Они вышли к дороге, серое вздыбившееся местами полотно асфальта было забито покореженными машинами.

— Вот здесь их и застал радиоактивный дождь, — сказал Вик. — Радиоактивность была очень высокой, потому что с неба падал даже не дождь, а грязь с очень высокой концентрацией радионуклидов. Многие люди умерли сразу, тела остальных, кто был покрепче, будут встречаться нам дальше по этой дороге.

— Понятно, — сказал Майк. — Этим людям очень не повезло.

— Как и всем нам, — грустно усмехнулся Вик. — Сейчас здесь тоже повышенный фон, поэтому лучше это место пройти быстрее.

— И много таких мест нам ещё встретится? — спросил Майк.

— Ещё два, — сказал Вик. — А дальше мы уже будем идти по местам, где жизнь как-то налаживается. Будут деревни с вооруженными мужиками, будут поля, которые они засеивают, вспахивая их лошадьми, как в старые времена, а убирают серпами.

— Хлеб? — спросил Майк.

— Да, — улыбнулся Вик. — Ружье, которое мне уже надоело таскать, мы у мужиков и обменяем на хлеб. Много не дадут, урожаи у них не очень хорошие, да и сажают они немного, без техники много земли не обработаешь.

— И когда мы увидим обещанный тобой хлеб?

— Я думаю, что через три дня мы увидим первую деревню, — сказал Вик. — Городов здесь нет, ближайший через сотню километров, только там тоже никто не живет.

— Почему? — удивленно спросил Майк.

— Есть нечего, — сказал Вик. — Человеческая цивилизация начинается с еды, когда её становится много, тогда и появляются города. А когда её становится мало, города умирают первыми.

— И куда же ушли все люди из города?

— Частью ушли в большой областной город, частью вернулись в родные деревни.

— А как живет большой город, как они находят там пищу? — спросил Майк.

— Есть довоенные запасы продовольствия, но они уже понемногу кончаются, — сказал Вик. — К тому же в области есть солдаты, которые осенью на своих грузовиках разъезжают по деревням и собирают дань.

— Дань? — усмехнулся Майк. — Что-то от твоих слов попахивает прошлыми веками.

— Ну, а как это иначе назовешь? — вздохнул Вик. — Они, конечно, дают им расписки, в которых написано, что это все берется в долг, но этим распискам грош цена, отдавать-то городу нечем. Нефти нет, а значит, нет и бензина. Заводы стоят, потому что нет электроэнергии. Единственная ГРЭС была недалеко от города, в котором и был ядерный взрыв, плотина разрушена, энергоблок тоже. Есть кузницы, в них куют плуги для села, это единственный товар, который они пока могут предложить крестьянам.

— Да, — сказал Майк. — Нужно время и много труда, чтобы все восстановить. Но это все равно произойдет, хоть и не скоро.

— Только это время нужно как-то прожить, — грустно усмехнулся Вик. — А пока наше будущее зависит только от нас самих, и оттого, что мы сумеем найти.

— А разве когда-нибудь было по-другому? — спросил Майк. — Наше будущее зависит от нас.

— Посмотри вокруг, — вздохнул Вик. — Ты видишь развалины того будущего, которое у нас могло бы быть, только его взорвали. А могли бы жить в уже построенном нашими предками для нас будущем.

Майк ударил ногой колесо ржавой перегородившей дорогу легковушку.

— Что-то уж быстро проржавело и развалилось то, что нам оставили.

— Стой! — сказал Вик, напряженно прислушиваясь. — Не двигайся. Что-то происходит.

— Что тут может произойти? — спросил Майк. — Вокруг никого нет, никого и ничего, кроме этой ржавчины и истлевших трупов…

— Я слышу шорох и скрежет, и, кажется, я знаю, кто это издает, — сказал Вик, снимая с плеча ружье и направляя ствол в сторону звука.

— Вряд ли это опасно, — сказал Майк. — Это не люди, может быть крысы…

— Ты прав, это крысы, — сказал Вик. — Большие и очень голодные. Надо бежать, только не знаю в какую сторону. Они собираются вокруг нас, и их становится все больше.

— Откуда они могли здесь взяться? — спросил Майк. — Здесь нет жилья, только эти ржавые машины…

— В этих машинах не так давно было много пищи, а теперь она кончилась, — сказал Вик, по-прежнему настороженно глядя вокруг. — И теперь крысы могут захотеть пообедать нами…

— Что?! — воскликнул Майк. — Эти маленькие серые твари захотят съесть нас двоих крепких парней, да ещё с оружием?

— Именно так, — сказал Вик. — Вот смотри, видишь, это первая, я думаю, она разведчица.

Между машинами появилась небольшая крыса, она остановилась в нескольких шагах от них, и встала на задние лапки, возбужденно принюхиваясь.

— Не стоит тратить на неё патроны, — сказал Майк. — Крысы, как известно, боятся людей, она сейчас сама убежит…

— Боялись, — поправил Вик. — Но эти крысы питались людьми, они уже не боятся нашего запаха, мы для них не угроза, а просто лакомая пища…

Рядом с первой крысой появилась ещё одна, а потом крысы стали показываться со всех сторон, возбужденно пища. Их серая шерстка блестела в сером свете, и они не были маленькими, некоторые были величиной даже с небольших собак.

Они не нападали, а просто смотрели на них, и они были повсюду, продолжая вылезать из-за остовов машин.

— Зрелище, конечно, интересное, — сказал Майк. — Но нам надо идти дальше.

— Они не выпустят нас, — сказал, покачав головой, Вик.

— Значит, узнают на своих мерзких спинах, что такое хорошие армейские сапоги, — сказал, усмехнувшись, Майк, и, повернувшись, пошел прямо на крыс, стоявших перед ним.

Вик вздохнул, недоверчиво покачал головой и пошел следом, краешком глаз наблюдая за крысами, что остались за его спиной. Крысы двинулись за ними, сбиваясь на свободном от машин пространстве дороги в серый плотный ковер.

Майк ударил своим сапогом первую крысу, перегородившую ему путь, и она с жалобным визгом отлетела. Остальные крысы даже не пошевелились, настороженно следя за ним маленькими черными бусинками глаз. Майк ударил следующую, но тут на него с капота машин бросилась какая-то отчаянная крыса и вцепилась ему в плечо. Майк выругался и отбросил её.

— Укусила все-таки, стерва, — сказал он недоуменно. И тут крысы пришли в движение, они атаковали одновременно и со всех сторон. Вик выстрелил, потом замахал прикладом, сбивая на лету тех крыс, что стали прыгать на него с капотов автомобилей.

Майк бил крыс своими сапогами и стрелял одиночными выстрелами из автомата. Но на место тех, что они убили, появлялись новые крысы, и их было много, слишком много.

— Надо пробиваться к полю, — сказал Вик. — Иначе нас с тобой съедят.

— Тогда бежим, — крикнул Майк, и рванулся вперед.

— Стой! — крикнул Вик. — Нельзя так. Опасно.

Майк пробежал недалеко, поскользнувшись на гладких мягких серых телах, он упал прямо в серое копошившееся месиво перед собой. Когда он встал, его лицо было залито кровью от многочисленных укусов.

— Что нам делать? — крикнул он, и в его голосе послышался страх и отчаяние. Вик выстрелил. Дробь немного расчистила им путь. Крысы набрасывались на раненых своих собратьев и пожирали их, это дало им немного времени.

— Надо пробиваться в поле! — крикнул Вик, снова перезаряжая ружье. — Уходи между машинами, как только я собью тех, кто сидит на них. Он выстрелил прямо перед собой, по светло-серой легковушке, дробь смела десяток крыс уже готовящихся на них напасть.

Майк пошел вперед, сбивая прикладом автомата крыс, что снова забирались на капоты. Они проскочили между машинами и побежали по траве к роще.

Через какое-то время они оглянулись и увидели, что за ними никто не гонится. Майк тут же упал на траву, тяжело дыша.

— Это какой-то кошмар, — прохрипел он. — Никогда не думал, что придется воевать ещё и с крысами.

Вик тяжело осел рядом, недоуменно разглядывая кровь на своей руке, он и не заметил, когда его укусили.

— Крысы — переносчики чумы, и многих других заразных болезней, — сказал он устало. — А у нас осталось мало антибиотиков. Нужно пить сейчас, иначе мы умрем не от радиации, а от какой-нибудь скверной болезни. Крысы питались трупами, а зубы они не чистят, их укус — это верный путь на небеса.

Он полез в карман, вылил в стаканчик последние четыре ампулы, выпил свою половину, потом протянул стаканчик Майку.

— Молись своему богу, — сказал он, — конечно, если он у тебя есть, чтобы все эти укусы прошли для нас без тяжелых последствий.

— Вот черт! — вздохнул Майк, выпивая остатки. — А если не поможет? Антибиотики-то просроченные, а в бога я не верю.

— Значит, умрем от чумы, или от какой другой гадости, — сказал Вик, растягиваясь на траве. — Это самоубийцы выбирают себе смерть, все остальные довольствуются тем, что им предложат.

— Недалеко же мы ушли, — сказал Майк. — А у меня уже и сил нет. Надо передохнуть где-то. Здесь нельзя, сыро после дождя, да и радиация, наверно, приличная.

— Насчет радиации ты прав, — согласился Вик. — Только у меня сил нет, да и колено разболелось, я, похоже, его снова обо что-то ударил.

— У меня тоже все болит, — вздохнул Майк. — Все лицо располосовали, зубы мелкие, но острые.

— Давай, посмотрю, — сказал Вик, подползая к нему. Он вытер кровь рукавом с его лица и покачал головой.

— Они с твоей щеки выдрали хороший кусок мяса, останется шрам, — сказал он. — Хорошо ещё, что нос тебе не откусили. Надо бы йодом обработать, только его у нас нет. И даже после этого заживать будет долго, они много тебе всякой инфекции своими зубами занесли, впрочем, и мне тоже.

Вставай, надо искать место для ночевки. Майк со стоном поднялся, опираясь на автомат, и скрипя зубами от боли.

— Куда пойдем? — спросил он.

— Хорошо бы вернуться в тот сарай, в котором мы ночевали, — сказал Вик. — Там тихо, и дрова есть.

— Ну, уж нет, — сказал Майк, тихо выругавшись. — Снова идти через крыс? Я не пойду, лучше уж остаться здесь.

— Здесь оставаться нельзя, — сказал Вик. — Крысы будут нас искать по запаху, мы не так далеко от них ушли, чтобы они нас не догнали.

— Попробуй найти какое-нибудь укрытие, только подальше отсюда, — сказал Майк. — Ты же что-то чувствуешь, а я нет. Я думаю, что ты и о крысах знал…

— Этого я не видел, — признался Вик. — Похоже, что этого нападения могло бы и не произойти. Мы сами сделали что-то такое, из-за чего они напали на нас, какую-то глупость…

— Это я виноват, — вздохнул Майк. — Ты меня предупреждал, а я тебе не поверил, что крысы могут напасть. Надо было тебя послушать, мы бы ушли с дороги, и все было бы нормально.

— Нет, это моя вина, — сказал Вик. — Я слишком беспечно к этому отнесся. Я уже слышал не раз о нападениях крыс, они многих людей убили и съели в том городе, где я жил.

— А куда смотрел твой бог? — спросил Майк. — Что же он тебе не помог, не предостерег?

— Бог не помогает дуракам, — сказал Вик. — Слишком много для этого требуется сил, а самое главное все равно бесполезно.

Он закрыл глаза, потом показал рукой в сторону леса.

— Нам, похоже, туда.

— И что там? — спросил Майк.

— Не знаю, — покачал головой Вик, открывая глаза. — Ничего не вижу, только чувствую, что впереди есть место, в котором нас никто не побеспокоит. И это не на опушке, а гораздо дальше.

— Насколько далеко?

— Километра три, может, чуть меньше. Ты думаешь, это так просто чувствовать? Там, куда я смотрю, нет ни времени, ни расстояния, есть только странные неопределенные ощущения…

— Да уж, это точно, ничего определенного твои чувства нам не дают, — вздохнул Майк. — Попробуй поискать ещё, так далеко мы не дойдем. Я уже чувствую, как у меня поднимается температура, начинается жар, то ли от укусов, то ли незажившей раны.

— Я не чувствую ничего другого, — сказал Вик. — Ты итак слишком многого от меня хочешь: и чтобы я нашел хорошее место, и чтобы рядом, и чтобы была вода, да и комфортно. Где это взять, если мы находимся там, где не так давно взорвалась атомная бомба? Я же не волшебник, я не создаю эти места, я просто их нахожу…

— Извини за мое брюзжание, — сказал Майк. — Просто с тобой действительно начинаешь верить в чудеса и другие разные глупости. Три километра мы не пройдем.

— Это точно, — согласился Вик. — Но попытаемся.

— Попытаемся, — вздохнул Майк. Они пошли дальше по мокрой траве.

— Ты, между прочим, назвал меня дураком, — сказал Майк. — А это было обидно.

— Когда я тебя успел назвать? — удивленно спросил Вик.

— Когда сказал, что бог не помогает дуракам, — сказал Майк. — Это конечно правильно, но обидно.

— Вообще-то я имел в виду себя, — рассмеялся Вик. — Тебя я дураком не считаю.

— Это почему? — спросил с хмурым интересом Майк. — Если я на самом деле веду себя, как дурак. Я уже давно за собой это свойство заметил, ещё с того момента, как сошел с поезда.

— Не знаю, я не уверен в том, что это была твоя глупость, — сказал Вик. — Вполне возможно, что это было предопределено.

— С чего ты это взял? — спросил Майк.

— Я видел тебя в одном из своих снов, — улыбнулся Вик. — И ты мне не очень понравился, слишком ты быстрый м решительный, наяву ты лучше.

Они вошли в лес, листья у деревьев были большими, гораздо крупнее, чем у обычных.

— Растения понемногу приспосабливается, — сказал Вик. — Видишь, листья становятся крупнее, чтобы уловить больше света. Лет через триста здесь будут совсем другие растения и деревья.

— Лет через триста здесь будет жить человек, который эти деревья срубит, — сказал Майк. — И к тому времени все забудется, и то, что была война, которая унесла много жизней, и то, что все было радиоактивно. И будут здесь ходить такие же парни, как мы, и думать будут о девчонках и о выпивке.

— Надеюсь, что так и будет, — сказал Вик. — Хоть и знаю, что жизнь будет все равно другой. Людей уже никогда не будет так много, как было до этой войны.

— Это уж точно, эта война все испортила, — вздохнул Майк. — Три года назад я думал о том, какую карьеру я буду делать, и прикидывал какую из однокурсниц смогу затащить в постель. А сейчас думаю только о том, как выжить, и что ещё произойдет со мной. Интересно, что сейчас происходит в других уголках мира? Сейчас бы посмотреть телевизор, какой-нибудь канал новостей…

— Вряд ли они расскажут тебе то, что ты не знаешь, — сказал Вик. — И это не сделает тебя счастливым, если ты будешь знать, что и другим людям тоже плохо.

— Ты прав, единственное, чего бы мне сейчас хотелось, это лечь, заснуть и проснуться в своем городе, в своей квартире, — вздохнул Майк. — Чтобы в доме была сытная вкусная еда, чтобы была горячая вода, чтобы можно было позвонить в скорую для того, чтобы приехал врач, и вылечил бы меня от всех моих болячек…

— Скорая помощь? — удивился Вик. — У вас есть врачи и скорая помощь?

— У нас есть все, что было до войны, — сказал Майк. — И электричество и горячая вода, и даже работают телефоны, хоть в другие города уже не позвонишь. Одни разрушены, в других нет электроэнергии…

— Звучит, как что-то фантастическое, глядя на то, что вокруг, — сказал Вик. — Телефоны, врачи, горячая вода…

— Все, что я вижу вокруг себя, это для меня тоже фантастика, — сказал Майк, — Когда читал в газетах, что были ядерные взрывы, что много людей погибло, это казалось страшным, но только здесь я по-настоящему понял, насколько. Я уже начинаю сомневаться в том, что смогу выжить и добраться до дома.

— Ты выживешь, для этого я с тобой иду рядом, — сказал Вик. — И к тому же самую тяжелую часть пути мы уже прошли, дальше будет легче.

— У меня такое ощущение, что ты меня ведешь по царству мертвых, — вздохнул Майк. — Самое страшное даже не мертвые тела, которые лежат повсюду, а те живые люди, которые нам встречаются. Они тоже мертвы, хоть и не понимают этого. И для меня необъяснимо, почему они так держатся за каждый прожитый день. Все равно в их жизни больше ничего не будет, впереди их ждет только смерть…

— Будет день, а за ним, если повезет, ещё один, а потом, если очень повезет ещё несколько, тем и живут, — сказал Вик. — А разве обычная жизнь не такая? Все люди так живут, просто они не думают о смерти, потому что считают, что она нечто очень далекое, а здесь она всегда рядом.

— У нормальных людей есть будущее, и хоть какой-то смысл, — сказал Майк. — А у тех, кого мы встречали, его нет.

— Действительно, смысла они в своей жизни не видят, потому что дерево не посадишь, сына не вырастишь, дом не построишь, — вздохнул Вик. — У них есть только надежда неизвестно на что.

— Нельзя так жить, — сказал Майк, останавливаясь.

— Они и не живут, они ждут смерти, это разные вещи, — сказал Вик. — Что с тобой?

— Совсем сил нет, — вздохнул Майк, и тяжело опустился на траву. — Нужно немного отдохнуть. Далеко ещё до того места, куда мы идем? Вик сел рядом и закрыл глаза.

— Мы прошли половину расстояния, — сказал он. — Но если будем часто останавливаться, то совсем не дойдем, сил не хватит. Вик потрогал лоб Майка.

— У тебя высокая температура, — сказал он. — Это она тебе не дает идти, наверно, все-таки антибиотики не очень справились с той заразой, которая попала тебе в тело. Майк лег, тяжело и хрипло дыша.

— Слабость во всем теле и жар, совсем шевелиться не хочется.

— Если ты будешь себя жалеть, будет только хуже, — покачал головой Вик. — В твоем теле хватит силы, чтобы дойти, только тебе нужно его заставить. Твоя душа сильнее тела. Поднимайся, иначе с каждой минутой, которую ты будешь здесь лежать, тебе будет все труднее и труднее встать. Соберись.

Он наклонился над Майком и с трудом поднял его на ноги. Майк тут же привалился к нему.

— Сейчас, — прохрипел он. — Я пойду, если смогу сделать хоть один шаг.

— Ты должен, — сказал Вик. — Я тебя не смогу тащить, у меня самого сил нет, да и нога не выдержит.

Майк кивнул, потом сделал первый шаг, покачнулся и снова повис на Вике. Вик положил его руку к себе на плечо и потащил его вперед, через несколько десятков шагов Майк вырвался из его рук и пошел дальше сам. Лицо его было красным от внутреннего жара, он задыхался, дыхание было хриплым, но он шел.

Вику и самому было тяжело, его колено отдавало жуткой болью, кроме того, болели крысиные укусы на руке. У него тоже поднялась температура, но тут уже ничего нельзя было поделать, у них не было больше антибиотиков, ни каких других лекарств.

Скоро они вышли на узкую проселочную дорогу с глубокой колеей, пробитой тяжелыми грузовиками, здесь Вик остановился. Голова была пустой и заполненной странным гулом. Ему казалось, что это он слышит, как движется тяжелая густая кровь по его сосудам.

Он попытался определить направление, в котором им нужно идти, но не сумел сосредоточиться. Тогда он подчинился смутному чувству, которое говорило ему, что им нужно идти дальше по этой дороге. Майк не останавливался, и Вику потребовалось много сил, чтобы его догнать, хоть он и оторвался от него всего на десяток шагов.

Дорога привела к песчаному карьеру. Внутри большой ямы, в которую вел плавный спуск, ржавел экскаватор. Недалеко от него стоял строительный вагончик, и Вик понял, что это именно то место, которое он почувствовал.

Утопая по щиколотку в желтый песок, они спустились вниз. Вагончик оказался довольно большим, в нем было две комнаты, в одной из них стоял большой стол и широкие деревянные нары, на которые Майк сразу лег. Его хриплое дыхание стало успокаиваться, он отвернулся к стене и затих.

Вик осторожно снял с него рюкзак и автомат и расстегнул бушлат, чтобы ему было легче дышать. Потом он осмотрел вагончик, в соседней комнате заваленной запчастями, он увидел на стене белый ящичек с красным крестом. Внутри аптечки оказался довольно большой запас лекарств, здесь был и йод, и аспирин, антибиотики, и даже упаковка разовых шприцев.

Вик отломил верхушку ампулы и сделал инъекцию сначала себе, а потом и Майку. Когда он воткнул ему в плечо иглу шприца, Майк тихо простонал.

— Пить, хочу пить.

— Мы дошли, все хорошо, можешь спать, — сказал Вик. — Здесь должна быть вода, я принесу, немного потерпи.

Он обработал йодом рваные ранки от укусов на лице Майка, а потом сделал то же самое с ранами на своих руках. Раны, как у Майк, так и у него, загноились, и от них шел неприятный запах.

Вика шатало от слабости, и каждое движение требовало большой сосредоточенности.

Он даже не чувствовал боли и жжения от действия йода, настолько ему было плохо. Майк заворочался и слабым голосом снова попросил воды.

Вик устало кивнул и заставил себя встать, он взял большую жестяную кружку со стола и вышел из вагончика. Недалеко от экскаватора стояла большая алюминиевая цистерна. Вик подошел к ней и постучал по стенкам, стук был глухим, что говорило о том, что цистерна почти полностью заполнена.

Вода действительно в ней была, и её было много. Вик напился, смочил свое лицо и волосы, и отнес воду Майку, тот жадно выпил всю кружку, а потом с облегчением, и даже, как показалось Вику, с довольной улыбкой отвернулся к стенке вагончика.

Вик закрыл дверь, лег рядом с ним на нары, закрыл глаза и тут же провалился в тяжелый сон, наполненный кошмарами.

Когда он проснулся, была ночь.

Вик провел рукой по своему лбу и с удивлением понял, что жара больше нет. Слабость по-прежнему оставалась в теле, но на это уже можно было не обращать внимание.

Он подполз к Майку и потрогал его лицо, оно по-прежнему было сухим и горячим. От его прикосновения Майк очнулся.

— Где мы? — прошептал он.

— Мы в каком-то карьере, — ответил Вик. — Здесь были антибиотики, я тебе их ввел, но пока это тебе не помогло. Сейчас сделаю ещё одну инъекцию.

— Пить хочу, — сказал Майк. — А почему темно?

— Сейчас зажгу свечу, — сказал Вик, он сполз на пол и открыл свой рюкзак. От свечки осталось совсем немного, а в коробке всего несколько спичек. Он грустно покачал головой и зажег свечу. Он сделал инъекцию себе и Майку, а потом заставил его выпить таблетку аспирина. Майк жадно выпил всю воду, что оставалась в кружке и, снова отвернувшись к стене вагончика, затих.

Вик подумал о том, что надо бы сходить ещё за водой, но потом понял, что не сможет даже подняться. Тогда он немного посидел на полу, собираясь с силами, потом, хватаясь за металлические стойки, заполз на нары. Ему тоже хотелось пить, но и с этим ему пока придется смириться.

Вик вздохнул и вытянул ноги, слабость накатывала на него странными волнами. Нары то взмывали вверх, то опускались вниз, и от этого покачивания кружилась голова. От этого покачивания он провалился в тяжелый кошмарный сон.

Он шел по городу, и огромные крысы, размером с больших и жирных свиней, шли за ним, принюхиваясь к его запаху и зловеще поблескивая черными глазами.

В его ружье оставался только один патрон, и он думал о том, что лучше: застрелиться самому, или убить хотя бы одну крысу. Это был для него очень важный вопрос, он ещё не решил, как он хочет умереть, но то, что смерть неизбежна, он знал.

Потом он подумал о Майке и с грустью понял, что умирать он пока не имеет права.

Завернув за угол, он увидел Майка в окружении крыс, он стоял и разговаривал с ними, а крысы подбирались к нему все ближе.

Вик поднял тяжелое ружье и прицелился в крысу, которая уже открыла свою огромную пасть с острыми желтыми кривыми зубами. Выстрел прозвучал оглушительным громом, он почувствовал боль в левой руке, и от этой боли он и проснулся….

Он открыл глаза и в сером сумраке дня увидел Майка с трудом поднимающегося с пола. Глаза его были мутными и ничего не понимающими. Вик протянул ему руку и помог взобраться обратно на нары.

— Что с тобой? — спросил он.

— Хочу пить, — сказал Майк. — Даже во сне хотел, и, кажется, пытался куда-то идти. Мне казалось, что мы лежим на берегу реки, и нужно только наклониться, и вода сама потечет мне в рот.

Вик попробовал его лоб, он был влажным, температура спала.

— Реки здесь нет, как и воды, — сказал Вик. Он тоже был мокрым, пот выступил от страха, который он испытал в своем сне.

— Я сейчас принесу тебе воды, — сказал он. — И даже сварю суп.

— Суп, это хорошо, — сказал Майк. — Есть я тоже хочу, хоть и не очень сильно.

— Значит, самое страшное у нас позади, — сказал Вик.

— Самое страшное позади? — недоуменно переспросил Майк. — Ты, что, опять пытаешься убедить меня в том, что можешь видеть будущее?

— Нет, — сказал Вик. — Просто так всегда говорят, когда болезнь идет на спад.

— А…, - протянул Майк. — Чертовы крысы, чуть меня не отправили на тот свет. Лицо до сих пор горит от их укусов. Вик внимательно взглянул на Майка и грустно усмехнулся.

— Оно у тебя распухло, — сказал он. — Сейчас ты напоминаешь жуткого монстра из фильма ужасов. Майк потрогал свое лицо и скривился от боли.

— Да уж, похоже, что выгляжу я действительно не очень красивым, — сказал он. — А как ты?

— Не так уж плохо, — сказал Вик и посмотрел на ту руку, в которой он почувствовал боль в своем сне. На месте укуса крыс выступила свежая кровь, он незаметно вытер ее о комбинезон и осторожно сполз с нар. В сумрачном свете он заметил небольшую металлическую печурку в углу и немного дров.

— Это что, и есть то безопасное место, куда ты меня вел? — спросил Майк дрожащим голосом.

— Да, — ответил Вик. — И сейчас мне кажется, что это как раз то, что нам было нужно, чтобы придти в себя.

— Возможно, — сказал Майк. — Только здесь как-то очень тихо.

— Мы в большом и глубоком карьере, где когда-то добывали песок, — сказал Вик. — Тихо, потому что ветра нет. Он встал и, взяв кружку со стола, пошел к двери.

— Подожди, — сказал Майк. — Я с тобой.

— Ты же ещё слаб, — сказал Вик.

— Это точно, — вздохнул Майк. — Только нужно исполнить некоторые физиологические потребности. Ты же не принесешь мне утку, если я тебя попрошу об этом? Он встал с тяжелым стоном.

— Я бы принес, если бы она у нас была, — сказал Вик, — Но ее нет.

— А жаль, — сказал Майк. — Значит, придется идти. Он пошатнулся, ухватился за нары, чтобы не упасть, и, покачиваясь, пошел к двери.

— А место, действительно, хорошее, — сказал он, выйдя из вагончика и оглядевшись. — Тихо и спокойно.

Майк подошел к экскаватору и вздохнул.

— Вот и все, что осталось от нашего мира, — сказал он. — Одни ржавеющие машины.

Вик набрал воду в кружку и выпил осторожными маленькими глотками.

— Много ещё осталось воды в этой цистерне? — спросил Майк.

— Она почти полная, — ответил Вик. — И вода не радиоактивная, только старая.

— Это неважно, — сказал Майк. — Главное, что она есть. Я думаю, что мы должны здесь остаться до тех пор, пока все раны не заживут. Устроим себе небольшой отдых. Он поднял голову вверх, глядя, как на краю карьера колышутся желтые сосны.

— Нужно будет ещё набрать хвои и сварить отвар, — сказал он. — Иначе у нас начнется цинга. Еда-то без витаминов. Может, ещё и поэтому организм не справляется с разной заразой, и от каждой мелкой ранки готов умереть.

— Я схожу, — сказал Вик.

— Не сейчас, — ответил Майк. — За хвоей нужно лезть на сосну, а выглядишь ты ненамного лучше, чем я. Потом вместе сходим, дня через два, если к тому времени начнем чувствовать себя лучше.

Они вернулись в вагончик. Майк сразу лег на нары, а Вик достал из своего рюкзака котелок и консервы, разжег огонь, и стал варить суп. Майк долго ворочался на нарах, потом тяжело вздохнул.

— Ты что-то начал говорить о смысле жизни, — сказал он. — Я хочу послушать. Вик удивленно посмотрел на него.

— Я думал, ты уже спишь, — сказал он.

— Не могу, — вздохнул Майк. — Не спится. А к тому же во сне я видел крыс, они смеялись надо мной, говоря, что смысл жизни, это больше съесть, и неважно что. И во сне я спорил с тобой, пытался найти оправдание всем тем, кто умер, и кто скоро умрет. И не смог ничего толкового тебе сказать. Действительно, все бессмысленно, вся человеческая жизнь, особенно сейчас, когда исчезло все, ради чего жили те, кто умерли, и те, кто ещё живы…

Зачем все было? Мы жили, учились, приобретали ненужные теперь никому знания, как-то пытались сделать свою жизнь лучше. А потом начиналась война, и все, к чему мы готовились, было взорвано и уничтожено.

И так было всегда, во все времена. Люди жили, что-то строили, растили детей, а потом начиналась очередная война, и все превращалось в прах.

А это значит, что все не имеет смысла. И зачем тогда нужна человеческая жизнь, моя, твоя, тех мальчишек, которых мы встретили? Они же все умрут, и ничего не успеют сделать, и даже что-то понять.

И самое главное ни от них, ни от нас ничего не зависит, мы просто родились в этой стране. В чем смысл? Ответь мне, пожалуйста.

— И ты мне поверишь? — спросил Вик. — Всему, что я скажу?

— Не знаю, поверю ли я тебе, — вздохнул Майк. — Но дай мне хоть какое-то объяснение. Я не верю, что нет смысла в человеческой жизни, не хочу верить. У тебя есть ответ?

— Ответ есть, — сказал Вик. — Только вряд ли он тебе понравится…

— Ты расскажи, а я уж сам разберусь, — ответил Майк.

— Я долго думал об этом в своем подвале, — сказал Вик. — Вокруг умирали люди, и я сам думал, что умираю. Мне было плохо. И я пил от отчаяния и страха.

И вот, когда я допил первый ящик водки, я нашел ответ, он мне сначала очень не понравился, но потом я понял, что другого ответа просто нет. Слишком многое сошлось, слишком многое объяснилось, то, что обычными человеческими понятиями о жизни объяснить нельзя.

— Говори, — сказал Майк. — Обещаю, что внимательно выслушаю тебя, какой бы глупостью это мне не показалось.

— Хорошо, — вздохнул Вик. — Итак, есть перерождение человеческой души, это действительно, правда, хоть ты и сомневаешься в этом. Но, так или иначе, именно об этом говорят все религии. Если не о перерождении, то, по крайней мере, о том, что душа есть, и что после смерти она куда-то уходит. Так?

— Религия не научный способ понимания мира, — сказал Майк. — Но, если ты хочешь, я соглашусь с тобой. Пусть душа действительно есть, и после смерти она куда-то уходит, в рай, или ад.

— Само понятие души уже интересно, — сказал Вик. — Все религии говорят о ней, несмотря на многие различия между собой. Откуда-то основатели этих религий взяли это понятие? Значит, они что-то видели, ощущали, потому что это невозможно придумать. Один ученый, уже не помню его имени, как-то сказал, что невозможно придумать того, чего нет. Что все, что может придумать человек, уже существует в том, или ином виде…

— Ладно, — сказал Майк. — Хорошо, пусть у нас есть душа. А раз она есть, то почему бы ей и не селиться, то в одном теле, то в другом, но разве от этого добавляется смысла в конкретной человеческой жизни?

— Я тебе рассказывал о боге, который есть не что иное, как одна из таких душ, которая в результате непонятных пока для меня процессов выросла, приобрела силу и возможность манипулировать энергиями, то есть стала тем, что мы называем богом?

— Хорошо, — сказал Майк. — Я даже согласен с тем, что может быть, где-то существует бог, которого ты придумал, хоть он мне и не нравится. Во всех религиях боги похожи на нас, они имеют те же желания и потребности…

— Эти боги слишком просты и понятны, чтобы существовать на самом деле, — сказал Вик. — Люди сами мечтали стать такими богами. Можно даже сказать, что это их мечта о такой силе и о таких возможностях. Их мечта осуществилась, мы стали такими богами. Мы умеем летать, устраивать землетрясения, метать молнии и многое другое, что приписывалось богам. Единственное, чего мы пока не достигли, это бессмертия, но это и недостижимо.

— Почему не достижимо? — спросил Майк. — Мы уже понемногу начали расшифровывать генетический код, придет время, и бессмертие станет реальным.

— Вряд ли, — грустно усмехнулся Вик. — Продление жизни возможно, но только до определенной поры. Все гораздо сложнее, чем думают наши ученые…

— Хорошо, пусть так, — сказал Майк. — Я даже и с этим соглашусь, хоть и не понимаю, откуда ты это можешь знать.

— Это не знание, это я чувствую, — сказал Вик. — А ты уже по-моему мнению начал убеждаться в том, что мои чувства меня редко обманывают. Но вернемся к богам и душе. Основатели религий пытались понять и объяснить, то, что они чувствовали и ощущали так же, как я.

Они тогда не знали о безграничности космоса и думали, что небо, есть твердь, где можно жить. И там и живет бог. Но они знали, что тело человека остается на земле, а вверх уходит что-то другое. Вот тогда они и назвали это душей, от слова дух, то есть они думали, что с последним человеческим вздохом вылетает что-то из тела.

— Возможно, что именно так они и думали, — сказал Майк. — И что это нам дает?

— Они знали про туннель, который ведет вверх, и знали о месте, где всем становится хорошо.

— Они назвали это раем, — сказал Майк.

— Они назвали это раем, — согласился Вик. — А вот дальше религии различаются, но ненамного. Одни религии говорят, что душа там и остается навсегда, другие говорят о том, что не навсегда, а до того времени, пока не начнется страшный суд, или последняя битва добра со злом. А есть религии, которые говорят о том, что душа возвращается обратно, но уже в другое тело.

— И какие же из них верны, по-твоему? — спросил Майк.

— А правильно и то, и другое, — улыбнулся Вик. — Большинство душ возвращается, но некоторые остаются.

— Хорошо, пусть так, — сказал Майк. — И в чем разница между этими душами, почему одни возвращаются, а другие нет?

— Все дело в энергии и в способности её сохранять, то есть в том насколько развита душа…

— Почему же мы все разные? — спросил Майк.

— Для того, чтобы ответить на этот вопрос, — сказал Вик. — Вернемся немного назад на сто тысяч, когда появился первый человек.

— Хочешь начать с самого начала? — удивленно поднял брови Майк.

— Да, для того, чтобы понять, чем же мы отличаемся от других животных, — сказал Вик. — Итак, на этой земле неизвестно откуда появился человек, который отличался от других животных. Это отличие было в том, что человек мог по-другому думать. Животные тоже обладают способностью мыслить, мы не так уж сильно от них в этом отличаемся. Просто мы думаем немного по-другому, и имеем гораздо лучшую память. Именно хорошая долговременная память дала человеку захватить весь мир. Уничтожить всех своих естественных врагов, или почти всех.

— Именно, что почти, — вздохнул Майк, потрогав свое распухшее лицо. — С крысами вот не удалось справиться…

— Интересно то, что никак не удается найти ни одному ученому промежуточное звено между животным и человеком, — сказал Вик. — Археологи и палеонтологи перерыли всю землю, но не сумели найти кости нашего предка.

Нашли неандертальцев, австралопитека, но это все при рассмотрении оказались боковыми ветвями развития.

И возникает ощущение, что современный человек появился сразу, что как будто его переделали из кого-то, что-то в нем изменив, и именно это изменение и позволило ему победить всех своих врагов и расселиться по всей земле.

— Очень спорно, — сказал Майк. — Если когда-нибудь найдут кости нашего общего предка, все твои мысли об уникальности человека станут просто глупостью.

— Мне там, в подвале попался в руки какой-то журнал, где говорилось об исследованиях, которые проводили независимо друг от друга японцы и португальцы, — сказал Вик. — Одни работали с сетчаткой глаза, где отпечатан весь генотип человека, другие работали с ДНК. Так вот и те, и другие пришли к одному выводу, что у всех наций и народностей общие предки, одна пара — мужчина и женщина.

— Вздор! — фыркнул Майк.

— Это наука, в которую ты так веришь, — улыбнулся Вик. — Кстати, по мнению этих ученых наши общие предки были неграми, и жили в Африке.

— Смешно, мой прапрадед — негр, — сказал, улыбнувшись, Майк. — Пусть будет так, но что от этого меняется? Кстати, у меня снова поднимается температура.

— Перенесем разговор на потом? — спросил Вик.

— Нет, будем разговаривать, — сказал Майк. — Все равно я не засну, и не хочу спать, боюсь новых кошмаров. Дай мне таблетку аспирина, и вколи антибиотик, если он ещё у нас остался.

— Осталось ещё на несколько раз, — сказал Вик, готовя шприц. — Надеюсь, что этого тебе хватит, чтобы ты выздоровел.

Он сделал инъекцию Майку и спрятал шприц и оставшиеся антибиотики в рюкзак. Себе он не стал делать укол, решив поберечь лекарство, к тому же он чувствовал себя уже неплохо. Потом Вик ещё раз обработал свои раны и Майка йодом. Они понемногу подсыхали, покрываясь коричневой коркой, хоть и все ещё были воспалены.

— Если мы все произошли от Адама и Евы, то мы все друг другу родственники, — сказал Вик. — И все войны на нашей земле — семейные, мы воюем со своими братьями и сестрами.

— Спорно, — сказал Майк. — И бездоказательно.

— Это правда, — улыбнулся Вик. — А различие в нас появилось оттого, что мы стали жить в разных местах, заработала программа приспособления. Сейчас мы делимся на группы и начинаем уничтожать тех, кто на нас непохож, это ещё один механизм защиты вида.

— Мне это не нравится, — сказал Майк. — А где же наш хваленый разум?

— Когда начинают работать основные программы, доставшиеся нам от наших предков- животных, разум работает только на то, чтобы объяснить наши нелогичные поступки, — грустно усмехнулся Вик. — А объяснений придумано много, это и мысли о высшей расе и о высоком предназначении.

— Да уж, — вздохнул Майк. — Все это давно известно.

— К тому же по-настоящему умных людей не так уж много на этой земле, — вздохнул Вик. — Потому что в основном наши мозги такие же, как у наших предков.

— Ты хочешь сказать, что мы также глупы, как и обезьяны, от которых мы произошли? — спросил Майк. — А как же наши машины, дома, наука?

— Это всего лишь инструменты, такие же, как палка и камень, — сказал Вик. — И все в итоге используется для ведения войны, для убийства себе подобных. Кстати, животные тоже умеют использовать предметы, похоже, это тоже не уникальное наше свойство.

— Значит, все бессмысленно? — спросил Майк. — И никакого смысла в этой жизни нет, так же, как и у животных?

— Смысл в нашей жизни есть, и он очень прост, — сказал Вик. — Извини, что я так долго к нему подхожу, просто нужно понимание многих вещей. Итак, наше тело не эволюционирует. Наш мозг не увеличивается. В нас ничего не меняется. Но мы понемногу все равно становимся другими, значит, эти изменения в нас происходят. Отсюда вывод, что эволюционирует только наша душа, вот в её развитии и есть смысл нашей жизни.

— Хорошо, пусть так, — сказал Майк. — Только я все равно не вижу в этом смысла. Что это нам дает?

— Развитие души дает нам многие качества, многочисленные способности, готовя нас к всемогуществу и всезнанию, — сказал Вик. — То есть к тому, чтобы стать богом.

— Смешно, — улыбнулся Майк. — Но как ее развивать нашу душу, если я ее даже не чувствую?

— Состраданием, любовью и другими чувствами, — сказал Вик. — Когда мы сочувствуем другому человеку, души обмениваются энергией, и от этого они становятся больше. И даже не важно, кому мы сочувствуем человеку, или животному, у всех есть душа.

— Что же твоя душа не общалась с крысами, которые на нас напали? — спросил Майк. — У крыс же она, по-твоему, тоже есть. Или, почему ты не общался с душами тех, кто на нас напал в городе?

— Для этого моя душа ещё недостаточно развита, — грустно пожал плечами Вик. — Если бы она была настолько большой, что её могли бы услышать другие души, то у нас действительно не было бы столько проблем.

— И насколько же она должна быть большой, чтобы на нас не нападали? — спросил Майк.

— Очень большой и очень развитой, — вздохнул Вик. — Моя душа не намного больше, чем твоя. Я сам всему только учусь.

— Я понял, что смысл жизни в том, что развивать свою душу, и тогда ты станешь богом, — пробурчал Майк. — Только это ничего не объясняет и ничего мне не дает. Ну, допустим, что у меня есть время немного пожить на этом свете для того, чтобы развить душу. А у тех мальчишек, которых мы видели в городе? Они же все умрут и очень скоро. Они же ничего не успеют понять и уж тем более что-то развить. Да, и как им развивать свою душу, если все вокруг против них? Кому они должны сочувствовать? Тем, кто приговорил их к смерти? Или к тем, кто отбирает у них еду?

— У них будут ещё другие жизни, это у них не последняя жизнь, — сказал Вик. — Но даже в такой короткой жизни они что-то успели понять и пусть немного, но развить свою душу. Ты их просто не знаешь, а я с ними жил рядом. Они всегда помогают друг другу. А, когда умирает кто-то из них, они всегда это очень тяжело переживают. Я думаю, что за то время, что им осталось жить, их души разовьются гораздо больше, чем за другую полную жизнь.

— Да уж, — проворчал Майк. — Тебя послушать, так получается что, чем хуже нам живется, тем лучше для нашей души.

— В этом тоже есть смысл, — сказал Вик. — До войны люди были очень одиноки, каждый жил в своем небольшом мирке, и не хотел оттуда высовываться, и никого не хотел в него пускать. А сейчас люди как будто заново увидели друг друга. Сейчас снова появляется дружба, сочувствие, понимание…

— Чушь, это все! — сказал раздраженно Майк. — Посмотри, сколько вокруг появилось бандитов, для которых чужая человеческая жизнь ничего не стоит. Они-то точно свою душу не развивают, а просто спасают свою шкуру.

— И это правда, — согласился Вик. — Мы все разные, и души у нас разные. Но за все то, что они сотворят здесь плохого, они ответят.

— Это как же они ответят? — усмехнулся Майк. — Их души попадут в ад, и будут вечно гореть в геенне огненной?

— Нет, не так, — покачал головой Вик. — Все гораздо проще. Для того, чтобы убивать, причинять боль, нужно, чтобы твоя душа была закрыта, иначе самому будет очень больно.

— А…, - протянул Майк. — Знаменитая душевная боль? Очень эффективно против злодеев. Они убьют тебя, и после этого будут так сильно переживать, что даже наложат на себя руки. Ты об этом говоришь?

— Нет, не об этом, хоть это было бы и неплохо, — вздохнул Вик. — Закрытая душа не развивается, а это значит, что она становится меньше. А если она очень сильно уменьшится, то это значит, что новых перерождений для неё не будет. Таким образом, зло само себя уничтожает.

— И появляется новое зло, — сказал Майк. — Ещё больше прежнего.

— Появляются и святые, — сказал Вик. — Потому что святость — это свойство развитой души. Знаешь, почему их называют святыми?

— И почему же?

— Потому что развитая душа испускает энергию, — улыбнулся Вик. — И люди как будто светятся изнутри. Святой, от слова свет, светлый…

— Как-то плохо в это верится, — вздохнул Майк. — Сейчас бы, конечно, не помешало, чтобы святых стало больше, а то слишком темно, и в прямом и переносном смысле, солнышка-то нет, его закрыли тучи из радиоактивного пепла и пыли. Но только что-то я их не вижу вокруг, а вот бандитов и убийц вокруг стало столько, что ни одной святой душе долго на этой земле не прожить. Кстати, я вижу ещё одно несоответствие в твоей религии.

— Скажи.

— Если идет эволюция души, — сказал Майк, — то, твоих святых должно становится все больше и больше на этой земле, а зла должно становится все меньше и меньше, но пока все происходит наоборот. А это значит, что твоя теория неверна, нет эволюции души, есть эволюция зла, а злу душа ни к чему.

— Это не противоречит моей религии, — сказал Вик. — Это просто грустный факт. Святые не возвращаются на землю, они остаются там наверху.

— А как же перерождение? — спросил с усмешкой Майк. — Что же это они отказываются перерождаться? Жить им с нами не хочется, что ли?

— Все не так, — грустно улыбнулся Вик. — Все гораздо проще. Эволюция души, это своего рода школа, мы переходим из одного тела в другое, как из класса в класс. Но когда-то школа заканчивается для всех. Лучшие из нас поступают в университет там наверху, а худшие превращаются в ничто, в исчезающий комочек энергии.

— Какая-то невеселая у тебя религия, — вздохнул Майк. — А в университете-то там наверху хоть чему учат?

— Быть богами, — улыбнулся Вик. — Но я там ещё не учился, меня туда пока не взяли, а может, и совсем не возьмут, глуп я очень, и очень многого не понимаю.

— Опять вижу противоречие, — усмехнулся Майк. — А где выпускники университетов? Куда они все подевались? И к тому же, как я понимаю, выпускники стали богами, а все религии говорят о том, что бог един.

— Это тоже не противоречие, — улыбнулся Вик. — Школа, это самый быстрый по времени этап обучения, в университете же учат основательно, там главный преподаватель сам бог, а он спешить не любит. Бог у нас, действительно, один, а выпускники университета здесь не остаются, они уходят в другие миры, создавать свои школы…

— Вот это ты уже круто завернул, — рассмеялся Майк. — Оказывается, у нас тут на земле целый рассадник богов, по твоей логике весь космос уже должно быть заполнен нашими выпускниками.

— Обучение длится долго, — сказал Вик. — Я думаю, что ещё и первого бога из нашего университета не выпустили, он все еще учится…

— Ну, это уже немного утешает, — улыбнулся Майк. — Я представляю наших выпускников-богов, которые чуть, что не так, сразу хватаются за дубину.

— Нет, — покачал головой Вик. — Я же сказал, что для того, чтобы попасть в университет, душа должна пройти определенный путь. Она должна стать сильнее тела, а значит, и всех инстинктов, которые в нас заложены. Это же эволюция, а, следовательно, появление высшего по сравнению с нами существа.

И где ты слышал, что святые кого-то убили? Они сами умирают, и не могут даже поднять руку в свою защиту.

— Ну, это уже совсем глупость, — сказал Майк. — Лишать себя права на собственную защиту…

— Это глупость только для тебя и для других людей, — улыбнулся Вик. — Человек с развитой душей не может убивать. Для него причинить боль другому, это то же самое, что причинить боль себе, только чужая боль для него ещё сильнее.

— А что, мне нравится, — улыбнулся Майк. — Может быть действительно, когда мы все пойдем по этому пути эволюции, то перестанем убивать друг друга.

— Это очень трудно, идти по этому пути, — вздохнул Вик, — Особенно, когда вокруг тебя те, кто ещё даже не понимает, что у них есть душа. Те, кто даже не поступил в первый класс, а топчется где-то в подготовительной группе.

— А ты, выходит, у нас уже в шестом классе, — сказал Майк. — Ты же прожил пять жизней. Интересно, а я тогда в каком классе? В первом, или ещё тоже в дошкольном возрасте?

— Школу я просто взял для сравнения, для лучшего понимания, — сказал Вик. — Не важно, сколько лет ты в ней будешь учиться, важен результат, одному для понимания и одного класса хватит, а другому и двенадцати мало. К тому же, самые тупых и злых выгоняют из школы, а значит и из жизни.

— Что, значит, выгоняют? — нахмурился Майк. — Разве обучение не для всех?

— Я, наверно, неправильно выразился, — сказал Вик. — На самом деле их, конечно, не выгоняют, у них просто умирает душа. А если нет души, то и учить некого.

— Но поскольку они не знают ничего про эту школу, то и не очень расстраиваются, — сказал Майк. — Они просто живут свою жизнь, и считают, что она у них единственная.

— Ты прав, — сказал Вик. — Даже для того, чтобы вспомнить свои прошлые жизни, душа уже должна быть развита, так что они и умирают в неведении, так и не начав обучение.

— Это можно сказать и про меня, — сказал Майк. — Я тоже не помню свои прошлые жизни.

— А мне потребовалось пять жизней, чтобы что-то начать понимать, — улыбнулся Вик. — А тебе, может, и одной хватит, чтобы все понять, и поступить в университет.

— Сомневаюсь, — сказал Майк. — Итак, получается, что мы живем только для того, чтобы развивать свою душу. И в этом смысл нашей жизни, или нужно говорить, жизней?

— Кому жизнь, кому жизней, — сказал Вик. — Каждому свое.

— А какой смысл жизни был у тех детей, которые только родились, и сразу погибли в ядерном взрыве? — спросил мрачно Майк. — А какой смысл был в жизни у тех, кто ещё был утробе матери, когда это все произошло? Они-то точно ничего не приобрели…

— Но ничего и не потеряли, — пожал плечами Вик. — Они будут продолжать учиться в следующих жизнях. Ты не понимаешь главного, тело, это просто одежда для твоей души, приходит время, и ты его меняешь. Кстати, каждый раз при перерождении меняется пол, если в этой жизни ты — мужчина, то в следующей жизни ты будешь женщиной.

— А если я не хочу быть женщиной? — спросил Майк. — Мне, например, больше нравится быть мужчиной.

— Вот поэтому и меняется пол, — улыбнулся Вик. — Потому что это всего лишь одежда, не надо принимать её слишком серьезно. Ты не мужчина и не женщина, ты нечто гораздо большее, ты — то, что в них вселяется и только…

В последнее время перед войной стали часто происходить сбои с половым признаком. Я думаю, что это происходило из-за того, что душа мало находилась там наверху, и не успевала забыть свою прошлую жизнь и свой пол.

— Какие такие сбои? — мрачно спросил Майк.

— Душа рождалась в теле мужчины, а человек ощущал себя женщиной, или наоборот.

— А, — протянул Майк. — Это штука известная, только говорят, что это болезнь.

— Болезнь, — согласился Вик. — Только не никто не знает, отчего она происходит.

— А почему душе не дали пожить подольше там наверху? — спросил Майк.

— А потому, что нас на земле стало рождаться слишком много, население росло в геометрической прогрессии, а где для каждого тела душу взять? — улыбнулся Вик. — Вот и время пребывания наверху сократилось…

— Ну, сейчас-то с этим все в порядке, — сказал Майк. — Нас осталось немного, теперь души могут наверху отдыхать столько, сколько хотят. Твой бог должен этому радоваться.

— Эта война была предсказана, — сказал Вик. — Возможно, что иначе и было нельзя.

— Забавно было тебя послушать, — сказал Майк. — Но что-то смысла в моей жизни от твоих слов не добавилось. Ничего для меня не изменилось. Все как было глупо и бессмысленно, так и осталось. Я не душа, я — Майк, рост высокий, телосложение атлетическое, волос темно-рыжий, а что там внутри меня, я не знаю. Может и совсем ничего нет, или есть там маленькая душонка, которая хочет только одного — выжить вместе с этим телом, потому что привыкла к нему. И все!

— Я тебе рассказал, что сам понял, а дальше ты сам в себе разбирайся, — сказал Вик. — Смысл твоей жизни, это вырастить свою душу, а для этого нужно ее понять и почувствовать. Смысл жизни твоего тела, это выполнить программу, которая в нем заложена. Выжить любыми способами, вырастить свое потомство, и постараться жить так, как этого требует программа. Вик снял с огня суп.

— Давай поедим, — сказал он. — Это самое лучшее сейчас для тебя, покормить свое тело.

— Можно подумать, — усмехнулся Майк, спускаясь с нар и садясь за стол, — что ты свое тело кормить не будешь?

— Свое тело я тоже покормлю, — вздохнул Вик. — Усталое оно и больное, а я ещё не все сделал на этой земле, чтобы умереть. Он поставил котелок на стол и сел на жесткую деревянную лавку. Майк отправил первую ложку супа себе в рот.

— Забавный ты парень — Вик, — сказал он. — С тобой не соскучишься в дальней дороге. Только я все больше убеждаюсь, что не зря тебя называют чокнутым. Думаю, что три месяца сидеть в подвале и пить водку, такое не каждый выдержит, на такой основе можно и забавнее придумать религию. Например, что мы все дети инопланетян, которые куда-то спешно улетели.

Вот бросили нас бедных здесь на земле, мы расплодились, и теперь используя остатки знаний оставленных нам нашими предками из других миров, устроили себе массовое самоубийство. Как тебе моя религия нравится?

— Не стыкуется многое, — отозвался Вик. — Например, то, что мы и обезьяны почти генетически одинаковы. Да, и с другими видами мы очень похожи по геному, со свиньями, например. А крысы, которые нас покусали, те вообще считаются нашими далекими предками. А так, конечно, неплохо придумано.

Ещё до войны один ученый всерьез рассуждал о том, что мы все биологические роботы, созданные для определенных работ, только хозяева у нас куда-то потерялись, вот мы и пытаемся исполнить программу, только не знаем как, потому что программа неполная, а командовать нами некому.

— А что? — хмыкнул Майк. — Мне такая религия тоже нравится. Прилетели инопланетяне, сделали из обезьян нас — людей, а потом улетели, а мы так и остались ждать.

Кстати, в этой религии сразу появляется смысл человеческой жизни, нужно выжить, чтобы дождаться хозяина, а уж он-то сразу все объяснит, что делать дальше, и все проблемы уладит. Давай, ты верь в свою религию, а я буду в эту.

— Хорошо, — согласился Вик. — Твоя религия проще и понятнее, поэтому я тебе даже немного завидую.

В моей-то религии ничего хорошего тебя не ждет, только тяжелый труд развития своей души, и самое главное он бесконечный. Сколько душу не развивай, все равно мало. Все равно чувствуешь себя глупцом перед богом.

— Так и ты иди в мою религию, — великодушно предложил Майк. — Мне не жалко, религия новая, много вакантных мест, я понятное дело стану верховным жрецом, а вот ты можешь стать моим заместителем.

— За предложение спасибо, — вздохнул Вик, — но я уж как-то буду верить в свою, привык уже, да и результаты кое-какие появились. Вот в темноте могу ходить, да и все живое вокруг чувствую, а иногда и будущее вижу.

— Насчет видения будущего ты пока слабоват, — сказал Майк. — Иначе ты бы меня насчет крыс предупредил, и не были бы мы в таком положении, как сейчас.

— Будущее видеть довольно сложно, — сказал Вик. — А самое главное, что трудно определить время и место события.

— Так ты все-таки видел крыс? — спросил Майк.

— Видеть-то видел, — вздохнул Вик. — Только от моих видений никакого толку. Предупредить-то вовремя я все равно не смог, потому что там, куда ты смотришь, нет времени. Часы, это изобретение человека, всем остальным они не нужны, даже богу.

— А как же он определяет, что и когда должно произойти? — спросил Майк.

— А все происходит само собой, — улыбнулся Вик. — Есть события, есть естественный их ход. Часы, это ещё одни костыли, которые человек для себя придумал, потому что не может видеть и понимать того, что происходит. А бог видит и будущее, и прошлое, он живет в этом потоке и знает, когда можно что-то предпринять, а когда лучше подождать.

— Значит, ты мне и сказать не можешь, что и когда нас ждет? — спросил Майк.

— Это-то, пожалуйста, — грустно усмехнулся Вик. — Ждет нас новая перестрелка, и совсем скоро, это событие я вижу.

— А с кем мы будем стреляться? — спросил Майк. — Впрочем, можешь не говорить, я итак знаю. Очередная банда?

— Да, — сказал Вик. — Ты видишь, как легко самому догадаться о будущем?

— Вижу, — усмехнулся Майк. — А потом мы ещё раз будем стреляться, так?

— Нет, потом мы будем торговаться с мужиками, насчет хлеба, — сказал Вик. — А вот позже, мы с тобой окажемся в каком-то месте, я вижу какой-то дом, в котором с нами кто-то будет делать какие-то неприятные и очень болезненные вещи.

— Пытки? — хмуро спросил Майк.

— Не знаю, не думаю, что это пытки, хоть и очень на это похоже, — покачал головой Вик. — Я не все понимаю, что с нами будет происходить.

— Как это ты не понимаешь? — спросил Майк.

— Очень просто, — пожал плечами Вик. — Вот представь, что ты увидел бы сегодняшний день три года назад, когда ещё не началась война.

— Я бы подумал, что это бред какой-то, — засмеялся Майк. — Жирные крысы, банды, постоянный сумрак, прямо какой-то фильм ужасов.

— Вот и я вижу что-то такое непонятное, — улыбнулся Вик. — Надо прожить сегодняшний день, потом завтрашний, а потом события определятся окончательно, и все станет ясно.

— Кого, или что ты там увидел, что даже понять не можешь? — спросил Майк.

— Не могу сказать, — развел руками Вик. — Но нам будет очень страшно, похоже на баню, но в эту баню кто-то напустит такого едкого пара, что мы с тобой будем там умирать.

— Вот уж бред, так бред, — рассмеялся Майк. — Какая может быть баня, да ещё с газовой атакой? Все, с меня на сегодня достаточно, я ложусь спать.

— Спи, — сказал Вик. — Теперь ты убедился, как я мало знаю и понимаю.

— Это уж точно, — сказал Майк, отворачиваясь к стенке. — Поводырь из тебя никакой, ведешь сам, не знаешь куда. Веришь в то, что сам не понимаешь. Живешь так, как будто живешь последний день…

— И это правда, — пробормотал Вик, залезая на нары. — Ты, сам не зная, сказал то, что знать ещё не должен. Но живу я не последний день, мне ещё надо довести тебя до твоего города…

— Что ты там шепчешь? — спросил Майк.

— Молитву перед сном, — улыбнулся Вик. — У меня же есть бог, а значит, есть кому пожаловаться…

— Тут у тебя передо мной преимущество, мне жаловаться некому, я сам за себя отвечаю, — сказал Майк. — А теперь спим, во сне раны лучше заживают. А нам ещё до моего города идти километров шестьсот, сил и терпения ещё потребуется очень много…

— Тут ты прав, — ответил Вик и, грустно улыбнувшись, закрыл глаза.