться подобные факты родовой жизни.

Но бывает и радостное наследство: прочные счастливые браки, любовь к детям, жизнестойкость и оптимизм, подвиги, крепкая вера, добродетельная жизнь, священническое служение, добрая слава одного или нескольких членов семьи. Такое наследство не только позволяет гордиться собственной принадлежностью к своему роду, но и дает силы, вдохновляет.

Помимо истории жизни рода, к группе семейно-родовых факторов относятся семейные сценарии, которые содержат установленные традиции и ожидания для каждого члена семьи и передаются из поколения в поколение, а также анти-сценарии – попытки (как правило, безуспешные) избежать заданного предыдущими поколениями сценария. Например, типичный для нашего общества женский сценарий: «выйти замуж без любви – из жалости (или страха одиночества) за первого, кто „подвернулся“, обратил внимание, и положить жизнь на спасение и вразумление непутевого мужа, постоянно жертвуя своими потребностями и благополучием детей». В этом случае, например, дочь такой женщины попытается реализовать один из антисценариев: не выйти замуж; разводиться сразу, как только что-то начинает не устраивать в отношениях; выйти замуж за человека, который сам начнет перевоспитывать и переделывать ее под свой идеал и др., в любом случае – закончить жизнь в одиночестве с обидой на судьбу. Форма в антисценарии меняется, но суть остается – неуважение к личности (своей и партнера), неумение любить, нежелание взять на себя адекватную ответственность – все это приводит к созави-симым отношениям. Как писала Анн Шутценбергер: «Мы продолжаем цепочку поколений и оплачиваем долги прошлого, и так до тех пор, пока „грифельная доска“ не станет чистой. „Невидимая лояльность“ независимо от нашего желания, независимо от нашего осознавания подталкивает нас к повторению приятного опыта или травмирующих событий, или несправедливой и даже трагической смерти, или к ее отголоскам». Но мы не будем столь категоричны – бороться с семейными сценариями, действительно, бесполезно, но можно их проанализировать, взять лучшее (а что-то ценное есть в каждом сценарии) и хотя бы немного изменить заложенную в них суть.

Еще к семейно-родовым факторам можно отнести семейные правила – гласные и негласные, всем известные, заданные культурой, а также уникальные для каждой отдельной семьи, известные только членам данной семьи. Семейные правила, так же, как стереотипы взаимодействия и семейные мифы, прекрасно описаны в книге Анны Варги о семейной системной психотерапии: «Правила – это то, как семья решила отдыхать и вести свое домашнее хозяйство, как она будет тратить деньги, и кто именно может это делать в семье, а кто нет; кто покупает, кто стирает, кто готовит, кто хвалит, а кто по большей части ругает; кто запрещает, а кто разрешает. Словом, это распределение семейных ролей и функций, определенные места в семейной иерархии, что вообще позволено, а что нет, что хорошо, а что плохо… Закон гомеостаза требует сохранения семейных правил в постоянном виде. Изменение семейных правил – болезненный процесс для членов семьи. Нарушение правил – вещь опасная, очень драматичная».

Примеров семейных правил можно привести множество: «В нашей семье ленивых не было, отдыхать НЕЛЬЗЯ, или можно, только когда все сделано (то есть никогда)»; «Молодые ДОЛЖНЫ слушаться, ВСЕГДА делать все, как говорят старшие, спорить с ними НЕЛЬЗЯ»; «Мужчины НЕ ДОЛЖНЫ показывать свои чувства, им НЕЛЬЗЯ бояться, плакать, быть слабыми (то есть живыми)»; «Чужие интересы ВСЕГДА важнее собственных – умирай, но товарища выручай». Нарушителя ждут «карательные санкции», вплоть до отлучения от семьи. В связи с этим менять семейные правила очень трудно, хотя и возможно. В любом правиле содержится доля истины, поэтому не стоит от него отказываться совсем. Беда в том, что правила, понятые буквально, принятые без осознания и используемые без рассуждения, могут принести больше вреда, чем пользы, а иногда сделать жизнь невыносимой. Семейные правила и установки важно осознавать, относиться к ним со здоровой критикой и пользоваться ими адекватно. Иначе, слепо следуя семейным правилам, можно незаметно для себя оказаться в зависимых отношениях.

Все мы принадлежим своей семье (даже те, кто не знает своих родных родителей), все мы так или иначе связаны невидимыми нитями, кровными узами со своими предками, близкими и дальними. И мы не можем отрицать, что включенность в родовую систему – очень важный фактор, который, безусловно, влияет на формирование зависимой личности.

Четвертая группа факторов – личный опыт конкретного человека, столь неповторимый, порой причудливый. Не только условия, в которых развивается личность, уникальны, но и субъективное восприятие действительности совершенно никем и никак не предсказуемо. Одни и те же события разные люди воспринимают особым образом, по-своему их интерпретируя и соотнося с уже приобретенным на момент события, таким же уникальным собственным опытом. Более того, один и тот же человек может реагировать на одну и ту же ситуацию по-разному, в зависимости от своего самочувствия, настроения и прочего. Он может навсегда запомнить случившееся как несчастье, сломавшее всю жизнь, или как не очень приятный эпизод из детства.

Невозможно предугадать, как человек отреагирует на то или иное событие, и какие последствия оно будет иметь в его дальнейшей жизни. И мы можем только постфактум предположить, что вот это на меня повлияло так, и анализировать, каким образом это сказалось на становлении моей личности. Про другого человека наши догадки тоже останутся только догадками, ведь поиск жестких причинно-следственных связей – это попытка упростить жизнь с целью взять ее под свой контроль. Поэтому, когда мы описываем какие-либо психологические закономерности, хорошо бы помнить, что жизнь намного сложнее, чем нам хотелось бы ее видеть. Да и про чудо не стоит забывать. Важно оставить в своих представлениях о логике течения жизни место Богу.

В бесконечных поисках виноватых «почему я такой?» надо отдавать себе отчет, что формирование нас как зависимых личностей – это не только наша или чья-то (родителей, школы, общества) вина, но и наша беда. Это, можно сказать, наша судьба, в которой есть и промысел Божий, и собственный выбор. И этот выбор иногда выглядит совсем не как выбор, а как неизбежная необходимость, которая с нами случается. Мы можем быть очень горько разочарованы, когда приходим к этому выводу: все вело к тому, чтобы я стал таким (или я стала такой). В этот момент, вместо напрашивающегося вопроса «за что мне это?», можно попробовать спросить себя «зачем мне это?»: зачем со мной случилось то, что случилось, зачем я родился в это время, в этой стране, в этой семье? Что важного и ценного есть в моем уникальном опыте? Как я могу использовать опыт своей жизни на благо себя и других? Это зрелый подход к творческой задаче под названием «я и моя жизнь». Как радостно бывает общаться с человеком, который, например, много лет отдал алкогольной зависимости, а сейчас рассказывает о солидном стаже трезвости и о том, как он ведет группу самопомощи для анонимных алкоголиков, помогая другим выбраться из пут зависимости.

Как отмечал известный психолог Джеймс Холлис, «ранние детские переживания, а позже – влияние культуры привели нас к внутренней разобщенности со своим Я. Только воссоединившись со своей внутренней истиной, мы сможем твердо встать на ноги и вернуться на правильный путь… Нам следует отделить себя настоящих от тех, кем мы стали, от фактического, но ложного ощущения Я… Без значительных усилий, направленных на выполнение болезненного акта осознания, человек по-прежнему идентифицируется со своей травмой». «Я – это не то, что со мной произошло; я – это то, кем я хочу стать» – эта фраза, по мнению Дж. Холлиса, должна постоянно звучать в голове каждого, кто не хочет остаться пленником своей судьбы.

Священникам и психологам часто приходится заниматься реабилитацией, если так можно выразиться. И на исповеди, и в частной беседе, и в психологической консультации приходится реабилитировать перед человеком его самого и его собственное прошлое, которое он готов проклясть, готов ненавидеть свое детство, свою семью, своих родителей. И наша задача здесь не в том, чтобы на «черное» сказать «белое», на плохое сказать, что оно было хорошим, радостным или оправдать любое преступление. Наша задача, вероятно, заключается в том, чтобы помочь человеку набраться сил и мужества для признания и принятия всего, что с ним случилось, включая его собственные поступки, шаги и выборы. Пожалуй, труднее всего человеку признать свою свободу, хотя, может быть, он тогда и не думал, что это его свобода. Чтобы избежать ответственности, мы порой отказываемся видеть свой свободный выбор, оправдываясь тем, что были вынуждены, «жизнь заставила», «события были сильнее», «по-другому было нельзя». Но остается вопрос к самому себе, на который порой страшно дать честный ответ: «У меня действительно не было другого выхода или я не хотел видеть другой выход? А может, другой выход все-таки был, но он казался мне более опасным, сложным, непредсказуемым? Может быть, в том выходе, который я избрал, была какая-то, пусть неосознаваемая, выгода?»

Признать и принять себя и свою жизнь иногда очень сложно. Мы не можем переписать историю нашей жизни, но, став взрослыми, мы в силах изменить свое отношение к тому, что с нами произошло. С духовной точки зрения, принять свою судьбу – это мужественный шаг освобождения, потому что вслед за принятием я открываю для себя свободу. Ведь как только я с чем-то в жизни соглашаюсь, принимаю это как факт своей жизни, я становлюсь «владельцем» этого события, а значит, могу выносить уроки и вносить какие-то изменения – хотя бы в эмоциональное отношение к собственным воспоминаниям. Бывает, что человеку хочется вычеркнуть какие-то страницы своей жизни, забыть, как страшный сон какие-то травмирующие или драматические события. Но открещиваясь от своего прошлого, мы избавляемся не только от боли и травм, но и от силы, которую приобрели, когда проживали тяжелые жизненные ситуации, выбирались из кризиса, от силы, благодаря которой мы выжили. И еще, попутно, мы обесцениваем свой опыт, доставшийся нам ценой слез, страданий, ошибок, разочарований. Ведь любое испытание – это шанс понять что-то в жизни, узнать что-то новое о себе, повзрослеть. Как человек использует этот шанс – его личный выбор и ответственность. Кто-то может сломаться, озлобиться на весь мир, а кто-то станет добрее, внимательнее, терпимее. Оглядываясь на свой жизненный путь, важно уметь признать: «Нет, это не только то, что со мной случилось; это то, чему я отчасти стал теперь и причиной, пересмотрев цену и ценность этого опыта для меня и изменив свое отношение к этим событиям, найдя в них новый смысл». Когда я принимаю свою судьбу, я высвобождаюсь из того, что мне казалось прежде пленом и несвободой. Вот для чего нам нужен такой анализ – необходимо представление о том, от каких самых разных факторов зависят условия формирования в нас зависимого или свободного поведения.

Но поскольку все-таки мы говорим о любви как о том образе жизни, о том образе бытования, который дает человеку иной путь, свободный от зависимости, иную возможность, мы должны сказать, что как бы «плохо» ни обошлась судьба с человеком, с христианской точки зрения человек есть всегда душа живая. И потому в нем всегда есть любовь. Эту любовь он может обнаружить в себе, присоединиться к ней, он может начать ею жить в любую минуту своей жизни. Вспомните примеры встречи с любовью, которые дает Лев Николаевич Толстой в описании смерти князя Андрея Болконского и в открытии Пьера Безухова в плену. А замечательный пример Гончарова: Обломов, который большую часть жизни бессмысленно провел на диване в грязном халате, вдруг говорит о свете, который спрятан в душе! Многие люди говорят об этом свете – это свидетельствует, что у человека любовь есть, и она есть всегда, только у некоторых она спрятана, закопана очень глубоко в недрах души. Но такого человека, которого бы Бог не наделил при рождении любовью, нет и не было. А это означает, что у личности есть другой путь – не путь выстраивания созависимых отношений, которые он принимает как некий суррогат, но путь любви, в котором ему открывается безграничная щедрость (собственная щедрость) и свобода.

 

Как возникает зависимость

Большинство зависимых людей, описывая свое привычное состояние, говорят о гнетущем ощущении пустоты внутри и бессмысленности своего существования, а также отмечают тревогу, ставшую фоном жизни, и приступы страха, не всегда связанные с объективной опасностью. Кто-то пытается подобное состояние «заесть», кто-то справляется с ним с помощью алкоголя или наркотиков, в качестве «анестезии» используют также компьютер, работу и прочее. Но нас сейчас интересуют случаи, когда человек старается заполнить свою внутреннюю пустоту другим человеком, в слиянии с ним растворить свою тревогу.

«Пишет Вам мама 27-летней дочери. Дело в том, что моя дочь очень переживает из-за того, что у нее не складываются отношения с молодыми людьми, часто впадает из-за этого в глубокую депрессию. Мы с мужем в курсе всех ее переживаний, но не всегда нам удается ее поддержать, вселить надежду, успокоить. Дочь читает православную литературу по вопросам любви и брака и все вроде понимает, а на практике… Вам, наверное, покажется странным, а может, Вы даже подумаете, что я сгущаю краски, но мне порою думается, что ее „любовь“ – это болезнь, которая приносит ей страдания гораздо большие, чем физическая боль. Не лишним будет сказать, что все ее влюбленности были неразделенными. Хотя встречались на ее пути мальчики, которым нравилась она, были ухаживания, признания, но без ответа с ее стороны. Вот и сейчас дочь пребывает в очередной привязанности, скорее безответной, хотя она отказывается в это верить, а нам страшно разрушить эту иллюзию. Мне кажется, что все ее проблемы в ней самой, в ее поведении, в отношении к себе. Подскажите, как нам быть, как помочь дочери?»

Прочитав это, к сожалению, типичное письмо, многие, наверное, подумают: какие заботливые родители, какая дружная семья, какие доверительные отношения! Увы! Описанная ситуация – классика созависи-мых отношений. Кто здесь зависимый? Все. Кто на самом деле нуждается в психологической помощи? Вся семья. Есть ли шанс у молодой 27-летней женщины, живущей со своими родителями в дисфункциональ-ной семье, выйти замуж? Шанс есть, но ей тогда придется осознать свою зависимость от родителей, «отлепиться» от них, повзрослеть, выстроить свои личные границы, перестать делиться с ними «всем»… «Любовь, конечно же, существует, но достичь ее очень трудно, а в процессе ее достижения приходится решать очень много проблем». Риск, что изменения дочери не понравятся маме с папой, очень велик, ведь родители здесь – созависимые, для них «переживания по поводу переживаний дочери», а на самом деле – тотальный контроль над ее чувствами и отношениями – способ сделать свою жизнь более эмоционально насыщенной и осмысленной. Начнутся бесконечные сетования матери: «Ты такой раньше не была! Я тебя этому не учила!», молчаливый упрек в глазах отца: «Если меня не жалеешь, пощади хоть мать, разве ты не видишь, как она мучается?» Возможно, что и дочери проще страдать, чем искать решение. Многие семьи так живут всю жизнь и не замечают ничего странного в словах матери взрослого юноши: «Нас в армию не взяли, удалось откосить», или: «Мы родили второго внука». Как можно внуков родить? Люди не разделяют себя от своих родных, они как бы слились – нет ощущения личностных границ. В зависимых отношениях утрата границ – это одна из главных характеристик. Либо другая крайность – слишком жесткие границы, такое тоже возможно.

О границах/барьерах в нашей стране стало модно говорить не так давно, но прилавки книжных магазинов уже могут похвастаться достаточным выбором книг по этой теме, написанных в основном зарубежными авторами. У отечественных специалистов данная проблема не столь популярна, поэтому, к сожалению, рекомендуемая литература не может полностью удовлетворить нашего читателя – примеры из «иной» жизни и западный стиль изложения материала не всем нравится. Тем не менее, мы считаем полезным познакомиться с имеющимися наработками, например, американских христианских психологов Генри Клауда и Джона Таунсенда, выпустивших несколько книг на русском языке. Вот как они описывают смысл и необходимость границ (в данном переводе «барьеры»): «Пограничная линия показывает мне, где заканчиваюсь я и начинается кто-то другой. Она же показывает, чем я обладаю, а чем нет. Знание этого делает меня свободным… Принятие на себя ответственности за собственную жизнь открывает передо мной множество вариантов выбора. Однако если я не „обладаю“ своей собственной жизнью, то это значительно ограничивает мои возможности… Бог задумал мир, в котором все мы живем „в пределах“ самих себя… и мы ответственны за те вещи, которые составляют наше „я“. „Сердце знает горе души своей, и в радость его не вмешивается чужой“ (Притч. 14:10) Мы должны заниматься тем, что находится в нашей душе, и барьеры помогают нам определить это». Границы напрямую связаны с ответственностью. Мы много раз на лекциях, семинарах и в публикациях описывали отличия адекватной и неадекватной ответственности. Пожалуй, главное, на что обязательно следует обратить внимание: при адекватной ответственности личность очень четко различает, что находится в зоне ее контроля, влияния, что можно изменить (свои мысли, чувства, поступки, желания, отношения), а что лежит в области ответственности другого человека (его мысли, чувства, поступки, желания, отношения) или Бога (жизнь и смерть, «случайности» и несчастные случаи, природные катаклизмы, глобальные изменения, непредвиденные события). Многие предпочитают принимать на себя чужую ответственность и тешить себя иллюзией всемогущества и контроля. Такое представление «я – причина всего, что происходит» в норме характерно для детей 3–5 лет. Конечно, может показаться, что проще переложить свою ответственность на окружающих и высшие силы и сделать их не только виноватыми во всех своих несчастьях, но и ответственными за собственное благополучие и счастье.

Классический пример неадекватной ответственности в созависимых отношениях: он позвонил – она счастлива, он не позвонил – все валится из рук, ее жизнь больше не имеет смысла, если… он снова не позвонит. Счастье, настроение, работоспособность и даже смысл жизни женщины зависят от телефонного звонка!? В подобных случаях можно задать странный на первый взгляд вопрос: «Сколько лет той девочке, которая ТАК сильно переживает и зависит от присутствия другого?» Ведь очевидно (во всяком случае, психологу), что такая неадекватно сильная реакция не может быть реакцией зрелого взрослого человека. Девочка, которой так страшно и грустно, совсем маленькая, она в том возрасте, когда длительное отсутствие мамы или другого близкого взрослого действительно является угрозой жизни. И для ребенка такое сильное эмоциональное переживание разлуки вполне адекватно его физической зависимости от тех, кто о нем заботится. Взрослый же человек не погибнет без другого, но почему же он переживает возможность утраты значимых для себя отношений как угрозу смерти? Зачем он отказывается от адекватной ответственности за свою жизнь и становится зависимым от поведения, отношения, чувств, мыслей, желаний другого? Ведь взрослая женщина может сама позаботиться о своем внутреннем маленьком испуганном ребенке – успокоить, поддержать. Даже если в ее детском опыте не было примера любящего, доброго отношения к ней, никогда не поздно научиться относиться к себе чутко и с пониманием – просто по-человечески. Меняя собственное отношение к себе, взрослый человек может постепенно становиться все более и более независимым от других (от чужого мнения, поведения, настроения) и свободным. Но «как трудно любому из нас признать, что мы нуждаемся именно в исцелении нашего внутреннего мира. Искать утешения или удовлетворения во внешнем мире гораздо легче», – замечает Джеймс Холлис.

Зависимость формируется и развивается очень медленно, постепенно, незаметно «пуская корни», поэтому, когда она начинает проявляться и отравлять существование, бывает сложно (а иногда и невозможно) с ней что-то сделать. Главное, что утешает – даже при самом неблагоприятном развитии событий у личности (в любом возрасте) все равно остается свобода выбора, пусть даже и небольшая.

С чего же начинается формирование склонности к зависимому поведению? И можно ли что-то изменить? А если можно, то что конкретно нужно делать, чтобы не заложить или вовремя обезвредить эту «мину замедленного действия»? Подобные вопросы часто задают психологам. Каждый раз приходится разочаровывать вопрошающих: универсального рецепта на все случаи жизни нет и быть не может, так как слишком много факторов оказывают влияние на развитие личности. Но показать некоторые закономерности, дать общую характеристику процессу формирования зависимости – осуществимая задача. Мы согласны с подходом Берри К. и Дженей Б. Уайнхолд, которые сопоставляют зависимые состояния с травмой и расценивают их как способы уклонения от боли или нежеланных переживаний, а также рассматривают зависимость как свидетельство «эмоциональной дисфункции». По мнению этих авторов, зависимость помогает свести к минимуму травмирующие воспоминания и относящиеся к ним переживания. «Возобновленные переживания, связанные с травмами, полученными при рождении или в первый год нашей жизни, могут быть настолько сильными, что нам кажется, что мы их просто не перенесем. Не желая вновь почувствовать себя такими же напуганными, мы пытаемся избежать всего, что может всколыхнуть в нас эти травмирующие воспоминания и связанные с ними переживания», – считают ученые.

 

Право на жизнь

Развитие личности начинается не с рождения, как думают многие, а с момента зачатия – уже там, во внутриутробной жизни, ребенок испытывает на себе воздействие разных событий, участником которых он незримо является. Еще будучи в утробе, ребенок чутко реагирует на все, что происходит с матерью, особенно на ее настроение и отношение к нему – к факту его появления в своей жизни. Мечты, радость, ожидание встречи или, напротив, страх, неприятие, отчаяние – в каких условиях будет расти и развиваться малыш? Будут ли о нем говорить с любовью, называть ласковыми именами или будут тихо ненавидеть за поломанные планы, испорченную карьеру, думать о нем в медицинских терминах: «зародыш», «эмбрион»… Прибежит ли мама из женской консультации с сияющими глазами, и папа будет целовать ее от счастья, или мама будет выть ночью в подушку от одиночества и невозможности осознать случившуюся с ней «беду», свалившуюся на ее бедную голову еще одну непосильную ответственность за другую жизнь. Разное начало бывает у жизни – мы не выбираем где, когда, у кого родимся. Чудо появления человека пока остается чудом, несмотря на все усилия науки взять «процесс деторождения» под контроль.

Мы не можем не учитывать влияние условий, в которых зародилась новая личность, на ее последующее развитие. И именно здесь, на самых ранних этапах своего развития, личность может впервые столкнуться с ощущением пустоты и страха, а точнее – «ужаса околосмертного состояния», когда решается вопрос о том, оставят ли ребенка жить или убьют. Этот первый опыт, ставящий под сомнение, а может и отрицающий ценность жизни и личности ребенка, оставит свой след в душе навсегда, даже если родители передумали/одумались, даже если потом горько сожалели о своих сомнениях и искренне радовались рождению малыша. На уровне чувств и ощущений тела ребенок запомнил, что его жизнь не безусловная ценность, что уникальность его личности – не достаточное основание для того, чтобы он появился на свет, есть более существенные вещи (карьера, отношения, учеба и т. п.).

Первый камень в фундамент, на котором потом может выстроиться зависимость, заложен – это страх, связанный с угрозой жизни: «свое место под солнцем получают не все, жизнь еще надо заслужить, чтобы жить – надо соответствовать ожиданиям, быть полезным или хотя бы не мешать». Человек может никогда не узнать о сомнениях своей матери, но его тело иногда будет выдавать «неадекватные» реакции (учащение сердцебиения, замирание дыхания, напряжение или резкий упадок сил и прочее) на ситуации, тем или иным образом резонирующие с травмой, полученной еще во внутриутробном состоянии. А еще такому человеку очень сложно будет почувствовать ощущение безусловной ценности собственной жизни, своей личности и чувство собственного достоинства.

Переживание фундаментальной безусловной ценности своей личности и жизни – одна из базовых психологических потребностей, неудовлетворение которой приводит к чувству внутренней пустоты, собственной неполноценности, к чувству вины и стыда за себя, унынию, отчаянию от бессмысленности своего существования. Если же человек ощущает собственную ценность, то он, напротив, испытывает удовлетворение и радость жизни, чувствует полноту бытия. Самоценность дает личности смелость быть собой. «Если переживание фундаментальной ценности (своего бытия – прим. авт.) отсутствует, человек склонен к внутреннему отступлению и страдает от пустоты и холода голого Бытия», – считает профессор Альфрид Лэн-гле. При всем возможном внешнем благополучии, где-то в глубине души будет жить тревога – «я точно никому не мешаю, не занимаю чье-то место, я достаточно хороший и полезный, моя жизнь никому не в тягость»? Это то самоощущение, с которым многие приходят на консультацию к психологу, и это как раз и есть результат обесценивания себя: «Я очень боюсь, что все будет плохо, что я сделаю что-нибудь не так, я все испорчу, у меня точно ничего не получится, я не справлюсь с жизнью, я не то скажу, я обижу, я разозлю, я ошибусь, у меня не хватит сил».

Жить с таким самоощущением очень тяжело. Но в фундаменте этого самоощущения глубокое неприятие себя, заложенное в раннем детстве: «Все тщетно, стыдно, все старания ни к чему не приведут, ничего не получится, я никому не нужна, никто мне не поможет, все плохое из-за меня, упущенное не вернешь, исправить ничего нельзя, да и вообще нехорошим людям, таким, как я, радоваться и жить нельзя». «Жить нельзя» – самый страшный результат неприятия себя, он может привести к суициду или к суицидальному поведению, к экстремальному образу жизни. Другое возможное последствие обесценивания жизни, обесценивания личности – аборт. Ведь если человек не ценит свою собственную личность и свою собственную жизнь, то с какой стати он будет ценить жизнь другого человека? Как это ни страшно, но человек, в праве на жизнь которого родители сомневались, также может испытывать сомнения по поводу того, дать ли жизнь своему ребенку или убить его. Нам необходимо понимать, насколько тяжелые последствия могут быть в случае намеренного обесценивания, унижения личности и потери ощущения собственной ценности.

Чтобы увериться в праве на свою жизнь, многие начинают нуждаться во внешних подтверждениях, ведь внутренней уверенности нет. Из-за отсутствия ощущения безусловной ценности собственной личности может сформироваться зависимость от чужого мнения: «Я должен обязательно всем нравиться, ведь если я им понравлюсь, значит, я ценный». Нет доверия себе, не сформированы внутренние критерии для оценки своих поступков и внешних событий: «Если я принимаю сам решение, то мне будут мотать нервы, мне будут долго напоминать об этом при любом удобном случае. Меня будут осуждать, сгущать краски, делать выводы на будущее. Если я сам принимаю решение, то я буду сомневаться все время – до и после того как я принимаю решение. Буду мучиться, буду сожалеть, все время думать, что это были неправильные решения, обесценивать полученный опыт. Лишусь сил, и жизнь моя будет отравлена. И если я сам принимаю решение, то оно должно быть лучшее из всех других возможных. Я должен стать лучшим. И благодаря этому решению, лучшему из всех, я смогу оправдать свою жизнь». То есть выбор – оправдывать свою жизнь, доказывать, что я ценный, стараться быть хорошим… или ничего не делать, из страха допустить ошибку.

В глазах стоит немой вопрос: «Что мне сделать, чтобы вам понравиться?» И читается невысказанная просьба: «Убедите меня своим одобрением, что я все делаю правильно и мне можно еще пожить!» Проблема в том, что, сколько бы ни убеждали и ни уговаривали, сколько бы ни говорили о любви и признании, не поверит… Базовое доверие к миру было сломано тогда же, когда утратилась связь с ощущением собственной ценности. Любые внешние подтверждения обесцениваются, подвергаются сомнению, отвергаются: «они ошиблись, они меня просто плохо знают, поэтому так ко мне относятся, если бы они узнали меня получше, увидели бы, какой я на самом деле, они не то чтобы любить меня не стали, но ни за что не захотели бы иметь со мной дела».

Стремление быть «хорошим» в глазах других, чтобы заслужить похвалу или избежать наказания, для многих людей стало настолько привычным, что они даже не замечают, как автоматически отказываются от своих истинных потребностей, чувств, особенностей – не ощущают себя. Некоторые, осознав, что «устали стараться казаться хорошими», решаются на изменение своего отношения к себе, пытаются разобраться в том, что же с ними произошло. Другие же пытаются оправдать свой привычный образ жизни, подвести под него «научную» или «религиозную» базу, подбирая подходящие цитаты из авторитетных источников. Но отказываясь признавать свои личностные искажения, человек лишает себя возможности что-то изменить.

Представьте себе молодого мужчину (этот «собирательный образ» – типичный случай), который всю жизнь старался вписаться в представление своей мамы о хорошем сыне, оправдать те ожидания, которые она ему регулярно озвучивала: «Сын должен быть послушный, скромный, тихий, никому не мешать, заботливый, внимательный, слушающий, сочувствующий, жертвенный, понимающий, неагрессивный, безотказный, без претензий, молчаливый, терпеливый, сдержанный, доброжелательный и, конечно, не такой эгоист (и прочее), как твой отец». Вам не кажется, что это описание не мальчика, а девочки? Вписаться в эти ожидания нет никакой возможности, потому что «мальчик» (а ему уже чуть за тридцать) – такой, какой он есть, живой: решительный, настойчивый, агрессивный, самостоятельный, бывает жестким, уверенный, громкий, с претензиями, отказывающий, эмоциональный, открытый, может, как и его отец, постоять за себя и, вообще-то, он себя уважает. Но «живой», настоящий он маму не устраивает – он неудобный, непослушный. Для этого мужчины быть «хорошим» в данном случае – значит предать себя. Ценность «меня такого, какой я есть» ставится под сомнение, и человек, ориентирующийся на мнение окружающих, начинает думать, что он живой – плохой. Потому что он не вписался в мамину картину. Но он не догадывается, что если бы ему все-таки удалось сломать себя и поместиться в прокрустово ложе, он бы услышал от мамы: «Ты не мужчина, ты – тряпка! У тебя нет стержня. На тебя невозможно опереться! Ты – диванный валик! Ни одна дура не согласится выйти замуж за такого тюфяка». «Двойной капкан» невыполнимых, взаимоисключающих родительских установок захлопнулся.

Есть такая грустная шутка, когда мама говорит своему маленькому сыну: «Если ты будешь себя хорошо вести, если ты будешь меня слушаться, если ты будешь есть кашку, я тебя буду любить», на что мальчик отвечает: «Мамочка, а я тебя буду любить просто так!» Мы часто забываем, что вообще-то любовь – она «просто так», что не надо ее заслуживать и необязательно стараться казаться быть хорошим, можно просто быть собой, потому что иначе и непонятно, кого любят. Если меня хотят переделать, если я не устраиваю, то может, я просто не подхожу этому человеку? Может, ему нужен кто-то другой?

И, тем не менее, даже понимая многое о себе, человек продолжает стараться делать все для того, чтобы его заметили и похвалили – его непомерная жажда любви ненасыщаема, он добивается от окружающих все новых и новых доказательств их неравнодушия, и продолжает им не доверять. Круг зависимости замкнулся, и выхода из него нет? Мы, как и многие другие психологи, так не думаем.

Гэри Чепмен в своей знаменитой книге «Пять языков любви», признавая влияние семьи на способность любить, писал, что, несмотря на опыт детства, возможность научиться любить у человека остается: «Известно, что дети по-разному развиваются эмоционально. У некоторых, например, складывается заниженная самооценка, у других – вполне адекватная. Некоторые не уверены в себе, другие всегда чувствуют себя в безопасности. Некоторые с детства ощущают, что их любят и ценят, другие растут нелюбимыми, нежеланными, недооцененными. Тот, кто с детства был окружен заботой, усваивает язык любви, на котором любовь выражали его родители и друзья. Он станет для него родным. Позднее он может овладеть и другими языками, но на родном говорить ему всегда легче. У тех, кто родительской любви не знал, язык любви формируется тоже. Но он не совсем правильный. Они – словно неграмотные дети со скудным запасом слов. В них мало вкладывали, но ведь они могут преодолеть это. Просто им придется работать усердней, чем другим. Ребенок эмоционально слаборазвитый может почувствовать любовь и научиться выражать ее, но ему сложнее, чем тем, кто рос в здоровой счастливой семье».

Джеймс Холлис также оставляет нам надежду: «У каждого из нас есть эмоциональные травмы и соответствующие им скопления энергии, ибо у каждого из нас есть своя индивидуальная история. Но тогда встает еще более глубокий вопрос: несем ли мы в себе эмоциональные травмы или они движут нами?»

То есть одна из задач, стоящая перед взрослым человеком, – научиться замечать и по возможности нивелировать влияние полученных травм на свои отношения и поведение. Ранние годы очень многое определяют в жизни взрослого человека, но мы согласны с мнением Карен Хорни и других ученых, что не стоит все объяснять «несчастным детством», и также не считаем оправданным «концентрировать внимание на детстве в некоей односторонней зачарованности им и рассматривать все последующие реакции лишь как повторения более ранних переживаний… Хотя переживания в детстве создают определяющие условия для возникновения неврозов, они, тем не менее, не являются единственной причиной последующих трудностей».

Оправдывая некоторые свои особенности и поступки тяжелым детством, взрослый человек пытается снять с себя ответственность за свою жизнь. А без ответственности невозможно что-то изменить в себе (если я за это не отвечаю, то я не могу на это повлиять, я – беспомощная жертва). Тот, кто боится и не хочет нести ответственность, продолжает обвинять родителей, воспитателя детского сада, школьных учителей и совершает ошибку – уходит от реальности. Как считает практический психолог Наталья Олифирович: «Клиент свято уверен в своей правоте. Действительно, его чувства и переживания настоящие, он реально обижен и зол. Ошибка в одном – той матери, к которой обращены его чувства, уже давно нет. Та мать осталась в 1965 или 1981-м году. Это та мать – женщина из прошлого – истерично кричала, била своих детей, вела странный образ жизни, любила сына и дочь по-разному… Это ей адресованы все слова, вся та ярость, которая сдерживалась 10, 20, 30 лет…» В поисках и осуждении «виноватых» человек может не заметить, как его жизнь пройдет. Обвинение своих родителей в том, что они «жизнь сломали», а вот «если бы они меня больше любили!» – путь в никуда. Тем более что правда в том, что они любили настолько, насколько могли, и так, как умели. Даже если их любовь приобретала чудовищные, а порой и преступные формы, мы не имеем права судить и обвинять своих родителей (при этом можем и должны трезво оценивать их поступки и отношение к нам). В христианстве человека призывают «ненавидеть грех и любить грешника»; с психологической точки зрения также необходимо научиться разделять отношение к поступкам и к совершившим их людям. Если нам удается посмотреть на своих родителей как на людей со своей, как правило, непростой судьбой, не оправдывая, но и не осуждая, то мы тем самым следуем заповеди почитания родителей. Исполнение этой заповеди предполагает в первую очередь признание самого факта родительства («Он бросил мою мать/ он все детство надо мной издевался/ ему никогда не было до меня никакого дела/ я его никогда не видела» – все это не дает права сказать, что «он мне не отец!», отрицать кровное родство и родительство). Еще одна важная составляющая почитания – принятие. Наши родители – обычные люди со своими сильными и слабыми сторонами, талантами и причудами – принятие родных матери и отца без условий, оценок и сравнений, без осуждения, презрения или насмешки, такими, какие они есть – признак личностной и духовной зрелости человека. Неотъемлемой частью почитания является и уважение. Когда люди слышат, что родителей необходимо уважать, некоторые начинают возмущаться: «А за что уважать алкоголика/неудачника/эту истеричку/наркоманку и т. п.». Но уважают родителей не «за что», а уважают «кого» – личность. Каким бы человек ни был, какие бы поступки ни совершил, он все равно остается человеком, личностью, образом и подобием Божием, живою душою, даже если сам человек лишился «человеческого облика».

А еще почитание включает в себя благодарность, и аргумент «мои родители не заслужили моей благодарности, они меня только родили, я их даже никогда не видел» – этот аргумент не работает. Самый большой и ценный подарок, который существует, – это дар жизни. Мы получаем его от наших родителей. Уже за одно это мы можем быть им бесконечно благодарны. «Самое важное событие – родиться на этот свет…

Это – начало всего. „Я есть! При любых жизненных обстоятельствах – я есть!“ Это – онтологическая основа нашей жизни, начало всей правды в жизни. Ее следует познать, мы должны ее почувствовать… Без этого контакта с „основой бытия“ жизнь пронизана страхом. Любое маленькое страдание, любое отклонение от привычного становится угрозой, а радость – сомнительной и неправдоподобной. Основа бытия раскрывается в опыте проживания, граничащего с банальным фактом: „Я есть!“ Этот опыт, к счастью, нам доступен, основа бытия всегда имеется», – пишет проф. Аль-фрид Лэнгле. Все, что этому сопутствует – обстоятельства, условия, отношения, поступки, безусловно, играет важную роль в развитии личности и имеет порой необратимые последствия, но… Все, что с человеком случилось плохого и хорошего, стало возможным только потому, что ему подарили жизнь. Напоминаем, что заповеди были даны взрослым людям, у детей нет достаточных ресурсов, чтобы их выполнять. Многим недостаточно зрелым личностно и эмоционально людям придется сначала повзрослеть и «дорасти» до почитания своих родителей. А дальше возникает вопрос: что делает личность, достигая зрелого возраста, со своей жизнью и с тем наследством, которое досталось? Взрослому человеку предстоит серьезная задача – осознать и принять полную ответственность за свою жизнь. Мы – не то, что с нами случилось; мы – то, что мы сами сделали с обстоятельствами своей жизни. Можно так и остаться несчастной жертвой обстоятельств, а можно попробовать преобразить себя и свою жизнь, хоть немного, хотя бы попытаться.

На круглом столе «Церковь и проблема домашнего насилия» сотрудник Благотворительного фонда профилактики социального сиротства и преподаватель Института христианской психологии С. П. Борзов в своем выступлении на тему «Дефицит любви в семейных отношениях и проблема домашнего насилия» подчеркнул: «В семье ребенок учится любить. Научить этому его могут только родители через проявление своей любви. Реализация этой задачи – обучения любви – делает человека сильным, самостоятельным и добрым. Главная потребность взрослых, особенно в кризисных семьях, – быть хорошими родителями. Однако часто они не умеют проявлять свою любовь к детям, потому что не научились этому у своих родителей… Когда же дети, в силу неизбежных возрастных особенностей поведения, фрустрируют своих родителей, ощущение взрослых „я не смог стать хорошим родителем“ ведет к тому, чтобы добиваться „хорошести“ детей любой ценой, в том числе насилием… Насилие порождается желанием любить и дефицитом навыков проявления любви. Самое главное, что нужно для ребенка, – это его кровная семья. Наша позиция заключается в том, что все родители любят своих детей. Возникающие кризисы связаны с особенностями их истории или жизненной ситуации».

Кстати, не стоит думать, что «идеальное» детство должно быть полностью лишено любых трудностей и переживаний. По этому поводу очень хорошо высказалась В. Д. Москаленко в своей книге «Зависимость: семейная болезнь»: «Счастливые времена, беззаботные времена – это не время роста и взросления. Счастливые времена питают нас чем-то важным, что потом всю жизнь будет составлять наш эмоциональный ресурс. Но беззаботное время не пробуждает нас к переменам. А эмоциональный рост – это изменение. Через страдание достигается эмоциональная зрелость… К жестокому обращению с ребенком относится и такое, когда родители не позволяют ему пережить боль, трудности». Конечно, здесь имеется в виду не то, что родители должны намеренно создавать ребенку трудности или причинять боль. Просто гиперопека, когда родители слишком берегут и опекают ребенка, как любая крайность, тоже имеет свои негативные последствия. Главное – быть рядом с ребенком, помогая ему преодолевать препятствия, возникающие у него на пути, и учить его на собственном примере любить и принимать жизнь во всех ее проявлениях, ведь «если я люблю жизнь, могу сказать жизни „Да“, тогда и опыт, и даже страдания станут ценными».

 

Профилактика зависимости

Лучшая профилактика зависимости и созависимости – это любовь, которая окружает человека даже не с его рождения, а с момента зачатия. Напомним, что помимо эмоциональных составляющих любви – нежности, умиления, интереса, радости, важны и деятельностные компоненты – внимание, время, физический уход и забота, направленная на удовлетворение телесных потребностей, а также психологические и духовные, обеспечивающие удовлетворение базовых психологических потребностей, компоненты любви – безусловное, безоценочное принятие, уважение свободы выбора, адекватная ответственность. По мере взросления человек учится также с любовью и ответственно относиться к себе и постепенно становится готов «возлюбить ближнего, как самого себя». Выросшие в таких условиях люди, как правило, обладают личностной зрелостью и способны строить здоровые отношения с другими. Напротив, не умея относиться к себе «по-человечески», люди пытаются восполнить свой дефицит эмоционального внимания за счет окружения, и более склонны создавать соза-висимые отношения, чем те, у кого с любовью к себе все в порядке.

А что значит «все в порядке»? Можно ли как-то определить, уловить норму? Американский психоаналитик Нэнси Мак-Вильямс выделила 16 элементов психического и эмоционального здоровья, и первым пунктом в ее списке значится способность любить (партнера, детей и др.), уметь быть в отношениях, открываться другому человеку, любить его таким, каков он есть. А это, с нашей точки зрения, возможно только в том случае, если человек ценит и принимает себя.

В основе наших представлений о деятельной любви лежит, помимо христианской антропологической базы, психологическое понимание. Нельзя не согласиться с тезисом Фромма: «Продуктивная любовь всегда включает в себя комплекс отношений: отношений заботы, ответственности, уважения и знания». К этому перечню мы добавили еще время и внимание и немного расширили понимание выделенных Э. Фроммом отношений.

Итак, любовь – это, прежде всего, знание. Как уже говорилось в главе о любви, мы любим не кого-то абстрактного, не какую-то иллюзию или свое представление, а конкретного человека. Чтобы понять, кого я люблю, мне нужно с ним познакомиться. С незнакомыми людьми испытывать глубокое чувство любви сложно, согласитесь. Поэтому в любви важно знание и личностных особенностей, и возможностей. И еще – для родителей это имеет большое значение – необходимо знание возрастных особенностей ребенка. В нашей консультации было несколько забавных случаев, связанных с «психологической безграмотностью» родителей. Например, когда молодая женщина позвонила узнать, что делать с десятимесячным ребенком, который не слушается, и была очень удивлена, что ее требования совершенно необоснованны: в десять месяцев ребенок и не должен быть послушным, он просто не в состоянии делать только то, что ему говорят. Другая история тоже про женщину, у которой «проблемы с ребенком», как сказала она по телефону, записываясь на консультацию. Психолог не уточнила возраст ребенка заранее и растерялась, когда в ее кабинет зашла женщина в преклонном возрасте вместе с взрослым мужчиной (ее сыном). На вопрос психолога, кому необходима помощь, мать тут же ответила: «Ему». Психолог обратилась к мужчине: «Как Вас зовут?», а мама тут же сказала: «Нас зовут Павлик». Психолог уже не смогла сдержать улыбку. Потом выяснилось, что мужчина собрался жениться (ему было чуть за сорок), но, с маминой точки зрения, было рановато.

Родителям необходимо ориентироваться в возрастных нормах – что и в каком возрасте ребенок может и должен уметь делать. Если он в три года не говорит, значит, нужно обращаться к специалистам. Если в семь лет он еще ночью мочится в постель, родители уже начинают бить тревогу. Если он в десять лет еще не может собрать портфель сам, необходимо обратить на это внимание. Возрастные нормы важно знать, чтобы не пропустить момент, когда пора предпринимать какие-то меры. К сожалению, некоторые родители, думая, что «все нормально», слишком затягивают и обращаются за помощью, когда либо изменить уже ничего нельзя, либо помочь сложно. Знание – это действительно очень важный инструмент.

Откуда берутся эти знания? Представьте себе ситуацию, что мама утром подняла ребенка, сонного отнесла в ясли, вечером полусонного забрала домой, положила спать, а на выходные отвезла его к бабушке с дедушкой, чтобы отдохнуть после рабочей недели. Узнает ли она своего ребенка, сможет ли она с ним познакомиться? Нет, конечно. И потом, когда в подростковом возрасте ребенок вдруг начнет показывать свой характер, она с удивлением скажет: ты откуда, ты кто? Ты почему такой?

Знание вытекает из внимания, умноженного на время. Почему именно вот это сочетание – внимание, умноженное на время? Одного внимания утром и вечером недостаточно – времени не хватит. Просто время без внимания – тоже мало. Например, мама сидит дома, не работает, есть у нее такая возможность, но она смотрит сериалы или пишет диссертацию (что само по себе даже очень похвально), но с ребенком она в это время не занимается. Вроде она и дома, и время есть, но внимания она явно ребенку не уделяет. И она тоже с ним может не познакомиться, хотя они в соседних комнатах, даже в одной комнате могут быть.

Знание, внимание, время. Что еще входит в описание любви? Обязательно забота. Но забота о ком? Все-таки – о ребенке. У нас часто забота о своих интересах и о своем удобстве заменяет заботу о ребенке. Когда мы кормим наших детей? Когда они хотят, или когда мы уже все подогрели и на стол накрыли? А что мы делаем, если ребенок не хочет есть в это время? Ругаем его или говорим: ну ладно, поешь попозже? А если ребенок захотел поесть пораньше, мы ему говорим: «Не кусочничай!» или разрешаем ему съесть яблоко? Кстати, от яблока аппетит только улучшается.

Забота предполагает, что я вижу, чувствую реальные потребности своего ребенка и удовлетворяю их, а не делаю ребенка удобным для себя, чтобы удовлетворить свои потребности в отдыхе, в спокойствии. Да, с детьми много всяких неудобств и беспокойств. Да, они вечно все хотят не вовремя. Живые дети, конечно, очень «неудобные», мы с этим согласны. Но, тем не менее, из них потом получаются здоровые и счастливые люди.

Еще один признак любви – уважение свободы выбора взрослого человека. Мы не всегда разделяем выбор, не всегда его одобряем, но мы уважаем свободу человека делать так, как он хочет. При этом мы совершенно не обязаны становиться «соучастниками» поступков или выборов, противоречащих нашим ценностям, представлениям о «добре и зле», собственной жизненной позиции – например, не должны покупать водку или одалживать на нее денег человеку с алкогольной зависимостью. Если у нас есть сомнения, насколько человек осознает, что он совершает, и отдает себе отчет о последствиях своих действий, то мы можем поделиться своими знаниями и опытом, проинформировать (но не запугивать и не читать нотаций) о возможных результатах его поведения, предложить свою помощь. Когда же мы убедились, что человек все понимает, но по какой-то причине не хочет или не может сейчас по-другому и отказывается от помощи, то порой нужно иметь большое мужество, чтобы предоставить другому прожить свою жизнь так, как он считает возможным и самому научиться на своих ошибках. Знание жизни часто достается очень дорогой ценой. Кстати, не стоит забывать: мы тоже можем ошибаться в своей правоте, и то, что кажется хорошим и правильным одним, для других может быть совершенно неприемлемым.

Конечно, следующим пунктом у нас будет адекватная ответственность, потому что родители не должны и не могут предоставить свободу выбора маленькому ребенку в полной мере, как взрослому человеку. Это невозможно просто потому, что он не в состоянии нести за себя ответственность. Но по мере взросления мы должны эту ответственность все больше и больше ему передавать.

Здесь нет общих рецептов: в этом возрасте надо то, а в этом возрасте надо это. Можно сравнить «передачу» ответственности с покупкой обуви. Когда мы покупаем ребенку обувь, мы же ему не покупаем на размер поменьше, но и впритык тоже не покупаем, а всегда берем чуть-чуть с запасом. Если у него сейчас 28-й размер, мы не будем ему сороковой покупать, «с запасом», потому что понятно, что он в таких ботинках упадет. Этот пример очень наглядный.

А что мы в жизни делаем? Например, первоклассник с ключом на шее сам возвращается домой, сам греет обед и сам потом делает уроки. Нам кажется: какой самостоятельный, хороший малыш, молодец, мамин помощник. А на самом деле мы ему надели обувь сорокового размера, в которой ему очень сложно ходить. И он будет падать, будет набивать шишки, и ничего хорошего в такой ранней ответственности нет. У детей должно быть беззаботное детство. А он как маленький «старичок», озабоченный тем, что ему по хозяйству сейчас нужно делать. Можно вспомнить свое «счастливое» детство, потому что, как правило, люди старшего поколения именно так и росли.

Но здесь мы бы удержали вас от осуждения и претензии к родителям, которые совершали те или иные ошибки по незнанию или по каким-то другим причинам. Потому что это не всегда вина, иногда это беда. Человек не понимал, не думал, время было такое – не оправдывая ошибки, важно не осуждать тех, кто их совершил. Поэтому, когда мы начинаем узнавать, что что-то нужно было делать по-другому, не стоит звонить маме с претензией: «Как ты могла так со мной поступить?!» Мама, также как и папа, сделали то, на что у них были силы и возможности, и спасибо им за это большое.

Повторим, любовь – это знание, причем знание честное. Мы не идеализируем и не обесцениваем, видим сильные стороны, слабые стороны, но не называем их достоинствами и недостатками. Слабая сторона – это не недостаток, а та область жизни человека, где он нуждается, может быть, в помощи, в какой-то компенсации. Нет у человека математических способностей. Ну и что? Зато поет хорошо, зато у него творческие способности. Просто нужно иметь в виду, что, когда он считает сдачу, он может ошибиться. То есть мы учитываем слабости, пытаемся их как-то компенсировать, но мы не осуждаем человека за это и не пытаемся его как-то изменить в лучшую сторону, в нашем представлении.

Знание, внимание, время, забота, уважение особенностей личности и свободы выбора, а также адекватная ответственность – получая такое отношение, да еще если его не оценивают, не сравнивают ни с кем и не ставят условия, ребенок учится таким же образом относиться к себе, а потом и к другим людям. Его способность любить развивается, становится осознанным выбором. Человек начинает осуществлять любовь как деятельность, потому что знает на своем опыте, что любовь – это не только чувство. Это не разовая акция, не порыв, не восторженное мгновение – «я тебя люблю»! Любить себя и любить другого – это образ жизни, который включает в себя поступки, отношения, слова, мысли.

 

Эгоизм и жертвенность

Когда такой человек вырастает, никакой эгоизм ему не страшен, потому что эгоизм – совершенно отличное от любви к себе состояние. Эгоизм растет из ощущения неполноты, неполноценности, в нем есть постоянная ненасыщаемость, неудовлетворение – «мне все время чего-то не хватает». В любви всего хватает: есть ощущение достаточности, которое вызывает чувство благодарности и радости, а также есть чувство меры – не нужно больше, чем то, что необходимо для жизни, для удовлетворения потребностей.

В здоровой, функциональной семье ребенок учится сам удовлетворять свои потребности. Каким образом? Он видит, как родители о нем заботятся, и постепенно учится сам о себе заботиться точно так же. Поэтому, когда он вырастает, у него не возникает вопросов: хочу я сейчас есть или не хочу? Есть такой анекдот: мама высовывается из окна и говорит: «Сынок, иди домой». Мальчик ее спрашивает: «Что, я уже проголодался?» Мама: «Нет, ты уже замерз».

Как часто мы встречаем взрослых, которые не могут ответить, что они хотят – чай или кофе, типичная их реакция: «А ты что будешь?» Однажды на консультации женщина попросила воды, психолог уточнила, простой воды или чай. Женщина смутилась и призналась, что всю дорогу репетировала, как она попросит чая, которого ей очень хотелось, но в последний момент испугалась, что с ее стороны будет «неприлично так утруждать» психолога. Если человек внимательно относится к себе, он себя знает, он знает какие-то свои особенности и свои потребности удовлетворяет сам или спокойно, без ложного стыда и чувства вины просит у другого помощи, с радостью ее принимая, или с пониманием и смирением принимает отказ. Благодаря здоровому отношению к себе, у личности появляется ресурс для щедрого отношения к другим людям, для уважения, принятия, заботы, для здорового альтруизма.

На наших семинарах, посвященных самоценности и любви к себе, самый часто встречающийся вопрос: «Любовь к себе и ощущение собственной ценности – разве не проявление эгоизма?» У нас есть много аргументов, доказывающих ошибочность этого мнения, но сейчас хочется привести цитату из книги Эриха Фромма «Искусство любить»: «Эгоизм и любовь к себе – не только не одно и то же, но прямо противоположные явления. Эгоист любит себя не слишком сильно, а слишком мало; в сущности, он себя ненавидит. Отсутствие заботы и нежности к себе, которое является лишь одним из показателей отсутствия созидательности, превращает его в опустошенного и фрустриро-ванного человека. Он непременно несчастлив и крайне озабочен тем, чтобы урвать у жизни удовлетворение, которое он сам же себе и не позволяет получать. Создается впечатление, что он слишком заботится о себе, но в действительности он всего лишь предпринимает неудачные попытки замаскировать и компенсировать свое неумение позаботиться о своем настоящем „Я“… Действительно, эгоист не умеет любить других, но он не умеет также любить и самого себя». Так как эгоист не в состоянии самостоятельно удовлетворить собственные психологические потребности, то он постоянно нуждается в присутствии других людей, которых он пытается использовать, чтобы получить желаемое. А чтобы никто не смог отказаться от столь «почетной» роли или уйти, эгоист учится виртуозно владеть искусством манипуляции. Умело играя на чувствах партнера, используя в качестве союзников страх, вину, обиду, стыд, гордость, зависть, эгоист плетет паутину зависимости, которая ему очень выгодна. Ведь люди, попавшие в сети эгоиста, оказываются полностью в его распоряжении. Запугивание, эмоциональный шантаж, лицемерие, сравнение, критика и высмеивание – инструменты, с помощью которых многих людей можно заставить плясать под свою дудку. Многих, но не всех. Мы не устаем повторять, что отслеживание и контроль над чужой манипуляцией – один из признаков зрелости личности. Психологически зрелый человек просто не станет играть в подобные игры.

Кому-то может показаться парадоксальным, что одной из форм проявления эгоизма является невротический альтруизм или невротическая жертвенность (не путать с жертвенностью христианской, которая, безусловно, является добродетелью). Сложно поверить, что человек, который «отдает всего себя без остатка людям», – эгоист. Главное, что и сам он удивится и даже обидится, если услышит, что кто-то сомневается в его «благих намерениях». Пример из жизни: пока муж был в командировке, жена решила сделать ему сюрприз – ремонт в его кабинете. Женщина трудилась без сна и отдыха, не покладая рук, вложила в эту затею все свои сбережения. Помимо ремонта, сделанного по своему вкусу, она еще навела порядок в вещах и бумагах мужа, выбросив то, что сочла ненужным. Ну, разве она не молодец?! Как любит мужа, как заботится о нем! О себе совсем не думает – даже ни разу с книжкой на диван не прилегла…

Представьте себе реакцию мужа, зашедшего в свой кабинет по возвращении – шок, гнев, отчаяние из-за утраты ценных и дорогих сердцу вещей. А реакция жены? Она обиделась на «неблагодарного», не разговаривала с ним целую неделю и смилостивилась, только когда он попросил прощения за то, что не сразу смог оценить ее заслуги по достоинству и признал, что был… бесчувственным эгоистом. «Забота» жены в данном случае – типичный пример невротической жертвенности, в основе которой лежит эгоистическое желание любой ценой получить признание, благодарность, внимание. Интересы того, кого собираются «облагодетельствовать», в расчет не берутся – его желания никого не волнуют, он – объект для «причинения добра», сопротивление бесполезно. Жена лучше знает, что необходимо, чтобы осчастливить мужа, чем он сам. Не всегда псевдоальтруизм проявляется с такой очевидностью, как в описанном случае. Порой очень сложно понять, что движет человеком в его добрых делах и героических подвигах. Но невротическая жертвенность – явный признак зависимых отношений.

Бывают ситуации, когда мы слишком увлекаемся в своем служении, в помощи и не можем остановиться. Близкие начинают нам говорить: успокойся, остановись, посмотри, ты уже падаешь от усталости, ты скоро заболеешь, нам нужен ты живой и здоровый, а не твои подвиги и твои достижения. В такой момент можно задать себе вопрос: а зачем на самом деле я это делаю? Потому что аргумент, что «я это делаю для своих близких», здесь не работает, ведь близкие уже устали умолять: хватит, остановись. Значит, я это делаю не для них – им это не нужно. А для чего/кого я это делаю? И мы вновь возвращаемся к выбору: либо личность ценна без условий, либо неполноценна, ущербна, поэтому надо все время бороться, доказывать, добиваться, заслуживать. Если добрые дела не от сердца, не от избытка и щедрости, а от страха и через насилие над собой, то такое «добро» не будет примером христианской жертвенности.

Когда мы обсуждаем на занятиях с нашими студентами, на публичных лекциях и семинарах тему невротической жертвенности в зависимых отношениях, часто возникает недоумение: «А как же тогда христианский призыв к самоотвержению?» И здесь важно четко разграничить подлинное самоотвержение и самоуничижение.

Если мы говорим об отвержении себя, то отвергнуть себя может человек, который чувствует себя имеющим. Опять же – отвергнуть свои намерения, свои желания или свои чувства, не себя как личность. И для того, чтобы это отвержение действительно было некоторой жертвой с точки зрения христианства, это должно быть отвержение чего-то ценного, значимого. Потому что, если человек живет в самоуничижении, если он себя презирает и не считает свои чувства или потребности чем-то важным, то в его отвержении себя нет никакого подвига, никакой жертвы. Есть такая поговорка: «На Тебе, Боже, что нам негоже». Здесь и речи нет о добродетельном отвержении себя, а речь идет как раз о самоуничижении и самобичевании, которые приводят к унынию, к депрессиям, к тоске и к злости на весь мир.

В отвержении себя человек может ради жизни другого, ради здоровья другого пожертвовать своим здоровьем, что является безусловной ценностью, своим временем, какими-то своими ресурсами. Но для того, чтобы пожертвовать чем-то, нужно это иметь. Для того чтобы эта жертва действительно была серьезным поступком, нужно ценить то, что ты имеешь. Когда я отдаю то ценное, что у меня есть, другому человеку просто так, не ожидая ничего взамен, для меня это действительно жертва. А если я это не ценю, если для меня это неважно, то в чем тогда жертва?

Самоотвержение, о котором говорит Спаситель, – это духовный подвиг, требующий определенной высоты духа и ощущения собственного достоинства, собственных сил. И на такое отвержение себя способен зрелый человек, достойный, с самоуважением, признающий ценность своей личности, своей жизни. Тогда его жертва будет действительно подвигом, христианским поступком. Разница между самоуничижением и отвержением себя заключается в том, что в отвержении себя человек не унижает свое достоинство. Но, признавая свое достоинство, он жертвует какими-то своими интересами или желаниями, иногда чувствами. А в самоуничижении человек не признает достоинства своей личности. Он это отрицает и, по сути, он отвергает дар Бога, не признавая, что в нем Господь видит личность, что Господь вложил в него душу, и не признает того, что в нем есть образ и подобие Божие. То есть, человек, уничижающий себя, ставит под сомнение ценность своей души, ради спасения которой Господь послал Своего Сына на крестные муки.

Яркий пример самоуничижения – люди так иногда про себя говорят: «я САМАЯ ВЕЛИКАЯ грешница», «я САМОЕ БОЛЬШОЕ ничтожество». Что-то в этом есть странное, что-то «режет ухо». Даже без особых знаний по психологии можно понять, что за этими словами кроется не отвержение себя, а что-то иное: не признание своей малости, своих ограничений и слабостей перед Богом, а какое-то упоение своим якобы ничтожеством, а на самом деле – величием. «Уничижение паче гордости», – говорят в таких случаях.

 

Натянутый поводок

Для невротической жертвенности очень характерно отсутствие чувства меры и стремление доказать собственную исключительность. Быть не просто полезным, а незаменимым; не просто хорошим, а самым лучшим, самым надежным; не просто отзывчивым, а безотказным, неутомимым – без этого прекрасного человека невозможно найти свои носки, записаться к врачу, открыть нужный файл в своем компьютере, зарегистрироваться онлайн на рейс и т. д., и т. п., а с ним все решается, как по мановению волшебной палочки – так удобно и легко. Он приучает всех к мысли, что всегда готов прибежать по первому зову и все делает без видимых усилий, не требуя за это ничего. Но расплата рано или поздно наступит. Истинная цель подобного «альтруиста» (в которой он может даже сам себе не признаться) – сделать другого зависимым от себя и получить возможность контролировать чужую жизнь.

Контроль за близким – это не страсть к власти, как может показаться. В зависимости власть – лишь средство снижения тревоги. Власть используется, чтобы не допустить того, самого страшного, что с детства (или после травмы) пугает: скандал, разрыв отношений, перед лицом которых человек бессознательно чувствует себя беспомощным. Страх выпустить партнера из-под эмоционального контроля ведет к тотальному контролю его поведения. Снизить свою тревогу и немного расслабиться можно только, продолжая контролировать, ведь если контроль ослабнет, придется готовиться к возможным негативным и неожиданным эксцессам.

Контроль за близким – это сильно натянутый поводок, на котором ведут по жизни партнера. Но кто здесь ведомый, а кто ведущий? Тот, кто манипулирует и держит «поводок», или тот, кто под контролем? Оба, как ни странно. Оба партнера находятся в соза-висимом положении. В созависимости всегда оба зависимы, то есть в семье муж может быть зависим от алкоголя (химическая зависимость), но при этом его созависимая жена и сам он еще и психологически зависимы друг от друга. Когда мы видим признаки действия подобного механизма власти и подчинения, не стоит думать, что это проявление любви и заботы. Человек, испытывающий любовь по принципу обладания, стремится лишить объект своей «любви» свободы и держать его под контролем. Такая любовь не дарует жизнь, а душит, убивает ее. Обычно, когда люди говорят о своей любви, они злоупотребляют этим словом, чтобы скрыть, что в действительности они любви не испытывают.

Если для любви, как мы уже отмечали, свойственны осознанность, открытость и чувствительность к обратной связи, заинтересованность в собственной свободе и свободе другого, то в зависимости этого нет. В зависимости много иллюзий, перекосов, есть отрыв от реальности, закрытость, страх, недоверие, неуважение, лицемерие, человекоугодие, мнительность. Конечно, и чувствительность к обратной связи тоже может быть «сбита», искажена. Вместо чувствительности к обратной связи у многих зависимых есть более высокая чувствительность и настроенность на эмоциональное состояние другого, например, они могут догадываться по изгибу бровей, по звуку шагов или молчанию в телефонной трубке о чужом настроении. Зависимый, более чем кто-либо, чувствует или… думает, что знает эмоциональное состояние созависимого другого. И подчас, вместо того, чтобы прямо спросить своего партнера, что с ним происходит, человек начинает играть в «телепата», то есть интерпретировать, додумывать, приписывать другому чувства и мысли, которые, с его точки зрения, могли бы возникнуть в данной ситуации.

Гиперчувствительность к эмоциональному состоянию окружающих и желание понять и истолковать все по-своему обычно развиваются в раннем возрасте, когда ребенку для обеспечения своей эмоциональной безопасности необходимо научиться заранее предугадывать возможные реакции взрослых. Одна пожилая женщина с грустью вспоминала, как в детстве с трепетом подкрадывалась утром к двери маминой спальни и следила за струйкой сигаретного дыма, пробивавшегося из дверной щели. Чем больше было дыма, тем больше неприятностей сулил день. Интонации, темп речи, паузы, взгляд, мимика, поза, тембр и громкость голоса, напряжение – любые невербальные сигналы окружающих людей замечаются и автоматически «обрабатываются», то есть интерпретируются как признаки угроз, иногда даже без участия сознания. Беда в том, что в то же самое время чувствительность к сигналам своего тела и своих чувств игнорируются, подавляются, а реакцию вызывают лишь сверхсильные сигналы – боль физическая или душевная, которую уже нельзя терпеть. К сожалению, человек может вытерпеть очень (слишком) много!

В психологической практике встречаются тяжелые случаи, когда взрослые люди (не только женщины, но и мужчины), подвергнувшиеся в детстве сексуальному насилию, с горечью говорят на консультации: «Я так боялась, что мама расстроится, что не стала ей рассказывать о том, что со мной произошло, попыталась как-то сама пережить весь этот ужас. Я хотела справиться, спрятать от всех свою боль, только чтобы не видеть, как мама из-за меня огорчается». Значимость собственных чувств и потребностей обесценивается, личность учится их игнорировать, подавлять, а ценность чужих, напротив, идеализируется, возносится на пьедестал, чужие интересы и даже капризы обслуживаются за счет своих потребностей и игнорирования своей личности. Человек скрывает (порой и от себя самого) свои нужды и чувства, терпит боль, мучает и насилует сам себя ради чужого «спокойствия»: «Я готов на любые жертвы, готов в одиночку, молча, перенести любые страдания и всю жизнь скрывать от тебя правду, только бы тебе было со мной хорошо (только бы тебя не потерять)». Такое «предательство себя» и обман другого часто встречается в со-зависимых отношениях.

Если правда все-таки «всплывает», то человек, которого «берегли» от боли, может быть крайне возмущен: «Почему ты не сказал мне сразу? Ты мне не доверяешь? Ты думал, что я не справлюсь с болью или что не смогу тебе помочь? Как ты мог столько лет молчать, скрывать правду, делать вид, что все в порядке?! У меня все время было ощущение, что ты что-то не договариваешь». И этот человек прав. Но как нелепо в такой момент прозвучит оправдание: «Я тебе ничего не сказал, потому что не хотел тебя расстраивать». В отношениях, которые сохранялись такой дорогой ценой, после таких объяснений может начаться кризис. Прекрасно, если выходом из кризиса станет переход отношений на более доверительный уровень, но ведь люди могут и не договориться или не простить ложь – тогда жертва собой не только была напрасной, но и может стать причиной разрыва отношений.

Если мы посмотрим на зависимые отношения, мы обнаружим, что очень часто люди мучают сами себя и других, предъявляют какие-то необоснованные претензии или невыполнимые требования к себе и окружающим, постоянно ожидают чего-то. В любви подобное невозможно!

 

Безразличие и равнодушие – другая сторона медали

В созависимости встречается и другая крайность, когда человек не только не чувствует, но подчас игнорирует настроение, эмоциональное состояние, желания другого. Это объясняется тем, что другой человек не воспринимается как личность, а только лишь как объект для удовлетворения потребностей и желаний. Внутренний монолог зависимого звучит здесь примерно так: «Я в тебе нуждаюсь для чего-то, но я пренебрегаю твоими потребностями и проявляю безразличие к твоим чувствам, потому что ты для меня – объект, средство, без которого я не смогу достичь своих целей (поэтому я так боюсь тебя потерять). Для меня самое главное – получить от тебя какую-то выгоду, я могу даже позаботиться о тебе, но только чтобы ты как можно дольше удовлетворял мои потребности и обслуживал мои капризы, а твои чувства и потребности меня мало волнуют. Я буду использовать любые способы (манипуляцию лестью, страхом, жалостью и т. п.), чтобы удержать тебя, пока мне с тобой удобно». Подобные «субъ-ектно-объектные» отношения, в которых нет места встрече, так как люди друг друга используют, – одна из основных характеристик созависимости. Когда люди считают, что зависимость и равнодушие – это противоположные состояния, они ошибаются. В созави-симых отношениях безразличие и равнодушие как раз проявляются во всей своей красе.

Почему в зависимости есть пренебрежение и безразличие? По разным причинам, например, из-за эгоцентризма одного из партнеров – он просто не может представить себе, что другой чувствует не так, как он сам, или хочет чего-то другого, не может поставить себя на чужое место. Классическая фраза эгоцентрика: «Я не понимаю, как так можно!» – и это чистая правда, так как он действительно не понимает, не представляет, не чувствует и не сочувствует – не умеет. Другая причина – эгоизм, когда о чувствах и потребностях партнера знают, но их игнорируют, предпочитая ставить на первое место свои интересы. Про эгоистов даже иногда говорят: «Он не другим делает плохо, а себе хорошо», то есть при конфликте интересов эгоисту не придет в голову жертвовать чем-то своим или искать компромисс, он всегда будет пренебрегать чужим в пользу своего. Еще одна причина – невротическая жертвенность (мы о ней уже говорили выше), в которой под лозунгом «Вся моя жизнь посвящена заботе о ближних» почти всегда скрывается «махровый» эгоизм, так как в «причинении добра», как правило, частично или полностью игнорируются истинные потребности и чувства «спасаемого» или «облагодетельствованного», если они не совпадают с намерениями и желаниями «благодетеля». Типичный пример – когда пытаются насильно «угостить», прибегая к уговорам, угрозам, обидам, высмеиванию и прочим манипулятивным средствам:

«Ну что же ты так мало поел? Съешь еще! Это же так вкусно! Я так старалась! Ты меня обидеть хочешь?! Ты совсем не ценишь мой труд! Если ты не съешь, то до завтра все испортится, придется выбрасывать, а я в это блюдо столько любви (времени, сил, денег) вложила! Или ты поправиться боишься? Все похудеть надеешься? Зря стараешься, даже если похудеешь, краше не станешь». Заметьте, здесь «радушная» хозяйка проявляет полное безразличие к потребностям и чувствам другого человека, ей не важно, хочет ли он есть, любит ли он то, что она ему предлагает. Для этой женщины цель – самоутвердиться в роли «хорошей», удостовериться в своей власти, в том, что другой ей подчиняется, что у нее все под контролем. Средством же является другой, который либо все-таки съест «через не хочу» то, что ему велели, тем самым на время успокоив «щедрую и хлебосольную благодетельницу», либо не съест и станет «плохим», что для хозяйки тоже приемлемый вариант, так как у нее появится новый повод потешить себя – ведь можно обсудить его «эгоизм и неблагодарность». Практические психологи знают, что работать с невротической жертвенностью бывает сложно, так как человек, обремененный ею, считает, что с ним все в порядке, и ее проще оправдать с помощью рационализации, «общественного мнения» и социальных стереотипов. Признание же истинных мотивов невротической жертвенности – потребности ощутить себя ценным, подтвердить собственную значимость в своих глазах, почувствовать себя нужным, убедиться в своей власти и контроле – это признание может потребовать от человека мужества, смелости, сил и смирения с собственным несовершенством.

 

Сказка про норму

Хочется сделать здесь небольшое лирическое отступление и рассказать «сказку про норму», как называют наши студенты подобные примеры, – «о том, как должно быть в норме, но в обычной жизни почти не встречается». Рассмотрим некоторые признаки «нормальных» здоровых отношений и сравним их с созависимостью. Сразу отметим, что мы различаем здоровые и зрелые отношения. Зрелыми отношения можно назвать тогда, когда они прошли стадию влюбленности, критически осознаны обоими партнерами, проверены временем. Здоровые отношения могут еще не быть зрелыми, а только лишь начинаться, развиваться. Если же зрелым отношениям присущи осознанность, открытость и чувствительность к обратной связи, заинтересованность в собственной свободе и развитии, а также в свободе и развитии другого, то их смело можно назвать здоровыми.

Присмотримся к «параметрам здоровья» повнимательнее. Осознанность – когда человек знает, что ему нужно, отдает себе отчет в том, что чувствует, а также понимает, в каких он отношениях с другим, что их связывает, он не питает иллюзий, не обесценивает, не идеализирует, не пытается переложить ответственность, он очень хорошо осознает себя в реальности. В зависимости люди не могут или не хотят признавать реальность, не пытаются понять, что на самом деле происходит, а прячутся от реальности за стереотипами, правилами, искаженными представлениями, выдают желаемое за действительное. Ведь реальность может оказаться слишком далекой от тех мифов, которыми зависимый человек себя окружил в надежде избежать боли и разочарований. Эти мифы часто похожи на детские сказки, где есть «хорошие» и «плохие» персонажи («хорошие», конечно, победят, и их ждет награда); где «все плохо» обязательно чудесным образом превратится во «все хорошо»; где есть жесткие правила и закономерности, а любовь обязательно до гроба; где жизнь проста, справедлива и предсказуема. Это был пример романтической волшебной сказки с хеппи-эндом, но сказки бывают разные: с приключениями, «страшилки», поучительные и иные – кому какой сюжет нравится, тот такой и выбирает, ведь главное, что объединяет все сказки – четкие ориентиры, однозначность трактовки и предсказуемость сюжета. В реальности же нет однозначности, никто не дает никаких гарантий, и справедливости, к счастью, тоже нет, зато есть, слава Богу, милосердие – только на него и надежда. Во взрослой жизни приходится постоянно искать свои решения, делать свой выбор, совершать свои ошибки и, сделав первый шаг, никогда не знаешь, в каком месте и с кем окажешься в конце пути. Впору задуматься: может, без осознанности лучше? А то уж слишком как-то сложно получается. Какое-то время, наверное, в иллюзиях жить легче, потом уже – привычнее, но в один, возможно, не самый прекрасный момент столкнуться с реальной жизнью все-таки придется каждому, и хорошо бы быть хотя бы немного готовым к этой встрече.

Следующая характеристика зрелых отношений – открытость: в норме, то, что человек осознает, он выражает без лицемерия и человекоугодия, без каких-то обид или надуманных, мнительных предположений. В зависимых отношениях людям очень страшно быть собой, честно говорить о своих чувствах, признаваться в своих подлинных желаниях, им кажется рискованным иметь свое мнение, а тем более открыто выражать его. Хотя, справедливости ради, следует заметить, что есть такой тип зависимых людей, для которых, напротив, как может показаться на первый взгляд, существует только их желания, их чувства и только два мнения: «Мое и неправильное» – все это открыто, громко и безапелляционно озвучивается. Это не совсем та, точнее, совсем не та открытость, которую мы имели в виду, описывая здоровые отношения. Здесь под маской открытости, честности, уверенности (в действительности же – самоуверенности, самовлюбленности и поглощенности собой), за внешним тщательно оштукатуренным фасадом, скрываются те же страхи и стыд, вина и сомнения в собственном праве на жизнь. Часто такие люди настолько утратили связь с собой подлинным, что и сами уже начинают верить в то, в чем пытаются убедить окружающих: «Я в порядке! Я открыт людям! Я никого не боюсь! Я говорю то, что думаю, и живу по сердцу, не завишу от чужого мнения и свободен от предрассудков! У меня все под контролем! Если что-то идет не так, то это из-за вас!» С этих «небес» спускаться сложнее, чем выбираться из «ямы» заниженной самооценки, но вернуться к себе настоящему тоже возможно.

Третья характеристика отношений – чувствительность к обратной связи партнера. В общении важно учитывать состояние, настроение, самочувствие, интересы своего партнера. Прежде чем начать «открыто себя выражать», хорошо бы убедиться, что другой человек готов меня услышать. В ходе общения также необходимо обращать внимание на ответные вербальные и невербальные реакции партнера, задавать уточняющие вопросы, если появляются какие-то сомнения: «правильно ли я понимаю, что ты…» и т. п. Для зависимых обратная связь – сложная проблема метаний от нечувствительности к гиперчувствительности и обратно. В некоторых случаях зависимый человек так поглощен собой, своими нуждами/чувствами/ целями, что главной задачей для него будет высказаться самому и любыми способами добиться своего, поэтому чувства, мнения и потребности другого человека либо не интересны и игнорируются («Какая разница, что он там себе думает/хочет/чувствует – мне нет до этого дела!», «Буду я еще кого-то тут слушать!», «Кто ты такая, чтобы свое мнение здесь высказывать?! Мало ли что ты думаешь!»), либо воспринимаются как помеха в достижении цели («Если все время оглядываться на других, то с места не сдвинешься», «Вам бы только палки мне в колеса ставить»), или попытка манипуляции («Чего ты тут своими слезами добиваешься? На жалость давишь?»). Бывает и наоборот, зависимому кажется, что он улавливает малейшие изменения и реакции партнера, в то время как на самом же деле он приписывает другому свои собственные эмоции («Я бы не простил/был бы рад/обиделся бы») и, вместо того, чтобы проверить правильность своих предположений, общается так, как будто его догадка по определению не может быть ошибочной. Некоторые же опираются даже не на свой личный опыт, а на правила «в подобных ситуациях люди всегда…», «нормальный человек бы…», тем самым лишая своего партнера права на индивидуальность. Если партнер «вписывается» со своей реакцией в заданные рамки, то зависимый получает подтверждение своей правоты, а если нет, то получает диагноз «ненормального» и вынужден потом оправдываться за свои «неправильные» чувства и желания, доказывать, что «не верблюд».

В здоровых отношениях партнеры, как правило, находятся в диалоге, у них много «взаимо-» – взаимоуважение, взаимопринятие, взаимопонимание, взаимопомощь, взаимная любовь. В зависимых отношениях можно наблюдать, как каждый из партнеров в общении остается в монологе и очень не хватает тех «взаимо-», которые есть в любви. Правда, с прискорбием заметим, есть у созависимых свой список: взаимоунижение, вза-имонеприятие, взаимные оскорбления…

Очень жаль, что понять характер отношений, проанализировать, разобраться в чувствах и ожиданиях партнерам, как правило, приходит в голову только в беде или когда отношения приобретают характер кризиса или разрыва.

 

«Я без него пропаду!»

Зависимые отношения можно сравнить с перетягиванием одеяла супругами в постели. Каждому из них хочется тепла, и каждому кажется, что именно ему тепла недостает. Каждому стыдно, что он эгоистично тянет одеяло на себя, и в то же самое время страшно, что ему не достанется одеяла, то есть тепла. У супругов есть выход – обняться, чтобы стало теплее, и чтобы одеяла хватило на двоих. Но это им очень трудно, так как они не доверяют друг другу и боятся.

«Мораль», которую так и хочется вывести из приведенной метафоры: если бы они любили друг друга, то они смогли бы найти выход. Это верно, но только отчасти. Важно подчеркнуть, что любовь в созависимых отношениях может быть, но она слаба и не определяет самого характера отношений. Характер отношений в созависимости определяется множеством бессознательных страхов, влияющих на мотивацию и динамику развития отношений.

Человека во взаимоотношениях с другими чаще всего пугает:

• Унижение, подавление, подчинение, зависимость

• Чувство бессилия, беспомощности

• Разоблачение (узнают, кто я на самом деле)

• Непонимание, неприятие, отвержение, игнорирование

• Критика, осуждение, психологическое и физическое насилие

• Обман, измена, предательство

• Чувство брошенности, покинутости, ненужности

• Чувство собственной вины, неполноценности

Феноменология страхов во взаимоотношениях бесконечна, но, как это ни странно, не боли и страданий, связанных с отношениями, больше всего боятся соза-висимые – каждый из них буквально «до смерти» боится потери отношений, оставленности (то есть – потери принадлежности), изоляции (потери общения), одиночества (чувства одиночества, даже при наличии отношений). Наличие хоть каких-нибудь отношений становится важнее и себя, и другого человека. Этим объясняется тот факт, что многие мужчины и женщины остаются в разрушительных, унизительных, порой опасных для психического и физического здоровья и даже для жизни отношениях. Они остаются не потому, что «любят друг друга» – они могут мучить друг друга, ненавидеть и презирать, но они не могут (как им кажется) жить друг без друга, в одиночку – и это для них страшнее смерти. Иногда трудно представить себе, что люди готовы терпеть и на что соглашаться, только бы не остаться одним. Не хочется приводить здесь страшные и жестокие примеры из жизни, думается, что читатели знают подобные случаи.

Связь, образующаяся в созависимых отношениях, становится доминантой, главным смыслом этих отношений. Если в любви люди встречаются друг с другом лицом к лицу, то в созависимости каждая личность обретает связь не с другим, а с отношениями. Получается парадокс: вместо лиц, созависимые выстраивают отношения с отношениями. Другой (его личность) менее важен, чем его «наличие» и мое обладание им. Можно сказать, что девизом созависимых отношений является фраза: «Мне не так важно, кто ты и как ты ко мне относишься, но важно, чтобы ты был всегда со мной».

Как мы уже говорили, динамика созависимых отношений состоит в неосознанном перекладывании ответственности за свои потребности на другого и присваивании чужой ответственности себе, чтобы тверже чувствовать присутствие и принадлежность другого себе. Это может происходить так: «Я боюсь, что она меня разлюбит и бросит, и тогда я пропаду, не смогу жить, заболею и умру. Поэтому я очень стараюсь понравиться, угождаю ей во всем, чтобы сделать ее благодарной мне и этим покрепче привязать ее к себе. Наконец, когда она привыкнет, что именно я обеспечиваю ей комфорт и во всем ей потакаю, она обнаружит, что уже не может обходиться без меня, тогда ей придется признать, что я ей не просто нужен, а без меня она не сможет жить». Разумеется, в этих словах мужской род можно заменить на женский – суть останется той же.

Другой вариант: «Если он будет свободно встречаться с друзьями и знакомыми, будет много времени проводить без меня, то, в конце концов, он научится обходиться без меня и меня бросит. А потому я должна всегда быть с ним, видеть и слышать, с кем, как и о чем он говорит, кому звонит и пишет. Я должна все о нем знать и все держать под контролем: его записные книжки, телефоны, компьютер и прочее, чтобы не пропустить его возможные связи».

Как в первом, так и во втором примерах, взятых из консультативной практики, инструментами соза-висимых отношений являются контроль, услужливость, угождение, неадекватная ответственность, манипуляции. Мотивации здесь: избавление от страха и преодоление беспомощности («если он бросит меня, я умру»). От того, как будет вести себя партнер, зависит, ни больше ни меньше, «долго ли мне еще жить осталось». По сути, лозунг созависимых – «моя жизнь в твоих руках (надеюсь, что твоя – в моих)» или «я в твоей власти, а ты в моей». Кстати, известный в психологии драматический треугольник Карпмана, описывающий типичные роли в созависимых отношениях («Жертва», «Обвинитель» и «Спасатель»), недаром еще называется «невротический треугольник власти». Когда нет доверия и любви, а очень страшно остаться одному, кажется, единственное, чем можно избавить себя от одиночества – любой ценой заставить других быть рядом. Все средства хороши: запугивать, осуждать, вызывая чувство вины, и наказывать («Преследователь/Обвинитель»), спасать, заботиться и ублажать («Спасатель/Герой»), «бить на жалость», взывать к благородству, предоставлять возможность самоутвердиться («Жертва»).

Цель подобных манипулятивных действий – добиться, чтобы он/она/они «никуда от меня не делись»: зависели от меня не меньше, а лучше даже больше, чем я от них, чтобы мне не пришлось больше испытывать боли от одиночества и… от чувства собственной неполноценности. «Ведь если рядом со мной никого нет, значит, со мной что-то не так, что-то не в порядке. Что мне в себе исправить, как мне себя начать по-другому вести, чтобы он/она/они…» – один из самых часто встречающихся в психотерапевтической практике запросов холостых и незамужних. Этот вопрос коренится в глубоком заблуждении из тех, с которыми так неохотно расстаются люди, – «я могу контролировать и влиять на отношение ко мне другого человека, если я буду правильно себя вести, он начнет делать то, что я хочу». К сожалению или к счастью, это не так. Человек всегда остается свободным, даже в выборе зависимых отношений, даже подчиняясь манипуляциям, у него остается возможность передумать и сказать: «Хватит!» Хотя, справедливости ради, следует заметить, что далеко не все этой возможностью пользуются.

Зависимые, что бы они из себя ни изображали для внешнего наблюдателя, внутри, как правило, чувствуют себя беспомощными, неполноценными, нуждающимися в «дополнении». Созависимость – это дисфункци-ональная связь, отношения двух незрелых личностей, союз, в котором каждый беспомощен (субъективно) и эмоционально (а порой и физически) зависим от другого. Это не взаимное дополнение, как в любви, а взаимоисключение, так как каждый из созависимых игнорирует личность партнера, воспринимая его лишь в качестве объекта (объекта обожания/заботы/самоутверждения/перевоспитания/унижения и т. д., и т. п.), и тем самым обесценивает другого, намеренно или нет. Он исключает другого как активного партнера и пытается сделать его пассивной марионеткой в своих руках – как ребенок расстраивается, обижается и злится, когда другой не хочет плясать под его дудку.

В предельном, экзистенциальном смысле, созависимость – это взаимное исключение друг друга из бытия, то есть один включен в бытие другого, но исключен из любого возможного бытия. Как часто от созависимых можно услышать: «Зачем тебе еще с кем-то общаться? Неужели тебе меня мало? Мне же никто больше не нужен!»; «Ты – вся моя жизнь, у меня больше ничего и никого нет кроме тебя, но и я – вся твоя жизнь, у тебя не должно быть ничего ценного в жизни, кроме меня»; «Если ты уйдешь, то я умру! Я не могу жить без тебя!» По сути, у зависимых представление об идеальных отношениях сводится к следующему: «Я для тебя – весь мир, а ты для меня. Ты должен жить моей жизнью и для меня, а я буду жить твоей жизнью и для тебя», при этом своей жизнью никто заниматься не хочет и ответственность за себя нести не собирается. Зато всегда есть на кого свалить вину за несложив-шуюся судьбу: «Я ему всю себя отдала, всю свою жизнь посвятила, а сама-то толком и не жила никогда – все для него старалась! А он всю кровушку из меня выпил, молодость мою загубил, а сам и был таков, эгоист проклятый» – очень «благородное» оправдание и «праведный» гнев! Главное, сразу понятно, кто «хороший», кто «плохой». А то, что сама боялась взять на себя ответственность за свою жизнь и мертвой хваткой держалась, пока силы были, за этого «ирода» – кто же в этом признается! Правда слишком горька, и не у всех есть силы и смелость посмотреть ей в лицо.

Но не всегда нужно во что бы то ни стало открывать человеку глаза на реальное положение вещей – у него может не хватить ресурсов, чтобы пережить встречу с истиной, или не хватить времени и мужества, чтобы что-то исправить. Есть очень точная метафора: если скорлупа яйца разбита снаружи – жизнь кончается; если она разбита изнутри – начинается. Следуя образу из этой метафоры, не стоит стараться заставить человека честно увидеть события своей жизни, иногда ему необходимо время, чтобы решиться на это. Некоторые до конца своих дней предпочитают оставаться в иллюзиях – это их право, и никто не может их за это осуждать: «Прежде чем осуждать кого-то, возьми его обувь и пройди его путь, попробуй его слезы, почувствуй его боль. Наткнись на каждый камень, о который он споткнулся. И только после этого говори, что ты знаешь, как правильно жить!»

 

«Телепат», «партизан» и бегство от свободы

Манипуляция – обязательный атрибут зависимых отношений. В созависимости, в отличие, например, от административного подчинения, подлинная цель сделать другого средством собственного обеспечения скрыта, замаскирована под любовь. Это происходит потому, что межличностные отношения, по сравнению с формальными, отличаются высоким ценностным характером. В зависимости мне важно, чтобы меня любили, поэтому и я «люблю», чтобы меня «любили» надежнее и вернее. Цель манипуляции – скрыть истинную природу отношений: под видом «любви» выстроить систему управления другим и контроля над ним. Но делается это обычно почти бессознательно, хотя созависимый в глубине души может и догадывается, что любит лишь отчасти. Основная его неосознаваемая мотивация – снижение тревоги, подавление страха за счет ощущения силы «мы».

В созависимости, как уже было сказано, манипуляции взаимные. Взаимно и появление власти над другим. Эрих Фромм рассматривал механизм зависимости от партнера в двух противоположных тенденциях: власти и подчинения, насилия и мазохизма. «Конечно, с точки зрения практических последствий желание зависеть от других или страдать противоположно желанию властвовать или причинять страдания другим. Однако психологически обе тенденции происходят от одной и той же основной причины – неспособности вынести изоляцию и слабость собственной личности. Я предложил бы назвать общую цель садизма и мазохизма симбиозом. Симбиоз в психологическом смысле слова – это союз некоторой личности с другой личностью (или иной внешней силой), в котором каждая сторона теряет целостность своего „я“, так что обе они становятся в полную зависимость друг от друга». Изоляция и субъективная «слабость личности», то есть кажущаяся беспомощность, в одних случаях «выбирает» (бессознательно) власть, подчинение, контроль, в других – покорность, беззащитность, инфантильность.

В зависимых отношениях, в отличие от здоровых, люди часто не выражают свои просьбы явно, но путем манипуляций пытаются все-таки добиться своего. Со-зависимые очень любят игру в «телепата и партизана». Инструкция к игре простая: один – «партизан» что-то хочет, но ни за что не признается, на все вопросы отвечает: «Все нормально! Мне ничего не надо» (вид при этом должен быть несчастный/недовольный/печальный/озабоченный), а другой – «телепат» (если он, конечно, на самом деле любит, а не притворяется) должен сам догадаться, чего хочет «партизан», и выполнить эту невысказанную просьбу. На угадывание дается мало времени и одна, максимум две попытки. Если «телепат» угадал правильно, то «партизан», немного поломавшись и дав себя поуговаривать, милостиво соглашается принять от «телепата» желаемое. Если «телепат» не угадал, вывод однозначный: «Ты меня не любишь!» Но выигрыш «партизана» больше, чем в первом случае, ведь от «телепата», мучимого чувством вины и жаждущего во что бы то ни стало доказать свою любовь, можно получить гораздо больше. То есть для «партизана» игра выгодна в любом случае, кроме того, когда «телепат» уже отчаялся, устал или пошел на психотерапию, чтобы разобраться со своими зависимыми отношениями. Для «телепата» же эта игра, хоть и более утомительная, чем для «партизана», но зато не менее увлекательная: угадывать, переживать, не ошибся ли, напряженно ждать приговора, после оглашения приговора либо вздохнуть с облегчением и с чувством выполненного долга заняться своими делами, либо с утроенной силой добиваться прощения и примирения. Какой накал чувств, какая романтика, не правда ли? Не правда.

Когда речь заходит о зависимости, часто приходится отвечать на вопрос: «А может быть, зависимость – это не так плохо, ведь бывают счастливые зависимые?» Действительно, есть люди, для которых созависимость – «хорошее решение», так как дает надежду (ложную) избавления от тревоги и страха. Именно об этом в 1941 году написал Эрих Фромм свою знаменитую, ставшую классической книгу «Бегство от свободы». Причина бегства от свободы – это страх. Страх одиночества и страх ответственности.

Психологи убеждены, что зависимость – это искаженные отношения, основанные на страхе, без адекватной ответственности, без свободы, мешающие личностному и духовному развитию. В созависимых отношениях либо одному, либо обоим партнерам (что чаще всего и бывает) тесно, узко, невозможно тяжело, невыносимо одиноко. Эту связь страшно потерять, но не меньше пугает мысль, что ТАК будет всегда. Каждый созависимый рано или поздно оказывается перед выбором: остаться в созависимых отношениях или вырваться на свободу.

Уйти на свободу из созависимых отношений мешает страх одиночества, пустоты, ненужности, страх полной ответственности за себя и неизвестности, потому что никогда так не жил, а гарантий, что «все будет хорошо», не существует. И в то же время свободы хочется. Свободы хочется, как ни странно, для того, чтобы любить – наконец-то, любить «по-настоящему». Иногда супруги даже говорят друг другу: «Давай поживем врозь, чтобы потом еще крепче любить друг друга – большое видится на расстоянии», – парадоксальное решение, которое, как правило, ни к чему не приводит в реальности, так как разлука не укрепляет отношения, но лишь дает отсрочку необходимым изменениям и решениям. Хотя само по себе подобное желание вполне понятно: кажется, что, если чуть-чуть отстраниться друг от друга, можно увидеть всю красоту и содержательность своего партнера и свою привязанность к нему, и тогда сможешь свободно любить. Это означает только одно: в созависимых отношениях нет пространства для любви, так же как нет свободы выбора, да и личностные границы нарушены.

Казалось бы, что плохого, что некоторые люди выбирают созависимость? Беда заключается в том, что выбирая такие искаженные отношения, человек в какой-то не прекрасный момент может обнаружить, что для того, чтобы ему и дальше в них оставаться, ему становятся необходимы «допинги». Без «измененного состояния сознания» долго выносить тяжесть созависимости нельзя. И тогда является «его величество алкоголь» (простите за пафосные слова, но это уже не болезнь, а просто пандемия нашего общества). Или наркомания, или игромания, или другие «мании» и «измы» – симптомы искаженных отношений, в которых нет любви, а есть созависимость.

 

Влюбленность, любовь

и зависимость – как распознать?

Любовь и влюбленность нередко путают, но любовь и зависимость путают чаще. Грань между любовью и зависимостью найти очень трудно, она часто прячется в глубинах души человека. Когда человек теряет любимого, если он был в зависимости от него, ему кажется, что он умирает, как умирает маленький ребенок, отлученный от матери. Первая, а потом и Вторая мировые войны показали, что дети, лишенные матерей, умирают. Но ребенок зависим по возрасту, это нормально для малыша; взрослый же не таков, он может выжить. Потеря любимого – это тяжелая катастрофа, но не причина гибели. И поэтому если человек, когда от него уходит любимый, чувствует, что он умирает, то это, скорее всего, признак зависимости. Если же человек по-настоящему любит и понимает, что без любимого будет больно и трудно, но жизнь будет продолжаться, – это всегда любовь.

Излюбленные сюжеты мировой литературы: она ушла, он жить без нее не может; он умер, она тоже жить не может и не хочет. Самый яркий пример той самой зависимости, от которой можно умереть, – это «Ромео и Джульетта». К сожалению, к любви это не имеет никакого отношения, потому что любовь, в отличие от зависимости, дает силы жить, она продолжается независимо от того, живем мы вместе или мы расстались, или возлюбленный умер. Любовь продолжается всегда, она не кончается даже со смертью. А вот зависимость заканчивается иногда духовной или физической смертью (отказом от жизни, самоубийством, убийством), иногда болезнью. В любом случае, созависимость, которая строится на страхе и контроле, не приносит доброго плода.

Беда заключается в том, что очень часто мы и про себя думаем, и о других говорим: «Как эти люди друг друга любят! Они жить друг без друга не могут!» А ведь если разобраться, когда люди не могут жить друг без друга, это печально. Любовь дарует жизнь, любовь – дар и награда друг другу. Если я люблю тебя, я хочу, чтобы ты жил. И если так сложилось, что это одностороннее чувство (а так очень часто бывает), то я выбираю жизнь. Помните знаменитый пример премудрого Соломона, когда две женщины делили младенца (Третья книга Царств, 3, 16–28)? Как Соломон определил, кто мать? Та, для которой жизнь младенца была важнее ее материнской любви. В чем премудрость Соломона? В том, что он понял, что подлинная любовь дарует жизнь, а не смерть. И Соломон об этом свидетельствовал своим приговором. Та, которая пыталась присвоить себе ребенка любой ценой, даже ценой его жизни, не любила его, а та, которая родила его, любила его по-настоящему и поэтому готова была отдать, лишь бы он жил.

Вот так же и во всех партнерских отношениях: если я люблю, то я даю жизнь и даю пространство для жизни; но если я «жить без него не могу», то тогда я его присваиваю, делаю своим и тогда, естественно, не отпущу, «задушу в своих объятьях», потому что иначе «умру». На самом деле не умру, это мне кажется – «умру» является здесь далеким от реальности ощущением и оборотом речи. Рациональное сознание, если человек к нему прислушается, может подсказать: «Конечно, я останусь в живых, но мне будет очень больно, и я не хочу допустить это страдание». Именно страх страданий и боли разлуки заставляет людей мертвой хваткой держаться за любые отношения, не только те, что не приносят радости, но даже и те, что разрушают. Зависимые отношения обслуживают страх, питая надежду, что обладание объектом «любви» поможет избежать мук одиночества и бессмысленности собственного существования. Созависимый человек упрям в своей слепоте: несмотря на доводы рассудка, он продолжает свято верить в то, что другой – смысл его жизни, поэтому отношения с ним нужно беречь как зеницу ока. В действительности, смыслом жизни созависимо-го является борьба со своими тревогами и страхами с помощью зависимых отношений.

Чтобы нагляднее представить, чем отличается любовь от влюбленности и зависимости, мы составили небольшую сравнительную таблицу. Эта таблица не плод научного исследования, а результат множества опросов, в которых были выявлены наиболее часто встречающиеся характеристики влюбленности, любви и зависимости. Студенты, клиенты, участники семинаров по нашей просьбе пытались описать то, чем, по их мнению, отличаются эмоциональные реакции, чувства, восприятие в отношениях, где есть любовь, влюбленность и зависимость. В реальной жизни сложно провести четкую грань между этими тремя состояниями, в «чистом виде» они почти не встречаются. Но в теории можно, пусть немного схематично, выделить признаки, составляющие в совокупности (а не по отдельности) общее представление о тех явлениях, которым посвящена эта книга.

Влюбленность по описанию, несомненно, более яркая, и поэтому она так привлекательна для тех, кому нравятся острые эмоциональные состояния, переходы из крайности в крайность, кто предпочитает экстремальный образ жизни. Здесь есть эйфория, полет, восторг, жар и холод, ослепительность, новизна и прочее, то есть то, что не может никого оставить равнодушным. Такие состояния часто называют «американскими горками». В психологической практике бывают случаи, когда счастливые в супружестве люди вдруг начинают сомневаться в своей любви, так как их чувства перестают походить на «американские горки». Отсутствие в отношениях «знойной страсти» многих настораживает: «Что-то сердце у меня при виде мужа не так учащенно бьется и дыхание не перехватывает. Может, я его разлюбила?»; «Я перестал постоянно о ней думать, иногда на работе за целый день только пару раз о жене вспомню, а раньше, бывало, делать ничего не мог – все мысли только о ней!» Людям не приходит в голову, что, если бы влюбленность (жизнь на пределе сил и возможностей) длилась бесконечно, человечество бы вымерло. Влюбленность не совместима с долгой и счастливой жизнью!

Ценность влюбленности с ее любовной страстью возводится иногда на такую высоту, ради которой можно забыть и чувство долга, предать ценности и собственные интересы, и значение своей семьи, можно кардинально изменить свою жизнь и многое разрушить. Поэтому, конечно, жаждущие подвигов и романтики юноши и девушки, воспитанные на книжно-ки-нематографической культуре, глянце молодежных журналов и всевозможных поп-явлений, ориентированы, прежде всего, на влюбленность.

Но страдание и боль, которыми пронизана зависимость, – тоже яркие переживания. Для тех, кто не надеется на любовь и уже пережил влюбленность, «упиваться страданием», постоянно мучиться от тяжести, унижения, тревоги – один из возможных способов получения адреналина, чтобы почувствовать себя живым и заполнить внутреннюю пустоту. Есть люди, искренне считающие страстную ненасыщаемость зависимости проявлением истинной любви, а отсутствие «страдательной» составляющей во взаимоотношениях – признаком равнодушия, бесчувствия и холодности. Что это за любовь, когда никто не заламывает руки в порыве отчаяния, сердце не разрывается на мелкие кусочки, и панический страх потерять объект своей страсти не заставляет кровь стыть в жилах: «Я без него/нее жить не могу!» В любовных романах именно так и описывают «настоящую любовь», даже такой гений, как Шекспир, не обошел своим вниманием подобный мелодраматический сюжет. Действительно, в образе любви, существующем в обыденном сознании, очень много черт, которые мы бы отнесли к влюбленности или зависимости, но никак не к подлинной любви двух зрелых личностей – в ней нет ничего «душещипательного».

Литература, кинофильмы, песни, даже анекдоты – массовая культура ориентирована на яркие состояния, подобные влюбленности и зависимости, которые производят сильное впечатление. И нередко, следуя сложившимся в обществе стереотипам, считается, что в тех отношениях, где нет ярких переживаний, нет любви. Более того, поэтическим мерилом любви очень часто бывает именно страсть.

Подлинная любовь включает в себя такие характеристики, которые обычно не очень популярны: например, ответственность, реализм, мужество, труд. Слишком все серьезно! Любовь заставляет о многом думать, а ответственность в любви останавливает от поспешных решений и страстных влечений. Никакой романтики. Как восклицал герой популярного кинофильма: «Господи! Как скучно мы живем! В нас пропал дух авантюризма. Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам. Мы перестали делать большие, хорошие глупости» (к/ф «Ирония судьбы, или С легким паром!»).

Ориентируясь на острые ощущения, предпочитая жизнь «как на вулкане» «серым будням» стабильных отношений, многие не задумываются, чего они лишаются, когда выбирают влюбленность или зависимость в качестве образа жизни. Если мы попробуем разобраться, зачем нужна влюбленность, в чем ее смысл, то обнаружим, что основное ее предназначение – подготовить почву, на которой потом может вырасти любовь. То есть, испытать влюбленность – не самоцель, она – «промежуточный этап» на пути к любви. Зависимость же – это искажение любви. Люди, живущие в созависимых отношениях, в глубине своего сердца мечтали о любви и думали, что идут к любви, но где-то ошиблись, свернули с пути или испугались, хотя надежду в душе на обретение любви не похоронили. Сознательно или неосознанно отказываясь от любви, человек в какой-то момент может обнаружить, что он потерял смысл жизни, зашел в тупик, перестал развиваться. Смыслом ведь была любовь…

Для развития личности необходима свобода и сила. В зависимости и влюбленности нет ни того, ни другого. В этих экстремальных состояниях включается «режим выживания», настолько эти «американские горки» эмоций выводят человека из равновесия, лишают всех ресурсов, что строить какие-то планы, идти по пути личностного или духовного развития очень сложно. Все силы уходят на удержание, поддержание отношений, а развитие воспринимается как угроза, так как тоже требует сил, внимания, отвлекает от «объекта» страсти. В любви же как раз больше доверия, больше уверенности и спокойствия, есть тепло и глубина, сила и мужество, полнота и адекватная ответственность – все это и дает необходимые ресурсы для развития. В любви мы стоим рядом, мы не сливаемся, каждый из нас сохраняет собственную личность, собственную индивидуальность и собственный путь.

 

Исцеление от зависимости

Способов избавления от зависимых отношений довольно много, но панацеи нет. Обычно «борьба» сводится к снятию симптомов созависимости, кто-то пробует справиться с ее последствиями, но немногие пытаются разобраться с причинами. Мы думаем, что подлинным исцелением следует считать именно освобождение от глубинных причин зависимости: инфантильности, страха изоляции, искажений личности, вызванных психологическими травмами. Это требует серьезной духовной работы человека над самим собой, в которой духовное руководство и профессиональная психологическая помощь будут лишь условием исцеления.

Подлинным механизмом исцеления мы считаем взросление личности, ее зрелость.

Зрелость – это, прежде всего, ясность своих целей, ответственность за свою жизнь, за самого себя – за удовлетворение собственных физических и психологических потребностей, внятная внутренняя мотивация поступков, осознание последствий своего выбора. Первый шаг созависимого к собственной зрелости – осознание своего зависимого положения в отношениях. «Пробивание скорлупы изнутри» – задача сложная. Поговорим о ней с разных точек зрения – не только с психологической, но и с духовной, и экзистенциальной.

Перед верующим человеком, осознавшим свою зависимость, стоит вопрос, который часто задают священникам: зависимость – это грех? Грешно ли оставаться в созависимых отношениях?

С пастырской точки зрения, когда речь идет об откровенно порочных зависимостях, например, алкоголизме, наркомании, игромании и других подобных, сомнений не возникает – это тяжкий грех. Когда же речь идет о трудоголизме, общее отношение не так однозначно. Многие искренне недоумевают: разве можно мешать человеку работать во благо семьи, страны, общества. А ведь зависимость трудоголика, увы, рано сведет его в могилу: трудоголики живут меньше, чем алкоголики.

В случае созависимых отношений все еще более запутанно: как отделить подлинную привязанность от эмоциональной манипуляции, жажды обладания, контроля и борьбы за власть? «А если это любовь? А мы ставим диагноз „созависимость“»? Встречается мнение, что созависимые отношения – пример подлинной жертвенной любви. В качестве оправдания этого заблуждения приводятся цитаты из Евангелия и высказывания Святых Отцов, якобы подтверждающие эту точку зрения. Подобные рассуждения часто встречаются в пастырской практике. О сущности евангельской жертвенности уже говорилось выше, подчеркнем только, что невротический альтруизм, один из симптомов невротической зависимости, не может почитаться как жертвенная любовь, нельзя его оправдывать и относиться к нему лояльно.

Еще трудность: сложно определить меру ответственности человека за то, что происходит в отношениях. С одной стороны, выделить его личный вклад (что действительно от него зависело, что он мог изменить, на что повлиять), его долю во взаимоотношениях, за которые всегда несут ответственность, хоть и не одинаковую, оба партнера. С другой стороны, понять, в чем вина, а в чем беда – где был собственный свободный осознанный выбор, а где выбора никакого не было – сплошная вынужденность или заданность.

Бывает, просто невозможно убедить зависимого в том, что он не только «жертва» (так сложились обстоятельства/не повезло с супругом/судьба тяжелая), но и сам «приложил руку» к своей жизни. Многие ведь приходят за жалостью к их «скорбной доле», за поддержкой в обвинении и осуждении всех и вся, а не для того, чтобы узнать о своей собственной ответственности, не для конструктивного «разбора полетов». Если признать, что выбор был раньше и есть сейчас, то это значит, можно что-то изменить и самому измениться, провести «работу над ошибками», нужно принимать какие-то решения, но… часто «страдать легче, чем решать» (Б. Хеллингер). Поэтому, услышав иную, не совпадающую с ожиданиями, точку зрения на свою ситуацию, «страдалец» начинает так активно, а порой и так агрессивно защищать свою позицию пострадавшего, что у стороннего наблюдателя не остается сомнений, что этот человек «сам кузнец своего несчастья» и ни за что не откажется от привычного образа жизни. В таких случаях бесполезно настаивать и пытаться образумить – это вызовет лишь еще большее сопротивление. Остается только проявить уважение к свободе человека самостоятельно выбирать свой путь, а еще верить и молиться о том, что Господь вразумит его, и надеяться, что он Божье вразумление услышит и примет.

Если резюмировать пастырский подход к соза-висимым отношениям, то можно сказать так: во-первых, в целом созависимость создает богатую почву для скрытого эгоизма, лицемерия, манипуляций, для властного контроля друг над другом, покушения на свободу, для обид, неадекватного чувства вины, ненасыщаемых капризов. Одного этого списка достаточно, чтобы понять – созависимые отношения ведут к греху. Во-вторых, сама зависимость – это страсть, которая ведет к страданиям зависимого и его близких. С пастырской точки зрения – несомненный грех. Но возможно ли его преодолеть? Несомненно. Примеров тому достаточно. Только не стоит забывать, что осознание своего греха – не повод для бесплодного самобичевания, а повод для искреннего раскаяния, покаяния и «работы над ошибками».

Не менее важен и экзистенциальный аспект исцеления, который связан с проблемой смысла жизни и, соответственно, смысла отношений. «Что для меня эти отношения? Зачем они мне? Что я в них делаю? Кто для меня мой партнер?» – очень уместно задать себе эти вопросы и «изнутри» прислушаться к ответам. Также здесь важна ценностная составляющая. Наибольшей значимостью для нас обладает личность самого человека и ценность личности его партнера. Подчеркнем, что христианская психология придерживается личностного (субъект-субъектного) подхода, в котором и «я», и «другой» являются образом и подобием Божьим. Это означает, что ни я, ни другой никогда не могут быть объектами контроля, манипуляций и власти. Таким образом, признание ценности личности привносит в отношения безусловное уважение к себе и другому, преображая эти отношения, и дает шанс исцеления от созависимости.

Отделить друг от друга духовный, экзистенциальный и психологический аспекты бывает трудно, а иногда в этом нет необходимости. Человек развивается целостно, одновременно решая свои экзистенциальные, духовные и психологические проблемы. На деле же это означает пересечение и взаимодополнение нескольких практик: пастырской, психотерапевтической и личной духовной, которая может быть, а может и не быть религиозной. Например, я осознаю, что манипулирую другим (психологический аспект), оцениваю свой поступок как грех и каюсь в нем (духовный аспект), приобретая духовный опыт, и через это открываю новый смысл для меня этих отношений (экзистенциальный аспект). Каждый человек, иногда осознанно, иногда «на ощупь», вырабатывает свой путь, которым он выбирается из пут созависимости.

Еще раз повторим: путь исцеления – в духовной и психологической зрелости личности. Не борьба против зависимости (это лишь лозунг), а развитие личности, которое подразумевает свободу и ответственность, любовь и щедрость, мужество и осознанность.

Исцеление зависимости – это обретение смысла жизни, ясная ценностная перспектива, трезвенное самообладание и выбор деятельной любви.

 

Стать родителем самому себе

Одно из направлений исцеления от созависимости – так называемое «дородительствование» себя. Если в детстве мы чего-то недополучили, это не значит, что мы обречены теперь быть эгоистами или невротически жертвовать собой всю оставшуюся жизнь.

Отнюдь. Когда мы вырастаем и принимаем на себя ответственность за свою жизнь, за свою личность, мы сами можем своему «внутреннему ребенку» создать нормальные адекватные условия для его развития.

Возможно, для кого-то это прозвучит неожиданно: стать родителем самому себе? Психологи считают, что это возможно, и к этому ведут конкретные шаги. Во-первых, очень важно уделить внимание своим чувствам – не в смысле «борьбы и подавления», а попытаться разобраться в них, научиться понимать, о чем говорят те или иные эмоциональные реакции. Если их не заглушать, а прислушиваться к ним, то можно много полезного узнать о себе, об отношениях, о мире. Ведь известно, что каждое чувство выполняет свою определенную функцию. Некоторые люди либо вообще не задумываются, что они чувствуют, либо задумываются и что-то чувствуют, но не знают, «а правильно ли я чувствую?» Неумение понимать и адекватно выражать свои чувства – не вина, это скорее беда, но ответственность за «эффективное использование» собственных чувств от этого не отменяется. Маленький ребенок, чувства которого игнорировались или осуждались, не научается жить в ладу со своими чувствами, и когда становится взрослым, он не умеет ими пользоваться эффективно. Поэтому, когда на семинарах и лекциях мы рассказываем, что такое чувство обиды, что такое зависть, вина, откуда берутся тревоги, какие типы раздражения бывают, какие у них причины и как можно с раздражением справиться, для многих людей это полная неожиданность: оказывается, они сами отвечают за свои чувства и могут с этим что-то делать.

Во-вторых, если человек решил все-таки внутренне повзрослеть, то, помимо эмоциональной составляющей, важно обратить внимание на свои мотивы, желания, потребности. Знает ли он их, умеет ли сам позаботиться о себе или привык ждать, когда его покормят, когда скажут, что нужно спать ложиться, когда оценят то, что он сделал, – то есть частично или полностью зависит от других. И в этом смысле тоже можно повзрослеть. Нет никакого приговора: «Если ты это не умеешь – всё!» Неправда. Да, это серьезная внутренняя работа, это требует внутреннего напряжения, времени, но это возможно изменить.

Кроме того, познакомиться со своими особенностями тоже полезно. Что во мне, в моей жизни – моё? «Ради мамы я сделал вот это, ради папы я сделал вот это»; «Вот это нравится моему мужу, а вот это нравится моим детям». А я-то сам/сама? Что мне в себе нравится и чем мне хочется заниматься? Есть такой «вопрос на засыпку»: «Если бы ваша жизнь была действительно вашей, изменили бы вы в ней что-нибудь?

Если изменили бы, то что?» Некоторые люди, помолчав и подумав, с грустью отвечают: «Всё!» Страшно, когда человек живет не своей жизнью, надеется «сделать всех счастливыми, а потом начать жить», изо всех сил заслуживает «право быть собой», которое дано ему с рождения… Здесь возникает много внутренних задач, но все они имеют решение. Главное – набраться терпения, чтобы с ними разобраться.

Что же может свидетельствовать об исцеленно-сти от зависимости и созависимых отношений? Целостность, любовь и деятельное служение ближним, радость и счастье.

Мы так возвышаем представления о зрелой любви, чтобы любовь имела горизонт – горизонт развития и будущего, ведь жить с любовью – призвание человека! Любовь среди людей распространена гораздо больше, чем страх или ненависть. И мы утверждаем: зрелые и целостные отношения построить ВОЗМОЖНО! Это не просто, и это требует времени. Но это возможно! И этому можно научиться. Учиться нелегко, но это стоит того.

Чаще всего бывает, что отношения нельзя охарактеризовать, как «стопроцентно» зрелые или только со-зависимые. В чем-то отношения могут быть зрелыми, а в чем-то – зависимыми, но при этом у них может быть здоровая основа – любовь и партнерство. Безусловно, в любых отношениях может переживаться и боль, и страх. Поэтому не стоит убиваться из-за того, что ваши отношения пока далеки от совершенства. Важно помнить: любовь деятельная, осознанная, зрелая, ответственная есть и доступна каждой личности, потому что она от Бога. Ее не надо искать во вне, она всегда внутри, в сердце, такова природа личности. Именно Творцу было угодно так создать душу человека, что в ее основе есть неиссякаемая сила любви, поэтому человек не может не любить. Любовь стремится из души, из сердца пролиться на другого, если ей не препятствуют страсти, комплексы, воля и разум. Нет человека без любви, но есть люди, которые спрятались от любви, спрятали любовь у себя в глубинах души.

В конечном итоге, мы желаем каждому человеку любви – свободной от страстей, в том числе и от страсти зависимости. Желаем любить и быть любимым, принимать любовь и делиться любовью, учить любви и исполнять любовь во всех человеческих смыслах этого деяния.