Мы действительно ежедневно встречаемся с доисторическими художниками Тассили.

Ландшафт Тамрита чрезвычайно красив и своеобразен. Мы устроились во впадинах скал, нависших над глубоким вади, который завален каменистыми осыпями, преграждающими путь нашим верблюдам. В десяти метрах от лагеря есть небольшой водоем, снабжающий нас свежей водой для приготовления пищи и мытья. Вдоль русла вади — что совершенно необычно для пустыни — выстроилось несколько великолепных кипарисов, стволы которых в обхвате достигают более 6 метров. Зеленые вершины деревьев причудливо вырисовываются на красноватом фоне окружающих скал. Мы с удивлением обнаруживаем в 500 метрах от лагеря самый крупный в Тассили водопад высотой 600 метров. Внизу расстилаются небольшие серебристые озера. Все это похоже на театральную декорацию и невольно вызывает в воображении картины жизни в доисторические времена, в ту пору, когда наши художники разрисовывали скалистые стены, изображая охотничьи сцены и стада быков.

Часто по вечерам, выходя по окончании работы из пещер, каждый день открывавших перед нами все новые наскальные росписи, мы собирались у лагерного костра. Нашему воображению рисовались цветущие долины, леса, болота и животные, жившие когда-то в этом раю. Добродушные слоны толпились возле воды, шевеля большими ушами. Пугливые носороги спешили к логовищам по узким тропинкам. Жирафы прятали головы в кустах мимозы. По долинам, пощипывая траву, бродили стада антилоп и газелей, находившие отдых под зелеными кронами деревьев. Наконец, мы старались представить себе людей, живших в скальных пещерах: мужчин, занимающихся подготовкой оружия к охоте и мастерящих себе одежду из шкур, женщин, готовящих пищу или отправляющихся к соседнему водоему купаться или мыть свои миски. Мы представляли себе пастухов, которые пасли стада или вели быков на водопой. Вечерами они загоняли их за сплетенные из веток изгороди, защищавшие скот от нападения хищников.

Хищники! Должно быть, эти скалистые лабиринты с недоступными для охотников убежищами просто кишели ими. При такой богатой фауне им всегда была обеспечена легкая добыча. Здесь хозяйничали владыки этих мест лев и пантера, вселявшие ужас в людей. Перед моими глазами неотступно вставали пейзажи и картины из жизни, виденные мной некогда в горах Адамауа в Северном Камеруне. Там до сих пор сохранилась та же фауна и громадные стада быков, пасущиеся под охраной пастухов фульбе.

Возвышающиеся перед нами кипарисы — одна из самых удивительных достопримечательностей Сахары. Когда-то кипарисы росли в Ахаггаре. Несколько лет назад там был найден старый кипарисовый ствол. Во время нашего перехода через Тин-Беджедж Серми бросил в пылающий костер кусок какого-то дерева. Тотчас же в воздухе разлилось благоухание. Туареги называют это дерево тарутом, ботаники же дали ему название Cupressus dupreziana. До сих пор я никогда не видел в этой области подобной разновидности кипариса. Серми объяснил мне, что в близлежащих горах есть много деревьев, засохших, как он выразился, очень давно, задолго до его рождения. Кажется невероятным, что эти стволы сохранились в стране, где древесина представляет столь большую редкость и ценность. Дело же в следующем: у туарегов нет такого топора или какого-нибудь иного инструмента, которым можно было бы срубить столь огромные стволы с исключительно твердой древесиной. Я с интересом занялся изучением кипарисов. Ведь они — редкие свидетели далекого доисторического прошлого с влажным климатом. При подсчете оказалось, что сохранилось лишь около сотни этих деревьев, когда-то густо покрывавших склоны Тассили.

Во время моих предыдущих экспедиций профессор Алжирского университета Мэр попросил достать ему семена тарута. После первых неудач попытки вырастить дерево увенчались наконец успехом: сегодня в ботаническом саду университета можно полюбоваться двумя великолепными экземплярами тарута, достигшими высоты более пяти метров. Опыты, поставленные в Монпелье, тоже дали хорошие результаты. Так удалось предотвратить полное исчезновение этой породы деревьев. Туареги, будучи не в состоянии срубить массивные стволы, обламывали низко растущие ветви, в результате чего дерево, как правило, погибало. Итак, когда-то в районах массивов Ахаггара и Тассили был средиземноморский климат. Не удивительно, что в те времена здесь жили люди.

Продолжая нашу работу, мы обнаруживаем великолепную роспись, выполненную красной охрой и белой глиной: пастухи гонят стадо из 65 быков. С помощью Клода Гишара я с воодушевлением приступаю к снятию копии. Работа изнурительна. Непрерывно дует ветер, срывая листы кальки. Приходится по десять раз начинать все сначала. Увлеченные работой, мы почти не замечаем дождя, хотя в долине уже образовались лужи.

Фрассати, Ле Пуатевен и Виоле работают в глубокой пещере вади Тамрита. Джанни старательно снимает копии с великолепной сцены: вооруженные луками охотники с татуированными телами преследуют стадо антилоп. Очень любопытно, что животные изображены не полностью — нарисованы только их головы. Двое других наших юных художников заняты копированием росписи с круглоголовыми существами и муфлонами.

Большая композиция, изображающая быков, доставила нам страшно много неприятностей. Она занимает площадь 12 квадратных метров, и мы вынуждены рисовать одновременно на двух полосах, которые затем придется очень тщательно подгонять друг к другу, так как многие животные на копии оказываются разрезанными пополам. Все шло бы хорошо, если бы не сильный ветер, затрудняющий нашу работу. Нам приходится укреплять листы бумаги и сосуды с водой большими камнями. Проклятый ветер рвет не только кальку, но и плотную бумагу с копиями, уничтожая иногда в несколько секунд плоды многодневного труда. Именно так случилось с копией росписи с изображением жирафов, которую Виоле уже заканчивал.

Часто рисунки расположены на потолке грота, на высоте трех метров от земли. В этих случаях мы пользуемся лестницами. Бывает иногда и обратное: выемки оказываются настолько низкими, что работать приходится на четвереньках — положение весьма неудобное. Все эти акробатические трюки доводят нас до полного изнеможения. Однако самая трудная и сложная задача правильно "прочесть" росписи, чаще всего плохо различимые, а в некоторых местах частично стертые. Помочь этому можно лишь одним способом: смыть со стены тысячелетиями оседавшую глинистую пыль, а потом оживить краски, прикладывая к изображениям смоченную в воде губку. Постепенно с помощью лупы или без нее восстанавливается каждый сантиметр. Но при таком темпе мы возимся с одной копией по нескольку дней. Кроме того, нужно учитывать резко меняющееся освещение и, что еще хуже, его недостаточность. Одни из самых интересных находок были нами сделаны благодаря этому многократному промыванию изображений, совершенно не видимых ранее из-за покрывающей их пыли.

После нашего отъезда из Джанета питаемся в основном продуктами, которые привезли с собой. Однако уже начинает ощущаться недостаток муки и особенно свежего мяса. Туареги неохотно расстаются со своими козами, даже самыми старыми. Джанни, Серми и Галигала отправляются с четырьмя верблюдами в Джанет. Им дано поручение раздобыть что-либо съестное. Они держат путь на перевал Тафалелет Он гораздо труднее, чем Ассакао. Но я могу положиться на Джанни: он очень расторопен и сам любит хорошо поесть. В течение трех дней, проведенных им в Джанете, он рыскал по всем армейским столовым, заговаривая зубы кладовщикам, и проявил столько энергии, что наши 4 верблюда еле притащили на себе 400 килограммов снеди, в том числе 100 килограммов муки и 40 банок мясных консервов. Спускаться было легко, но каким трудным оказался подъем по крутому склону, покрытому осыпающимися камнями! При переходе через третий перевал верблюды совершенно обессилели. Несмотря на все усилия и крики, Серми и Галигала не могли заставить их пройти и 20 метров. В довершение всех бед один верблюд падает, но едва его перевьючивают, как он валится снова. Люди тоже измучены. Тем не менее они решают разгрузить верблюдов и взваливают тюки на свои спины. Здесь тропинка очень узка, и о привале не может быть и речи. Верблюды, освобожденные от грузов, становятся покладистей, и их удается поднять. И снова изнурительный подъем. Ночь застает маленький отряд на перевале. Увы! Здесь не оказывается ни топлива для костра, ни пастбища для животных. Караван продолжает свой путь, пока полная темнота не заставляет его остановиться. В желудке пусто; остается лишь уснуть, растянувшись на каменном ложе.

За время экспедиции нам пришлось двадцать раз преодолевать этот проклятый перевал, и всегда это было для нас сущим кошмаром. Перевал Тафалелет вывел из строя 8 верблюдов. Немногим легче оказался и перевал Иджефан. На нем мы потеряли трех верблюдов. Две попытки переправлять грузы через перевал Арум на ослах успехом не увенчались. Ослики, взятые напрокат в Джанете, не привыкли к острым камням, и нам снова пришлось переложить груз на свои плечи. Наступил момент, когда Джебрину не удалось больше достать ни одного верблюда: туареги отказывались давать их нам из-за многочисленных несчастных случаев. В течение двух месяцев наше питание оставляло желать много лучшего, порции пришлось сократить до минимума.

Таким образом, наша тассилийская экспедиция терпела все трудности, какие только могут выпасть на долю человека в этих местах. Ведь приходилось не только помогать измученным животным при переходе через перевалы. Уже расположившись на месте, мы почти ежедневно таскали на себе столы для рисования за сотни метров, а иногда, как было в Тамрите, почти за два километра.

В остальном наша жизнь, жизнь пещерных людей, текла нормально. Нам то холодно, то очень жарко, иногда мы голодны, но все это входит в нашу программу. Во всяком случае нам не приходилось оплакивать погибших от невзгод, чьи имена часто служат поводом для рекламы той или иной экспедиции. Тем лучше для нас. Правда, нельзя сказать, что у нас в лагере всегда все было спокойно.

У Клода Гишара, помимо других обязанностей, есть еще одна — почти каждое утро обнаруживать под своим спальным мешком скорпиона. Я не знаю, что привлекает к нему этих малосимпатичных насекомых. Он приносит их мне. Они самой различной величины, черные и белые — целая коллекция, которой мог бы позавидовать любой энтомолог. Может быть, ему присущ какой-то особый запах? Злые языки утверждают, что всему виной его борода. Я уже было подумал, что он выплачивает туарегам за собранных скорпионов премиальные с целью поразить потом всех баснословным количеством этих тварей, но вскоре отбросил эту мысль: Клод — серьезный малый, не способный на такую мистификацию. Я очень доволен, что нам ни разу не пришлось прибегнуть к антискорпионной сыворотке, имевшейся в наших индивидуальных пакетах. Это тем более отрадно, что врач в Джанете предупредил нас, что сыворотка причиняет больше страданий, чем сам укус!

Что же касается випер, то мы их здесь видели в огромном количестве. Тассили просто кишит ими. Они обитают среди скал в вади или в пещерах, зарываясь днем в горячий песок и выползая оттуда по ночам. Их жертвами становятся ящерицы, гекконы и неосторожные птицы, слишком близко подошедшие к кучке песка, под которой они скрываются. Человек — самый большой враг випер. Туарег беспощаден к этому виду пресмыкающихся, уже хорошо описанному в литературе. Пожалуй, нет ни одного автора, писавшего о Сахаре, который бы не упоминал о рогатой гадюке как об отвратительном, страшном животном со "смертоносным дыханием". Не она ли та "гидра", о которой рассказывали в древности? Какая ерунда! Если змею не трогать, она самое добродушное и даже трусливое существо на свете. Судите сами: на стоянке в Тимензузин в двух метрах от моего спального мешка много дней жил великолепный экземпляр такой гидры длиной 80 сантиметров. Мы все проходили в 30 сантиметрах от нее, ни разу ее не заметив. Бедная гидра никогда не шевелилась. Больше того, она проявляла исключительную скромность. Я обнаружил ее однажды утром. Она свернулась около большого камня, из песка торчала часть ее головы. Тем не менее во избежание какого-либо несчастного случая мне пришлось прервать наше мирное сосуществование. Джебрин ликовал. Эти пресмыкающиеся внушают ему ужас с того злополучного дня, когда одно из них укусило его ногу. С тех пор прошло много времени, но тем не менее нога по-прежнему слегка парализована, что служит ему прекрасным поводом — пусть это останется между нами — не соблюдать рамадан.