"Скучно жить. Если бы топор мог лечить от скуки, было бы гораздо легче. Раскроил парочку черепов, мозги по стенке размазал – и порядок. Сиди себе в трактире, пей пиво, ни о чем не беспокойся. Нажрался в мясо – ползи домой, коли ноги не держат. А главное – не думай, не думай, не думай!"

– Послушайте, уважаемый, это, конечно, не мое дело, но все же: будьте добры, перестаньте портить утварь. Эта вилка ни в чем не провинилась. Не знаю, о чем вы там думаете, но это уже четвертый оловянный кренделек, который вы швыряете под стол. Смилуйтесь!

– Я покупаю все вилки, которые есть в этом паршивом трактире. Только оставь меня в покое.

– Но… Вы уверены? Это будет стоить…

– Мне плевать, сколько это будет стоить. Принеси еще пива и убирайся с глаз моих, пока я тебя самого в кренделек не скрутил.

– Как вам угодно. Дело ваше.

– Мое, ты все правильно понял. А теперь – пошел вон.

Когда это случилось, Стив стоял на часах. Он поглаживал рукоять топора и рассеянно думал, что вот, он, Стиван из клана Утгартов, взрослый самостоятельный дварф, вполне способный заняться каким-нибудь серьезным делом, теряет время, охраняя рудниковые задворки, как какой-нибудь юный шалопай. И все это лишь потому, что старейшины не спешили освободить его от скучной обязанности зевать на часах. Конечно, им-то что? И какого ляда клан Утгартов вздумал селиться на отшибе…

Помнится, когда Стив был совсем еще маленький, это уединение казалось ему возвышающим, как будто все Утгарты становятся особенными только потому, что издавна живут отдельно от общины. Чушь какая. Теперь не спасает ни богатство, ни крепость рода, ни богатая жила, которую недавно нашли старшие братья. Зачем это надо, если он, Стив, так бездарно тратит время? Отец, правда, обмолвился за обедом, что скоро найдет ему более достойное применение, но это еще когда будет…

Стив тяжко вздохнул и попытался взглянуть на дело с другой стороны. Ну да, конечно, быть хорошим бойцом тоже очень важно, но, откровенно говоря… Стив самодовольно ухмыльнулся. Нет, как ни крути, а досадно, что он до сих пор вынужден слушаться старших. Того и гляди, жениться велят… Смешно. Глупость невообразимая. Даже подумать странно. Стив попытался представить себя степенным отцом семейства и так сам себе удивился, что сказал громко вслух: "Ого!" – и засмеялся. Нет, он еще слишком молод для таких радостей жизни, всего-то восемьдесят стукнет на будущей неделе.

Дварф подумал о предстоящем празднике, о количестве пива, которое выпьет, и цветах и оттенках всех синяков, которые наставит, довольно зажмурился и погладил бороду. Хорошо все-таки жить. Здорово жить. Нет ничего лучше славной пирушки, полной кружки и круглощекой подружки! Может, и не стоит так уж сильно убиваться из-за того, что его так долго держат в бойцах. Настоящие воины нравятся девушкам. Это приятно. А шахта… Что шахта? Шахта никуда не денется, и старейшины не так уж неправы. Обидно только, что все настоящие военные подвиги уже давно совершены, и ему теперь вряд ли представится возможность как следует себя проявить. На его, Стива, памяти ничего серьезней легких стычек с жалкими гоблинскими шайками еще не было. И, скорее всего, уже не будет. А так хотелось бы покрыть себя славой, стать самым знаменитым бойцом в общине.

Стив явственно представил себе, как врывается в толпу врагов, потрясая боевым топором, и рубит направо и налево, СТРАШНО И БЕСПОЩАДНО. Оружие блестит от крови в неверном свете факелов, его темные глаза полыхают гневом, а ноги топчут тех жалких неудачников, которые не успели отползти в сторону. Гоблины бросают свои смешные бесполезные мечики и с отвратительным визгом разбегаются, кто куда. Но никто не уйдет живым, потому что они неосмотрительно встали на пути у Стивана из клана Утгартов, Великого Стража. Эх, вот если бы случился какой-нибудь налет, чтобы как следует помахать топором напоследок, пока не началась эта странная взрослая жизнь…

– Эй, дварф, вилки закончились. Я хотел бы все-таки знать…

– Неси ложки. И пива.

– Но, господин хороший, у меня в трактире не останется столовых приборов! А денег ваших я еще не видел – откуда мне знать, что они у вас действительно есть?

– Тебе недостаточно моего слова?

– Нет-нет, ну что вы сразу сердитесь. Я знаю, знаю, что дварфы – очень честные и порядочные, я ни секунды не сомневался в вашей платежеспособности, но рассудите сами…

– Ты мне уже почти надоел. Будешь продолжать?

– Но если так дальше пойдет, посетителям придется есть руками!

– Я даю тебе ровно минуту на то, чтобы ты принес мне пива и оставил меня в покое. Не успеешь – голову оторву.

– О господи… Как прикажете.

Нет, нельзя сказать, что судьба обиджала Стива, не давая ему повоевать. Гоблины нападали довольно часто, но разве это считается? Эти мерзкие зеленые твари понятия не имеют, что такое военная дисциплина, командная работа, организованная атака…

Когда-то община была против того, что Утгарты селятся отдельно: чем ближе друг к другу, тем безопасней. Но время показало, что этот клан не так уж легко испугать. Богатство, сила, сплоченность стали символом Утгартов, а труд и независимость – девизом. Да, Стиван по праву гордился своим родом. Старейшины знали, что делали, когда отправляли молодняк на военную службу прежде, чем основательно обучить горному делу. Кокой толк выйдет даже из самого лучшего дварфа-горняка, если он не умеет постоять за себя и защитить свою семью? И молодые учились – делая страшные глаза – рубить и калечить, дробить кости и сносить головы, а если сломался топор, душить голыми руками. Плевать, что о них говорят другие. Где теперь надменные хрупкие эльфы с их презрением к грубым дварфам и трепетным отношением к жизни? Могут они похвастаться такой же силой, таким же богатством?

Стив презрительно хмыкнул и покрепче перехватил топорище. Гордость за свой народ переполняла его. Действительно, разве есть на свете, кто лучше дварфов?

Время близилось к полуночи. Сегодня ответственная ночь: почти весь род на празднике в главном поселении, на страже оставили самых крепких и надежных. Стив мечтательно вздохнул: вот бы случился налет! Он каменной стеной встал бы на пути врага, и гоблины не дошли бы даже до начала жилых строений. Мать осталась дома, она что-то болеет в последнее время. Отец повздыхал, повздыхал и тоже не пошел на праздник. Стив смущенно улыбнулся. Его родители, как маленькие: до сих пор краснеют, если кто-то застает их за поцелуем, держатся за руки, хитро переглядываются… Кажется, взрослые уже, почтенные дварфы, а все туда же…

Сейчас, наверное, мама рассказывает младшим сестренкам какую-нибудь древнюю байку, например, про Ведьмин Глаз, или еще что-нибудь в этом роде, а отец смотрит на них и усмехается в бороду. Вот было бы смеху: тут нападение, лязг оружия, гоблины, – а они сказки слушают! Отец, наверное, стал бы пунцовым с досады и так двинул бы пудовым кулаком об стол, что тот раскололся бы на две половинки. Эх, жаль, что такого не будет! В принципе, проявить себя можно будет и как-нибудь по-другому, в конце концов, на что ему крепкие руки и славный топор?! Недаром его, Стивана из клана Утгартов, считают отчаянным малым и порядочным сорвиголовой. Даже папаша Утгарт как-то обмолвился, что сам он в молодости не был таким шалопаем, как Стив. Разве это так уж плохо? Стиву не нравилось, как медленно и степенно принимаются решения в общине. Это все потому, что за всех все решают старые усталые вояки, которым уже не солидно много суетиться. Уж чего проще: решил – сделал! Он, Стив, так всегда и поступал, и пока что ничего плохого не случилось. Зато всегда, когда затевалась драка, его можно было найти в самой середине. А как же иначе? Ведь он же из Утгартов!

– Господин дварф – не знаю, как вас величать – уже за полночь. Вы так и будете здесь сидеть?

– А тебе что за дело?

– Простите великодушно, но у меня в погребе уже почти не осталось пива, а на кухне – столовых приборов. Может, вы как-нибудь обуздаете свою жажду бессмысленной деятельности? А за одно было бы неплохо заплатить за выпивку и попорченное вами имущество. Вряд ли вас обрадует сумма, но вы так сами хотели, вольному – воля, в моем трактире каждый посетитель – царь и бог, если он, конечно, не размахивает топором… О боже, господин дварф, я не имел в виду ничего такого, ради бога, положите топор, не надо крушить мебель, я просто так, заболтался с уважаемым посетителем, совсем забыл, что у меня срочные дела на кухне… Вам что-нибудь принести?

– Пива.

– Сию секунду, уже бегу, бегу!…

Стив любил горы. Конечно, ведь он же дварф! Какой дварф не любит гор? И все-таки… Было невероятно интересно, что там, за лесами, – ведь есть же города, селения, какие-то другие нравы и обычаи. Есть, например, славный город Бристоль, в котором, смешно сказать, уживаются рядом люди, эльфы, гномы, дварфы… Говорят, там даже есть дроу, хотя это уже полная бессмыслица. Черта с два с ними можно ужиться. Те еще подонки. Ну и гоблины, конечно. Им вообще в этом мире не место. Стив нахмурился и крутанул топор. Пусть только сунутся, он им покажет, где дроу зимуют…

"Не зевай на часах, ворона! – весело окликнул его напарник. – А то гоблины мимо тебя целым полком промаршируют и бороду тебе сбреют, а ты не заметишь!" Стив дернулся, но промолчал. Самое гиблое дело – устраивать свару на дежурстве. Но уж потом он с этим шутником побеседует по-своему, – чтобы его бороду не трогал. Для дварфа борода – святое. Какой же это мужчина без бороды, стыд, да и только. Никогда не одобрял странного человеческого обычая – бриться. А уж об эльфах и говорить нечего, те вообще, гладкие, как лягушки. Брр, гадость какая. А еще считают себя умнее и краше дварфов. Да с тобой, если ты безбородый, ни одна дварфская девчонка дела иметь не будет, даже самые сопливые и глупые – засмеют, не отмоешься. Стив погладил бороду и хмыкнул. Настроение как-то сразу и безнадежно испортилось. Ну да, все гуляют, пьют пиво, щиплют девушек за бока, один он с горсткой таких же невезучих стоит на часах и таращится в ночь. Скучная штука – служба… Скорей бы уж начали обучать горному делу, а то ведь так и заплесневеть недолго, зевая на дежурстве. Темно и тихо. Скорей бы ночь закончилась…

Стив секунды ослеп и оглох, когда два огненных шара один за другим с грохотом врезались в тяжелые створки ворот и раздробили их в щепки. На дварфа посыпались куски дерева и каменная крошка, загорелась одежда. Стив перекатился в сторону, вскочил на ноги, вслепую замахиваясь топором, и закричал, что было сил: "Тревога!" Ночи больше не было. Был огонь, мелькали зеленые фигуры, свистели арбалетные болты, кричали караульные. Потом перестали. Они умолкали по одному, пока Стив, пробиваясь к разрушенным воротам, рубил направо и налево, СТРАШНО И БЕСПОЩАДНО. И не было мыслей, не было сердца, воли и чувств, – только руки и налитые кровью глаза, которые все не успевали остановиться на ком-то одном, сосредоточить свою ярость. Стива оттеснили от ворот. Что-то происходило не так, как в обычных пограничных стычках, когда гоблины набегали беспорядочной толпой и быстро рассеивались, получив достойный отпор. Острое недоумение маячило за правым плечом Стива, не желая сдавать позиций. Оно летело, сидя верхом на арбалетных болтах, и все никак не могло попасть. Недоумение пряталось за спинами нападавших, и Стив рубил его, разваливая гоблинов пополам, скользя на их и своей крови, и все не мог понять, почему ворота, вернее, то, что от них осталось, становятся все дальше и дальше. Перед глазами полыхал огонь, а в нем мама рассказывала младшим сестренкам сказку о Ведьмином Глазе. И отец глядел на них остекленевшими глазами, добродушно усмехаясь перерезанным горлом.

Их было больше. Их было намного больше, и они отвлекали Стива от погони за недоумением, от долгого пути к разбитым воротам. Стив отмахивался, и постепенно переставал видеть. Кажется, он был ранен, но не заметил, когда. Звуки перемешались и слились в один яростный полувыдох, и нельзя было понять, кто кричит: гоблины, Стив или сами горы. А потом недоумение поймало его, вонзившись в правое плечо арбалетным болтом. Тяжело и мокро стало держать топор. Кто-то полоснул мечом по ногам, но Стив успел увернуться, получил еще один удар в бок, отпрыгнул и с рычанием полетел вниз с уступа, утащив с собой гоблина. Когда земля встретила их, гоблин был уже мертв.

– Эй, хозяин! Где ты там?!

– Я здесь, господин дварф, и только Единый знает, каких усилий мне это стоит. Скоро рассвет.

– Покажи мне мою комнату.

– Я не верю своему счастью, господин дварф, наконец-то! Нам всем давным-давно пора спать, ей-ей, пора! Служанки так зевают, что скоро челюсти себе, не дай Боже, повывихивают, а поварята спят на ходу… К тому же пришлось срочно посылать за новой партией вилок и ложек, будить торговца посреди ночи, и он спросонья заломил такую цену, что я почти разорен… Я, конечно, не смею на чем-либо настаивать, но если бы вы были так великодушны…

– Перестань причитать и скажи, сколько я должен.

– Только если сумма вам покажется слишком крупной, просто скажите, не рубите ничего топором, умоляю вас… В конце концов сонный торговец – это моя личная и тяжкая забота… Так что, если вдруг…

– Сколько?

– Я вот тут все подробнейшим образом записал… Но если вы с чем-то вдруг не согласны, я готов принять это к сведению, так что, господин дварф, нет никакого повода волноваться или сердиться…

– Вот что я тебе скажу…

– Но ведь это были прекрасные оловянные вилки, ни один трактир Бристоля, кроме, разве что, еще "Пятирогой луны", не может позволить себе такой роскоши, не так-то легко достать такие замечательные оловянные вилки, а мне надо завтра что-то подавать к столу, мои постояльцы не будут есть руками, я растеряю всю клиентуру, я разорюсь, у меня жена и четверо детей, мы станем нищими, пойдем побираться, господин дварф, неужели вас не волнует судьба маленьких невинных ребятишек, уверяю вас, если бы эти вилки стоили хоть на полгроша дешевле, я бы и не заикнулся о том, чтобы вы…

– ТИХО!!!

– Да, господин дварф.

– Вот по этой доверенности получишь завтра с утра нужную сумму в банке, а потом я уеду к дьяволу из твоего жалкого трактира, только чтобы больше не видеть твою плаксивую рожу! И запомни: если я еще хоть слово услышу по поводу оловянных вилок…

– Хвала Единому! – страстно прошептал трактирщик, когда дверь в комнату дварфа захлопнулась перед его носом.

Когда Стив очнулся, все вокруг качалось. Знакомые каменные своды неспешно проплывали над его головой, а сам он, хоть и не шевелился, все же двигался какими-то странными рывками, и каждый рывок отзывался во всем теле тупой болью. Стиву казалось, что он плывет, как-то странно и беспорядочно плывет по мутной реке, причем у самого дна, неровного и каменистого. Потом были звуки, словно за толстой войлочной стеной, шаги и чье-то глухое бормотание, и так странно, страшно, и какой-то кусочек памяти все время ускользал от него, будто играл в злые прятки. И еще – гарь. До тошноты пахло гарью. И не было воды, и не было дождя, чтобы смыть эту копоть, эту вонючую черную копоть, потому что в пещерах не бывает дождей. И копоть въедалась, вживалась все глубже в кожу, во все его тело, добиралась до самого нутра. А потом, когда его принесли на носилках в огромный Погребальный зал, он молча, не понимая, смотрел, как плиты гробниц ложатся на грудь его отцу, матери, братьям, как в маленькие, – такие страшные и нелепые, – гробницы опускают тела его младших сестренок, и навсегда, видишь ли, Стив, это и вправду уже навсегда, а они так и не дослушали сказку о Ведьмином Глазе… И ведь совсем ничего нельзя сделать, и это никак не исправить, а ты так и не успел им сказать, сказать, что… Да разве это теперь имеет значение. Нет, Стив, нельзя отворачиваться, ты мужчина, смотри; смотри, как они уходят, это была твоя семья. Теперь она здесь – в больших и маленьких склепах. Ох, как душно и тесно стало в пещерах! И копоть, черная копоть, проклятая копоть, которая въелась в сердце…

Стиван из клана Утгартов, восьмой сын в семье, теперь стал вторым по старшинству. Это хорошо, что вторым, – думал Стив, лежа в импровизированном лазарете. Это значит, что никто меня здесь не удержит. Страшно и скучно стало в горах. Заходил старший брат, ставший теперь главой уничтоженного рода. Пряча глаза, рассказывал, как они вернулись с праздника. Отец успел вытащить жену и дочерей из огня, но гоблинов было слишком много. То, что начал огонь, закончили арбалеты. Когда отец упал, мать еще некоторое время прикрывала собой девочек, из нее потом вытащили девять арбалетных болтов. Никто теперь не будет восстанавливать сгоревшие постройки. Оставшиеся в живых Утгарты переберутся в главное селение, так решил общий совет. И еще старейшины решили, что, как только Стив поправится, его из бойцов переведут в горняки. Конечно, решать будет старший Утгарт. Брат мучительно покраснел и после долгого молчания тихо сказал: "Стив, я не настаиваю. Делай, что хочешь. Я во всем буду тебе помогать. Слишком мало нас осталось". Он не ждал тогда ответа, но Стив ответил почти сразу. "Я хочу уйти, – сказал он. – Это написано на стенах. Ты не видишь, может, это и к лучшему. А мне тесно. Я хочу уйти".

Через две недели, окончательно поднявшись на ноги, Стив повторил все это, стоя перед старейшинами. Взгляды были разными. Несколько понимающих, но все больше -неодобрительных и хмурых. Дварфам нечего делать в большом мире. Если тебе тесно в горах, тебе будет тесно везде, и открытое небо не подарит простора. Нет. Я все решил. Я ухожу, я не могу здесь. Ну что ж, Мораддин с тобой, твой род поддерживает тебя.

Стиву выделили крупную сумму золотом и отпустили на все четыре стороны – иди, куда хочешь. Живи, где понравится. Занимайся, чем пожелаешь. И возвращайся. Возвращайся скорей. Да, дварфам нечего делать в большом мире. И Стиван Утгарт ушел, унося с собой свою непонятную томительную скуку. Он полтора года странствовал по горам, побывал в Оплоте, забрел однажды к гномам. Его жизнь сильно изменилась: не было больше старших, составляющих программу действий, не было четкого распорядка дня, приходилось самому решать, куда идти и что делать, а скука все не уходила. Она стала немного глуше и привычней, и только. Горы были везде одинаковы. Где бы ты ни устроился на ночь, в заброшенной штольне или в гостеприимной дварфской семье, все равно во сне серо и тоскливо, и ворочается капризная память, и сердце, покрытое копотью, – сердце лелеет свою тоску. Стив не знал, что должно произойти, чтобы всколыхнуть это стоячее болото. Пару раз он попадал в стычки с гоблинами, и тогда просто не помнил ничего с первой и до последней секунды боя. Потом только и оставалось, что пересчитать тела вокруг себя, вытереть кровь с топора и отправиться куда-нибудь к жрецам или клирикам – обработать раны.

Стив с удивлением чувствовал, что горы начинают заполнять его доверху и скоро перельются через край. Все чаще приходила мысль, что уйти – значит, уйти совсем, уйти туда, где дварфам совсем не место. Сменить горы на горы – не спасало. Стив продвигался все дальше на запад, оставляя за спиной бесконечные переходы, коридоры и штольни. Все чаще попадались заброшенные выработки и все реже – дварфские поселения. Стив не знал, куда идет и что ищет. Ясно было одно: горы заканчиваются, а с ними заканчивается еще что-то, что было с ним рядом, да что рядом, – в нем самом было много-много лет.

В одной из заброшенных штолен, в которую он завернул по чистой случайности, Стив нашел умирающего дварфа. На нем не было ран или следов драки, но дварф умирал – это было ясно, как гранитная глыба. Дыхание вырывалось наружу с трудом, на лбу холодными крупными каплями бугрился пот. Стив тогда почти не удивился, как будто это было в порядке вещей. Он опустился на колени рядом с дварфом и подложил ему под голову свой плащ.

– Имя… – прохрипел дварф.

– Стиван из Утгартов.

– Мораддин… Не знаю… Мешок… Мешок забери… – умирающий сделал последнее усилие и притянул к себе Стива. – Гномы что-то затевают.

– А ты силен, соплеменник, – пробормотал Стив, закрывая глаза мертвому дварфу. – Сколько же времени ты держался, дожидаясь меня? – Стив осмотрелся и заметил у дальней стены мешок, о котором, видимо, говорил дварф. – Не переживай, я его заберу. И Мораддин с тобой, покойся с миром. Передай привет моей семье, ладно?

Горы переполнили Стива и полились через край. Он ушел в большой мир, став богаче на десяток страшных снов и одну тайну в простом полотняном мешке. В Стальной империи, где нелюдь может пройти по человеческому городу только в кандалах и с табличкой на груди, Стиву действительно делать было нечего. Но существовал еще Бристоль, славный город Бристоль, вольная земля, где есть место всем. Почему бы и нет?

– Господин дварф, вы спуститесь вниз или вам подать завтрак в комнату?

– Ты получил деньги?

– О да, любезный господин дварф, все до единой монетки, вы так щедры, так великодушны, для меня такая честь принимать вас у себя, я надеюсь, что вам нравится мой трактир, и вы…

– Как, ты сказал, называется тот второй трактир, в котором есть оловянные ложки?

– "Пятирогая луна", господин дварф. Неужели вы…

– Пусть твои лакеи перенесут туда мои вещи.

– Но, господин дварф…

– Бегом!

– О боги, боги…

Стив прислушался к тоскливому бормотанию трактирщика, мрачно усмехнулся и вышел на улицу. Бристоль встретил его шумом и солнцем.