Я продрал глаза, только когда игнорировать бьющие по голове кувалдой солнечные лучи стало уже невыносимо. Это чертово солнце специально хотело меня достать. Я был уверен в этом. Я знал это! Я знал также, что те придурки, что строили этот дом, специально сделали так, чтобы проходящие прямо под окнами грузовики не давали мне спать. Да еще и этот мусор у меня под боком такой неудобный…

В общем, я встал на ноги, будучи в самом распрекрасном настроении. А если еще и учесть, что моя головная боль выбрала это прекрасное утро, чтобы явить себя в полной красе, то все выглядело вообще в полном ажуре.

— У-у… Мать вашу…

Я встал и, пошатываясь, подошел к зияющему пустотой оконному проему, аккуратно ступая босыми ногами по обломкам битого кирпича, щедро пересыпанному такими неприятными для босоногих алкашей вещами, как гвозди, битое стекло и весьма даже острые куски арматуры. Поэтому, прежде чем поставить ногу, приходилось сперва немножечко подумать: хочется ли мне наступать на это место или нет. А поскольку думать в это время и в этом месте Антон Зуев совершенно не имел желания… Стоп! И что бы это значило? Я пошевелил пальцами на ногах и недоуменно посмотрел вниз. А где мои кроссовки?

Уже почти поняв, в чем дело, я торопливо вывернул карманы грязных джинсов. Ну точно. Так и есть. Правильно… Эти уроды выпотрошили мои карманы, пока я тупо дрых. Стибрили все мои финансы, ключи, карманную аптечку, документы (липовые, конечно) и, будто всего этого им показалось недостаточно, стащили даже кроссовки. От всего былого богатства у меня остался только… пистолет. Наверное, побоялись. Или, что скорее всего, не смогли вытащить ствол из моей мертвой хватки, потому что я спал, не выпуская его из рук.

Ну все! Они сами напросились!!

С небывалой ненавистью, которая заставила отступить на второй план даже эту проклятущую головную боль, я вмазал кулаком о стену. Боль в разбитых костяшках почти не ощущалась, исчезнув в лавине неуправляемой ярости.

Я как наяву представил себе те две ехидно усмехающиеся рожи. Значит, решили отомстить тупорылому мужику, нагло вылакавшему у вас пол-литра самогона? Значит, теперь радуетесь приобретению деньжат, на которые можно неделю бухать, не просыхая? У-тю-тю, какие у-умны-ые…

Вскинув руку с зажатым в ней пистолетом, я резко передернул затвор.

Ну попадитесь вы мне, гаденыши… Пожалеете, что на свет родились. Да я… я… Я не знаю, что с вами сделаю! Вы еще пожалеете, что не сможете вернуть мне уворованные три сотни баксов. В двойном размере! Да я сделаю с вами такое… Вам сейчас так не повезет…

Я ощутил, как неровными толчками боли начинает наполняться моя левая рука, и злобно ощерился, безусловно, довольный положением дел и выбирая для той парочки уродов наказание похуже. Например, как насчет того, чтобы свариться заживо? Или утонуть в канализационном отстойнике?

Стой… Стой, Зуев. Что ты делаешь?!

Остановись, Зуев. Все не так плохо. Подумай! Они же всего лишь обобрали тебя, хотя могли бы и просто навернуть арматуриной по затылку, пока ты тут отключился. Эти типы хоть и гады болотные, но все же не заслуживают того, что ты для них припас. Остынь, Антоха…

Я стиснул зубы и поспешно замотал головой, прогоняя липкий дурман, затопивший мое сознание. Что… Что я делаю? Откуда такая злоба и ненависть? Я ведь никогда не был особо мстительным или злопамятным. Что случилось? Я же этих бедняг был готов голыми руками разорвать. С чего бы это вдруг?

Мне понадобилось целых пять минут, чтобы понять причину вспышки неудержимого гнева, затопившей мой окончательно замороченный рассудок.

Все-таки туго ты стал соображать, Антон Зуев.

Причина была вполне очевидна. Кольцо вероятности. Неочищенное кольцо вероятности, не столь давно принадлежащее Федору Рогожкину.

Черт побери!.. Я торопливо завернул рукав и уставился на свою руку. Та-ак… Вот оно — тоненькая, как волосок, ниточка белесой кожи, расчертившая мою руку чуть выше локтя. Я осторожно ощупал ее, отчетливо различая под кожей утолщение, говорящее о том, что колечко сидело на месте. Рука слабо пульсировала болью. И это уже на второй день!

Что же будет дальше? Если всего лишь одна ночь способна принести мне такой дар, то что же случится через полгода… Хотя… Эти полгода я не проживу. Уж в этом-то ты, Антон Зуев, можешь быть уверен на все сто.

Кольца убьют меня. А еще раньше вот эта вот железячка, которая не прошла должной очистки, заключавшейся в том, чтобы полежать спокойно годик-другой, сведет меня с ума.

Эмоциональный отпечаток ныне покойного Федора Рогожкина.

Блин горелый! Это же будет шизофрения какая-то. И первые ее признаки уже налицо.

Я поежился и торопливо встал. Раз так, то я не должен терять ни секунды. Пришло время действовать. И если уж ты, Зуев, решил принять эту ношу, то волоки ее теперь до самого конца.

Вот только не забывай, что счет отныне пошел на дни. Или даже, быть может, на часы.

* * *

Стучат колеса. Из окна вагона я видел, как проплывают мимо дома, леса и поля. Реки. Озера. Сегодня поутру я мельком видел безбрежные серо-стальные волны Байкала, в которых как в зеркале отражались мрачные тучи, медленно ползущие по осенним небесам. Дивное зрелище. Хотелось бы мне задержаться здесь на денек или два, но такой возможности у меня не было. Но ничего, я еще вернусь сюда, если смогу сделать то, что должен. Если смогу вытащить свою задницу из этой заварушки и не обжечься при этом.

Я сидел и мрачно смотрел в окно, прислушиваясь, как в моем расползающемся по швам разуме меленно и лениво ворочается иссиня-черный комок чужих эмоций, изредка озаряющийся изнутри багровыми вспышками беспричинной ярости. Пока еще мне удавалось держать его в узде. Но надолго ли это?

Я должен поторопиться.

Иногда меня одолевало искушение снять чертово колечко. Приказать ему выйти наружу. Избавиться от мучительного чувства раздвоенности. Но я знал, что это будет неверным шагом, поэтому и не пытался. Хотя позавчера, после той вспышки ярости, когда я избил одного парня чуть ли не до полусмерти, я все же сорвался. Тогда, кое-как уняв свою проклятущую злобу, я присел на корточки возле окровавленного и пребывающего без сознания посвященного Обновленного Братства и, подняв дрожащую руку, прошипел:

— Убирайся! Катись из моего тела… Немедленно!

Собрав все свое отвращение, недовольство и боль, я швырнул его внутрь себя, чтобы все эти чувства послужили топливом для предстоящего изменения вероятности. Для того чтобы вытолкнуть наружу чужеродное кольцо, некогда принадлежавшее Федору.

И я почувствовал это. Почувствовал, как полыхнуло обжигающей болью кольцо в моем левом запястье, почувствовал, как этот зловонный комок ненависти и предсмертной боли Рогожкина дрогнул. Возможно, он бы вышел наружу. Возможно, кольцо Федора подчинилось бы мне и ушло, если бы не одно «но»…

«Для того чтобы снять кольцо вероятности, необходимо содействие еще одного кольца».

Так говорил мне Долышев. Этим словам я верил. Верил не потому, что вдруг у меня выработалась некая наивная доверчивость. Скорее наоборот — за последние два месяца я стал безумно подозрительным, маниакально расчетливым, максимально безжалостным к себе и другим. Не думаю, что это хорошо, но иного выхода у меня не было. Если бы я не смог измениться, то сейчас был бы уже мертв.

Но речь не об этом. Долышеву я верил, потому что его слова подтверждались некоторыми фактами, которые я отыскал самостоятельно в процессе своих «исследований». В частности, тем, что сначала я буквально чувствовал, как ворочается во мне кольцо. Оно бы вышло. Я верил в это. Я знал это.

Вот только для того, чтобы снять кольцо, необходимо содействие другого кольца. И его-то я и не получил. Если сначала все шло как по маслу, то потом… Как отрезало. Я мог бушевать, топать ногами, яриться и проклинать весь свет, но от этого ничего бы не изменилось. Мое собственное кольцо вероятности, некогда избравшее простого провинциального дурачка Антона Зуева в качестве могучего инструмента для переделки мироздания, на этот раз решило проявить самоволие.

Если раньше у меня и возникали какие-то сомнения в способности колец к самостоятельному мышлению, то теперь они благополучно рассеялись. Как может мыслить некий кусок металла? Не знаю. Но он, несомненно, на это способен. Так же, как может делать и еще очень многое. Собственно, что люди Братства знают о кольцах вероятности? Не так уж и много. Как простые металлические ободки могут сливаться с человеком в некоем причудливом симбиозе? Как кольцо способно изменять свой размер под действием всего лишь желания того, кто держит его в руках? И, самое главное, каким методом этим чертовым порождениям бездонных глубин ада удается править самой великой силой во всем мире — случайностью? Никто этого не знает. Вернее, я не знаю, хотя и читал еще будучи в Москве вместе с Шимусенко одну научную статью…

Ну если бы я в ней хоть что-то понял! Формулы, формулы, формулы. Интегралы, логарифмы, дифференциальные уравнения. Что-то о принципе неопределенности, биоэнергетических полях и переносе квантовых явлений в макромир. Короче, сам черт ногу сломит.

Ну ладно. Допустим, существовала некая суперцивилизация, которая в незапамятные времена решила сделать прозябающему в варварстве человечеству подарок. И сделала. Да такой, что даже всему научному потенциалу двадцать первого века не хватает способностей разобраться в технологии создания этих колец. Я, конечно, не говорю, что так было на самом деле. Я только излагаю свои мысли. Быть может, эти семнадцать железок — вовсе не дар от наших собратьев по разуму, а искушение, брошенное в наш мир щедрой рукой дьявола? Согласен! Я готов поверить и в это.

И только одна мысль давила на меня сильнее всего. Как неведомому создателю этих поганых штуковин удалось дать им разум? Вот это уже выше моего понимания.

Но я отвлекся.

Итак. Кольцо снова решило проявить свой норов и отказалось содействовать в том, чтобы избавить своего носителя от мук сумасшествия. Вот, значит, как? Ну и ладно! Не больно-то и хотелось! Если я сдохну, то и тебе придется несладко. Ведь, будучи мертвым, я не смогу исполнить предначертанное.

Придется вам снова искать такого же недоумка, как Зуев, согласного попасть в одиночку между молотом Романа Долышева и наковальней Старого Братства. Долго искать придется, потому что, готов поклясться, таких дураков больше нет в целом мире.

После того позорного провала, когда мое собственное колечко решило кинуть меня, я больше не пытался противиться судьбе. Будь что будет. Если мне суждено умереть, я умру. Если суждено свихнуться — свихнусь. Если суждено победить…

Покорных судьба ведет, а непокорных — тащит. И никакие кольца вероятности ей не помеха. Избитые истины…

Я сидел в упрямо катящемся на восток вагоне, слушал равнодушный перестук колес и смотрел в окно, буквально кожей чувствуя, как приближается моя цель. И вместе с ней, возможно, и смерть.

Владивосток.

И с чего бы это всех окольцованных потянуло в Россию? Да еще и в Сибирь? Сначала Долышев, потом Рогожкин, Олия Саччи, Майк Кохен, Альберт… не знаю, как его фамилия. Им здесь что, медом намазано? Неужели бедная матушка Россия столь много значит для Братства, что они готовы поубивать друг друга ради нее?

Ладно. Плевать. Мне же лучше. Сомневаюсь, чтобы всяким там Зуевым удалось так же запросто шастать где-нибудь в Европе или в Америке. Особенно не имея загранпаспорта, визы и чего там нужно еще… Да еще и не бельмеса не понимая на их языке.

Может быть, это — тоже часть великой головоломки, кусочком которой являюсь и я? Может быть, это тоже предназначено мне судьбой? И то, что Альберт сейчас находится возле Владивостока, — это просто случайность?

Случайностей не бывает, когда в дело вмешивается кольцо вероятности. Еще одна неплохая цитата. Эх, Антон Зуев, что-то ты совсем уж раскис, если обращаешься за помощью к древним мыслителям. Соберись. Думай о деле, которое тебе предстоит.

А что о нем думать? Все и так ясно, как сегодняшнее утреннее небо над Байкалом.

Альберт… Алик, как его именовал Рогожкин. Немец по национальности, практически не говорящий по-русски. Один из самых первых вставших на моем пути повелителей вероятности после Михаила Шимусенко и Федора Рогожкина.

Он там. Он сейчас там…

Я узнал этот факт от того парня, который сейчас, несомненно, отлеживается в больнице и сочиняет планы мести некоему Антону Зуеву. И есть за что. Отделал я его основательно. Сломанные ребра, выбитые зубы, лишенное всяческой симметрии лицо. Даже как-то стыдно теперь. Отделал пацана. Совершил геройский поступок. А разве он мог противостоять сразу двум кольцам вероятности? У бедняги не было ни малейшего шанса.

Я ведь мог его и убить. Например, остановив сердце с помощью своих колечек. Теперь это было бы уже легче. В два раза легче. А мог бы просто вытащить пистолет и разнести ему черепушку. Но ведь не сделал же я этого, хотя мог. И было за что.

Ну что за лопух! Вместо того чтобы, исполняя данное ему поручение, следить за Антоном Зуевым и докладывать в штаб Долышева о моих передвижениях, он решил отличиться и принести Роману на поклон сразу два кольца вероятности в надежде на будущие привилегии. Дурак! Как будто он не знал, что стрелять в окольцованного почти бессмысленно. Вот и допрыгался.

А если бы он продолжал втихую приглядывать за мной… То смог бы еще долго-долго морочить голову такому глупому человеку, как Антон Зуев, вдруг ни с того ни с сего возомнившему себя пупом земли.

Я поежился. Быть может, он был не один? Что, если по моим следам топают еще пяток неведомых шпионов Братства? Возможно, Альберт, которому я хочу преподнести неожиданный сюрприз, уже знает о моем приближении и готов во всеоружии принять дорогого гостя?

Но так или иначе, а особого выбора у меня не было. Я должен быть полностью готовым к тому моменту, когда настанет время последней встречи с Романом Долышевым. И сделать следовало еще очень и очень многое. А времени, как всегда, в обрез.

Возможно, еще дней пять-шесть я смогу держаться, а потом… Господи! Всемогущий псих Антон Зуев, способный свернуть горы своим воспаленным рассудком.

Скольких людей я погублю, если сорвусь за край безумия?

Нет, я должен держаться. Должен нести крест, что взвалила на меня судьба. Должен идти вперед, даже если будет трудно и больно, а не прятать голову в песок, уподобляясь страусу. Ведь я избран кольцом вероятности…

Я хрипло рассмеялся, немало удивив этим своих соседей по купе. Кажется, они решили, что этот тощий мужик лет тридцати пяти, в волосах которого уже начала пробиваться седина, окончательно спятил. Возможно, это недалеко от истины.

Готовься, Альберт, я уже иду. Жди!

Он и ждал. Знал, гад, что я явлюсь, и ждал. Кто же его предупредил, паразита недорезанного? Наверное, тот парень. Все-таки надо было шлепнуть его тогда…

Я залег на втором этаже одного из коттеджей, разглядывая в бинокль соседнюю хату и нагло лузгая семечки. Весь многочисленный мусор, неизбежный при этом занятии, я бросал прямо на ковер, понимая, что хозяева против не будут, ввиду их отсутствия.

А богато они здесь живут. Лепнина над камином, ковры, шкафы с фарфором и хрусталем, какая-то уродская картина… Или я просто ни черта не смыслю в живописи?

Вздохнув, я устроился поудобнее, безжалостно сминая белоснежное покрывало на громадной, как армейский плац, кровати. При этом я, разумеется, даже не подумал снять ботинки и сейчас, привольно болтая ногами, рассыпал повсюду липкие капли грязи. Еще бы, ведь на улице снова моросил этот надоедливый дождь.

Но сейчас меня волновало нечто гораздо более прозаичное, нежели затянутые тяжелыми серыми тучами небеса. Нечто гораздо более опасное, чем дождь.

Домик, в котором расположился поганый фриц Альберт вместе со своими прихвостнями. Тот самый трехэтажный особняк, который я изучал в бинокль.

М-да… Мощная штучка… Так просто с налету не возьмешь. Бетонная ограда, колючая проволока, видеокамеры скрытого наблюдения, одну из которых мне удалось засечь только из-за моего небывалого везения. Пяток с виду мающихся бездельем у дверей мужичков, глаза которых нехорошо так бегали по сторонам. Ствол чего-то большого и крупнокалиберного, замаскированный в чердачном окошке. Возможно, какой-нибудь пулеметик.

Вполне очевидно, что есть и еще что-нибудь, просто не обнаруженное мною. Например, целая бригада спецназа, ожидающая приказа где-нибудь в подвале.

Я со вздохом отложил бинокль. Короче, можно уже подводить итоги. Если я собираюсь лезть внутрь, то не помешало бы сначала помолиться и поставить пяток свечей в ближайшей церквушке… Прости, Господи, я и так уже обещал тебе десятка три-четыре, но все время как-то не получается.

Надо придумать какой-нибудь план. И придумать быстро, пока Альберт еще не спохватился.

Этот немец был здесь. Я чуял его кольцо. Уверенность в собственных силах, настороженное ожидание, мягкое нетерпение, скука. Все это говорило о том, что он еще не знает о том, что я нахожусь всего в трех сотнях метров от него. И из этого вовсе не следовало, что я какой-то там более умелый окольцованный или более опытный. Просто у меня на руке было два колечка, а у него — одно.

Два кольца… Да, это все-таки уже не совсем то, что одно. Я почти чувствовал, как час за часом невидимые зубы вгрызаются в мою трепещущую душу. Я ощущал, как вытекает из меня жизненная сила. Никогда я еще не чувствовал себя настолько слабым физически. Никогда.

Но в то же время я был наполнен силой. Пьянящее могущество буквально сочилось из каждой поры моего тела. Я ощущал себя почти богом. И если то, что чувствовал Долышев, было сходно с этим… Тогда я мог его понять. Да, мог.

Собрать все семнадцать колец и умереть в непередаваемом экстазе обладания беспредельной властью. Полностью лишиться жизненной энергии всего за несколько минут. Бывают и более неприятные способы покончить с собой.

Например, попытаться влезть в тот надежно охраняемый домик. Но именно это я и собирался сделать. Сегодня же ночью.

Я в сердцах выругался. Правда, шепотом, чтобы меня не услышали эти охраннички, торчавшие всего в пятнадцати метрах от того места, которое я избрал началом своего путешествия. Черт побери! Проклятую бетонную стенку было бы гораздо проще преодолеть, если бы не было этой колючки. И хотя перед этим я хорошенько поработал кусачками, но все же оставил на своих боках немало весьма и весьма болезненных напоминаний о том, что не стоило бы сюда лезть.

Прокравшись мимо бдительного ока телекамеры, я шлепнулся в кусты и, тяжело дыша, вытащил из кармана свой неизменный «ТТ». Да-а. Тяжко. И когда только эти колечки успели высосать из меня все силы? Скоро Антон Зуев сможет передвигаться только в кресле на колесиках, как этот сморчок Долышев. Жаль, только вот Леночки у меня нет, чтоб возила. А Ольга? Оля не согласится.

Тогда придется терпеть. И забыть о специальном кресле для паралитиков, которое мне совсем даже ни к чему. Ведь не нужно же? Правда, Зуев? Не нужно? Нет? Тогда вставай, задохлик!

Я встал и, пригибаясь, проскользнул почти к самой стене коттеджа. Надеюсь, меня никто не засек. Вроде бы нет. По крайней мере, тревога не поднялась, и из дверей не посыпались один за другим вооруженные до зубов спецназовцы. Все было тихо.

Теперь начиналось самое интересное.

Я привалился к холодной кирпичной стене и вытащил из кармана шприц. Нет, это был не вожделенный АКК-3, за который я сейчас готов был отдать половину жизни. Самый обычный морфий. Я надеялся, что эта отрава сможет хотя бы немного затормозить неизбежную расплату за чересчур уж вольное использование сил измененной вероятности.

Черт возьми. Знать бы еще дозу… Но ладно. За неимением лучшего варианта поступим проще всего. То есть введем все, что есть. Я отбросил пустой шприц и снова вытащил пистолет. Наверное, в десятый раз за последние полчаса проверил обойму. Извлек из кармана нож. Потом еще один точно такой же. Если дойдет до рукопашной, то эти штуки будут немного получше бутылки. Проверил остроту лезвий, снова порезав при этом палец. Извлек главное оружие — гранату. Подкинул на ладони, ощущая тяжесть самого грозного своего оружия. Разложил арсенал по карманам и почувствовал, что готов встретиться в одиночку с целой армией.

Ух! Могучий вояка Антон Зуев… Нет. Не совсем так. Ночной призрак… О! Уже лучше. Ниндзя Зуев выходит на тропу войны. Берегись, Альберт, фриц поганый! Совсем хорошо.

Ах ты… Кажется, этот немец меня засек. Во всяком случае, теперь я чуял его настороженность, решимость и даже некоторый страх. Интересно бы узнать, что он чует во мне? Усталость? Боль? Ненависть? Раздражение? Но не страх. В этом я был уверен. Не страх, потому что я ни капельки не боялся. Не то чтобы Зуев — такой храбрец, которому море по колено. Просто я знал, на что шел. И даже если моя затея обернется смертью для некоего Антона Васильевича, то… Ну, значит, такова судьба.

Ольгу вот только жалко. Она же меня ждет… Надеюсь, что ждет…

А еще я надеюсь, что Алик не знает, что у меня на лапке теперь два колечка. Если не знает, то скоро его ожидает бо-ольшой сюрприз.

Стоп! Тихо!

Я застыл как статуя. Бронзовая. Или чугунная. Памятник Владимиру Ильичу, наподобие того, что ставят на городских площадях. Тот, что с вытянутой вперед рукой. По крайней мере, в моей позе было столько же изящества, как у металлического вождя мирового пролетариата.

Так. Вон кто-то шагает и при этом курит сигаретку. Я отчетливо видел красный огонек, медленно плывущий в ночи. Кажется, этот некто направлялся как раз сюда.

В висках у меня стучало… Он идет сю-уда… А-а-а…

Фу… Блин… Кажется, я немного перебрал с этим чертовым морфием. Надо было… Плевать, что надо было делать тогда. Проблема-то у меня сейчас.

Собственно, проблемой это было только для того осла, что решил ночью прогуляться по саду. Я мог просто поднять руку и уделать его с первого же выстрела. Легко. Но вот только после этого сюда сбегутся все местные охранники со всей округи. А я лишусь элемента внезапности.

Вот черт. Почему я раньше не подумал о глушителе? Наверное, потому что крепок задним умом. Ох-хо. Самоуверенность и гордыня. Все это не те дороги, которые ведут к победе. Другой вопрос: где бы я раздобыл ствол с глушителем? Да, собственно, не так уж это и трудно. Колечко подсобило бы. Увел бы у кого-нибудь. Или купил на уворованные деньги. Без разницы…

Тьфу! Опять ведь я отвлекаюсь от сути. А этот болван все ближе и ближе.

Что делать?!

Ну вот. Решение найдено. Стоило только немного подумать.

Я осторожно вытянул ножичек и с самым злодейским видом подбросил на ладони. Конечно, вряд ли удастся подобраться к этому олуху так близко, чтобы пырнуть его, но ведь эту остренькую штучку можно и метнуть. Естественно, Антон Зуев владеет этим искусством с той же легкостью, как топор умеет плавать, но это не так уж и страшно. Колечко подсобит. Хоть и случайно, но я его пропорю.

Широко размахнувшись, я запулил свое метательное оружие прямо в темную фигуру охранничка, одновременно чувствуя, как дернуло болью мою левую руку. Совсем немного. Самую малость… Нож серебристой молнией сверкнул в ночной мгле.

Человек захрипел, выронил свой автомат и, схватившись за горло, упал ничком на землю.

О да! Я довольно ухмыльнулся и вышел из-за кустов. Подошел ближе и, склонившись над все еще слабо подергивающимся телом, протянул руку, чтобы забрать свое смертоносное оружие. С острия ножа на засохшую ввиду осеннего времени траву сорвалось несколько капель.

Ну круто! Круто! Я крут, прямо как Эверест. Всего несколько секунд — и у меня стало на одного врага меньше. Теперь бы еще Алика так подловить…

Вперед, Зуев! Вперед! Труба зовет!.. Проклятая наркота. Крыша так и ползет… Ползет… Ползет, как змей зеленый по траве… Ай-ля-ля…

Я тряхнул головой и неуверенно шагнул вперед…

Яркая вспышка будто молотом ударила мне в глаза. Я мгновенно ослеп. Выронил окровавленный ножичек и, рухнув на колени, машинально попытался заслонить глаза рукой. Мои глаза! Их выжгло! Я ничего не вижу!

Просто чудо, что мне удалось так быстро прийти в себя. Просто чудо, что люди Альберта позволили мне проморгаться и не всадили пулю в башку, пока я тупо таращился в ночь, видя перед собой только разнообразные пятна синего и красного цвета. Это просто невероятно, но я успел оклематься и, сорвавшись с места, зигзагами заметался по саду, надеясь найти хоть какое-нибудь укрытие перед неизбежным…

Тишину ночи разорвали выстрелы.

Стреляют! А-а, стреляют. Наверное, в меня… Идиот ты, Зуев. Конечно, в тебя, потому что маловероятно, чтобы кто-то еще осмелился забраться сюда посреди ночи.

Громко застрочило что-то мощное. Наверное, тот пулемет на чердаке.

Я носился туда-сюда по саду, высоко вскидывая колени и безжалостно вытаптывая клумбы и какие-то до чертиков колючие садовые насаждения. Луч прожектора неуклонно преследовал меня. А в качестве приятного дополнения к этому действу с визгом проносящиеся мимо меня пули, подобно разъяренным шершням, с мягким чмоканьем вгрызались во влажную землю.

Вот цирк-то! Посмотрите-ка на этого придурка, что пляшет во дворе под аккомпанемент пулеметных очередей.

Боль в руке чувствовалась даже сквозь наркотическую пелену, затопившую мой разум. Ноги уже подгибались.

Только тогда, когда очередная пуля пустила мне кровь, оставив неглубокую царапину на плече, я наконец-то понял, что нужно было сделать с самого начала, и вытащил свой пистолет.

Еще один хлопок выстрела был почти незаметен в этой сумасшедшей канонаде. Зато эффект от него получался огромный.

Ослепительный глаз прожектора разлетелся стеклянным крошевом. Вернулась спасительная темнота. Беспорядочная стрельба по уморительно прыгающей среди колючек живой мишени прекратилась почти мгновенно. И только пулемет еще несколько бесконечных секунд поливал сад свинцом, но потом угомонился и он.

Тишина буквально резала уши. Обе стороны затаились, затихли, залегли в засаде, ожидая следующего шага противника.

Я тяжело плюхнулся на землю и, жадно хватая ртом воздух, перевернулся на спину. У-у… Классно повеселились — до сих пор все поджилки трясутся. Может быть, повторить? Попробовать еще разок? Я выковырял из кармана увесистый цилиндрик с колечком и задумчиво посмотрел на него. Потом взглянул на дом… И убрал гранату обратно в карман.

Бесполезно. Грохота будет много, а пользы — чуть.

Я снова осмотрел сад. Ни одного человека на виду. Попрятались, гады? Не рискуете выйти и встретиться с Зуевым лицом к лицу? Трусы! Ну и сидите в своих норах, а я просто пойду и выкурю вас оттуда. Сейчас я встану, пойду вперед, открою дверь, войду в дом, найду Альберта и вышибу его тупые мозги. Надо же чего удумал: устраивать мне засаду. Мне! Антону Зуеву, несущему в себе силу двух колец… Все. Уже встаю…

Может быть, я и на самом деле уже настолько свихнулся, чтобы сделать это. Может быть, это было влияние кольца Рогожкина, хотя в этом я не уверен. А может, во всем виноват тот пустой шприц, что валялся где-то в траве недалеко от этого места. Уверен лишь, что если бы я сейчас ринулся к черту на рога, то, скорее всего, успокоился бы навек в ближайшие же пять минут.

Даже кольца ничего не смогут поделать, если их хозяин фактически решил окончить жизнь самоубийством. А попытка лобовой атаки этого коттеджа силами одного человека и не могла быть чем-то иным. Здесь бы не помешал батальон спецназа или, за неимением лучшего, танк.

Я уже начал было подниматься… Но вовремя успел одуматься, когда где-то в стороне дома грохотнул выстрел. Я чуть не выпрыгнул из штанов. И не напрасно — пуля едва не снесла мне башку, взвизгнув над самым ухом. Я осторожно поднял трясущуюся руку и потрогал свою черепушку, чтобы на всякий случай убедиться в ее целостности.

Черт бы побрал этот морфий. Я теперь даже не чую, что кольцо предупреждает меня об опасности.

Ай-й… Ну вот. Снова. На этот раз мне чуть не прошили грудь.

Пора что-то предпринять. Не изображать же мне тут малоподвижную мишень до тех пор, пока у этих гадов не кончатся патроны. Вот только как они ухитряются так точно палить, когда вокруг ни зги не видать?

Эхма. Где же наша родная милиция, когда она так нужна?

Не дожидаясь очередного выстрела, я сорвался с места и со всех ног помчался к дому, пересекая этот весьма и весьма немаленький садик. Пистолет в моих руках раз за разом изрыгал прекрасно видимую в ночной тьме яркую вспышку. Я палил не глядя, просто всаживая пулю за пулей в ночь и надеясь зацепить хоть кого-нибудь из своих врагов. Может быть, это все было напрасно, но может, и нет, особенно если вспомнить, как я тренировался в тире вместе с худым подполковником, работавшим на Братство.

И вполне естественно, что в меня стреляли в ответ.

Ой-ой-ой… Такая яростная стрельба могла бы в считанные минуты стереть с лица земли целую дивизию. Что уж тогда говорить о бедном Зуеве, который по своей глупости сунул голову в самое пекло?

Господи, спаси и сохрани!

«Кольца, делайте свое дело — защищайте своего хозяина!»

Как бы там ни было, но я добрался почти до самого дома, прежде чем, споткнувшись, рухнул в канаву, заполненную грязной водой. И вовремя. Какой-то паразит решил отличиться и бросил гранату. Взрыв рявкнул прямо у меня за спиной, пока я, отплевываясь и проклиная все на свете, пытался встать на ноги. Взрывная волна толкнула меня в спину, вынудив снова клюнуть носом в эту полужидкую грязь. Но зато я остался жив.

Удача. Просто невероятная удача окольцованного все еще не рассталась со мной. Но если так, то почему мне всегда везет на самый-самый малоудачный выход из потенциально опасной ситуации.

— Могли бы сделать и так, чтобы эта хлопушка вообще не сработала, — буркнул я, обращаясь к кольцам и одновременно с этим пытаясь оттереть лицо от липкой жижи. — Подумаешь, заводской брак или что-нибудь там еще…

Но гораздо больше я был зол на этого тупого «гренадера», что решил разнести меня в клочки. И на Альберта, окопавшегося в столь неприступном и хорошо защищенном месте. Не мог, паразит этакий, устроиться жить в какой-нибудь квартирке на первом этаже, куда так просто было бы пролезть через окно… Или забросить гранату в форточку.

Чертова грязюка. Вкус у нее просто отвратительный.

Ироды, вот вы, значит, как приветствуете своих гостей? Выкопали здесь яму, в которую, наверное, сгребли грязь со всей округи, и теперь думаете, что я это спущу вам за здорово живешь? Нет уж, дудки!

Я поднял голову и с самым озлобленным видом посмотрел наверх. Вот вам. Получайте! И я швырнул гранату, стараясь попасть в раскрытое окно, откуда, освещаемая заревом горящих кустов, высовывалась какая-то смутная фигура. Надеюсь, то бы Алик.

Хотя вряд ли он оказался бы настолько глуп.

Полыхнуло. Громыхнуло. Осыпало меня каким-то мусором. Но иллюминация была знатная.

Интересно, что думают сейчас об этом обитатели соседних коттеджей?

Я наконец-то сумел подняться и, подскочив к окну, высадил стекло рукояткой пистолета. Осколки посыпались мне прямо на голову.

Елки зеленые… Высоковато. Ну какой осел сделал окно на высоте двух метров от земли?

Я уцепился руками за подоконник, нещадно располосовав пальцы осколками стекла, но почти не почувствовав боли. И полез. Вернее, попытался полезть.

Когда-то мне не составило бы труда подтянуться и влезть в это окошечко. Но это было так давно. Проклятые колечки высосали все мои силы и превратили крепкого парня Антона Зуева в слабосильного дистрофика, который скоро и передвигаться без посторонней помощи не сможет.

Царапая ногами безразличную к моим потугам кирпичную стену, я с трудом взобрался на подоконник и застрял в весьма живописной позе, зацепившись поясом за какие-то гвозди и смешно дрыгая ногами в воздухе.

Какое, должно быть, непередаваемое зрелище представляет мой зад, торчащий из окна. Какая привлекательная мишень для любого стрелка. Зуев застрял в окне, как незабвенный Винни-Пух из детского мультика. Душераздирающее зрелище!

Хоть бы кто-нибудь пнул меня сзади, что ли!

Дергаясь и извиваясь, я ухитрился освободиться и проползти внутрь, плюхнувшись на пол, как мешок с небезызвестным органическим удобрением. Правда, при этом мои и без того грязнущие джинсы превратились в самые настоящие лохмотья. В них появились такие дыры, что можно было свободно просунуть руку. Но это все внешнее. Гораздо больше меня угнетало то, что, похоже, подобные дыры появились и на моей драгоценной шкуре.

Я чувствовал, как по моим ногам десятком неторопливых капель стекает что-то теплое. Чертовы осколки стекла. Чертовы гвозди. Чертова табуретка, которую выставил здесь какой-то чертов придурок. Я же чуть ноги себе не поломал!

Весь этот проклятый дом будто что-то имеет против меня. Не везет…

Хотя нет! Здесь я вру. Везет. Мне по-прежнему везет. Я представляю, как могли повернуться события, если бы в этой комнате кто-то был… Или некто подобрался бы снаружи, пока я болтался в окошечке.

Я подобрал свой верный «ТТ» и, выковыряв из кармана пригоршню патронов… рассыпал их по всему полу. Пришлось ползать и подбирать, потому что вылезать наружу с незаряженным стволом я как-то не решался. Приходилось терять драгоценные минуты, на ощупь разыскивая разлетевшиеся повсюду боеприпасы и постоянно стукаясь лбом о какую-то мебель.

В одной из стен комнаты неожиданно возник светящийся прямоугольник, в котором вырисовалась смутная человеческая фигура. Кто-то, пинком распахнув дверь, ворвался внутрь, строча из автомата. И хорошо еще, что при этом я все еще находился на полу — пули прошли выше, пробуравив стену.

Я отреагировал не раздумывая. Просто схватил отложенный в сторону ствол и выстрелил.

Человеческая фигура, освещенная со спины потоком света, льющегося из ярко освещенного коридора, скорчилась и медленно осела.

Наплевав на оставшиеся валяться на полу патроны и разряженный пистолет в своей руке, я шагнул вперед и… замер.

Я смотрел на лицо только что подстреленного мной человека и ощущал искреннее желание завыть. Желание упасть на колени и разрыдаться. Ведь я знал его… вернее, ее.

Та самая девчонка-снайпер, что бегала вместе с Рогожкиным. Та, которую я нокаутировал на лестнице, не захотев принимать на руки еще и ее кровь. Вон и синяк от моего удара все еще не полностью сошел.

А на этот раз она была мертвой. Мертвой окончательно и бесповоротно. И я уже не мог просто оттолкнуть ее и идти дальше.

Сколько ей было лет? Семнадцать? Восемнадцать? Господи… Я только что убил ребенка.

В этот момент я был исключительно противен сам себе.

Герой всех времен и народов Антон Зуев, борющийся за свободу и при этом убивающий детишек направо и налево.

Наплевав на все и вся, я опустился на колени и осторожно накрыл девчушку каким-то покрывалом, сдернутым с ближайшего дивана. Но даже когда ее лицо исчезло под расшитой зелеными лебедями тканью, я мог различить этот удивленный и немного испуганный взгляд навек застывших голубых глаз. Я смотрел на это своим внутренним взором. И понимал, что теперь буду видеть эту картину вечно.

Я сидел и молчал в память всех, кого я так или иначе спровадил на тот свет. И хотя не все из них заслуживали жалости, но я все же скорбел по ним. И по тому, во что же я превратился. Безжалостный и бескомпромиссный убийца. Вышедший на охоту волк-одиночка, готовый перервать глотку любому, кто встанет у него на пути.

Мне было плохо. Плохо не физически, хотя телу тоже здорово досталось. Но больше всего меня беспокоила моя мерзкая душонка.

Я просидел так минут пять, вспоминая все свои многочисленные прегрешения и искренне желая провалиться сквозь землю от стыда. И все это время на меня осуждающе смотрели голубые глаза, беззвучно шевелились губы, посылая мне свое последнее проклятие, а по простой вязаной кофточке медленно расползалось большое кровавое пятно.

Если бы сейчас кто-нибудь вошел сюда, то смог бы взять меня голыми руками. Не думаю, что я был в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление. Да и не стал бы. Но никто не вошел. Никто даже не поинтересовался, кто и зачем здесь стрелял.

И причина заключалась не в измененной вероятности — мои кольца молчали, не подавая даже признаков жизни. И даже ощущение близкой опасности вдруг отступило.

Во всем мире остались только я и моя печаль.

А потом я увидел еще одно видение, которое обожгло меня подобно вспышке молнии.

Оля. Моя Ольга. Оленька. Любимая… Она смотрела на меня точно таким же обвиняющим взглядом. И ее губы тоже шевелились, произнося какие-то неслышимые мне слова. Я смотрел ей в лицо и только в лицо, не смея опустить глаза и опасаясь увидеть на груди точно такое же кровавое пятно.

Ольга.

Видение исчезло, растаяв в глубине моего разума.

Оля.

Я поднял голову. Встал, наклонился и, подобрав два валявшихся у самых моих ног патрона, перезарядил пистолет.

Две пули. Две пули против целого центнера свинца, который готовы обрушить на меня засевшие в доме прихвостни Долышева.

Две пули. Мне хватит и одной, чтобы наградить немца тем, что он заслуживает, посылая вместо себя на смерть эту девчонку. Ведь он не мог не понимать, что я способен положить половину здешних охранников, если дойдет до дела. Почему же он укрылся за их спинами? Почему не вышел навстречу?

Сейчас я все выясню. Раздам всем сестрам по серьгам.

Я должен пройти свой путь до конца.

Обуреваемый холодной ненавистью и чувствуя, как наполняются неподъемной тяжестью кольца на моей руке, я шагнул вперед и вышел в ярко освещенный коридор, сразу же заметив стоящую метрах в пяти от меня человеческую фигуру. Я знал, кто это. Я сразу же узнал его. Альберт. Тот, за кем я пришел.

Он стоял спиной ко мне и, кажется, не видел меня. Или, возможно, делал вид, что не знает о моем присутствии.

Можно было просто поднять руку и выстрелить, но я не мог. Даже такие уроды, как этот, не должны умирать от удара в спину. А еще я хотел видеть его лицо, прежде чем он поймет, что смерть пришла за ним.

— Повернись, — окликнул я его. — Повернись…