Сразу признаюсь, далеко мы не ушли. Даже не помню, кому из нас пришла в голову идея устроить привал, как только мы прошли по лесу едва пару километров. Думаю, что все-таки мне, но утверждать не буду, потому что и Мия смотрела на меня странным задумчивым взглядом. Лес был относительно чистым, деревья тянулись к лимонно-желтому небу, сучья начинались в метрах десяти от земли, а вот вверху был сплошной лиственный зонтик, который закрывал все, что находилось внизу. Понятное дело, что здесь ничего не росло, кроме серовато-голубоватых мхов. И еще здесь было сумрачно, как поздним вечером. Иногда вверху в разрывах листвы можно было увидеть голубое солнце, но это как-то не радовало, и не добавляло по большому счеты света.

Здесь не ползали насекомые, потому что жрать им было нечего, не водились черви. Почему-то листья у этих гигантов не падали на землю, либо оставались где-то вверху, либо вообще деревья не меняли листву. Такое тоже могло быть, если не было смены сезонов. У нас же листва облетает осенью, а если осени нет? Правильно, стояли бы вечнозеленые деревья. Так, наверное, и здесь.

И вот мы остановились, посмотрели в очередной разрыв листвы на голубое светило, которое только начало свое движение по лимонному небу, на серо-зеленые облачка, потом уставились с подозрением друг на друга. Каждый решил, что у другого появились какие-то подозрительные мысли об изнасиловании, поэтому мы поставили армейскую палатку прямо на мягкий мох, нырнули в нее и стали выяснять, у кого какие были мысли насчет другого…

Что происходило дальше, почему-то не помню. Совсем ничего не помню. Мия обняла меня, уронила на пол, поцеловала, и все, дальше провал. Просто помню, как на меня обрушился вал нежности и чувственности, и меня им погребло. Нет, сначала мы избавились от одежды, и я еще раз осознал, как она красива. Потом я вроде как даже пытался командовать, что-то предлагать, но быстро заткнулся, когда понял, что я лишь наивный, ничего не знающий пацан, впервые встретивший настоящую зрелую женщину, мудрую, терпеливую, но главное, опытную.

Откуда у нее взялся такой богатый сексуальный опыт? Но это же понятно, Мия долгое время была искином, а еще одновременно она оставалась маленькой девочкой, которой были интересны взаимоотношения полов, ее интересовало чем занимаются мужчины и женщины, когда остаются одни, и не только они, поскольку любовью занимаются не только люди, но и другие существа, живущий во вселенной. У нерков накопилась неплохая библиотека на эту тему, и Мия ее скачала и хорошо изучила.

Я даже не представляю, сколько видеофайлов она просмотрела, сколько прочитала всего. Думаю, что мне за всю мою, теперь очень долгую, жизнь, если верить искину исследовательского комплекса, не удастся прочесть и десятой доли того, что ей удалось обнаружить в сети нерков. И конечно же ей хотелось когда-нибудь это все попробовать на ком-то, чтобы узнать, что это вообще такое. И она попробовала на бедном, несчастном мне. Господи, как же мне хорошо было! И потом хорошо, и вот так хорошо, а еще так хорошо. Нет, даже половины не помню.

Помню только ощущение восторга и дикого желания. Она была ненасытна, я тоже. После того, как я побывал в медкапсуле, сил у меня прибавилось, да и контролировать себя мог так, как никогда раньше. В общем, до утра мы из палатки вылезали только по естественной надобности, и то только на короткое время, ели тоже всухомятку, второпях, глядя друг на друга жадными глазами, словно впереди у нас не было множества дней, а будет только короткое время, и нужно было успеть все попробовать прежде, чем судьба или смерть нас разлучит.

Вот мы и пробовали. Не думаю, что мне еще удастся с кем-нибудь такое испытать, да ни одной нормально человеческой девчонке просто растяжки не хватит на то, что она творила. После всего, что я испытал, я понял, что Кама-сутра — это учение для начинающих, для детского сада. Примитивно там все, и позы какие-то не очень замысловатые. В общем, это были лучшие минуты моей жизни, и я понял, что если каждый раз после таких суровых испытаний меня будет ждать такое суровое наказние сексом, то я готов, причем всегда.

На следующее утро мы выползли из палатки, справили свои естественные потребности за стволом дерева, поели, глядя на желтое небо, на край восходящего на небосвод голубого совсем неземного солнышка, посмотрели друг на друга, вздохнули, собрали палатку и потопали дальше. А куда деваться? Жизнь — это не только любовь, это еще и работа, черт бы ее побрал, и даже если сачканул пару деньков, то потом все равно приходится на нее возвращаться. К тому же не нравилась мне эта планета, и воздух на ней был какой-то не такой, и вода, и существа, которые ее населяли. И каждая минута на ней отравляла меня своим неприятием, даже с Мией. Впрочем, как выяснилось, ей тоже здесь не нравилось.

— Ты знаешь, — сказала девушка, — впервые в своей жизни я почувствовала себя настоящей женщиной, и мне хочется снова и снова ощущать это, но я знаю, что здесь нам с тобой находиться долго не стоит. Эти инертные газы в воздухе, которым мы дышим, отравляют наши организмы. Если мы в ближайшие десять дней не уберемся с этой планеты, то начнем болеть, чахнуть, и в конце концов умрем.

А что? Толково так все объяснила. Мне сразу стало понятно все мое нежелание здесь находиться, оказывается, оно у меня на физиологическом уровне проснулось, то-то мне дышать здесь тяжело.

Зашагали мы быстро, правда, ушли недалеко, уже километров через пять Мия стала встревоженно вертеть головой.

— Что не так, милая? — спросил я. — Что тебя тревожит? Все же хорошо. Тут никого нет, здесь только мы одни, или я ошибаюсь?

— Не знаю, — она тяжело вздохнула. — Я же в этом теле совсем недавно, многого не понимаю, может месячные пришли, а может беда, вот ты знаешь, как одно чувство от другого отличить?

— Не знаю, — хмыкнул я. — И то и другое беда, только по-разному, одна беда через несколько дней пройдет без следа, а вот вторая может и тебя и меня с собой забрать на тот свет. Это чужая планета, здесь все не так. Наши организмы не адаптированы к ней, и могут давать различные сбои.

Только произнес, тут и у меня екнуло в груди. Точно, что-то не так. А еще я почувствовал, что рядом с нами находится кто-то или что-то очень опасное. Потом мое тело закололо маленькими иголочками, затем возникло ощущение, что кто-то на меня смотри через прицел.

— Бежим, — крикнул я. — Это ловушка!

Но было уже поздно, где-то рядом взревели двигатели, и на нас из-за гигантского ствола поваленного дерева выкатились два огромных танка, а за ними бежали краснокожие солдаты. Засада! Я отбросил Мию за спину, сам выхватил автомат, и дальше для меня время остановилось. Никогда еще со мной такого не было. Я прорывался через плотную завесу воздуха, стрелял и бил ножом краснокожих солдат, пока затвор автомата досылал пулю в патронник. Нет, я понимал, что это происходит быстро, но только двигался я еще быстрее.

В меня стреляли, огромные пули летели мне навстречу, и я, как мне казалось, изящно от них отклонялся, а потом находил тех, кто в меня стрелял, и резал, стрелял, резал, стрелял, уклоняясь от ответного огня и отбивая слабые удары. Танки не стреляли, боясь попасть в своих, а я же свободно двигался по поляне, убивая врагов. Мне было жарко, то ли от трения об воздух, то ли от гигантских физических усилий, у меня даже возникло ощущение, что меня засунули в жерло вулкана. И даже обильный пот не спасал, хоть я уже насквозь от него промок.

Через какое-то время бойцы закончились и пришло время для того, чтобы что-то делать с этими железными громадинами. Как вы думаете, я поступил? Ни за что не догадаетесь! Я просто схватил Мию в охапку и убежал. Правда, недалеко. Потому что весь лес оказался заполнен солдатами и бронетехникой. Я не понимаю, как мы раньше этого не замечали или их здесь не было? Но тогда, как они смогли здесь оказаться незаметно для нас?

Я завернул за огромный ствол и напоролся прямо на танк. Тот заворочал пушкой и пустил снаряд прямо мне в башку. Чтобы вы понимали, снаряд — это такая огромная железная дура размером больше моей головы, мало того, что она летит с огромной скоростью, то есть, если попадет, то моей тыковки не будет — оторвет ее на хрен, а она мне дорога как память о своей глупости, так еще и эта штука умеет взрываться, разбрасывая множество осколков, от которых хрен увернешься.

А жить мне опять-таки после просветительных занятий с Мией очень хотелось, да и как я понимаю, все у нас только начинается.

Это Пушкин такой стих выдал, и думаю, как раз после секса.

От этого бронебойного снаряда я увернулся, а вот следующий танк лупанул в дерево рядом и выстрелил осколочно-фугасным. Кто знает, что это такое, тот понимает, что уклониться от сотни осколков, летящих на тебя этакой железной жужжащей тучей невозможно, как не получится уклониться от дроби и летящей шрапнели после взрыва гранаты. Я испугался, нет, ужаснулся, нет, понял, что это капец. Попрощался с жизнью, с Мией, со своей глупой башкой, слава богу, время замедлилось как всегда бывает в минуту смертельной опасности.

Люди в такой момент вспоминают всю свою жизнь, приходят к выводу, какие они были дураки, и после этого спокойно помирают. А чего тут сделаешь, если дурак? Да и поздно уже, вон, смерть к тебе руку протягивает. Впрочем, умным себя в момент смертельной опасности никто не считает, не принято это, да и глупо.

Но я не хотел умирать, тем более имел нехилую надежду на то, что все закончится хорошо, мое же тело в очередной раз переделали. А вдруг сделали его таким, что его даже снаряд на части не разорвет, а если разорвет, то он сам собой склеится. Может и не умру. Вот когда я читал о регенерации, мне всегда было интересно, а где находится ее центр, который всем управляет. И что будет, если оторвет голову? Тело вырастит голову или голова тело? Или появится два меня, и эти два придурка подерутся за Мию?

Но то, что произошло в дальнейшем, удивило меня гораздо больше, я вдруг подпрыгнул и оказался на высоте метров двадцать, и все осколки пролетели мимо. Затем я оттолкнулся от огромной ветки и прыгнул еще выше метров на десять. Полетом я бы это не назвал, просто высокие и длинные прыжки, но благодаря им я начал уходить от опасности. А когда я вырвался из листвы и оказался на самом верху лесной кроны, рядом со мной нарисовался дракон, как я понял, эта огнедышащая гадина все это время висела наверху и следила за мной сверху.

— Помочь? — поинтересовался дракон. — Или сам справишься? Побрезгуешь, так сказать, братской помощью?

— Помоги, брателло, если можешь, — ответил я, цепляясь за толстую ветку и укладывая на нее Мию, глядящую на меня огромными испуганными глазами, от чего она выглядела такой милой и привлекательной, что я даже слюну сглотнул. А потом я посмотрел вниз, и если честно, то сам себя испугался. Это чего со мной такого сделали, что я прыгать умею выше головы? — А то мне спускаться вниз страшно, там дядьки плохие из пушек стреляют. Так-то бы я ничо, да с девушкой, сам понимаешь.

— А будет еще страшнее, поверь, я хуже разных дядек с пушками, — фыркнул дракон и скользнул вниз по громадному стволу. — Но помогать люблю особенно тогда, когда можно и подзакусить. А я голодный, они чего-то к базе перестали приходить, разочаровались во мне, что ли, гадкие туземцы? А я их так любил, они такие вкусные и хрустящие.

Вот это он устроил побоище! Я даже не думал, что танки такие хрупкие. Дракон их сверху обрабатывал огнем, а потом рвал когтями. Не знаю, что у него за кости стояли, но металл он прорывал, срывал люки и дышал внутрь огнем.

— Мне стало очень страшно, когда эта железная громадина вылезла на нас из-за дерева, — сообщила Мия, устраиваясь удобнее у меня в объятьях. Я спустился вниз, чтобы было лучше видно. Сел у ствола метрах в десяти от земли, оттуда все было видно. Кстати, всегда восхищало, как женщины умеют устраиваться, повесят пару тряпок на окна и уже уютно и жить приятно. А настоящая женщина — это вообще клад. Фраза, что с милым и в шалаше рай, должна звучать так — милая и шалаш превратит в рай. Или в ад, это они тоже умеют. — Я потом, когда ты прыгнул вверх, у меня внутри вообще все заледенело от страха. Ты такой, оказывается, быстрый и очень прыгучий, жаль, что у тебя крыльев нет, а то бы просто улетели бы отсюда.

— Ну да, я такой, — гордо ответил я, наблюдая сверху, как дракон множит на ноль краснокожую армию. — Правда, узнал об этом только сегодня, сам еще ничего не понял. Ты помнишь, куда нам идти? А то надо отсюда как-то выбираться, пока они с драконом развлекаются.

— Нам надо двигаться вон в ту сторону! — показала Мия на поднимающееся голубое солнышко. — Только еще долго идти и далеко. Сегодня точно дойти не успеем, может завтра только получится.

— Туда так туда, — я вытащил пару ремней из разгрузки, привязал ими Мию к себе на спину и прыгнул на соседнее дерево. Получилось. Неудобно, тяжело, но можно, и все равно лучше, чем на руках держать. Передохнул, глядя, как дракон разносит очередной танк, собрался с силами и прыгнул на ветку следующего ствола, и так прыжок за прыжком добрался до края леса. Прислушался, сзади слышались взрывы, крики сгорающих в пламени аборигенов и довольное уханье дракона. Кому война, а кому мать родна. Для кого-то это побоище, а для кого-то обед с пылу, жару. — Держись за меня крепче.

А впереди была степь, с травами, гуляющим ветром, без конца и без края. Травы были разные, и синие, и красные, и фиолетовые, и даже для разнообразия зеленые. Настоящий дорогой ковер, но главное достоинство этой степи было в том, что я не заметил ни танков, ни солдат. А видно было далеко, до самого горизонта, где коричневая земля смыкалась с лимонно-желтым небом. Ну, нет и нет, и слава богу. Пойдем-ка мы отсюда как можно дальше. У нас свои дела.

Я попрыгал по веткам вниз, слава богу, они крупные и за них можно ухватиться. На земле вступил в мягкий зеленоватый мох, и возмущенно фыркнул, когда мои ноги сразу промокли до колен от скопившейся во мхе влаги. Я отвязал от себя девушку и глянул задумчиво вперед. Что ж, надо идти. Хорошо там, где нас нет, значит, нам туда и надо.

И мы пошли. К вечеру мы продвинулись к цели нашего путешествия километров на двадцать. Идти по степи мне показалось даже немного скучно. Почему-то ничего не происходило. Никто на нас не нападал. Никому мы были не нужны, словно этот мир вообще забыл о том, что мы существуем. Я даже подзабыл о существовании приятного такого чувства собственной ненужности, такое появляется в Московском метро, когда все куда-то несутся и всем на тебя по фиг.

Степь была ровной, если не считать редко встречающихся оврагов, как правило с родниками внизу, куда приходили звери на водопой, так что идти было одно удовольствие. Много было цветов и травы, так что запах стоял одуряющий, но какой-то чужой, неправильный. Около родников следов зверья было много, и многие мне показались довольно крупными, так что расслабляться не стоило.

Мия шла красивая, спокойная и задумчивая. При взгляде на нее у меня внутри начинало разливаться тепло, а внизу живота что-то шевелилось. К полудню, когда голубое солнце зависло над самой головой и стало нестерпимо жарко, у одного из родников мы сделали привал, перекусили изрядно надоевшими пайками, причем девушка ела наравне со мной, что меня немного удивляло — все-таки отношение к ней у меня было двойственным, я все еще где-то внутри себя считал ее искином, а не человеком, который испытывает голод. Как-то вроде в моей голове красивая и желанная девушка была отдельно, а Мия, мой искин черепахи, который не раз спасал мне жизнь, отдельно.

— Что-то не так, — произнесла после ужина девушка, когда я, напившись воды из родника, разлегся на ровной фиолетовой травке, чтобы передохнуть. Кстати, усталости я почти не чувствовал, хоть ноги и гудели от продолжительной ходьбы.

— Что не так? — лениво поинтересовался я, глядя на то, как течет ручеек, и испытывая чувство умиротворения.

— Ничего не происходит, — ответила Мия. — Странно. У меня внутри ощущение того, что должно что-то произойти, а не происходит. Какой-то сбой произошел в этом мире.

— Не произошел пока никакой сбой, — пожал я плечами. — Все, что должно во вселенной и на планете произойти, то произойдет, но необязательно, что это произойдет с нами. Кстати, нам уже стоит подумать о месте для ночлега, ночь здесь наступает резко, почти без перехода. Максимум после жары светло будет часа четыре, а потом станет очень темно.

— Обязательно произойдет с нами, — возразила девушка. — Я не чувствую, когда что-то касается других существ, да и не могу чувствовать, их слишком много.

— У тебя появилось предчувствие? — спросил я. — Это хорошее качество. Всегда лучше знать, что впереди ждет какая-нибудь гадость, чем попасть в нее неожиданно. Так где устроимся на ночлег?

— Где? — Мия задумалась. — Здесь в овраге нельзя, сюда придут ночные хищники на водопой. Наверху тоже останавливаться не стоит, там все открыто, на нас могут напасть с любой стороны, к тому же многие животные здесь охотятся стаей, а мелкие стайные животные легко могу справиться и с крупным зверем, и даже с вооружённым человеком, если нападут на него со всех сторон. Нам нужно дерево или, может, большая глубокая нора.

— Где в степи можно найти дерево? — скептически спросил я. — Деревья растут в лесу.

— Тогда нам необходимо найти холм или небольшую горку, — сказала девушка. — Этого здесь должно быть немало.

— Холм или горка? — повторил я, ощущая что-то внутри, нечто маячило на самой грани моего сознания, какая-то подсказка. Не зная, как на это реагировать, я решил поддаться этим ощущениям, а они сказали, что нужно идти в ту же сторону, куда двигается голубое солнышко. — Я думаю, что это находится где-то там. — Я махнул рукой в сторону будущего заката. — Пойдем проверим, прав я или не прав.

И быстро зашагал вперед. Примерно через три часа, когда уже понемногу стало темнеть, я нашел то место, куда меня тянуло. Это действительно оказался высокий холм, а на нем обнаружились развалины древней крепости, сложенной из крепких каменных глыб, здесь мы и решили заночевать, все равно лучшего выбора не нашлось.

Это оказалась худшая ночь в моей жизни. Мы даже не успели отыскать место, где бы нам удалось устроиться. И уж тем более не смогли найти дрова, чтобы развести огонь, который, как известно, отпугивает диких зверей. А когда мы кое-как устроились в углу, образованном разрушенной стеной и упавшей каменной балкой, это место хоть давало иллюзию защищённости, то солнышко зашло, и мы оказались в непроглядном мраке, и почти тут же услышали далекий жуткий вой.

Я полез в рюкзак, вытащил автомат, разгрузку, надел все на себя и приготовился к отражению звериного нападения, а то, что оно произойдет, как-то не сомневался. Уж если Мия была уверена, что с нами что-то произойдет, то значит так и будет. Вой постепенно приближался. Я всматривался до рези в глазах в темноту, но ничего не видел. Совсем ничего. К сожалению, в рюкзаке я не нашел ни одного фонарика, а ночное зрение мое куда-то пропало.

Мия тихо дышала за моей спиной. Она вообще по моим понятиям вела себя странно, совсем не так, как должна вести себя настоящая женщина. Она не мешала, не говорила ничего под руку, просто стояла за моей спиной и ждала, чем все закончится, ну и, наверное, верила в то, что я справлюсь со всеми проблемами. А что еще нужно, чтобы мужик чувствовал себя мужиком?

Вой оборвался возле развалин, а потом крепость наводнили тени. Скажете, так не бывает, света нет, а тени есть? Я тоже так думал раньше. Оказывается, бывает и такое, и не только такое. Впрочем, эти тени мог придумать мой мозг. Подсознание у нормального человека темный лес, чего там только не находится в трудную минуту. Один мой знакомый с пеной у рта доказывал, что подсознание не что иное, как память доставшаяся нам от наших предков, а они были ребята крепкие и умные, если могли выживать без какой-либо технической цивилизации. Теней вокруг с каждым мгновением становилось больше, и они начали издавать рычание, примерно такое, какое издают собаки или шакалы, когда окружают свою добычу.

Не знаю, что было больше в этом рыке, предвкушения от предстоящей вкусной еды, злобы или просто предупреждение добыче, чтобы не дергалась, но мне от этого рыка стало так страшно, как никогда до этого в жизни, а повидал я все-таки уже немало.

И вот в этом момент я просто закрыл глаза, чтобы не пялиться в темноту, не обращать внимания на эти тени, и чтобы просто отдохнуть, а затем совершил самый глупый поступок в моей жизни, начал стрелять. Как вы считаете, можно ли попасть в цель с закрытыми глазами? Правильно, нет. А я стрелял без промаха. Почему я так решил, а после каждого выстрела слышался жалобный вой и крик. Даже не знаю, что во мне такое проснулось, но я четко ощущал, где там в темноте находится мой враг. Я превратился в своего рода локатор, который четко ловит цели. С закрытыми глазами я видел смутные белесые пятна, который появлялись со стороны главного входа, и стрелял в них. Знающие люди говорят, что именно так видят экстрасенсы ауру разных живых существ.

Ночь заполнилась стонами, ревом боли и криками непонятных зверей. Я стрелял вперед, стрелял вверх, где над головой тоже закружились белесые пятна. В зенитной стрельбе мои успехи оказались значительно скромнее, все-таки попасть в быстро летящую и постоянно меняющую свое местоположение цель достаточно тяжело, даже видя ее. Потом в какой-то момент у меня стала кружиться голова, и я перестал вообще что-то видеть. Тогда сзади меня встала Мия, приложила свои руки к моим вискам, и мир сразу изменился, как будто включилось дополнительное зрение. Неожиданно вокруг я стал видеть множество красочных линий вверху и внизу, замечал потоки багровой энергии, вытекающей из-под земли и поднимающейся вверх. Да и сами небеса не оказались пустыми, там горели фиолетовые огни от невидимых звезд, перекрываемые ярко-желтыми всполохами от летающих агрессивных существ.

Когда мой мозг привык, я стал различать четкие контуры нападающих на нас существ, теперь я видел, что эти твари похожи на огромных диких кошек, глаза их горели в темноте яростными кровавыми огоньками, а зубы сверкали как сварочные огни. И от увиденного мне стало еще страшнее. Почему-то взрывающиеся иглы не убивали это зверье с первого раза, на каждую кошку приходилось выпускать не меньше десятка пуль, а количество патронов у меня было далеко не бесконечным. Когда я ощупал разгрузку, то понял, что у меня осталось всего пара обойм на сотню игл, а учитывая темп моей стрельбы, закончатся они минут через пять, а дальше придется сражаться холодным оружием.

Пара обойм скоро кончились, я отбросил бесполезный автомат в сторону и выхватил нож, сделал шаг вперед, пропустил мимо лица лапу с огромными острыми когтями и ударил эту тварь в шею. Потом еще раз и еще. Но, увы, убить мне так ее и не удалось, эти твари оказались настолько огромны, что я никак не мог зацепить их жизненно важные органы. Пришлось бить по глазам, но тут тоже не сразу стало получаться. Кошки еще и были очень быстры и умны. Они наносили удар и отскакивали.

Я очень боялся за Мию. Это же заложено в нас, мы, мужчины, защитники, сам умирай, но женщина должна жить. А я ее даже не видел. Как только вырвался вперед с ножом, так и потерял девушку из виду. Я мог только надеяться, что она куда-то спряталась и спаслась. Правда, зрение, которое она мне подарила, у меня осталось.

Твари все никак не кончались, хоть я уже убил штук тридцать. Но ведь были еще и те, что летали над головой, эти стали пикировать на меня сразу, как у меня кончились патроны, с большим трудом я отбивался от них, хоть ран и порезов на мне было столько, что казалось непонятным, как я все еще оставался жив. Летучие твари били меня по голове жесткими кожистыми крыльями и рвали когтями, срывая кожу с лица и плеч. И после каждого такого нападения сил у меня оставалось все меньше, они просто уходили из меня с каждой потерянной каплей крови.

Когда я устал, окончательно отчаялся и приготовился к смерти, на небо выползла серая луна, осветила слабым колеблющимся светом развалины, и твари словно по команде исчезли. Я повернулся к углу, который защищал, но Мию не увидел. Сделал пару шагов, но тут адреналин схлынул, и навались жуткая слабость, перед глазами все завертелось, и я рухнул на колени, а потом упал вперед, мордой об твердый камень. Но мне уже было не больно, мне было хорошо. Жизнь хороша, когда ешь не спеша, но смерть лучше. Потому что смерть — это точка, дальше ничего. А еще смерть хороша тем, что, когда она приходит, ты вдруг понимаешь, как все было глупо. Стоило ли так пытаться выжить, если все равно умер? С такой благостной мыслью я и исчез из этого мира.