Йерма

Лорка Федерико Гарсиа

Действие второе

 

 

Картина первая

Пока поднимается занавес, слышно пение. У ручья стирают деревенские женщины. Прачки сидят и у рампы, и в глубине сцены и поют:

В ручье твой пояс мою, блестит, как рыбка. Жасмин на солнцепеке твоя улыбка.

Первая прачка. Не люблю я болтать.

Третья прачка. Тут всегда болтают.

Четвертая прачка. В этом нет ничего плохого.

Пятая прачка. Честное имя заслужить надо.

Четвертая прачка.

Тмин я посадила, тмину и расти. У кого нет чести, тот и не в чести.

Прачки смеются.

Пятая прачка. Такая поговорка…

Первая прачка. Да мы ведь ничего не знаем.

Четвертая прачка. Просто он взял к себе в дом двух своих сестер.

Пятая прачка. Незамужних?

Четвертая прачка. Да. Раньше они в церкви присматривали, а теперь – за невесткой. Я бы не смогла с ними жить.

Первая прачка. Почему?

Четвертая прачка. Страшные они. Как листья, что вырастают на могиле. Словно воском натерты. Губы поджатые… Наверное, и стряпают на лампадном масле.

Третья прачка. Переехали они?

Четвертая прачка. Да, вчера. А он опять уходит в поле.

Первая прачка. Что ж там у них случилось?

Пятая прачка. Позавчера она всю ночь на пороге просидела, холода не испугалась.

Первая прачка. Почему бы это?

Четвертая прачка. Никак дома не сидится.

Пятая прачка. Все они так, бездетные. Вместо того чтобы кружева плести да варенья варить, лазают на крышу или бегают босые по речке.

Первая прачка. И чего ты болтаешь? Она не виновата, что не родит.

Четвертая прачка. Кто хочет, рожает. А неженки сластены да лентяйки не желают живот свой портить.

Все смеются.

Третья прачка. Пудрятся, помадятся, цветочками украшаются, на чужих мужчин заглядываются.

Пятая прачка. Верно говоришь!

Первая прачка. Вы ее с кем-нибудь видели?

Четвертая прачка. Мы не видели, люди видели.

Первая прачка. Все люди да люди!

Пятая прачка. Два раза!

Вторая прачка. Что ж они делали?

Четвертая прачка. Говорили.

Первая прачка. Говорить не грех.

Четвертая прачка. Главное дело – взгляд. Меня мать учила: на розы смотришь – одно, на мужчину – другое. Смотрит она на него.

Первая прачка. На кого?

Четвертая прачка. Да кое на кого. Хочешь, объясню?

Смех.

А когда она одна, смотреть не на кого, он у нее в глазах отражается.

Первая прачка. Все ты врешь!

Пятая прачка. А муж что?

Третья прачка. Оглох ее муж. Сидит не шевельнется, как ящерица на солнышке.

Все смеются.

Первая прачка. Были бы дети, все бы у них иначе шло.

Вторая прачка. Так всегда, если в семье ладу нет.

Четвертая прачка. У них все хуже и хуже, чистый ад. Они с золовками стены белят, горшки чистят, стекла протирают, полы моют, а слова друг другу не скажут. Ведь чем в доме чище, тем на сердце хуже.

Первая прачка. Это он виноват. Детей не дал, хоть о жене бы подумал.

Четвертая прачка. Нет, она виновата. Тише воды…

Первая прачка. И какой в тебя бес вселился, чего ты болтаешь?

Четвертая прачка. Не тебе меня учить!

Вторая прачка. Да помолчите вы!

Первая прачка. Я бы злые языки спицей проколола!

Вторая прачка. Ой, помолчите!

Четвертая прачка. А я бы всяким ханжам проткнула грудь!

Вторая прачка. Хватит вам. Не видите, золовки идут?

Прачки перешептываются. Входят две золовки. Они в черном. Начинают стирать; все молчат.

Где-то звенят бубенчики.

Первая прачка. Это пастухи?

Вторая прачка. Да, они стадо выгоняют.

Четвертая прачка (мечтательно). Хорошо пахнут овцы…

Третья прачка. Ты уж скажешь.

Четвертая прачка. А что? Как женщины. И рыжая тина зимой на реке хорошо пахнет.

Третья прачка. Это у тебя причуды.

Пятая прачка (глядит вдаль). Все стада вместе идут.

Четвертая прачка. Прямо шерстяное море. Того и гляди затопит. Был бы у пшеницы разум, она бы испугалась.

Третья прачка. Ой, как бегут! Целое войско!

Первая прачка. Все стада вышли, все до одного.

Четвертая прачка. Ну-ка? Нет, одно стадо не вышло.

Пятая прачка. Чье?…

Четвертая прачка. Виктора.

Золовки выпрямляются и глядят на прачек.

В ручье твой пояс мою, блестит, как рыбка. Жасмин на солнцепеке твоя улыбка. Жасминным смехом пускай меня завеет, как белым снегом.

Первая прачка.

Беда бесплодной — ее сосцам волчицы, груди холодной!

Пятая прачка.

У мужа недостало семян отборных, чтобы вода запела в твоих оборках.

Четвертая прачка.

Твоя сорочка — серебряный кораблик без ветерочка.

Первая прачка.

Несу пеленки сына к речной протоке — пусть у воды кипучей берет уроки.

Вторая прачка.

Идут мужчины с поля, шаги все шире. Мне муж подарит розу — верну четыре.

Пятая прачка.

Спешат мужчины с пастбищ к себе в селенье. Мне муж подарит ветер — верну сиренью.

Четвертая прачка.

Несет их как на крыльях к своим постелям. Переплетемся с мужем, завьемся хмелем.

Первая прачка.

Гвоздику и кипрей сплетайте, когда солнце распарит косарей.

Четвертая прачка.

А лето пролетело — в ночи для птиц бессонных распахивайте тело.

Первая прачка.

Стонать от ласки надо…

Четвертая прачка.

И петь, и слез не лить…

Пятая прачка.

Когда идет мужчина венок и хлеб дарить.

Четвертая прачка.

Затем и песня пета…

Вторая прачка.

И в горле брызги света…

Четвертая прачка.

И распустилась ветка…

Первая прачка.

И горы в лентах ветра…

Шестая прачка (появляясь выше по течению).

Чтоб растопил ребенок небесный лед рассвета.

Первая прачка.

И вьется нашей крови коралловая нить…

Шестая прачка.

Чтоб было кому волны морские бороздить.

Первая прачка.

Сыночка мне, сыночка!

Вторая прачка.

И голубь над селеньем.

Третья прачка.

Сыночка, чтобы плакал.

Четвертая прачка.

И клонится мужчина израненным оленем.

Пятая прачка.

О, диво, диво, диво, круглится мое платье!

Вторая прачка.

О, тайна, тайна, тайна из-под семи печатей!

Первая прачка.

Беда, беда бесплодной — тебе, сухое лоно, песок безводный!

Третья прачка.

Пускай горят!..

Вторая прачка.

И греют!..

Пятая прачка.

Все ночи напролет!..

Первая прачка.

Пускай поют!..

Вторая прачка.

И светят!..

Первая прачка.

С заоблачных высот!..

Шестая прачка.

Те зори, что в подоле мой маленький несет!

Все (хором).

В ручье твой пояс мою, блестит, как рыбка. Жасмин на солнцепеке — твоя улыбка. Ха-ха-ха!

(В такт колотят белье.)

Занавес

 

Картина вторая

Дома у Йермы. Смеркается. Хуан сидит. Золовки стоят.

Хуан. Говоришь, недавно ушла?

Старшая золовка кивает.

Наверное, за водой. Вы же знаете, я не люблю, чтобы она одна ходила.

Пауза.

Накрывай на стол.

Младшая выходит.

Я свой хлеб заработал. (К старшей золовке.) Вчера был тяжелый день. Я подрезал яблони, а к вечеру подумал – чего я надрываюсь, если яблока съесть не могу? Надоело мне все. (Проводит рукой по лицу, молчит.) А ее все нет… Вы бы с ней пошли, для чего я вас кормлю, пою? Жизнь моя в ноле, честь моя – тут. Ну, а моя честь – и ваша.

Золовка кивает.

Не в укор говорю.

Йерма с двумя кувшинами останавливается в дверях.

Ты была у ручья?

Йерма. Воды набрала к обеду.

Золовка выходит.

А тебе как работалось?

Хуан. Вчера подрезал яблони.

Йерма ставит кувшин. Пауза.

Йерма. Дома побудешь?

Хуан. За стадом нужно присмотреть. Сама знаешь, кому, как не хозяину…

Йерма. Знаю, знаю. Не повторяй.

Хуан. Всякий мужчина по-своему живет.

Йерма. И всякая женщина. Я не прошу, ты дома не сиди. У меня все есть. Сестрицы твои меня стерегут. Я тут мягкий хлеб ем, и творог, и жареное мясо, а овцы – росистую траву. Тебе волноваться не о чем.

Хуан. Чтобы не волноваться, покой нужен.

Йерма. А у тебя его нет?

Хуан. Нет.

Йерма. Живи иначе.

Хуан. Разве ты не знаешь моих правил? Овцы – в загоне, женщины – в доме. Ты много выходишь. Я тебе давно говорю.

Йерма. Да. Женщины – в доме. В доме – не в могиле. А в доме стулья ломаются и простыни рвутся. У нас не так. Каждый вечер постель моя все новее, все свежее, словно сейчас из города.

Хуан. Значит, не зря я беспокоюсь!

Йерма. О чем тебе беспокоиться? Я тебя не обижаю, во всем слушаюсь, а горе мое – в сердце. И с каждым днем будет хуже. Давай лучше помолчим. Я свой крест снесу, только ты меня не расспрашивай. Состариться бы поскорей, увянуть бы, я бы тебе улыбалась и жила бы твоей жизнью. А пока что не трогай меня, не береди душу.

Хуан. Что-то я не пойму. У тебя все есть. Я посылаю в другие селения за всем, что тебе нужно. Конечно, я не без греха, но я хочу с тобой жить в мире. Я хочу спать там, в поле, и знать, что и ты тут спишь.

Йерма. Да не сплю я, не могу я спать!

Хуан. Разве тебе чего-нибудь не хватает? Скажи мне, ответь!

Йерма (пристально глядя на него). Да, не хватает.

Оба молчат.

Хуан. А, вечно одно и то же! Больше пяти лет. Я уж и забыл…

Йерма. Я не ты. У мужчины другая жизнь – овцы, яблони, разговоры, а у нас, женщин, ничего нет, кроме детей.

Хуан. Не все одинаковы. Взяла бы ты племянника в дом, я не возражаю.

Йерма. На что мне чужие дети? У меня от них руки замерзнут.

Хуан. Ты просто сошла с ума, уперлась лбом в стену, все свои дела запустила.

Йерма. Стена бесчестья пусть и будет стеною, а добрая честь – охапка цветов и свежая вода.

Хуан. С тобой один тревоги, одно беспокойство. Смирилась бы!

Йерма. Я не для того вошла в твой дом, чтобы смиряться. Вот челюсть подвяжут, руки мне сложат, в гробу и смирюсь.

Хуан. Чего же ты хочешь?

Йерма. Я хочу пить – а воды нет, я хочу в лес – а ноги не ходят, хочу вышивать – а ниток не найду.

Хуан. Ты не женщина, вот в чем дело. Тебе бы только слабых мужчин губить.

Йерма. Я не знаю, кто я такая. Не мучай меня! Я ничего тебе не сделала.

Хуан. Не люблю, когда на меня пальцем показывают. Пускай сидят по домам, и я свой дом не открою.

Входит старшая золовка и медленно идет к буфету.

Йерма. В разговоре греха нет.

Хуан. Как на чей вкус.

Входит младшая золовка, идет к кувшинам, черпает кружкой воду.

Хуан (тихо). Не могу я больше. Заговорят с тобой – молчи. Помни, что ты замужняя.

Йерма (удивленно). Замужняя!

Хуан. Думай про честь семьи. Это бремя несут все вместе.

Золовка медленно выходит.

Ее не увидишь, она глубоко, в крови.

Другая золовка с супницей в руках медленно и важно идет к двери.

Ты прости.

Йерма глядит на мужа, он поднимает голову, и глаза их встречаются.

Ты так смотришь, что мне не прощенья просить, а прибить бы тебя, запереть, я же тебе муж!

В дверях появляются обе золовки.

Йерма. Прошу тебя, помолчи. Не береди все это.

Пауза.

Хуан. Пойдем-ка обедать.

Золовки входят в комнату.

Ты слышала?

Йерма (ласково). Обедай с ними. Я не голодна.

Хуан. Как знаешь. (Уходит.)

Йерма (словно во сне).

Какая пустошь горя! А божий мир за стенами все краше! Вымаливаю сына, чтобы плакать, а вижу только лунные миражи. Две струйки молока в заглохшем теле, два родника, лишенные покоя, шалеют, словно кони в буреломе, и смертной отзываются тоскою. Под полотном задохшиеся груди, две горлинки, ослепшие в неволе! О, кровь моя, которую сгноили, ее стрекала, жгучие до боли! Но ты, мой сын, ты должен появиться. У моря – соль, земле расти травою, а тело нас детьми благословляет, как облака водою дождевою.

(Глядит на дверь.) Мария! Чего ты так спешишь мимо?

Мария (с ребенком на руках входит в дом). Я, когда с ним, всегда спешу… Ты вечно плачешь!..

Йерма. Да, ты права. (Берет ребенка и садится.)

Мария. Мне жаль, что ты завидуешь.

Йерма. Я не завидую, я горюю.

Мария. Не жалуйся!

Йерма. Как мне не жаловаться, когда вы все полны цветов, а я вся пустая, ненужная среди такой красоты!

Мария. У тебя есть много другого. Послушалась бы меня, жила бы счастливо.

Йерма. Если крестьянка не родит, она – как сноп чертополоха, богом забытый сорняк.

Мария хочет взять ребенка.

Бери, у тебя ему лучше. У меня руки не те.

Мария. Зачем ты так говоришь?

Йерма (встает). Затем, что с меня довольно. На что мне руки, если не к чему их приложить? Обидно мне, стыдно мне смотреть, как хлеб колосится, ручьи родят воду, овцы приносят по сотне ягнят, собаки щенятся, все поле встает и показывает мне своих спящих младенцев, а у меня вот здесь и вот здесь не молоко прибывает, а молотом бьет.

Мария. Не дело ты говоришь.

Йерма. Вам, матерям, нас не понять. Вам что – плавай в свежей воде и жажды не знай!..

Мария. Не хотела бы я тебе повторять…

Йерма. У меня жажды все больше, а надежды – все меньше.

Мария. Нехорошо!..

Йерма. В конце концов примерещится, что сама себе ребенок. Ночью хожу кормить волов, – раньше я их не кормила, женщины их не кормят, – пойду, и кажется мне в темноте, что это мужчина идет.

Мария. Всякого можно понять…

Йерма. А ведь он меня любит. Видишь, какая моя жизнь!

Мария. Как твои золовки?

Йерма. Умереть мне без покаяния, если я им слово скажу!

Мария. А он?

Йерма. Все трое против меня.

Мария. Что ж они так?

Йерма. На душе у них не спокойно, вот и выдумывают. Боятся, что мне другой полюбится, и того не знают, что у нас в роду первое дело – честь. Заложили они мне путь, словно камни, а того не знают, что захоти я – смою их, как река.

Входит золовка, берет хлеб и уходит.

Мария. А все ж он тебя любит.

Йерма. Он меня кормит и кров мне дает.

Мария. Да, тяжело тебе… Ты помни, Христос терпел…

Обе стоят в дверях.

Йерма (глядя на ребенка). Проснулся…

Мария. Скоро песню заведет.

Йерма. А глаза у него твои… (Плачет.) Такие же, как у тебя! (Ласково подталкивает ее к выходу. Мария молча уходит. Йерма идет к двери, в которую вышел Хуан.)

Вторая подруга. Т-сс!

Йерма (оборачиваясь). Что ты?

Вторая подруга. Я тут стою. Моя мать тебя поджидает.

Йерма. У нее никого нет?

Вторая подруга. Сидят две соседки.

Йерма. Я скоро приду.

Вторая подруга. Не побоишься?

Йерма. Нет.

Вторая подруга. Ну и смела ты!

Йерма. Хоть поздно, а приду.

Входит Виктор.

Виктор. Хуан дома?

Йерма. Да.

Вторая подруга (лукаво). Значит, кофту я принесу.

Йерма. Хорошо.

Вторая подруга уходит.

Садись.

Виктор. Мне и так не плохо.

Йерма (зовет). Хуан!

Виктор. Я пришел проститься. (Вздрагивает, но сразу же берет себя в руки.)

Йерма. И братья твои уходят?

Виктор. Отец велел.

Йерма. Он уже старый, наверное…

Виктор. Да, совсем старый.

Пауза.

Йерма. Ты хорошо делаешь, что уходишь отсюда.

Виктор. Поля везде одинаковые…

Йерма. Нет. Я бы уехала подальше.

Виктор. Всюду одно. Такие же овцы и шерсть такая же…

Йерма. Это для вас, для мужчин. У нас по-другому. Мужчина никогда не скажет – какое вкусное яблоко! Вы свое берете, вам все едино. А мне опостылела здешняя вода.

Виктор. Бывает.

Сцену окутал мягкий сумеречный свет.

Йерма. Виктор.

Виктор. Да?

Йерма. Почему ты уходишь? Здесь тебя все любят.

Виктор. Я всегда жил по-честному.

Пауза.

Йерма. Да, ты честный человек. Помнишь, как однажды ты нес меня на руках? Никогда не знаешь, что ждет нас…

Виктор. Все меняется.

Йерма. Нет, не все. Что заперто в доме, не изменится, потому что никто того не слышит.

Виктор. Да, ты права.

Входит младшая золовка, медленно идет к двери и останавливается в закатном луче.

Йерма. А если б оно вырвалось и закричало, весь мир бы услышал!

Виктор. И все бы осталось по-прежнему. Вода – в поле, овцы – в загоне, луна – в небе, человек – за плугом.

Йерма. Какая беда, что мы не можем следовать советам стариков!

Протяжно и печально поет пастушья свирель.

Виктор. Гонят овец.

Хуан (входит). В путь собрался?

Виктор. Хочу до утра выйти.

Хуан. Я тебя не обидел?

Виктор. Нет, ты мне хорошо заплатил.

Хуан (Йерме). Я купил у него оба стада.

Йерма. Да?

Виктор (Йерме). Теперь они твои.

Йерма. А я и не знала.

Хуан (доволен). Да, твои.

Виктор. Муж твой разбогатеет.

Йерма. Хорошему работнику все в руки плывет.

Золовка, стоявшая в дверях, входит в комнату.

Хуан. Нам уже этих овец некуда девать.

Йерма (печально). Земля велика…

Пауза.

Хуан. Я пойду с тобой до ручья.

Виктор. Ну, счастье этому дому. (Протягивает Йерме руку.)

Йерма. Дай-то бог… Доброго тебе пути.

Виктор было пошел, но обернулся на ее незаметное движение.

Виктор. Ты что-то сказала?

Йерма (скорбно). Я сказала: доброго пути.

Виктор. Спасибо.

Мужчины уходят. Йерма невесело глядит на руку, которую пожал Виктор, потом быстро идет в левый угол сцены и берет шаль.

Вторая подруга. Идем. (Молча накидывает шаль ей на голову.)

Йерма. Идем. (Тихо уходят.)

На сцене почти темно. Старшая золовка входит со свечой. (Искусственной подсветки ни в коем случае не надо!) Идет через сцену, ищет Йерму. Вдалеке поет свирель.

Старшая золовка (тихо). Йерма!..

Входит младшая золовка; они глядят друг на друга и идут к дверям.

Младшая золовка (погромче). Йерма!

Старшая золовка (властно). Йерма!

Поют пастушьи свирели и рожки.

На сцене совсем темно.

Занавес