Стены театра дрогнули, но почувствовала это только актриса «слегка за 40». Она умела чувствовать стены, в которых она находилась.
– Почему страшно? – спросил драматург. На этот раз это был просто вопрос, без всякого подтекста. Драматург просто должен был подать голос после столь долгого молчания и грустных мыслей о словах неуловимой Зи.
– Потому что именно это происходит сейчас, – сказала Антуанетта своему коту, сидя на диване и устраивая поудобнее свои слегка обожженные пятки.
«Потому что именно это происходит сейчас, – подумал кот Антуанетты, наблюдая за тем, как она переключает каналы по телевизору, «ловя» что угодно, кроме новостей.
– Именно это и происходит сейчас, – сказала Елена своему гражданскому мужу, – Политики с мышлением торговцев… Священнослужители с мышлением ремесленников… И так далее…
– Ты случайно не знаешь, куда катится этот мир? – спросила «любимая девушка моего папы» у Василия Ивановича, садясь к нему на колени.
Она любила его, но он этого не знал. Даже случайно…
«Я буду играть воина, – думала Зи, выруливая со стоянки театра, – Я буду играть воина, который борется за справедливость, и никогда не думает о собственной выгоде».
«Странная будет пьеса, – размышлял драматург, – вряд ли получится то, что задумал режиссер… Хотя… Все может быть… Жаль, что не мне пришла в голову эта мысль… Думаю как торговец? О собственной выгоде? Да, вынужден признаться, что это так. Выгода – это не только деньги, но и признание, уважение, восхищение, наконец…»
– Между прочим, я недавно читала, что все индийские программисты – брахманы, – улыбнулась актриса «слегка за 40».
– Сейчас в глянцевых журналах пишут об этом? – съязвил Клим Пятеркин, у которого опять не было денег на такси, – Ты теперь читаешь о программистах?
– Я теперь читаю о брахманах, – приподняла правую бровь актриса «слегка за 40». Она была просто великолепна с приподнятой правой бровью и блестящими глазами.
Ее великолепие особенно бросилось Климу в глаза, когда актриса «слегка за 40» садилась в машину к поклоннику, который ждал ее у служебного входа.
Клим увидел розы на переднем сиденье и, в очередной раз, понял, что эпизод – это особое искусство.
Актриса «слегка за 40» ехала в машине своего верного поклонника, перебирая стебли роз.
– Без шипов? – спросила она поклонника, ни разу не уколовшись.
– Для тебя, – улыбнулся он.
Ей нравилось разговаривать с ним таким телеграфным стилем – без лишних слов. Служа в театре, она слышала каждый день столько лишних слов, что, в конце концов, перестала их и слышать и употреблять. Точнее, использовать…
Если быть еще более точным, то она говорила ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы он ее понял.
Остальное не имело значения.
– К тебе? – спросил поклонник.
– Домой, – ответила она.
– Как день? – Ему тоже нравилась такая игра.
– Увы, – улыбнулась актриса «слегка за 40».
– Недостаточно информации, – рассмеялся поклонник, – «Увы» – это как?
– Увы – это значит, что ожидания по поводу дня не оправдались, – пояснила она.
– Почему?
– Просто еще один день, – медленно проговорила она, глядя в окно машины. И была благодарна ему за то, что он не стал больше спрашивать. Она не знала, понял ли он, что она имела в виду. Справедливости ради нужно заметить, что она и сама не совсем понимала, что именно было не так.
Просто… Когда женщине слегка за 40…
Ах, сколько раз она сама говорила знакомым актрисам, подругам и стареющим родственницам – какая чушь! Возраст – это всего лишь несколько цифр в паспорте!
Вас кто-то сильно просит показывать паспорт?
А сейчас…
Вот уже несколько месяцев, как она нашла причину…
Для актрисы это, черт возьми, имело значение…
Если бы она была учительницей или менеджером, работала на радио или выращивала цветы – везде, абсолютно везде, ЭТО не имело никакого значения.
Кроме театра…
И… Совсем не потому, что несколько ее морщинок можно было разглядеть из первых рядов партера… Какая чушь! Она до сих пор могла играть двадцатилетних… Более того, она играла их…
Но… С каждым днем все лучше и лучше понимала, что времени остается все меньше и меньше…
Она чувствовала себя прекрасно… Она была стройнее многих молодых актрис, притом, что они по полдня проводили в фитнес-зале, а она ни разу не делала даже небольшую зарядку по утрам…
Она выглядела на пятнадцать лет моложе своего возраста, а с гримом – и на все двадцать…
На нее обращали внимание тридцатилетние «мальчики» и она, с полным правом, могла просто купаться в лучах славы…
Просто…
Она смотрела на сексапильную Зи, несчастную Лилу, шикарную Антуанетту и еще с десяток других актрис…
Это была она… Несколько лет назад…
И они тоже были ею… Через несколько лет…
И, вместо того, чтобы шушукаться с ними на предмет новой роли или галстука главного режиссера, или, на худой конец, устроить скандал из-за того, что кто-то из них более уверенно пытался занять место на коленях у того же главного режиссера, ей хотелось сказать: «Девочки-девочки, как говорила Джулия Ламберт, я, конечно, и в шестьдесят сыграю лучше, чем вы, но… Помните, что время летит очень быстро…»
Она перестала видеть соперниц в других женщинах… И это пугало…
Она боялась перестать быть женщиной…
Перестать чувствовать себя женщиной…
Чем больше признания и восхищения она получала как актриса, тем меньше она чувствовала, что кто-то ценит в ней главный талант – талант быть женщиной…
Она боялась выглядеть смешной. Хотя комедийные роли ей удавались великолепно.
Актриса, которая одной фразой или ужимкой вызывала грохот смеха всего зала, боялась быть смешной?
Можно ли представить себе что-то более нелепое?
И, тем не менее, это было именно так.
«Нет ничего более жалкого, чем женщина средних лет, которая изо всех сил пытается выглядеть как девочка», – говорила ей пожилая актриса, которая с большими почестями пять лет назад ушла на пенсию.
До последнего дня в театре она гордо и высоко носила свою седую голову и, на правах подруги, учила актрису «слегка за 40» как нужно жить.