Мне нравятся местные ругательства. "Черепашье яйцо" – почему-то черепаха здесь символ не только долголетия, но и сексуальной распущенности, плодящая массу детишек от неизвестных папаш (я специально поинтересовался – в исходных спецификациях площадки ничего похожего не заложено). Хотя сидящий передо мной человек может похвастаться длиннейшей родословной, тесно переплетенной с родословными королевских семей Ценганя и Кайнаня, мне он почему-то кажется типичным воплощением вонючего безродного вандабаня. В глаза я его, разумеется, так не назову, но от ярлыка он не отмоется никогда. В Игре я могу пощадить врага – полководца или императора, доставившего мне массу головной боли, отправить его в почетную отставку и ссылку, даже зная, что он станет мстить и интриговать. Однако таких вот ублюдков, бросающих свой народ на произвол судьбы при первых признаках опасности, я казню без долгих разговоров. Улыбаюсь, кланяюсь, с благодарностью принимаю ключи от города или государства – и сразу же отправляю на виселицу. Большинство из них трусливые предатели, которые побоятся даже ударить в спину, но все равно от одного вида их угодливых рож тянет блевать.

Однако же Тадаосия убивать нельзя. Его смерть создаст массу мелких неинтересных осложнений, от решения которых я никакого удовольствия не получу. Пусть живет себе в изгнании и жрет в три горла, отращивая пузо, лишь бы под ногами не путался. А почему у меня не стоит путаться под ногами, сейчас и продемонстрируем.

– Сторас Медведь просил передать тебе нижайшие поклоны, – говорю я, так и не дождавшись реплики. Король вздрагивает, хотя я не вкладывал во фразу особого значения. Сторас так и не показал запись общения с королем, но, судя по всему, Тадаосий до сих пор просыпается в холодном поту от привидевшейся рожи своего якобы регента. Вот, кстати, тоже многообещающий юноша. Палека я уже отчаялся затащить в игру более серьезную, чем шахматы, про его серьезных до зевоты сестричек и вовсе молчу, а упрямый Семен вряд ли когда-то простит мне противостояние на средневековой Текире. Но Сторас – совсем иной коленкор. Бывший директор Службы внешней разведки Четырех Княжеств, он привык командовать и интриговать. С большим удовольствием я бы посмотрел, каков из него Игрок. Вот развяжемся с Паллой, и я сделаю предложение, от которого он отказаться просто не сможет: он Стратег, я Тактик. Правда, статуса Демиурга у него пока нет, ну да не беда. За старшего Медведя я проголосую с большим удовольствием.

Тем временем король Тадаосий справляется с шоком и мелко кивает.

– Спасибо, Камилл-атара, – отвечает он в том же нейтрально-вежливом стиле. – Надеюсь, здоровье Стораса-атары…

– Кто пытался меня подставить? – бесцеремонно-резким тоном перебиваю я.

– Не понимаю… – дрожащим голосом начинает король, но я обрываю его снова.

– Я сразу предупредил всех, что играю роли посла одновременно в Ценгане и Кайнане. Позавчера днем я согласовал с Правым министром кайнаньского двора дату и время вручения верительных грамот: сегодняшнее число, полдень. Вчера ранним утром я получил от Правого министра Ценганя уведомление о той же церемонии: тот же день, точно то же время. Я не верю в такого рода совпадения, Тадаосий-атара. Меня пытались подставить. Кто?

Я хлещу его голосом, одновременно резко наклоняясь вперед. Король отшатывается, теряет равновесие и неуклюже падает на спину. Я делаю быстрый подшаг вперед: левая нога опирается на колено, правая уже встала на пятку, правая рука на поясе слева. В драке я бы сейчас выхватил меч и полоснул его от подмышки к шее, рассекая артерии и трахею. Меча у меня нет, но Тадаосий, очевидно, распознает движение, потому что вскидывает руки и в панике закрывает голову, тихо скуля. И это – король, пусть даже бывший? Слизняком назвать и то много чести.

– Я говорил, говорил ему, что так нельзя! – причитает гость из-под ладоней. – Ши Бейта, он все задумал! Он сам время назначил, я не хотел…

Значит, все-таки самолично Правый министр. Не новость, в общем-то – координатор под маской Сируко собрал достаточно информации, чтобы аналитики Стораса сделали тот же вывод. Теперь нужно понять, что именно управитель королевской администрации имеет против паладаров. Скорее всего, обычная для Могерата вражда между Правым и Левым министрами: поскольку в контакт я вошел с Левым, Правый просто обязан подсидеть его или меня. По логике вещей, обычному человеку пришлось бы отказаться от сегодняшней церемонии в Ценгане – и дать Правому министру повод порассуждать на ухо королю о предпочтении, оказанном Кайнаню. Или же я отказался бы от кайнаньского приема, уязвив гордость конкурентов. Любой вариант для Правого выигрышный. Он забыл лишь маленькую деталь: паладары – не люди, и у нас полные карманы козырей, о которых паллийцы даже не подозревают.

Мне очень нравится новое окружение. Две страны, когда-то произошедшие от единого корня, ныне почти идентичные, говорящие на одном языке, управляемые родственными кланами аристократов – никто не способен ненавидеть друг друга настолько же сильно, как ближайшие родственники. Вполне ожидаемо, можно даже не читать спецификации площадки. Какое поле для маневра! Сколько возможностей для открытых союзов, тайных альянсов и внезапных предательств!…

А еще выяснилось, что врать мой король не рискует. Слова лишнего по своей инициативе не скажет, но и не обманет, если вынудишь говорить. И за то спасибо.

Я неторопливо возвращаюсь к прежней позе на пятках.

– На место! – холодно говорю я, переходя на грубый приказной стиль. – И слушай. Ши Бейта идиот. Он пытается играть с огнем, который понимает не больше тебя. Я не человек, а паладар. Для меня не проблема управлять одновременно двумя куклами. И тремя. И даже пятью…

На самом деле я могу одновременно поддерживать шестнадцать параллельных проекций, о чем нашему корольку знать не обязательно. Пусть он, а через него и другие, недооценивает меня. Мало ли, вдруг чужая глупость еще пригодится.

– …а потому я провел одновременно церемонии и здесь, в Ценгане, и в Кайнане. Наверняка Правый министр уже кусает рукава, читая отчеты шпионов. Я случившимся расстроен, но отнюдь не в ярости. За провокацию на сей раз я никого не накажу. Но лишь на сей. Вернись на место, я сказал!

Король суетливо копошится на циновках, словно жирный жук, переворачивается на живот, на четвереньках подползает ко мне и преданно смотрит снизу вверх, словно собака.

– Тадаосий-атара, ты ведь зачем-то хотел меня видеть? – осведомляюсь я прежним нейтральным тоном. – Какие-то государственные дела, требующие внимания паладаров?

– Да-да-да! – король мелко трясет головой. – Дела, дела! Дошло до меня, о Камилл-атара…

– Короче!

– Ассоциация граждан Хёнкона в Тасиэ провела первое собрание. Они составили протокол о намерениях – восемьсот подписей! – и подтвердили соглашение с адвокатами. Я как могу противодействую им, но мои возможности… у меня мало денег…

Тадаосий опасливо смотрит на меня, как уличная шавка, готовый в любой момент то ли отскочить, то ли повинно бухнуться головой в пол. В переводе на человеческий он ставит мне ультиматум: или паладары снова платят ему, или аристократия Хёнкона, бежавшая восемь лет назад в Ценгань, инициирует против Университета череду исков с требованием компенсации за национализированную и уничтоженную собственность. Смотри-ка ты, наш червяк все еще пытается играть в свои игры. Поддайся ему сейчас, и он начет наглеть все больше и больше, требуя новых и новых денег под выдуманными предлогами. А что – пусть даже Большая и Малая Печати у тебя предусмотрительно конфискованы, всегда можно пригрозить, что лишишь Стораса регентства и выставишь паладаров восвояси. Так, малахольный ты наш?

Похоже, пришло время припечатать титулованную особу по-настоящему. Да, очень вовремя направленные Палеком боэй докопались до правды. Докопались в буквальном смысле слова.

– Тридцать килограммов… Прости, пятьдесят катти золота, – тихо произношу я, безразлично рассматривая веер, полученный от ценганьского короля. Весьма так себе вещичка, кстати. Корявая дешевка. – Не далее чем шесть декад назад, Тадаосий-атара, ты получил от паладаров пятьдесят катти чистейшего золота в обмен на клятвенное обещание навсегда забыть про права на Хёнкон. Ты уже умудрился их истратить?

– Нет, но… я же не знал, что граждане…

– БЫВШИЕ граждане, – я нажимом подчеркиваю первое слово, по-прежнему не поднимая взгляд. – Никто, обладавший гражданством Хёнкона до прибытия паладаров, больше его не имеет. Указ подписан правящим регентом Хёнкона и скреплен Большой и Малой Печатями. Забыл?

– Нет, но… они влиятельные гра… представители влиятельных родов…

– Меня они не волнуют.

Я говорю правду: меня действительно не интересуют ошметки аристократических семейств Хёнкона. В лучшем случае они приживалы при королевских дворах Могерата. В худшем – просто напыщенные нищие, с тоской вспоминающие о былом якобы величии. Они уже забыли, что Хёнкон столетиями существовал как независимое государство лишь потому, что Ценгань и Кайнань вцепились бы друг другу в глотки, вздумай присвоить порт кто-то из них. Сейчас бывшие аристократы и в самом деле верят, что крохотный клочок материковой суши и сотня ближайших островов и в самом деле сияли богатством и респектабельностью на весь мир. Нет, меня не интересуют обломки давно разбитых кораблей… хотя, как известно, на чужой алчности можно великолепно сыграть в свою пользу.

– Но как же… как же так можно…

– Можно.

Я наконец поднимаю взгляд, и физиономия короля перекашивается плаксивой гримасой ужаса. В глубине моих зрачков пылают, разгораясь, красные искры. Образ глаз ночных хищников сидит глубоко в генетической памяти человека, и простенький трюк на удивление эффективен в отношении любой расы, основанной на генотипе древнего Homo Sapience. Светящиеся зрачки действуют напрямую на подсознание, и игнорировать их могут лишь действительно сильные личности, к каковым наш королек даже близко не относится.

– В твоих туфлях, Тадаосий-атара, – меланхолично цежу я сквозь зубы, – я бы больше думал о себе, а не о других. А то ведь, может статься, твои "представители влиятельных родов" узнают о бомбах.

– Ка… ких бомбах? – хрипит король внезапно пересохшим горлом.

– Атомных, – я снова опускаю взгляд и отключаю свечение в зрачках. – Два небольших таких заряда под хребтом Сюань, примерно по двести пятьдесят тысяч метатонов дастилинового эквивалента каждый. Те самые, что сдетонировали во время Удара, обрушив Хрустальный перевал. Интересно, Тадаосий-тара, где же ты их раздобыл? В Кайтаре? Или в Ставрии? И много ли с тебя содрали?

Кажется, короля сейчас хватит удар. Его глаза лезут на лоб, он хрипит и хватается за сердце. Он явно перепуган… но вот чем? Кажется, эмоции сильнее, чем следовало бы. Неужто и в самом деле не в курсе? Ах, как не хватает сейчас полноценного нейросканера!

– Не смотри на меня глазами больного кролика! – досадливо морщусь я. – Ты всерьез думал, что наши боэй не найдут оставшиеся после взрывов камеры, а также остатки шахт, ведущих к ним с территории Хёнкона? Любезнейшее твое величество, мы сюда не в поддавки играть прилетели через половину Вселенной.

– Я ничего не знал… – с трудом выдавливает король. – Всеми богами Пантеона клянусь – не знал!

– Да брось ты! – отмахиваюсь я. – Кто кроме главы государства мог тайно согласовать покупку с одной из заморских держав, скрытно привезти устройства, рассчитать оптимальные места, пробурить скважины… Ты ведь шантажировал своих сиятельных кузенов, угрожая завалить перевалы в случае военной интервенции, не так ли?

– Я не…

– Мне плевать, пусть даже и в самом деле ты не. Но кто поверит? "Представители влиятельных родов" порвут тебя в клочья, стоит им узнать реальную причину гибели Хёнкона. Хорошенько подумай об этом, Тадаосий-тара. Больше тебе ничего не нужно?

Король отрицательно трясет головой, на его лице написан неприкрытый ужас. Он не хуже меня понимает, что подумают люди, узнай они правду. Кажется, до него дошло, насколько крепко его держат за яйца. Полудохлая мышка вздумала переиграть опытного кота со стальными когтями, но только теперь сообразила, во что вляпалась. Все, родной, поздно. Обратной дороги нет. Даже если Карина сойдет с ума и согласится отдать свой драгоценный Университет, ты его не получишь. Меня в качестве базы операций Хёнкон тоже устроит.

– Тогда можешь идти, – на сей раз я использую откровенно хамский стиль, которым спесивые аристократы обращаются к низкородным слугам и просителям. Король на оскорбление не реагирует. Похоже, все его ощущения сейчас заместил один лишь парализующий ледяной страх. Он тяжело, словно дряхлый старик, поднимается на ноги и медленно шагает к двери.

– Погоди, Тадаосий-атара, – останавливаю я великого властителя, на сей раз снова нейтрально-уважительным тоном. – Значит, ты хотел попросить у нас еще денег?

– Нет-нет, ни в коем случае… – еле слышно бормочет тот.

– Я знаю, что хотел.

Кнут ему продемонстрировали. Время для сладкой морковки.

– Видишь ли, Тадаосий-атара, паладары не идиоты. Тебе объясняли, что у нас чисто коммерческий проект, и что мы намерены получить прибыль от нашего присутствия. Мы никому не позволим сидеть у нас на шее и сосать кровь до бесконечности, понижая общую рентабельность. Однако по политическим соображениям, конвертирующимся во вполне реальные деньги, мы заинтересованы в твоем личном счастье и безмятежности. Пойдем на компромисс. Я не спрашиваю, как ты всего за восемь лет умудрился растранжирить прихваченную с собой казну Хёнкона. Я не спрашиваю, куда ты дел нашу арендную плату. Но в дальнейшем за полученные средства станешь отчитываться передо мной – если, разумеется, хочешь получить хоть что-то. Составишь отчет по тратам и пришлешь мне. Если сочту допустимым, что-то мы доплатим. Можешь идти, Тадаосий-атара. А своим "представителям родов" передай, что никаких компенсаций они не получат. От своего имущества они отказались добровольно, бросив его во время бегства, так что претензии пусть предъявляют самим себе.

Король бросает через плечо взгляд, в котором страх борется с алчностью и внезапно вспыхнувшей надеждой. Однако в моих зрачках снова даже не мерцают, а ослепительно сияют красные искры, и у него подгибаются коленки. Зажмурившись, он несколько раз кланяется едва ли не до пола и спиной вперед выбирается в приоткрытую Сируко дверь. Бумажная сёдзи с шелестом задвигается за ним. М-да. Все-таки не слишком хорошо получилось. В условия нормальной физики я бы доверху нафаршировал его убогую черепную коробку ментоблоками третьего, а то и четвертого уровня. Но на Палле – на Палле приходится тратить силы и время на психологические трюки, не дающие гарантии в долгосрочной перспективе. Богатый опыт подсказывает, что такие вот скудоумные вандабани под чужим влиянием меняют свою позицию как флюгеры. Ну ничего. Так даже забавнее. В случае кризиса с большим интересом понаблюдаю, как подействует на мировую общественность известие об бомбах под Сюанем. Ох как вцепятся друг другу в глотки Кайтар со Ставрией, обвиняя в нарушении давнишних пактов о нераспространении атомного оружия!

Кстати, откуда же взялись заряды на самом деле? Я бы поставил на Ставрию, не находись та под прочным влиянием Суоко. Вряд ли такая сделка проскользнула бы незамеченной сквозь ее паутину. Кайтар? Тамошние политики продадут родную мать за пригоршню мелочи, но международных скандалов все-таки боятся. Те рикошетом возвращаются на родину, а пролететь на очередных выборах не хочется никому: на каждое выборное место целая очередь зубастых голодных претендентов, которые сожрут тебя, дай только шанс. Ну, потом подумаем.

И еще подумаем над тем, что самолично держать в страхе всякий мусор скучно и не слишком удобно. Нужен кто-то, способный взять на себя грязную работу. Кто-то из местных. Кто-то, имеющий очень хорошие личные мотивы. И я даже знаю, кто. Воспитанный Суоко паренек, хёнконский беженец – о, мне прекрасно знаком отблеск непреклонного фанатизма, нет-нет да мелькающий в его глазах. Ненависть кипит в нем, спрятанная глубоко под слоем показного безразличия. Ненависть страшная и нерассуждающая, знающая единственную цель: кровь. Много крови. Великолепный материал, нужно лишь правильно выковать из него оружие. Да, настало время потихоньку продвигать пешек в офицеры. Главное, с Суоко не поссориться слишком сильно.

Я передаю куклу координатору, чтобы переправить в здание посольства в городе, и возвращаюсь в свою виртуальность. Ближайшие декады станут весьма напряженными: придется встречаться с десятками, а то и сотнями людей по всему Могерату, улещивать, подкупать, угрожать… Ошибок совершать нельзя: на старте они чреваты резким замедлением нулевого цикла внедрения. Поэтому сейчас нужно немного передохнуть и расслабиться, возможно, даже вздремнуть пару часиков – я не спал уже половину паллийского года, и риск информационной перегрузки становится все более высоким. Однако прежде чем с головой погрузиться в рекреационное окружение, я задерживаюсь и вызываю портреты основных "паладаров".

Карина Мураций. Сторас Медведь. Саматта Касарий. Палек Мураций. Цукка Касарий. Масарик Медведь. Чуть поодаль – Майя в своей любимой маске девочки-подростка с длинными золотыми волосами, а рядом – бесформенные колышущиеся облачка, символизирующие координатора и Дзии, любимой формы не имеющих (ну, что взять с искинов!) С Майей все ясно. Разумеется, мы оба пообещали, что не станем устраивать на Палле очередную Игру, тем более что конфигурация "Стратег против Стратега" категорически запрещена на реальных площадках во избежание тяжелого ущерба вовлеченным аборигенам. Нет, не станем – но кто нам мешает просто немного развлечься? Тем более что в процессе активно участвует новое лицо: Суоко, воспитанница Джао, может оказаться весьма многообещающим партнером и соперником. Три полуигрока, три континента – и четвертый в качестве резерва.

Дзии? Типичный узкий специалист, счастливый от одной возможности заниматься своим делом. Координатор? Иногда он пугает своей загадочностью. Древний неб, помнящий зарю зарождения разумных искинов, хранящий в себе часть психоматрицы легендарного Картама, спутника не менее легендарного профессора Главачека, главного идеолога Слияния. Постоянный спутник Харлама еще со времен Катастрофы – но почему-то не слившийся с ним, как шесть своих товарищей. Охотно сотрудничает со всеми Конструкторами при построении игровых площадок, но никогда не проявляет собственной инициативы. Постоянно общается с малышом Робином, на пару с ним пытаясь установить прочный контакт с джамтанами – и непрерывные неудачи на протяжении нескольких минитерций его совершенно не волнуют (я вообще ни разу не замечал, чтобы он проявлял хоть какие-то эмоции). Принимал активное участие в воспитании моих искинов на Текире, но категорически отказался разделить с ними базу знаний… Могущественная и мудрая сущность, больше, чем любая другая, заслуживающая звания Демиурга, но никогда не называющая себя так. Я не понимаю его мотивов – ни в чем. Зачем он принимает участие в паллийском проекте? Просто ради любопытства? Играя роль няньки при молодежи и прислуги за все, он не задействует и крохотной толики своих возможностей – а чем занимается остальное время? И каких неожиданностей от него ждать?

Но сейчас координатор меня не интересует. Он – существо давно знакомое и, по большей части, предсказуемое. Внезапных сюрпризов от него ждать не приходится. Нет, больше всего меня интересует молодежь.

Карина Мураций. Увеличиваю картинку: ее основная маска до "смерти" в авиакатастрофе. Невысокая хрупкая девица, на вид явно недокормленная в детстве – следствие нарушений в развитии из-за варварского содержания в Институте человека. Выражение тихого упрямства на лице: брови над глубокими черными глазами напряженно нахмурены, словно решает в уме какую-то сложную задачу. В миллионный раз я рассматриваю эту девочку, и, как обычно, за ней возникает совсем другой образ, всегда живущий в нулевом кольце моей памяти. Та женщина ничем не похожа на Карину: она выше, плотнее, полногрудая и русоволосая, на полных губах играет веселая усмешка – она всегда улыбалась, даже когда судьба с размаху била ее тяжелой дубиной. Сходны они лишь одним: тихим упрямством и готовностью идти до конца, пусть даже придется заплатить жизнью за убеждения. Элайла, маг-целитель в моей партии – в моей первой тактической Игре на реальной площадке. Поначалу я, привыкший к пустым бездумным куклам виртуальности, отнесся так же и к ней – как к живой шахматной фигуре и сексуальной игрушке. Но потом… к концу Игры я влюбился в нее, бессмертный полубог в обычную женщину, влюбился безумно и безнадежно. Я приостановил Игру лишь для того, чтобы остаться с ней хотя бы ненадолго: победитель или проигравший обязан уйти с площадки. Слегка ошалевший Стратег – без специальных усилий даже и не вспомнить, кто именно – позволил мне провести с ней три года, пусть и под тщательным присмотром своих людей.

А потом она умерла во время эпидемии, которую пыталась остановить. Сработала одна из точек принуждения, которой я не смог избежать несмотря на все предосторожности. Развеивая пепел Элайлы по ветру, я поклялся: больше – никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не позволю себе привязываться к смертным. Хватит с меня подобных душевных агоний, одного раза более чем достаточно. И я выполнил намерение. В отличие от моего вечного антагониста и занудного моралиста Джао, я больше не имел дел с теми, к кому мог прикипеть душой. Исключительно строгие деловые отношения взрослых людей: они работают на меня, я плачу, как оговорено. Дополнительная награда за честность и преданность, суровая кара за предательство и некомпетентность, и никаких сантиментов.

…Смерть. Вечное проклятие любой разновидности биоформ. Выдающаяся или ничтожная личность, все равно рано или поздно ее накрывает черный полог небытия. Уже не первую минитерцию остро завидую Джао и Майе, что не я придумал Ракуэн. Что не я догадался сохранять психоматрицы после смерти биологического носителя, предоставляя им новую жизнь, в реальности ли, в виртуальности ли. Ведь идея так очевидна! После Катастрофы сохранилось очень мало фантастических романов, но даже среди них обнаружилось целых три штуки, ее содержащие. Я терпеть не могу Джао и иногда готов прибить его за ехидные инвективы в мой адрес, но приходится признать: из-за своих подходов к жизни у меня немало слепых пятен. Скольких верных, преданных людей я мог бы вытащить с игровых площадок – пусть хотя бы ради того, чтобы раз в несколько секунд поболтать, вспоминая прошлое! Но такие ошибки не исправишь.

Прошлое не вернуть. Зато у нас всегда остается будущее.

Текира. Следствие еще одной моей идиотской ошибки. Всего одна неверная команда Станции – и она самоуничтожилась совсем не тем методом, на который я рассчитывал. Вместо того, чтобы вместе со мной соскользнуть в вероятностную пену вселенных, звездная система выпала в Большой мир. Все, что я мог тогда – истово, до потери сознания ненавидеть Джао, размазавшего меня не просто как Арбитр и Корректор, но и как Игрок-Тактик. Мне – да и не только мне – казалось, что произошла катастрофа с непредвиденными последствиями, от которой я не отмоюсь уже никогда. Но прошло меньше трех планетарных веков, и выяснилось, что все вышло к лучшему. Не ошибись я в одной команде – и не появилось бы у нас новое поколение Демиургов: занудный и правильный, в учителя, Семен, не менее занудная и правильная в того же папашу Карина, ее чуть более раскованная, но все равно занудная сестричка Яна… Сразу видно, кто лепил их по образу своему и подобию. Удивительно, что хотя бы Палек в таком окружении умудрился сохранить бесшабашность и чувство юмора.

Я затеняю все изображения, кроме одного. Карина смотрит на меня своими серьезными черными глазами, чуть склонив голову на птичий манер. Не ошибись я триста лет назад – не возникла бы никакая Текирская рабочая группа, Майя не начала бы разрабатывать вирусный эффектор, Джао не выпустил бы его на свободу, а ты не обрела бы особые способности, смертельные и спасительные одновременно. Интересно, каково себя чувствует тихий забитый ребенок, несущий на душе груз чужих смертей? Не знаю, и узнавать не собираюсь. Но больше трех минитерций я незаметно наблюдаю за тобой: сначала с иронией, потом с удивлением, а потом – не собираюсь врать самому себе – и с восхищением. Смертная, ты жила как богиня, отдавая себя другим и не задумываясь о собственной судьбе, совсем как Элайла. Как и Элайла, ты исцеляла людей, не интересуясь, получишь ли хоть какую-то благодарность. Став же Демиургом, настоящей богиней, ты осталась б о льшим человеком, чем многие биоформы.

Я – Камилл. Один из самых младших (из Старших, ха!), но и самых одаренных Демиургов. Среди сородичей мое имя служит едва ли не синонимом блестящего, ироничного и безжалостного Игрока, искусно сочетающего политическое предательство и кинжалы в ночи с сокрушительными таранными ударами армий. Я известен своей замкнутостью и нежеланием сходиться с другими, с сотоварищами или же с биоформами. С незапамятных времен я отгородился невидимой стеной от всех: от Демиургов – старичье давно мне осточертело, и от смертных – ведь они умирают. Но сейчас я чувствую, как стена, некогда прочнее пленочной черной дыры, начинает давать трещины. У меня наконец-то появился объект, к которому можно позволить себе привязаться, не опасаясь потерять. Наверное, родительский инстинкт нашел себе лазейку и взламывает эмоциональную броню изнутри, словно травинка – асфальт. Пусть. И не смотри с таким настороженным подозрением, малышка, я не меньше приложил руку к твоему появлению, чем Джао. Я начинаю любить тебя, а заодно и всех детей нового поколения – таких непосредственных, живых и эмоциональных, как и положено молодежи, по уши наполненных юношеским идеализмом и одновременно считающих себя прожженными циниками… Наконец-то в давно застывшем и скучном мире повеяли свежие ветры.

Заодно я испытываю легкое чувство вины. Я пришел сюда за компанию и подыгрываю до поры до времени – но повзрослеть вам придется так или иначе. Тепличные условия родной Текиры остались позади, и новый мир отнюдь не жаждет покоряться. Из древних времен пришла поговорка: кто жалеет розгу, тот портит ребенка. Я же хочу вырастить из вас достойных соперников по Игре, отнюдь не прекраснодушных идеалистов. Вот вам первое испытание: попробуйте-ка самостоятельно отбиться от волны исков бывших граждан Хёнкона на предмет компенсации за имущество. Задачка не такая уж и сложная, но требующая аккуратности, внимательности и определенной жестокости. Заодно я использую ситуацию для зондирования судебных систем и политических течений Кайнаня и Ценганя. А когда вы справитесь со вводным испытанием, придумаю что-то еще.

Возможно, я привязался к вам, однако ради вашего же собственного блага спокойно почивать на лаврах не позволю.

Возможно, я вас люблю – но мало вам все равно не покажется.