Солнце пекло лицо и плечи. Сержант Родонец снял фуражку и вытер лоб рукавом форменного кителя, чтобы хоть как-то избавиться от заливающего глаза пота. Жесткая ткань облегчения не принесла: пот она впитывала плохо, зато кожу терзала не хуже наждака. Ободранный лоб уже давно немилосердно саднил — а до конца дежурства оставалось еще шесть часов. Да какое там конец — смена только-только началась!

Сержант водрузил фуражку обратно на взмокшую макушку и уныло поплелся в обход пыльной привокзальной площади. Хотя в соответствии с календарем шла лишь первая декада официального лета, жарища уже стояла такая, какая не каждый год случается даже в разгар сезона. Хотя сердце подсказывало, что стоило бы перебирать форменными ботинками пошустрее, чтобы вернуться в хоть плохонькую, но тень вокзала, ноги отказывались шевелиться. Валька, сволочь, сидит сейчас в зале ожидания под вентилятором и тянет воду из бутылки, конфискованной в одном из коммерческих киосков. И скалится, небось — он умный, надрал напарника в «орел-решку»! Вот явится капитан с инспекцией — засадит всем по самые гланды за нарушение порядка патрулирования… Родонец вытащил из бокового кармана собственную полупустую пластиковую бутылку и глотнул отвратительно теплой воды, тщательно прополоскав рот. Гадость. Ну, по крайней мере, он ее честно купил, а не реквизировал у торгашей по праву удостоверения.

По полуденному времени привокзальная площадь просто вымерла. Следующая электричка из Новомара в соответствии с расписанием ожидалась через полтора часа. Торговцы-ларечники настежь распахнули двери в свои раскаленные жестяные сараи, а многие сидели на корточках или подручных предметах в тени за киосками, даже не надеясь на случайных покупателей. Сержант едва волочил по брусчатке ноги в неподъемно-тяжелых форменных ботинках, кидая по сторонам угрюмые взгляды. Ну что тут патрулировать? Разрешения на торговлю у всех ларечников проверены и в порядке, а бабки с прошлогодними помидорами в банках, щавелем и укропом выползут только ближе к вечеру, когда на вокзале на пятнадцать минут задержится экспресс «Новомар — Асталана». Что же до потенциальных злоумышленников, то они не идиоты по такой жарище нарываться. К тому же экспрессу явятся, не раньше, шукать по карманам зазевавшихся приезжих и проезжих. Сейчас же нужно побыстрее обойти площадь по периметру — восемьсот тридцать два шага, сто раз посчитано — и найти укрытие от беспощадного солнца. Резко кон-ти-нен-таль-ный климат, вспомнил он мудреное словечком. Колотун и снег по пояс зимой, печка летом, если проще. Обычное дело. Только печка какая-то уж больно жаркая в нынешнем году.

Глухо заревел мотор, и на площадь, трясясь на ухабах всей тушей и гремя корпусом, вполз междугородний автобус. Сержант пригляделся — а, точно, из Новомара, на десять двадцать пять. Смотри-ка, почти не опоздал сегодня — десять сорок семь, а он уже добрался. Наверное, где-нибудь в Кайтаре шоферюгу за такое отклонение от графика уволили бы нафиг, а у нас в Ставрии как бы не премию дать могут. Всего двадцать минут, не сорок и не час, как обычно. Автобус протарахтел к противоположной стороне площади, остановился под гигантским выцветшим портретом Народного Председателя и с жутким шипением пневмоприводов, слышным даже отсюда, распахнул двери. Неторопливо шагая своей дорогой, сержант краем глаза поглядывал, как из него стайкой тараканов выбираются пассажиры. Кто-то тут же погрузился в ожидающие рядом с остановкой машины и в коляску трескучего мотоцикла, некоторые, включая группу малолетних ребятишек (почему в учебный день они не в школе?), рассосались сами собой. Когда автобус, облегченно взрыкивая мотором и пуская облака сизого дыма, уполз на дальнюю стоянку ожидать часа обратного отправления, на остановке задержались только двое: необъятных размеров тетка с двумя такими же необъятными баулами и молодой парень явно не местного вида. Щеголял он в шортах и футболке с короткими рукавами, на голове таскал кепку с длиннейшим козырьком, а в руках держал типичный чемоданчик командированного и еще какую-то странную сумку на двух лямках на манер рюкзака. Точнее, сумку он не держал в руках, а носил — почему-то не на спине, а на груди. Неторопливо вышагивая вокруг площади, сержант наблюдал, как парень что-то выспрашивает у баульной тетки, а та глядит ошарашенно, словно у нее Страшную Государственную Тайну выпытывают.

— Не знаю я ничо, чо привязался! — наконец взвизгнула тетка, сообразив, что Страшные Тайны первому встречному не выбалтывают. Второму встречному их выбалтывают или такой же базарной кумушке, но на кумушку парень явно не тянул. Наверное, какой-нибудь студент. Интелихент хренов, страшно далекий от народа, даже выматериться толком не умеет, наверное. Хотя студент студенту рознь — некоторые, особенно филолухи по пьяни, изъясняются так, что даже у бывалых патрульных уши трубочками сворачиваются. Тетка тем временем подхватила баулы и шустро засеменила куда-то вдаль, несколько секунд спустя скрывшись за облупившимся напоминанием о почетной грамоте, врученной городу за какие-то заслуги лет двадцать назад. Парень остался стоять, растерянно озираясь по сторонам. Сфокусировавшись на милиционере, неторопливо шагающем уже в его направлении, он радостно подхватился и бросился навстречу.

— Господин… э-э, — студент бросил взгляд на петлицы сержанта, — лейтенант второго класса! Спросить можно?

Сопляк. Перепутать квадраты рядового и сержанта для гражданского еще простительно. Но спутать сержантские квадраты и лейтенантские ромбы? Он что, в армии не служил? Или льстить так пытается?

— Документы, — лениво протянул милиционер.

— Что? — не понял парень.

— Документики, говорю, покажи, — повторил сержант.

Несколько секунд студент непонимающе хлопал ресницами, потом слегка отступил.

— Между прочим, — высоким напряженным тоном произнес он, — вы обязаны первым представиться. И удостоверение предъявить по моей просьбе.

Ишь ты, умный.

— Сержант второго класса Родонец Магаз Оразкимович, — процедил милиционер, чуть вытащив из нагрудного кармана краешек удостоверения. — Документы, говорю.

Парень вздохнул, приоткрыл чемоданчик и начал там копаться. Нагрудная сумка ему страшно мешала. Чего он ее по-человечески не наденет?

— Вот, — парень наконец вытянул и продемонстрировал небольшие коричневые корочки. Противу ожидания, на них оказалось выдавлено отнюдь не название вуза. Слова «Удостоверение сотрудника прессы» поблескивали в солнечных лучах полустершимся серебром, и при их виде сержант слегка отступил назад. С щелкоперами связываться не хотелось: так навонять могут, что потом замаешься писать объяснительные. Однако же милиционер аккуратно взял корочки, раскрыл их и прочитал содержимое. Студент оказался вовсе не студентом, а Свальским Семеном Фридриховичем, штатным корреспондентом газеты «Вечерний Новомар». Зачуханная, конечно, но все же газета облцентра.

— Понятно, — пробурчал сержант, возвращая удостоверение. — В сумке что?

— Фотоаппаратура, — в тон ему буркнул парень. — Не вор я, господин сержант, не волнуйтесь. Редакционное задание у меня. Не подскажете, как в гороно добраться? Я адрес заранее нашел, улица Народной борьбы, двадцать два, да только где оно?

— Ну… — сержант снова снял фуражку и протер лоб жестким рукавом, раздумывая. — Автобусом надо. Прямого нет, с пересадками. Вон там посадка, — он ткнул пальцем через площадь. — Столбик с табличкой видишь возле выхода из вокзала? Сядешь на двенадцатый, через три остановки пересядешь на тройку. Не знаю, где там гороно, только тройка через всю Народной борьбы идет, спросишь у водителя.

— А, ясно. Спасибо, — парень кивнул, сунул удостоверение в чемоданчик, щелкнул замками и повернулся было в указанном направлении, но тут же замер. — А дорогу, господин сержант, здесь переходить можно? Не оштрафуете?

— Да иди уж, пресса, чего там, — ухмыльнулся Родонец. Он снова достал бутылку, чтобы глотнуть воды, после чего продолжил неторопливый обход площади.

Шуганув парочку тихих алкоголиков, устроившихся с бутылкой и несколькими солеными огурцами между закрытых киосков, сержант закончил-таки обход привокзальной площади и доволок себя до входа в вокзал. Журналист добросовестно отирался возле столбика остановки, переминаясь с ноги на ногу. Он тоскливо взглянул на сержанта, потом принялся пристально смотреть вдоль площади, откуда, по его расчетам, следовало прибыть автобусу.

— Слышь, пресса, — сжалился Родонец, — ты на солнцепеке-то не парься. Автобусы днем через полчаса ходят, а то и дольше. Иди вон под навес, в тенек, а то солнечный удар схлопочешь. Автобус здесь долго стоит, конечная у него, успеешь сесть.

— Спасибо… — пробормотал парень. Он еще раз взглянул вдоль площади, потом поднялся по ступенькам вокзального крыльца и остановился в небольшом клочке тени. Сержант поднялся за ним, пристроился в той же тени рядом и закурил.

— На твоем месте я бы такси взял, — посоветовал он. — Вон там стоят. А лучше отойди метров на сто да поймай бомбилу, а то таксёры цены задирают хрен знает как.

— Угу, на мои командировочные только на такси и раскатывать, — хмыкнул журналист. — И в ресторанах с лабухами шиковать.

— Ну, смотри. Слышь, а что за задание-то у тебя? — с интересом осведомился милиционер, глубоко затягиваясь.

— Да чушь всякая, — парень вздохнул. — Паренек тут у вас какой-то паладарскую лотерею выиграл… не лотерею, а как их, дополнительные тесты. Десятиклассник. Второй на всю область. Вот меня и прислали репортаж из школы сделать — учителя, товарищи, все такое.

— Тесты… — Романец напряг память. От жары из башки разбежались все мысли, какие еще оставались, хотя от словечка «паладар» по спине пробежали зябкие мурашки. Инопланетяне до сих пор оставались далекой непонятной сказкой, словно персонажи из фантастической кайтарской книжонки, хотя в газетах и по телевизору слово нет-нет да проскакивало. А журналюга словечко так небрежно употребляет, словно каждый день с ними водку глушит. — А что за тесты-то?

— Ну, они же к себе в Университет учеников набирают. Дополнительный тур вроде как. Зимой из-за Второго Удара у них отбор частично сорвался, сейчас добирают. Три декады назад по школам новые тесты прогоняли. Говорят, лично Народный Председатель процесс курирует.

На сей раз мурашки не просто пробежали, но и вцепились в хребет ледяными когтями. Второй Удар… Сержант помнил страшный зимний вечер, когда во тьме ранней северной ночи над городом вдруг сгустился густой серый туман, мешаясь с кружащимися в воздухе хлопьями завершающегося снегопада, один за другим проглатывая огни уличных фонарей. Родонец уже сменился с дежурства и сидел перед телевизором в домашних растянутых трениках, наблюдая за хоккейным матчем, когда в многоэтажке — нет, во всем квартале внезапно погас свет. Раздражение, недоумение, удивление, страх, паника — испытанные тогда чувства вдруг нахлынули на него волной. Милиционер поежился. Страшный вечер, переполненные паническим кошмаром ночь и следующий день, три десятка трупов без видимых повреждений в морге, жуткое облегчение, когда к вечеру из областного города до них все-таки добрался какой-то чиновник из канцелярии Наместника с новостями…

— Ну, если лично Народный Председатель, то хорошо, — покладисто согласился милиционер, глубоко затягиваясь и поводя плечами, чтобы скрыть нервную дрожь. — Ему виднее. А что, говорят, паладары сами каждого проверяют?

— Проверяют, — кивнул журналист, стирая ладонью с шеи обильный пот. — Я лично в облоно видел письмо, подписанное Кариной Мураций… ну, главной паладаршей… не само письмо, а копию, конечно. Там разъяснялось, что во избежание мухлежа каждый из прошедших предварительные тесты проверяется на новых заданиях, финальных, уже лично паладарами.

— В Асталану, что ли, возят? Детишек?

— Да нет, зачем в Асталану. У них же, у паладаров, сейчас в каждом областном городе по паре дронов. Ну, вроде роботов ихних, типа амеб гигантских — серые такие, то ли по земле катятся, то ли по-над землей на гравитации скользят, поди их разбери. И превращаются во что хочешь, хоть даже в натуральных людей: даже пальцем ткнешь, говорят, и то не отличишь. Кто-то из паладаров к ним дистанционно подключается, вроде как к телекамере, и в его присутствии тестируют. Вот, ваш парнишка в Новомаре на той декаде сдавал. Нас-то не проинформировали, лопухнулись, а теперь вот лично Наместник приказал статью написать.

— О, серьезно, — кивнул сержант, докуривая сигарету. — Тебе, что ли, приказал?

— Ага, щаз! — фыркнул корреспондент. — Я же только второй год работаю, пацаном еще считаюсь. Кто мне доверит? Мое дело пленку нащелкать да по списку вопросы позадавать, а там уж главред сам текст ваять станет. Сегодня вот в гороно нужно засветиться, завтра с утра в школе, а днем и домой можно. Ох, да что же сегодня за пекло-то такое?

— Пекло… — вяло согласился сержант. Он щелчком отправил окурок в урну, промазал, глянул на наручные часы. Пять часов шестьдесят две минуты до конца дежурства. Сдохнуть можно. Вернуться в зал ожидания? И смотреть на лыбящуюся рожу Вальки? Нет уж, нахрен. Можно пока тут постоять, в тенечке. И на посту вроде как, и журналюга, может, еще что интересное расскажет, пока автобус не появится.

Тихо заскрипела створка, и под приглушенные матюжки в дверь протиснулась длинная деревянная лестница, перепачканная белой краской. За лестницу держались двое в изгвазданных смазкой и грязью комбинезонах. Обоих сержант знал: местные электромонтеры. Пьют умеренно, в буйных пьянках не замечены, жен кулаком учить привычки не имеют.

— Здорово, Магаз, — кивнул один из них. — Бдишь?

— Чё, Айзеров, опять что-то ломать пошли? — осведомился милиционер. — А ну-ка, дыхни.

— Да я как огурчик! — обиделся монтер. — Работа ж, я не понимаю, штоль? Мне начальник давеча так и сказал: ты, Юлай Михалыч — уважает он меня, оттого по имени-отчеству кликает, — он многозначительно поднял к небу указательный палец, — ты, Юлай Михалыч, у меня самый положительный…

От него на несколько метров отчетливо несло винищем.

— Двигай давай, мля, положительный! — зло сказал напарник, пихая товарища лестницей. — И так от жары сдохнуть можно, а ты еще языком мелешь! Делать сам на верхотуру полезешь, понял?

— И полезу! — обиделся Айзеров. — И ничё я не мелю, просто ситуацию разъясняю представителю закона.

— Так чё ломаете-то? — переспросил сержант.

— Да контакт где-то хреновый, — охотно сообщил монтер. — Вывеска над входом, ёпты, гаснет. Начальник сказал…

Узнать об очередной инструкции начальства не удалось: напарник пихнул лестницу так, что монтер едва не полетел по ступенькам кубарем. Беззлобно выматерившись, он восстановил равновесие, и парочка принялась устанавливать лестницу сбоку от главного входа, нацеливая ее между углом навеса и стеной здания. Родонец вспомнил, что крупная светящаяся вывеска «Сокают-Пассажирский» прошлыми вечерами действительно гасла не раз. Ну, пусть возятся, гаврики…

После установки лестницы гаврики приступили к энергичным действиям. Самый положительный Айзеров, кряхтя и матюгаясь, полез по перекладинам, пока его напарник, угрюмо вцепившись в слеги, придерживал конструкцию в вертикальном положении. Потом сверху что-то ужасно заскрипело, посыпался мелкий мусор. Задрав голову, сержант поглядел, как монтер с головой нырнул куда-то вглубь отверстия, ранее скрытого неприметной железной дверцей.

— Какой, говорите, автобус? — переспросил журналист, вдруг навостривший уши. — Двенадцатый? И на тройку через три остановки?

Теперь и сам милиционер разобрал приближающийся шум автобусного мотора.

— Точно, — согласился он. — А там спросишь у водилы. И слышь, пресса, коли заночевать в городе намерен, приключений лучше не ищи. На ночной дискотеке чужака и порезать могут, да и на улицах в темноте компании нехорошие попадаются. И палёнкой у нас травятся если не ежедневно, то через день, а районная реанимация — то еще местечко. Местные синяки привыкли, а тебе не понравится, точно говорю.

— Спасибо, учту, — кивнул парень. — Ну, я пошел.

Он глубоко вдохнул, подхватил чемодан и выскочил из тени на солнцепек, устремившись к столбику остановки, куда уже приближался, скособочившись, пустой «скотовоз» двенадцатого маршрута.

И тут сверху раздался вопль.

Сержант вскинул голову. Тело монтера, торчащее из люка, колотили крупные судороги, а летящие оттуда завывания постепенно переходили в истошный визг. Милиционер растерянно смотрел на него, пытаясь сообразить, что происходит и что положено делать в таких ситуациях. Второй монтер у подножия лестницы тупо пялился в том же направлении, не демонстрируя ни малейшего намерения действовать.

— Он в напряжение влез! — крикнул остановившийся корреспондент «Вечернего Новомара». — Снимите его оттуда, быстро!

— Так как же…

— У него пальцы судорогой свело, сам не отцепится! Да что вы стоите, его же убьет!..

Как бы подтверждая его слова, визг резко оборвался, и тело монтера Айзерова безжизненно обмякло. Парень лихорадочно оглянулся, потом бросил на асфальт чемоданчик, быстро, но аккуратно пристроил сверху сумку с груди и бросился к лестнице. Второй монтер, однако, перехватил его.

— Сдурел? — рявкнул работник отвертки и трансформатора. — Он сейчас под током! Схватишься — самого долбанет. Стой здесь, сейчас рубильник отключу… мля, отключали же! Опять, что ли, не тот?

И он шустро бросился к входу и дальше куда-то вглубь вокзала.

Журналист лихорадочно оглянулся.

— Он же погибнет! — почти умоляюще проговорил парень, глядя на сержанта. — Нас на технике безопасности инструктировали — оттащить от тока и сразу искусственное дыхание, пока мозг не умер. Откачивать нужно, срочно!

И тут милиционер, наконец, пришел в себя.

— Не твоего ума дело! — зло рявкнул он. — Сейчас из медпункта фельдшера позову, он, небось, не глупее!

— Нет времени… — внезапно журналист ухватил слеги лестницы и с силой их дернул. Конструкция заскрипела, но устояла.

— Сдурел? — снова рявкнул сержант, уже ухватившийся за ручку двери. — Чё творишь, пресса?

— Без лестницы тело свалится под собственным весом, — пояснил парень, снова налегая на слеги. — Я подхвачу. Да помогите же!

Сержант дернулся к нему, чтобы остановить придурка, но лестница, скрежеща по стене, уже быстро ехала в сторону, пару секунд спустя звучно грохнувшись о жестяной подоконник, а затем об асфальт. Повисшее тело электрика медленно, неохотно поползло вниз и вдруг, сорвавшись, рухнуло в раскрытые объятия журналиста. Не удержавшись на ногах, тот упал на землю и забарахтался, пытаясь выбраться из-под пострадавшего.

— Валька! — рявкнул сержант в приоткрытую вокзальную дверь, после яркой улицы безуспешно пытаясь разглядеть напарника в полумраке зала ожидания. — Валька, мать твою за ногу! В медпункт за фельдшером бегом, здесь человека током ухайдакало!

Он обернулся к телу — и обмер.

Журналист уже выбрался из-под монтера, и тот лежал на боку, искривившись, с безжизненно разбросанными руками. На его губах и подбородке виднелись пузырьки пены, а полуоткрытые глаза безжизненно смотрели в небо прямо на ослепительное солнце. Но не вид явного и очевидного трупа ошарашил милиционера, за шесть лет службы навидавшегося всякого.

Нет, совершенно иное заставило его машинально схватиться за пистолетную кобуру. Тело медленно дымилось странным грязно-белым туманом, словно под одежду напихали кучу сухого льда. Дымка вокруг погибшего быстро сгущалась, превращаясь сначала в плотный бесформенный сгусток, потом в удлиненное веретено, а затем…

Мутно-серая спираль, отвратительно напоминающая какую-то морскую раковину-переросток, медленно всплыла вверх, зависнув на высоте метра полтора. В ее глубине зажегся багрово-красный огонек, хорошо видимый даже на ярком солнечном свету. Волюта, словно кто-то дохнул в ухо ледяным голосом, всплыло у милиционера в голове. Волюта. Настоящая волюта, из тех, что раньше он видел лишь по телевизору — в выпусках новостей из приморских городов. Откуда?..

Пока его пальцы мучительно медленно расстегивали клапан пистолетной кобуры, сдавленное проклятие заставило его бросить быстрый взгляд вправо. Журналист, отшвырнув расстегнутую драгоценную сумку, уже навел на клок смертельного тумана фотокамеру с внушительным объективом и быстро-быстро щелкал и трещал взводимым затвором. Кретин, вали отсюда! — мелькнуло в голове сержанта, когда он наконец-то начал вытаскивать из кобуры цепляющийся пистолет. Но потом все мысли стерлись, оставив лишь панический ужас, волной накатывающий на сознание. Милиционер, щелкнув предохранителем, направил ствол на волюту и нажал на спуск.

Грохнуло, еще и еще. Сержант стрелял, словно в тире, направив ствол на волюту, и паника внутри только усиливалась. Проклятая тварь не демонстрировала ни малейшей реакции на пули, выбивавшие фонтанчики штукатурки из стены вокзала, и багровый огонь внутри разгорался все сильнее. Вот туманная спираль привсплыла еще и развернулась, так что ее ось оказалась нацеленной Родонцу прямо в лицо.

И секунду спустя после того, как сержант услышал тихий щелчок бойка в пустом патроннике, багровый свет резанул его глаза. А затем все окутала тьма.