В зале занималось около тридцати мальчишек и девчонок, вел занятие по каратэ Сергей, я его знал, когда-то тренировались вместе, только он, в отличие от меня, продолжал заниматься этим все эти годы и достиг неплохих результатов.

Даже не знаю, какой у него сейчас дан, но шансов победить его, у меня не было ни раньше, и уж тем более нет сейчас.

Я поклонился еще раз старым стенам и прокрался к старику за спину. Тот сидел одетый в серое кимоно, бормоча что-то себе под нос, глаза его были закрыты — казалось, что он не замечал ничего вокруг.

Я бесшумно и незаметно, как мне казалось, сел сзади и протянул руку, чтобы потрепать старика по плечу.

— Зачем крадешься? — спросил он насмешливо, не оборачиваясь. — Пришел незваным, зашел с заднего входа, двигался тихо и бесшумно. Прошел за матами так, чтобы тебя никто не увидел из учеников. Хочешь кого- то убить? Может быть меня?

Я опешил на мгновение, но быстро пришел в себя. Старик все еще находился в хорошей боевой форме, маразмом здесь и не пахло. К нему и раньше было невозможно незаметно подкрасться сзади — казалось, что у него глаза имелись и на затылке.

— Нет, убивать я вас не хочу, Николай Васильевич, А пришел тихо и незаметно, чтобы поговорить с вами. У меня наступили трудные времена, и мне нужен ваш совет.

Наслышан о твоих проблемах. Рассказывали, что тебя ищут бандиты…

Говорить было трудно, приходилось напрягать голос, шум в спортзале стоял еще тот. Слышались звонкие удары, крики, команды…

— Громко, — пробормотал я. — Для разговора надо бы найти местечко тише.

— Так ты точно не хочешь меня убить? — старик наслаждался ситуацией, глаза он по- прежнему не открывал, хоть уже вряд ли находился в трансе.

— Нет, не хочу, и никогда не хотел…

— Даже не знаю благодарить тебя за это или осуждать, — тренер зашевелился. — Иногда так устаешь от жизни, что быстрая кончина кажется спасением, хоть и понимаю, что смерть только дверь, а за ней каждый найдет свои проблемы. Если убивать не хочешь, то пойдем — у меня есть ключ от тренерской комнаты, там и поговорим.

Он встал, Сергей заметил, наконец, меня и наклонил вопросительно голову.

Николай Васильевич сделал рукой непонятный для меня знак, который видимо что-то объяснил, потому что Сергей сразу отвернулся и занялся учениками, а из его глаз исчезло недоумение.

Тренерская комната находилась сразу за раздевалкой. Она была большой и пустой, на стенах висели деревянные мечи и другие принадлежности для обучения, в углу стоял письменный стол, заваленный бумагами, перед ним два потертых кресла, а на пол была брошена циновка. Старик опустился на нее, закрыл глаза и замер в позе лотоса.

— Чего стоишь? — спросил он, когда я недоуменно посмотрел на него. — Ты хотел поговорить, а я согласился тебя послушать.

Слушать мне нравится в такой позе, в ней ничто не остается без внимания, даже твое энергетическое состояние, а ты уж сам выбирай себе место и позу, в которой будешь говорить.

Я сел в кресло, оно было продавленным, жестким, и очень неудобным — что ж придется терпеть…

Еще одна иллюстрация к вопросу о том, что выбираем в жизни…

Неудобно, плохо, но буду страдать. А мог бы, прежде чем принять решения, сначала взвесить все и обдумать. Не зря же мне предложили выбирать? Значит, имелся какой-то подвох…

— Дело в том, что для меня настали сложные времена… — начал я и замолчал. Говорить почему-то стало трудно. Может быть потому, что Николай Васильевич на меня не смотрел, или потому, что мне неожиданно захотелось встать и уйти?

Или может оттого, что болью сжалось сердце? Мне не хотелось думать, анализировать и вспоминать…

Что-то происходило рядом, это касалось меня, и было смертельно опасно.

Зато лицо тренера стало неожиданно спокойным, умиротворенным и бесстрастным.

— Я продолжаю слушать тебя, — произнес он чуть слышно. — У тебя напряженный голос, тебе действительно очень трудно сейчас. Ты боишься за свою жизнь…

Я чувствую стеснение в твоей груди, а также дрожание рук слишком велико, вероятно, это от плохих снов…

Но, вероятно, все-таки не страх смерти, а то, что я пока не понимаю. Продолжай, раз начал…

Да…старик был в своем амплуа, он действительно слышал и понимал все. Можно было рассказывать…

Я вздохнул:

— Все началось с того, что убили ангела.

Сначала надругались, а потом взрезали ему живот и уехали, оставив умирать. Девушка проползла почти сто метров. Я не знаю, куда она ползла. Может быть, искала людей, которые могли бы ей помочь, но никого не было рядом. Она умерла, одна, глубокой ночью, в кустах шиповника, а нашли ее только через неделю. Тело было обезображено гниением. О чем она думала перед смертью, никому неизвестно. Когда я узнал о ее смерти, то мир потемнел для меня, словно солнце ушло навсегда…

Видимо, очень хотела жить, прокомментировал тренер. — Вероятно, считала, что многое не успела. Ее смерть не была запланированной, она не готовилась к ней, поэтому чувствовала незавершенность жизни. Смерть пришла к ней внезапно — это плохо…

— Она действительно мечтала о многом, ждала этого и готовилась к будущей жизни, а не к мучительной смерти. Думаю, она какое-то время даже не понимала, что умирает. Ей было больно, плохо, но еще верила в то, что ей удастся спастись, принять смерть было для нее слишком обидным…

Николай Васильевич поднял вверх руку, потом резко опустил:

— Слова сказаны, возможно, они в чем-то верны, но это всего лишь слова…

Я перевел дыхание:

— Мне было трудно, эта девушка была тем, что придавало смысл моей жизни. А после ее смерти даже солнце почернело от горя, и стало тусклым. Я плакал, а потом решил отомстить…

— Ты находился в гневе? — спросил Николай Васильевич. — Кипел от злости? Ненависть к тем, кто это сделал, туманила твой рассудок, и поэтому ты не понимал своего решения?

Странные он всегда задавал вопросы, возможно, был в них свой смысл, только никто его не понимал.

— Я был расстроен и печален, и на самом деле не знал, кому и за что мстить. Моя душа плакала горькими слезами, я ненавидел себя за то, что не сумел ее защитить, и от этого мне хотелось умереть самому. Да, мой рассудок был затуманен…

— Ты решил сделать харакири на пороге дома своего обидчика, чтобы опозорить его перед друзьями и врагами? — удивленно приподнял брови Николай Васильевич, по-прежнему не открывая глаз. — Для того чтобы мстить — нужно жить. Смерть, как месть, уместна только в этом случае.

Я не смог сдержать горькой усмешки:

— Учитель, такая месть не практикуется с тех пор, как исчезли самураи. В сегодняшнее время — это кроме смеха ничего не вызовет, воины потеряли честь…

— Не воины, а те, кто себя ими считает, — поправил меня старик. — Понятие чести меняются вместе с миром. На смену одному поколению приходит другое, и оно несет в себе иной взгляд. Я показал тебе абсурдность твоих слов и только. Чтобы нести другим смерть, нужно очень любить свою жизнь…

— Да, тренер, но мне по-прежнему хочется умереть, возможно, потому что враги умирают, а боль не уходит.

— А кто тебе сказал, что смерть врага уменьшает боль от твоей потери? — тренер удивленно открыл глаза. — Это разные чувства — месть и горе утраты. Тот, кто надеется, что после смерти последнего врага уйдет его душевная боль — просто глупец.

— Это сказано обо мне, — я вздохнул. — Но боль в моем сердце становится только острее…

— Пепел Клааса стучит в моем сердце, — пробормотал тренер. — Все повторяется в этом мире…

— Что?! — не понял я. — Я не расслышал…

— Не обращай внимания, так, вспомнил кое-что из того, что прочитал в детстве. Но вернемся к твоим проблемам. Ты должен осознать, что месть не уменьшит твою боль, она сделает ее только горше. От душевной боли лечит только одно лекарство — время: если жить достаточно долго, как например я, многое теряет смысл, в том числе и прошлые потери. Особенно в преддверии смерти…

— В преддверии?

— Что тебя так удивило? Тебе никто не рассказал о том, что все когда-нибудь умирают?

— Рассказывали…

— Тогда ты должен знать о том, что мы все уйдем рано или поздно. Что там, куда мы уходим, все земное теряет смысл. И те, что ушли раньше, гораздо более счастливы, чем мы. Убивая своих врагов, ты просто прекращаешь их мучения на этой земле и отправляешь их в иное лучшее место.

— Не очень-то они и мучаются на этой земле, скорее наоборот — им здесь хорошо, это нам трудно и плохо…

— Сластолюбие еще никого не сделало счастливым…

— Я понял, тренер, вы хотите мне сказать, что можно их не убивать, это мне не поможет, но все равно не откажусь от мести.

— Хорошо. Я тоже считаю, что те, кто убивает ангелов, не могут называться воинами. Как ты исполнил свою месть? Я горько усмехнулся:

— Просто напился на похоронах…

Странный способ… в истории неизвестен такой вид мести, — ирония зазвучала в голосе тренера. — И что у тебя получилось в результате? Враги осознали твое презрение к ним, и ими овладел глубокий страх перед суровым наказанием? Они очень расстроились? Я вздохнул:

— Да, по крайней мере, один из них осознал, что он совершил, и после этого умер…

— Его так опечалило твое пьянство, что от этого у него случился сердечный приступ? —

Николай Васильевич веселился, но его слова не были обидными. Он действительно хотел мне помочь, я чувствовал это. — Если это так, ты нашел нечто чрезвычайно ценное для человечества, мне нравится такой способ разрешения всех наших конфликтов. Мы сможем распустить армии и открыть границы.

Нам не нужны больше будут суды и милиция, но наверно потребуется открыть больше пивных, и тогда каждый будет знать, что если он выпьет, то его месть осуществится…

— Этот человек умер не от сердечного приступа, его убили моим ножом, тем самым, что вы посоветовали мне когда-то сделать.

— Хороший нож от крови врага должен стать еще благороднее. Как ты его убил, расскажи? Бросил ему вызов, когда он находился с друзьями в каком-то питейном заведении, или оскорбил его, когда твой враг проходил по улице, назвав его низким и недостойным воина словом?

Я не понимал старика, он говорил так, словно за окном был пятнадцатый век, а не двадцать первый, и убивать своих обидчиков было нормой. Впрочем, он мне всегда казался странным, и если бы это было иначе, я бы не пришел к нему. То, что обо мне думают нормальные люди, известно.

— Я не убивал его, месть совершил один мой хороший знакомый.

— Замечательно — учитывая все то, что ты сказал только что. Выходит, это не твоя месть?

— Не знаю, — я развел руками. — Нож мой, и я, кажется, находился рядом, может быть, даже помогал.

Странные слова произносишь, — Николай Васильевич нахмурился. — Но слушаю тебя дальше, возможно я что-то упустил в твоей сбивчивой речи.

— Бандиты считают, что именно я убил этого человека…

— Из-за ножа?

— Нет, о нем они еще не знают. Просто после недолгого обдумывания решили, что всего два человека в нашем городе способны на месть за ангела, один я, а второй — тот, кто убил первого насильника. Но на него они не думают, потому что он имеет железное алиби.

— Становится с каждой минутой все комичнее и курьезнее, тренер тихо рассмеялся. — Тогда объясни, в чем твоя проблема?

— Я не знаю — убивал ли я, или просто стоял рядом…

— Главное не как убить, хоть это тоже имеет значение, важно кого ты убил. Если тобой был убит тот, кто надругался над ангелом, в этом нет ничего зазорного…

— Учитель за окном другое время и другая страна. Понятие благородства, чести потеряли свое значение. Теперь главным стали законы, а не суть того, что происходит. Меня за убийство, которого я, возможно, не совершал, могут посадить в тюрьму до конца моей итак не очень хорошей жизни…

— Когда ты собрался мстить, то должен был знать, чем все закончится, — Николай Васильевич открыл глаза и улыбнулся. Столько в этой улыбки было задора, доброты и поддержки, что у меня внутри на мгновение что-то отмякло. — Я еще не впал в старческий маразм и помню, в какое время мы живем. Если у тебя проблема с властью, нужно искать одно решение, а если проблемы с самим собой, требуется другое. Так?

Я кивнул. Нет, он по-прежнему понимал все, что я ему говорил, только его понимание шло на другом неизвестном мне уровне.

Я еще ничего толком не сказал, а он уже что-то понял. Говорил действительно путано, может быть, потому что еще не сформулировал проблему для себя. Тогда этот разговор мне нужен вдвойне…

— Простите, учитель. Боюсь, что у меня проблемы и с властью и с самим собой.

— Продолжай, — Николай Васильевич снова закрыл глаза. — Попытаемся для начала понять твои мотивы и желания. Если они были чистыми, то решение найдется. Если тобой двигали неправедные желания, тогда придется принять наказание, каким бы жестоким оно не было. Что ты от меня хочешь? Зачем пришел?

— Мне нужен ваш взгляд на мир, — я заерзал в кресле. Нет сидеть в нем определенно неудобно. — И еще я бы и сам хотел понять, в чем моя проблема, а потом попробовать найти решение.

— Хорошо, — кивнул тренер, по-прежнему не открывая глаза. — А кресла эти когда-то поставил здесь я. Они не были такими неудобными и жесткими, как сейчас, на самом деле я сам сделал их такими. У меня никогда не было времени на долгие и пустые беседы, которые требовались многим людям. Я задумался и нашел решение — как видишь, оно оказалось довольно простым.

Посидев в этих неудобных креслах, люди быстро находят нужные им слова и заканчивают пустой разговор. Важно и то, что люди не понимают, им просто не хочется долго со мной говорить, и поэтому на меня никогда не обижаются.

Как ты думаешь, что я тебе пытаюсь сказать?

— Не знаю… — честно ответил я. — Причем тут кресла?

— Мы используем решения в жизни, подсказанные нам другими людьми, книгами, фильмами, они не всегда правильны и часто неэффективны. Путей к истине ведет много, и если ты не можешь пройти проторенной дорогой, то это совсем не означает, что верного пути нет — просто ты идешь не туда.

Нужно осознать проблему, потом найти решение. Обычно первая мысль, которая приходит тебе в голову, не самая лучшая, большинство людей довольствуются именно этим, мудрые же находят то, что не замечают остальные.

Я пытаюсь тебе объяснить, что существует много способов решения той или иной проблемы. Месть не была лучшим решением, она просто понятна, но даже и в ней можно найти множество вариантов, в том числе и гораздо более безопасных, чем выбрал ты.

— Начинаю осознавать, ощущая на своей шкуре неприятные последствия, — грустно усмехнулся я. — Наверно, мне нужно было сразу придти к вам.

— Часто не мы идем, а нас ведут, — вздохнул Николай Васильевич. — Так бывает, человек многого не видит, потому что у него шоры на глазах. Знаешь, что такое шоры?

— Нет, это мне неизвестно.

— Обычно шоры прикрепляют лошадям, это такие кожаные пластинки с боков головы, и лошадь видит только то, что у нее спереди, говоря сегодняшним языком, имеет туннельное зрение. — Понятно…

— Так вот, когда у человека шоры на глазах, он видит только то, что ему показывают, так сказать, ущербную картинку мира, неполноценную. Обычно это делают, когда кто- то хочет, чтобы человек шел только в том направлении, которое ему указано.

— Тогда нас у всех шоры на глазах, — мрачно пробормотал я. — Мы все без исключения видим немногое, а понимаем еще меньше…

— Вот-вот, кажется, до тебя что-то начинает доходить, — усмехнулся Николай Васильевич, по-прежнему не открывая глаз. — Сердцебиение успокоилось, температура понизилась, адреналин из крови ушел, можешь говорить дальше. Итак, тебе известно, что оружием убийства послужил нож, а мотивом стала месть за убитого ангела. Так?

— Да, тренер.

— Хорошо, как я понял, ты, хоть и не убивал сам, но находился рядом?

— Да, но я не уверен…

— Почему?

— Я хотел отомстить, и мог наверно, это сделать, если бы мне помогли, но ничего не помню… Для плодотворного продолжения нашего разговора, нам нужно понять, имел ли ты право на эту месть? — Николай Васильевич открыл глаза. — Не всегда человек может себе это позволить…

— Право на месть? — Я даже подскочил в неудобном кресле. — Разве на это нужно иметь право?

— Если ты живешь в мире, не зная и не понимая его законов, значит ли это, что их нет? — тренер усмехнулся и снова закрыл глаза. Видимо он увидел в моем лице то, что хотел. Злость, бешенство, растерянность? — Неужели ты так наивен и считаешь, что все в этом мире происходит само по себе, хаотично и бесцельно? Или все-таки существует нечто, управляющее нашими мыслями и желаниями?

— Не знаю, учитель, я пытаюсь что-то понять, но как только мне кажется, что начинаю постигать некоторые закономерности, все снова скрывается в тумане.

— Ты просто пока не готов. Знание приходит не ко всем, а только к тем, кто может использовать его в благородных целях. Бодливой корове бог не дает рогов. Итак, мы пытаемся понять, имел ли ты право на месть? Попытаюсь объяснить свой вопрос. Если убили кровавого убийцу, держащего в страхе весь город, в том числе и своих близких, должна ли его семья мстить за маньяка? Имеет ли право?

— Не знаю…

— Вот-вот, — Николай Васильевич грустно усмехнулся. — Обычно за таких людей никто и не мстит, потому что право родственников на месть не признается людьми. А ты имел право кого-то убивать?

— Думаю, да, — я вздохнул, голос у меня на мгновение задрожал, когда вспомнил ее огромные глаза, на которых сверкали слезы как крупные бриллианты. Они стоили дорого эти слезы, в них было много карат…

Николай Васильевич слегка кашлянул:

— Так в чем заключается твое право?

— Она была ангелом. Я ее боготворил. Эта девушка никому не причинила зла, никогда не знала мужчины и была девственницей. Ее грубо изнасиловали, потом взрезали живот, чтобы она умирала в муках. За такое нужно убивать, даже если бы эта девушка не была ангелом. Те, кто совершил такое, вряд ли могут называться людьми…

— Поверь мне, они люди, — вздохнул тренер. — Человеки всегда — либо хуже зверя, либо лучше…

— Бывают и люди-звери, например, оборотни…

Тренер улыбнулся:

— Нельзя приручать хищных зверей, они перестают бояться запаха человека, и когда уходят, часто убивают своих прежних хозяев, потому что не считают себя кому-то принадлежащим. Здесь истоки страха перед оборотнями начало легенд с ними связанных, но в первую очередь это страх перед предательством. Ты доверяешь кому-то, впускаешь его в дом, а он нападает на тебя, когда ты спишь…

— Никогда не думал об этом.

Самое страшное происходило в деревнях, когда люди вдруг обнаруживали, в доме закрытом изнутри мертвую семью, только голый подросток сидел и плакал, разглядывая окровавленные руки.

— Оборотни существуют, учитель? Вы говорите об этом так, словно уверены в их существовании…

Оборотни существуют, и всегда существовали, но они опасны только для тех, кто не ожидает нападения. Они уязвимы и смертны а, находясь в зверином облике, не очень хорошо соображают, поэтому убить их обычно не составляет большого труда, несмотря на то, что у них хорошо заживают раны.

Я улыбнулся. Нет, пришел сюда определенно не зря. Николай Васильевич не отвергает неизвестного знания, принимает его и исследует. И верит, что все когда-то имело место быть на этой несчастной земле…

— Спасибо, — я поклонился. — Мне нужны были эти слова.

— Какие? — удивился тренер, и приоткрыл один глаз. — У тебя снова увеличилось сердцебиение. Значит, я сказал нечто тебя взволновавшее? Тогда продолжим. Итак, ты уверен в том, что имеешь право на месть, только потому, что считал эту девушку ангелом? Возможно ли, что ангелом она была только для тебя, а не для всех, и боготворил ее только ты?

Я вспомнил лицо сестры, она говорила мне то же самое:

— Я не прошу мести за то, что она казалась человеком. А вот за то, что была ангелом, должны просить мести все остальные люди. Или хотя бы те, кто осознали, что жизнь их стала гораздо ужаснее, потому что из нее ушла надежда.

— Я один из обычных людей, — грустно усмехнулся Николай Васильевич. — И все еще не осознал, что моя жизнь изменилась. Возможно, должно пройти время?

— Возможно, — я вздохнул. — А пока я прошу смерти для тех, кто это совершил.

— Ты можешь попросить чужой смерти только у бога, люди не распоряжаются жизнью того, кого убивают. Мы говорим о том, есть у тебя право на месть или нет. Если я сочту, что оно у тебя есть, то помогу тебе. А если решу, что нет, тебе придется уйти.

— Я пришел за советом, поблагодарю и за помощь, а право на месть дает мне мое сердце, оно заледенело от тоски. Мне не нужно ваше разрешение… — Прости, что заставляю тебя говорить об этом, — Николай Васильевич снова открыл глаза, в них было понимание. — Я знаю, о какой девушке ты говоришь. Я помню ее и тоже считаю, что она не заслужила такую смерть, но не нам это решать, для этого существует высший суд. Она ведь могла и отрабатывать прошлую карму…

— Для меня она была ангелом, я смотрел на нее, и мне хотелось жить. А теперь уже не хочется. Сердце мое полно горечи, и ее становится с каждым днем в нем все больше и больше, кончится это тем, что оно не выдержит и разорвется.

— Право мести принадлежит крови, — спокойно продолжил тренер. — К близким родственникам ты не относишься. Ты не был ее мужем и даже возлюбленным…

— Отец Ольги лежит в больнице с инфарктом, его мать находится рядом с ним, потому что боится потерять еще и его. Других близких родственников у девушки нет.

— Кто делегировал тебе право на месть — ее мать и отец?

— Нет, сам так решил. Мне не хочется жить, значит, я погибну рано или поздно, так почему бы перед этим и не уничтожить мерзавцев, это сделавших? Люди будут мне благодарны…

— Одни возможно и поблагодарят, другие возненавидят. Все не так просто и однозначно. Я тебя услышал, причина мести мне понятна, думаю, другие, думаю, тоже осознают твое право. Я признаю благородство твоих намерений. Надеюсь, ты понимаешь, что это не простые слова…

Я понимал. Пожалуй, ради того, что сейчас услышал, стоило рискнуть, чтобы придти сюда.

Мой тренер, человек, которого я безмерно уважал, считал мою месть благородной и справедливой. Это значило, что с этого момента я смогу рассчитывать на его поддержку и влияние.

Он станет тем прочным тылом, который обеспечивает любое наступление. И вероятно, я смогу не опасаться милиции, У Николая Васильевича в ней служили многие ученики, некоторые из них добились высоких званий и чинов.

— Продолжай. Я услышал, что кто-то убил человека клинком, сделать который научил тебя я, и только что признал, что, помогая убивать, ты не преследовал низменных мотивов, а только возвращал долг смерти роду убийц. Что ты еще хочешь от меня услышать?

— Меня беспокоит то, что я ничего не помню.

— Ты не помнишь своего убийства, и поэтому твое чувство мести не удовлетворено?

— Чувство мести, действительно, не удовлетворено, — немного смущенно признался я. — В убийстве и изнасиловании ангела участвовало несколько человек, некоторые из них еще живы, но людьми я их не могу назвать…

— Почему ты не можешь их так назвать? — удивился Николай Васильевич, его глаз насмешливо блеснул из-под полу прикрытого века. — Человек — общепризнанное название нашего вида. И за этим видом признается умерщвление своих сородичей множеством мерзких способов. И насколько я знаю, из мести за девушку убит был не один человек…

— Откуда вы знаете?

— Я, как и ты, тоже живу в этом городе, несмотря на то, что я многое не хочу знать, интерпретация отдельных событий достигает моих ушей

— Да, убит не один — пятеро, но смерти продолжатся… — Ты хочешь сказать, что твое чувство мести не будет удовлетворено, пока не умрут все, кто участвовал в осквернении ангела?

— Да, именно так, но я не уверен в том, что мне удастся так долго прожить, чтобы отомстить всем…

— Даже если ты сумеешь всем отомстить, готовься к тому, что твоя душевная боль только усилится. Исчезнет то, что заставляет тебя жить сейчас, и тебе придется искать другие причины для продолжения своей жизни, потому что горечь утраты никуда не уйдет…

— Я понимаю. Но меня беспокоит не это, а моя потеря памяти. Не помню самих убийств, потому что кто-то другой живущий во мне убивал этих людей. Меня беспокоит он…

Николай Васильевич открыл глаза, в них была печаль и усталость. Все-таки старый человек, и ему, наверно, тяжело сидеть в позе лотоса и слушать мой бред.

— Ты думаешь, что я ничего не знаю о тебе? Считаешь то, что происходило с тобой и будоражило какое-то время весь город, прошло мимо моих ушей?

Когда я услышал о том, что ты избил троих учеников своей школы, то насторожился. Я тренировал вас всех и знаю, на что способен каждый из вас. Это не твои возможности, ты не смог бы их избить, у тебя бы на это не хватило бы ни сил, ни умения…

Не мог, — согласился я. — Когда я выпил в первый раз спиртное, во мне что-то пробудилось, не знаю что или кто, и ничего не помню.

— Я знаю, мне рассказывали, — тренер задумчиво хмыкнул. — Я пролистал много книг, в поисках подобного. Мне было это интересно, к тому же искренне хотел тебе помочь.

— Вам удалось что-то узнать?

— Я узнал многое, но для того чтобы понять, относится ли прочитанное к тебе, мне придется задавать разные и не очень удобные вопросы. Ты готов отвечать?

— Надеюсь, что готов, — ответил я, ерзая в неудобном кресле. Все лучше понимая тех посетителей, которые спешили изложить быстро все свои проблемы, и удалиться. Сидеть в этом кресле было настоящей пыткой, только очень серьезные вопросы могли задержаться кого-то в нем…

Тренер улыбнулся, по-прежнему держа глаза закрытыми. Действительно, место себе выбирал я сам. Если сидеть на циновке в позе лотоса для тебя естественно, ты не полезешь в неудобное кресло…

Вот в этом и есть замечательное качество тренера, всего-то прошло пять минут нашего общения, а я уже из сидения в неудобном кресле вывел новый закон бытия.

Именно благодаря Николаю Васильевичу, я начал писать стихи, похожие на хайку, завораживающие своей бессмысленностью. Но, почему-то читая их, возникает желание жить дальше, любоваться рекой и луной, и относиться ко всему, что с тобой происходит в жизни с пристальным вниманием и любопытством, без гнева и страха.

— Итак, когда произошло первое твое изменение или перерождение? — спросил он. —

Все термины будут неточны, пока я не сумею понять, что с тобой происходит…

— Это произошло впервые в десятом классе, когда мы провожали своего тренера по волейболу, я был капитаном команды и выпил спиртное в первый раз.

— Ты впервые выпил в пятнадцать лет? — в голосе Николая Васильевича прозвучало неподдельное изумление. — Неужели до этого ты не пробовал даже пива?

— Нет, не довелось, — грустно усмехнулся я. — Родители не считали нужным меня к этому приобщать, а во дворе я держался от ребят немного в стороне, занимался спортом, времени оставалось мало…

— Так… — тренер задумался. — Нет, определенно мне это пока ничего не дает.

— Но я действительно не знал, что такое алкоголь до пятнадцати лет…

— Объясняю… — хмыкнул тренер. —

Практически все магические превращения начинаются в возрасте полового созревания.

Почти во всех книгах написано, что все изменения впервые происходит именно в это время у мальчиков, и у девочек. Поэтому мне пока непонятно, то ли это связано с алкоголем, то ли с твоим половым созреванием. Возраст смущает…

— Девочки тоже становятся оборотнями?

Но почему я об этом ничего не слышал?

— Оборотень — не половой признак, а нечто другое, — усмехнулся Николай Васильевич. — Более всего похоже на тяжелое заболевание, связанное с изменением генетической структуры. Проще говоря, геном человека частично заменяется геномом зверя. Часто это происходит тогда, когда кого-то покусает зверь, волк, лисица, или медведь, и человеку удается выжить.

Николай Васильевич открыл глаза и полюбовался моей ошарашенной физиономией: — Что тебя так удивило?

— Как можно выжить после нападения медведя или волка?

— Это нечасто происходило, — улыбнулся тренер. — Да и звери не всегда несли в себе вирус этой болезни.

Оборотней во все времена было не так уж много, а как только уничтожили почти всех диких зверей, то и покусанных зверьем людей почти не стало. Оставшихся оборотней легко уничтожили, теперь они стали больше легендой, мифом…

Уничтожили? Но насколько я понимаю, это сделать не просто…

— Не просто, но человек изобретателен.

Он за многие века научился бороться с разными страшными явлениями, именно поэтому и выжил. Многие знания утеряны, потому что передавались в виде былин и устных рассказов, но даже из того, что сохранилось, ясно, как много ужасного происходило еще пару столетий назад.

— Но что-то же все равно осталось?

— Да, конечно, кое-что до нас дошло, — покивал Николай Васильевич. — Оборотней много водилось в двенадцатом, тринадцатом веках, именно с той поры и происходят множество рассказов, былин и ужасных историй. Тогда был всплеск, потом все пошло на убыль.

— А в чем причина?

— Мы этого точно не знаем, то ли зверей не стало, то ли сам вирус мутировал. Кстати есть упоминание о способах лечения этого заболевания у древних лекарей, результатов они кое-каких достигали, правда, человек после такого лечения получал обезображенное тело и жил недолго.

Я сначала решил, что у тебя как раз такой случай. Кстати, тебя не кусала собака, похожая на волка?

— Нет, — покачал я головой. — Я бы запомнил, меня собаки не кусают…

— Собаки? — Николай Васильевич открыл глаза. — Когда ты проходишь по улице, тебя провожают лаем все собаки, а потом поджимают хвосты и убегают?

— Ничего такого со мной не происходит, — грустно рассмеялся я. — У меня много знакомых собак, они спокойно обнюхивают и идут дальше по своим делам. А вот у того, кто живет во мне, похоже, с собаками проблемы…

— Твое превращение всегда происходит в полнолуние?

— Нет, не в полнолуние, в любое время дня и ночи, стоит мне выпить.

— Ты не оборотень! — уверенно заявил тренер. — Этот вариант можно спокойно отбросить. Я назвал все симптомы, ни один не совпал.

— Так кто же я?

— В нас людях много странного… Нужно разговаривать дальше, тогда я может быть что-то и пойму и смогу помочь тебе…

Почему ты побледнел? — Николай Васильевич открыл один глаз. — Сердцебиение снова усилилось. Чего ты испугался?

— Просто раньше думал, что я оборотень, а теперь как-то растерялся. Если не оборотень, то кто?

— Не волнуйся, ты можешь оказаться зверем гораздо более страшным, — усмехнулся тренер. — Или не зверем, а чем-то похуже…

— Вот этого и испугался… — я снова заворочался в неприятном кресле и пробормотал. — Такие сиденья нужно использовать для допроса, уже через пару часов любой сознается в том, что не совершал.

— Выбор был твоим, и даже после того, как я тебе все объяснил, ты не изменил свое решение.

Пусть это будет мой крест, — я заворочался, нашел какое-то более-менее приемлемое положение и замер. — Скажите, может быть существует заболевание, похожее на симптомы оборотня, но связанное с алкоголем…

Возможно многое, всего не перечислишь, — Николай Васильевич вздохнул. — Человек за все время своего существования сталкивался с огромным количеством проявлений разнообразной жизни. Если просмотреть наши мифы, многочисленные эпосы, то становится жутковато. Сразу начинаешь понимать, что не мы одни имеем душу…

— Как? Я всегда считал, что это свойство присуще только человеку.

— Откуда-то она же у нас взялась? Либо мы признаем эволюцию, а значит, существует наше сходство с другими существами, живущими с нами, либо мы чужие на этой планете и появились неизвестно откуда.

— Вполне возможно, что прилетели с другой планеты? Я слышал, некоторые ученые признают эту теорию.

Это совершеннейшая глупость! — отрезал тренер. — У нас один и тот же геном с другими животными, разница по большому счету мала и несущественна. Мы все живущие на этой планете родственники друг другу и произошли от одного и того же, а раз так, то должны признать, что душа имеется не только у нас, что она продукт эволюции и программы развития, которая в нас всех заложена…

— Программа?

— Ну, а что это такое, по-твоему, как не программа? — Николай Васильевич недовольно вздохнул. — В прошедшие века считали, что всё происходит в соответствии с планом или программой развития жизни во всей вселенной. Это только люди науки могут считать, что первый живой организм появился совершенно случайно. Им не понравилась вера в бога, они его отбросили, и мир тут же погрузился в рационально выстроенный хаос, где все происходит ненароком, самом собой.

К счастью, вселенной все равно, что о ней думают ученые, она продолжает развиваться по неизвестному для нас плану, имеющему множество ответвлений и вариантов.

— Получается, что вы верите в бога?

— Что тебя в этом так удивляет? Даже Эйнштейн и тот в конце своей жизни поверил, что тот существует.

Когда начинаешь признавать того, кто придумал программу для зарождения и развития жизни, начинаешь понимать, что хаоса во вселенной нет. И тогда становится многое понятно.

Я даже открыл рот от удивления. Николай Васильевич открыл один глаз и вздохнул:

Извини, отвлекся. Человечество существует много тысяч лет, и за это время сталкивалось с множеством различных проблем и решало их, как могло. Многое люди не могли объяснить, а просто принимали какие-то явления, как данность, и искали способы борьбы. Например, додумались до осинового кола для уничтожения бессмертных существ… — А что тут не так? — И задумался.

«Куда это его понесло?»

— Осина не гниет, если находится во влажной атмосфере, а в земле именно такая, — пояснил тренер. — Бессмертие — это есть в первую очередь — способность восстанавливать все свои органы в первозданном виде. А попробуй восстановить сердце, если в нем находится такой же бессмертный как ты осиновый кол!

Тренер улыбнулся:

Вот подумай, средство борьбы существует, оно логично и реально, тогда почему ты считаешь, что опасность, против которой оно было придумано, не существовала? У наших предков не было ни сил, ни времени на ненужные изобретения…

Я неопределенно пожал плечами. Интересы у Николая Васильевича были разносторонними, читал он изрядно, и мог объяснить многое, поэтому к нему и пришел. Если бы мне нужна была академическая мудрость, я бы пошел к другим, но в данный момент, если кто-то и мог мне показать правильное направление, то только он.

— Поверь, все, что отрицают наши ученые, существует, или существовало когда-то,

— продолжил Николай Васильевич. — Они не могут их объяснить и поэтому отказывают этим явлениям в существовании. Ты даже не представляешь, насколько сужен их кругозор из- за неверных представлений о мире. Извини, опять увлекся.

Вернемся к твоим проблемам, я находил в древних трактатах упоминания о вселении в человека других душ, иногда пришедших к нам из других миров. Возможно, это твой случай?

Я даже рассмеялся, настолько это показалось абсурдным:

— Вселение чужой души?

— Древние манускрипты переполнены рассказами о неприкаянных душах.

— Неприкаянных?

— О тех кто не нашел путь, по которому должен уйти.

Кстати, там пишется, что такие души вселяются в человека, когда он находится в коме, иногда во время глубокого сна, и часто во время наркотического забытья. Души могут управлять чужим телом, когда оно находится в бессознательном состоянии. Описано огромное количество случаев, когда чужие вселившиеся души убивали родственников, жен и детей… Я задумался:

— А куда обычно уходят души?

— Я не буду на это отвечать, — покачал головой Николай Васильевич. — Ты это знаешь и без меня, в нас во всех существует память прошлых перерождений.

— Память?

— Конечно, ты же когда-то жил, а после смерти в виде энергетического облачка отправлялся куда-то. Другое дело, что помнят это не все, потому что знание неподготовленным не дают.

— Я не понимаю…

— Твоя душа слаба.

— Но если все души уходят, то почему эти не ушли?

— Призраки были всегда… — Николай Васильевич чуть улыбнулся. — В чужие тела вселяются те души, которые считают, что живут один раз, они, как и ты, не верят в перерождение. И когда оказываются без тела, лихорадочно начинают поиски нового тела, потому что думают, что впереди их ждет только пустота. — А разве это не так?

— Для них так, а тех, кто верит, ждет иное… — тренер открыл глаза и с прищуром посмотрел на меня. — А где найти тело без хозяина?

Я неопределенно пожал плечами. Тогда Николай Васильевич продолжил:

— Есть тела, которые не управляются, потому что хозяин находится в наркотическом опьянении или коме. Вот эти тела и захватываются. Человек открывает глаза, а в его теле кроме него находится еще кто-то, тогда и начинается борьба двух сущностей, заканчивающаяся обычно смертью тела…

— Я не верю в это…

— Это твое право. Ты задал вопрос, я ответил.

Я снова задумался.

— А если не чужая душа в меня вселилась, то, кто тогда?

— Мы это и пытаемся выяснить, только почему ты думаешь, что это не чья-то заблудшая душа?

— Не похоже что-то на беспризорную энергетическую структуру, не такие у меня ощущения… — я вздохнул и снова заворочался в неудобном кресле, нет определенно, оно годится только для пыток. — Ну, не чувствую я в себе ничего чужого, просто когда пьянею, появляется он. Может быть, это просто какая-то часть моей натуры дает о себе знать? Или правы те, кто считал, что у меня шизофрения — раздвоение личности?

— У тебя не шизофрения, — Николай Васильевич открыл глаза и бесстрастно смотрел на меня. — Я разговаривал с одним психиатром, знающим хорошо тебя, он сказал, что ты не страдаешь никаким душевным заболеванием. То, что с тобой происходит, с точки зрения сегодняшней психиатрии объяснить невозможно. Психиатр — парень молодой, но далеко не дурак, и хорошо знаком со своей профессией, ему можно верить. Я замялся:

— Тогда ответьте на один очень важный для меня вопрос: — может ли вселившаяся душа использовать мое тело так, что оно станет намного быстрее и сильнее, чем обычно?

— Насколько быстрее и сильнее?

— Раза в два…

— Можно без особых проблем прибавить примерно тридцать процентов силы, задумчиво пробормотал Николай Васильевич. —

Известны случаи, когда использовалось и больше. С использованием некоторых наркотиков можно довести до пятидесяти процентов, то есть ты станешь в полтора раза сильнее. Выдержишь ты такое состояние примерно час, может чуть больше, потом упадешь без сил, или умрешь. Ты уверен, что в два раза?

Я видел видеозапись, которая зафиксировала, как мне удалось убить троих человек. Точнее не мне, а моему телц, которое управлялось кем-то другим. Оно двигалось очень быстро, и было невероятно сильным.

— Кого ты убил?

— Один из них был когда-то моим одноклассником, два других наркоманы. Они тоже участвовали в изнасиловании и убийстве ангела, точнее находились рядом.

— Продолжай…

— Это была пленка с видеокамеры наблюдения на автостоянке. Я видел, как двигалось и убивало мое тело…

— Я слышал об убийстве на автостоянке, милиция пока не смогла найти убийцу… — голос тренера стал глухим. — Одна из причин того, что у них нет пока подозреваемого, это как раз то, что они искали очень сильного, быстрого и умелого бойца. Они приходили ко мне, просили помочь. Я назвал фамилии трех ребят, которые могли бы это сделать, их проверили, у всех оказалось алиби…

— Что вам рассказали оперативники?

— У них есть свидетельство сторожа, который рассказал, что человек, убивший трех людей, легко перепрыгнул через трехметровый забор. Сначала они ему не поверили…

— А зря, так оно и было, мое тело перепрыгнуло через этот забор, даже не замедлив скорости…

— Ты наверно не знал о том, что Костя был моим учеником? — спросил Николай

Васильевич.

— Нет, не знал, — я помрачнел, не хотелось бы настраивать против себя человека, которого так уважал.

— Поэтому мне не очень приятно об этом разговаривать. Конечно, не в первый раз один мой ученик убивает другого, но все равно это слышать неприятно.

Мне рассказывали о том, что Костя занялся не очень хорошими делами. Решил использовать знание и умение, полученное от меня в корыстных целях. Он считал, что я ему дал профессию, и стал наемником, только, к сожалению, пошел служить не тому князю. Он выбрал путь смерти, думая, что сумеет с него сойти, но сложилось так, что его убил другой мой ученик — воин без хозяина, решивший в одиночку наказать тех, кто убил невинную девушку. Сколько живу, столько удивляюсь извивам судьбы.

— Все было не совсем так…

— Помолчи, — Николай Васильевич недовольно открыл глаза. — Я специально рассказываю тебе так, чтобы стало понятно, что за прошедшее время немногое изменилось. Люди остались теми же, как и мотивы их действий…

— Костя не был воином…

— Скажем так, он был наемником, хоть и не совсем в том смысле, что мы в него вкладываем. Я опечален. Неужели все это время я учил вас только убивать, думая, что учу другому образу жизни? Я пожал плечами:

— Я не убивал Костю, и не знал, что он ваш ученик. Убивало мое тело, а одно ли это и то же, что и я, нам и нужно выяснить.

Костя виновен в смерти ангела. Я жалею о том, что его убило мое второе «я», а не я сам. У меня бы просто не получилось, он был умелым бойцом, легко двигался и уходил от ударов, кроме того, был вооружен. Мне бы против него не выстоять…

— Вероятно, так оно и случилось бы, — тренер встал. — Костя был хорошим учеником и подавал большие надежды. Жаль, что выбрал себе не ту профессию. Но как я сказал, иногда не мы выбираем себе путь, а нас по нему ведут.

Извини, Максим, но больше я не могу с тобой разговаривать. Мое сердце наполнилось горечью, и поэтому не может быть объективным. Проводи меня до дома, по дороге, возможно, удастся продолжить разговор, когда я отойду…

Николай Васильевич попрощался с Сергеем и детьми, и мы вышли из спортзала через заднюю дверь, разговаривая о каких-то пустяках.

Может, мне показалось, но после нашего разговора он словно потерял бодрость и стал казаться тем, кем и был, человеком, который перешагнул за шестьдесят лет, больным, усталым стариком…

Едва прошли сотни метров, как тренер неожиданно замер, остановился и тронул меня рукой. Столько было в этом жесте доброты, мягкости и осторожной бережливости!

Я остановился, еще продолжая что-то возбужденно рассказывать. Слова упали у моих ног, пустые, глупые, уже не имеющие того смысла, которым были наполнены мгновение назад.

Все вокруг изменилось, мгновенно стало другим. Воздух запах осенней прелой листвой. Асфальт под ногами начал источать запах тысяч ног, которые прошли по нему за долгий бесконечный день…

Мое сердце остановилось, какое-то мгновение колебалось, не зная, как себя вести, потом застучало ровно и быстро, как хорошо отрегулированный дизель.

— Там стоят трое, — произнес Николай

Васильевич равнодушно, не изменившись лицом, глядя вперед, потемневшими глазами. Я почувствовал запах пота, выступившего на его сухой старческой коже. — Вероятно, пришли за тобой. Мне кажется, я слышу их мысли.

Возможно, ошибаюсь. Что станем делать? Они нас пока не видят…

— Мы вместе ничего не будем делать… — покачал я головой. — Это моя проблема, и с ней разберусь сам. Вам лучше вернуться в спортзал…

Разберешься с ними как на автостоянке? — спросил тренер с неожиданно проснувшимся интересом. — Ситуация примерно одна и та же, там было трое и здесь тоже. А как ты передаешь управление своим телом тому, кто находится в тебе?

Я достал из безрукавки пластиковую бутылочку:

— Здесь примерно семьдесят грамм спирта, это отключит мое сознание часа на три…

— Но ты же не позволишь себя убить?

— Я могу и позволить. Но тот, кто живет во мне, убьет всех, кто попытается искалечить наше общее с ним тело…

Интересно будет понаблюдать, — Николай Васильевич оживился, передо мной снова появился, было, исчезнувший воин. — А как быстро подействует на тебя алкоголь?

— Не могу сказать, обычно не замечаю перехода, а когда возвращаюсь, то ничего не помню.

— Очень хорошо, даже лучше, чем я ожидал. Постараюсь все увидеть и запомнить, и тогда возможно пойму, кого ты носишь в себе.

— Я уверен, что тот, кто живет во мне, не оставляет свидетелей. Боюсь, что он может убивать всех, кто находится с ним рядом…

— Тогда отойду подальше, вернусь обратно в спортзал, буду наблюдать оттуда. Он не побежит за мной?

— Не знаю, думаю, что нет, у него будет, кем заняться без вас, впереди все-таки трое и с оружием…

— Корейские монахи-воители с голыми руками бросились на японцев, вооруженных винтовками, и все погибли, их было восемьсот человек. Японцы были потрясены этим подвигом и похоронили их в одной могиле с большими почестями…

— Зачем вы мне все это говорите?

— Не знаю, кто живет в твоем теле, но вряд ли ему известно о силе современного оружия…

— У него вся моя память, об этом не беспокойтесь.

— Я не хочу оставлять тебя против трех вооруженных противников, хоть и понимаю, что стар и буду только обузой, — лицо тренера изменилось, стало более сосредоточенным. — Да и что-то внутри меня говорит о том, что лучше наблюдать за этим боем со стороны. Судя по твоей уверенности, помощь потребуется тем, кто на тебя нападет, а не тебе.

— Именно так.

— Когда я увижу это своими глазами, возможно, у меня появится ответ на твои вопросы. Возможно, это самое лучшее — один раз увидеть, чем долго обсуждать то, что никто из нас не понимает.

Прошу вас, будьте осторожны, отойдите как можно дальше и не приближайтесь ко мне, даже если позову. Я вас очень уважаю, и не хочу, чтобы вы погибли по моей глупости.

— Тоже хочу пожить, поэтому учту все твои пожелания, отойду подальше, и буду смотреть оттуда, — чуть улыбнулся Николай

Васильевич. — А сейчас выслушай меня. У них пистолеты, я чувствую запах оружейной смазки, возможно, есть автомат…

— Пистолет еще как-то можно обойти, но автомат почти невозможно, да и поражающая способность у него гораздо больше, моему второму «я» придется несладко. Может быть, лучше попробовать просто тихо уйти?

— Вряд ли у тебя это получится. Выход с улицы перекрыт машиной, в ней еще два человека с оружием. Я их не вижу, но тоже ощущаю. Так что если ты победишь этих троих, тебе придется схватиться и с этими. Ты боишься?

— Немного, — признался я. — Но мое второе «я» здорово умеет решать такие проблемы. Интересно, почему бандиты устроили мне здесь ловушку? Никто же не видел, как я шел сюда, специально выбирал темные проходные дворы и был очень внимателен и осторожен.

— Я думаю, что это Сергей им позвонил, — печально усмехнулся Николай Васильевич. — Похоже, он с Болтом его связывают какие-то деловые отношения, возможно, он готовит для них кадры. Он суетился, когда мы выходили, и очень настаивал на том, чтобы я остался еще на полчаса. Предлагал сам меня проводить. Вероятно, не хотел, чтобы меня убили вместе с тобой…

— Быстро они среагировали, — вздохнул я. — Будет тяжело.

— Они тебя подпустят ближе, чтобы расстрелять наверняка, они же думают, что ты не знаешь об их присутствии. Да и из пистолета лучше стрелять с близкого расстояния, точность выше. Возьми, — в мою руку упало два металлических шарика, большие и тяжелые. — Это хорошее оружие, таскаю их с собой лет десять. Ими можно даже убить, если попасть в голову. При удачном попадании в руку или ногу легко сломать кость. Возможно, это сравняет шансы для твоего второго «я»… Выход с узкого проулка был метрах в ста, фигуры в полумраке едва угадывались, а тренер мне рассказал о них столько, что даже днем и с трех шагов не узнаешь. Нет, определено он был замечательным человеком.

— Может быть, все-таки помочь тебе? — тренер положил руку мне на плечо. — Я могу пойти вперед один, меня они пропустят, а когда окажусь у них за спиной, то буду иметь преимущество в нападении. Я конечно не молод, но умение-то никуда не исчезло, одного, а если повезет и двоих смогу выключить.

— Слишком рискованно, — покачал я головой. — Не беспокойтесь обо мне и возвращайтесь обратно.

Поднес к губам бутылочку, и сделал один большой глоток, спирт обжег небо и горло. В желудке потеплело, потом в нем разгорелся небольшой пожар. Глаза затуманились, во рту пересохло. Тело вздохнуло с благодарностью, принимая первую волну опьянения, а потом перед глазами все расплылось и исчезло…

Очнулся, уже лежа в ванной. Пена давно осела, которой по всему видать было положено изрядно, да и вода уже остыла.

Я посмотрел на пол, потолок, стены, пытаясь понять, где нахожусь. Определенно это моя квартира, вон и пятно на потолке, напоминающее Африку, давно пора делать ремонт, но нет денег, да и желания тоже.

А вообще хорошо, что я дома, и не надо никуда идти. Устал что-то, сил нет. К тому же болит все, хочется лечь и умереть…

Болит?

Я вылез из ванной и посмотрел на свое тело в большем зеркале, в глаза сразу бросился багровый шрам на груди, который уже немного побледнел.

Если эта была пуля, то она должна пробить мне сердце и выйти со спины. Я даже подпрыгнул, пытаясь заглянуть назад, но даже с помощью зеркала, это оказалось не так просто. Выходное отверстие было размером с мой кулак, но уже затянулось…

Да и боль слабеет, отходит, как после наркоза. Поболит, конечно, пока шрам, точнее шрамы, не исчезнут совсем…

Я вздохнул и продолжил обследование, на левой ноге обнаружил длинный порез от ножа, уже почти заживший. Я прихрамывал, потому что не мог полностью опереться на стопу, и каждый раз вздрагивал от острой режущей боли. Но и это пройдет, наверное…

Остальное тело было в порядке. Чувствовал я себя не так уж плохо, развороченное пулей сердце, а потом замечательно зажившее, ритмично и бодро стучало, перекачивая кровь, которой, по всему видать, вытекло немало.

Интересно, а почему я не умер?

У меня даже руки не дрожали, когда одевался, хоть внутри гудел кипящий котел с плотно закрытой крышкой, на которой заварили предохранительный клапан.

Но к этим ощущениям я привык. Огонь отвели, давление больше не повысится, значит, взрыва не будет. Нужно только как-то прожить несколько дней, и станет легче…

Похмелье — штука неприятная, но не смертельная, в отличие от пули в сердце. А пуля в сердце, получается тоже не смертельно?

Я поморщился, все-таки чувствовал себя отвратительно. Голова настолько болела, что даже для того, чтобы держать глаза открытыми, требовалась немалая сила воли. Яркий свет от лампочки раздражал так, что рука тянулась ее разбить.

Надеюсь, что мне не придется никуда идти, и на улице не стоит яркий день. Мои солнцезащитные очки давно разбились, а новые купить, все как-то не получалось, не хватило желания и времени.

Стоп! Почему я заговорил о солнцезащитных очках и солнце? Я восстанавливаю свое тело, меня трудно убить…

Яркий свет болезнен? Вампир?

Я подошел к зеркалу, глаза, действительно, красные от полопавшихся капилляров, а полопались они от повышенного давления. Все-таки котел, не вампир, а жаль…

Зубы…

Нормальные, клыки обычных размеров, у вампиров они полые, чтобы сосать через них кровь. Печально, похоже, и здесь не повезло.

Интересно, я теперь на себя все личины буду пробовать, или хоть что-то сочту для себя неприемлемым?

Интересно, а какой сегодня день? Если день? Я подошел к окну и выглянул. На день это мало похоже…

Ночь, улица, фонарь…

Похоже, все еще осень, сентябрь или начало октября, и не день, а ночь, это хорошо для моих глаз… вампира.

Я хмыкнул и пошел по комнатам в поисках своей одежды: в ванной ее почему-то не оказалось. Прошел в прихожую, здесь все казалось нормальным, дверь закрыта на тяжелый засов, открыть ее с той стороны невозможно.

На полу у двери валялись мои кроссовки, от них неприятно пахло, и сразу стало ясно почему: они были покрыты засохшей кровью как снаружи, так и внутри.

Тоже понятно…

Порез на ноге был довольно глубоким, да и длинным, сантиметров тридцать, если судить по шраму, крови должно вылиться прилично. Л куда ей течь, как не в обувь? Представляю, во что превратились джинсы…

Интересно, а как я шел по городу, раненый, если даже сейчас каждый шаг заставляет сжимать зубы, чтобы не закричать от боли?

Крепкое мое второе «я», сильно духом, не то, что я.

Я вздохнул и понес кроссовки в ванную мыть. Лучше это сделать сейчас, пока кровь окончательно не засохла. Потом придется выбрасывать, да и запах гниющей органики станет постоянным…

А чтобы купить новые, нужны деньги, а с ними после поездки к сестре у меня тяжеловато.

А если еще и уволили за прогулы, то совсем плохо дело. Мне же всего неделя отпуска оставалась, а вдруг она уже прошла, пока был в беспамятстве? Я грустно усмехнулся.

…У человека дырка в груди от пули, он хромает на раненую ногу, за ним гоняется милиция и бандиты, а он переживает, как бы его не уволили с должности сторожа детского сада. Смешно…

Как же узнать, какой сегодня день и час?

Я промыл стельки, и повесил кроссовки сушиться над раковиной. Потом отправился на поиски остальной одежды. На кухне я нашел брошенное на пол, и от этого превратившееся в грязный засохший кровяной ком, всё то, во что был раньше одет.

Так сказать, парадно-выходная форма…

Я сел на пол, предварительно глотнув воды из-под крана, и развернул ком. Лучше бы этого не делал, потому что мне сразу стало дурно. В желудке и так не все было хорошо, а после того, как посмотрел на обагренные кровью свои только что вымытые руки, меня стошнило. Пришлось выпить еще воды, чтобы хоть немного отбить вкус желчного сока во рту и продолжить разбор одежды.

На футболке, на груди и спине имелись небольшие дырки от пули, причем выходное отверстие было немного больше и гораздо кровавее. Кроме крови на ней было еще и вырванное пулей из спины мясо, если судить по мышечным волокнам.

Выпил еще воды, вымыл руки, недоверчиво хмыкнул. Такое со мной было впервые, чтобы после пробуждения обнаруживать следы своей смерти, и продолжил.

На джинсах была прорезана дыра, настолько большая, что осталось только признать, что джинсы починке не подлежат, и их придется выбросить. Хотя если сделать красивую заплату, во всю ногу, то, наверно, можно будет носить. Только кто же сумеет ее сделать?

Сначала их надо отстирать от крови, а после этого… даже думать не хочу на эту тему.

Я поморщился, завернул одежду в старую газету и бросил в направлении двери. Буду уходить, заберу с собой, на улице выброшу в мусорный бак.

Выпил еще воды, включил газ и поставил чайник на плиту. Лучшее средство от похмелья молоко, но когда его нет, приходится отпаивать себя чаем.

Эффект конечно далеко не тот же, но поскольку ничего другого все равно нет, будем потреблять танин в смеси с кофеином…

Я выпил еще воды, включил свет и вздохнул, заметив на полу кровавые следы — придется еще и полы мыть…

Во рту было сухо, голова болела так, что я периодически стонал, когда уставал терпеть. Яркий свет по-прежнему бил по глазам, и я его выключил.

Полы будем мыть утром, когда появится солнце, и смогу смотреть на него без гримас. А сейчас лучше всего, если никто не будет знать, что я нахожусь дома.

Потому что, не дай бог, придет милиция и уличит меня в очередном преступлении, или что еще хуже в бессмертии, обнаружив шрамы на теле и кровавые следы. Нам такие триллеры не нужны, ни мне, ни моему второму «я», которое похоже неплохо развлеклось этой ночью…

Я открыл дверку и вытащил аптечку из шкафчика, в ней остался только аспирин, все остальное давно было использовано по необходимости.

…Надо завести новую аптечку, а то так и умереть можно.

Морщась от кислого неприятного вкуса, разжевал пару таблеток: боль, конечно, до конца не снимет, но хоть смогу немного соображать.

Аспирин запил, влив в себя еще пару литров воды. Ощущение скажу вам еще то, в животе булькает, а во рту сухо и по-прежнему хочется пить. Но подействовало, я с любопытством наблюдал, как начинают трястись руки и ноги, а кожа покрывается обильно потом.

Хорошее лекарство — аспирин выведет через поры всю гадость, которая во мне накопилось. Хотя вряд ли всю, а столько сколько сможет…

Только ощущение это не самое приятное, когда к тебе все липнет. Даже стоять невозможно, мокро очень…

В конце концов, пришлось снова идти в ванную, налить холодной воды и, морщась от предвкушения, погрузиться в нее с головой. Ощущение сразу скажу не вызывает восторга, когда у тебя внутри все обмирает, а сердце захлебывается, останавливается, потом бешено стучит, как пулемет.

Ноги и руки судорожно дергаются, а из желудка вырывается обратно влитая в него вода.

Просидел я в ванной до тех пор, пока не застучали от озноба зубы, после этого пошел на кухню пить свежезаваренный чай. Раны уже болели не так сильно, то ли уже привык, то ли болевые рецепторы отключились от перегрузки и шока, вызванного холодной водой.

Ноги и руки снова дрожали, на этот раз от озноба, так что идти было не очень комфортно, да еще немного шатало. Но зато перестал потеть, и после этой варварской процедуры в голове просветлело, и смог взглянуть на мир через открытую дверь балкона ясными глазами.

Ночь, улица, фонарь, мошки вьются…

Легкий ветерок, тишина, на улице ни души, по внутренним ощущениям примерно три часа ночи…

А как много прошло дней с того момента, как я выпил? Вопрос этот был для меня далеко не праздный.

Иногда я приходил в себя и узнавал, что отсутствовал неделю. Одно дело, когда ты ушел на день, и совсем другое, когда возвращаешься через неделю. Тебя с трудом узнают, и всегда оказывается, что произошло много важных событий, в том числе и тех, в которых ты участвовал сам. Поэтому это очень серьезно…

Сколько времени я отсутствовал? Где был? Кто напоил меня? И почему в меня стреляли? Причем не просто стреляли, а хотели убить…

И убили бы, если бы мое второе «я» не умело заращивать раны, даже смертельные. А если бы те, кто в меня стреляли, знали о том, что я восстанавливаюсь, то, наверно, я бы не просто сейчас лежал, а в могиле с осиновым колом в сердце…

…Воистину храбр тот, кто смерть встречает с улыбкой. Таких людей мало, они редки. Человек, потерявший сердце в последнюю минуту своей жизни, не храбр…

Так гласит кодекс самураев.

Человек, потерявший сердце — похоже, это сказано про меня.