Шварцман сидел в кресле и немигающе смотрел на Кислицына. Тот отложил прочитанный доклад в сторону и раздраженно посмотрел на бывшего начальника Канцелярии.

— Ну что вы на меня так смотрите, Павел Семенович? — резко осведомился он. — Злорадствуете?

— Да что ты, Олег, — махнул рукой тот. — Мне просто интересна твоя реакция. Увлекательная наука, физиогномика, знаешь ли.

— И как вам реакция? — осведомился Народный Председатель. На его скулах ходили желваки.

— Правильная, — усмехнулся Шварцман. — При условии, что думаешь ты о том, о ком и я.

— Ведерников, с-скотина! — с чувством произнес Олег. — Порвал бы! За последние два месяца на его заводах уже третий митинг.

— Четвертый, — хмыкнул Шварцман. — Еще один разогнали, но по инстанциям не доложили. Глава местного УОДа решил, что незачем портить отчетность.

— И откуда информация?

— Сохранились у меня еще кое-какие источники, — вздохнул Шварцман. — Кое-какие контакты я успел восстановить, пока ездил по стране. Но стар я уже для таких вояжей, стар… Больше из Моколы ни ногой. Ты лучше скажи, что делать собираешься?

— Поубивал бы… — Олег покрутил в руках карандаш и вдруг с силой ударил его остро заточенным кончиком по бархату стола, словно ножом в чье-то горло. Карандаш с треском сломался пополам, и Народный Председатель зашипел и выругался, когда одна из тонких щепок впилась ему в руку. — Млять… Честное слово, поубивал бы. Так и хочется на манер Железняка чистки начать. Саботаж же, честное слово! Поставки срываются, планы не выполняются, воровство на заводах и фабриках такой размах приняло, что явно без попустительства руководства не обходится. В магазинах пусто, хотя на складах, как показывают проверки, продуктов хватает. Спекулянты совсем на голову сели — ох, как я народ понимаю! Нет, точно саботаж!

— Чистки, говоришь? — Шварцман принялся разглядывать свои ногти. — Что же, чистки — дело хорошее. Кто же мешает?

— Издеваетесь? — осведомился Олег. — Еще неизвестно, кто кого вычистит — я их или они меня. Пока я свадебным генералом у себя в кабинете сижу, еще терпят, стиснув зубы. Начну глубже влезать — устроят мне что-то вроде того, что Треморов в свое время Крупчаку устроил. Треморов тогда, кажется, тоже главой Инкома был? Ровно как Ведерников сейчас. Ох, Павел Семенович, и на кой вы меня в Нарпреды потащили? Работал бы сейчас снабженцем в тихой конторе, заводил бы знакомства, доставал бы унитазы и трубы редкой номенклатуры…

— Ну, как мне показалось, ты и сам не сопротивлялся, — усмехнулся Шварцман. — Сам же мне объяснял, как я собирался тебя марионеткой сделать. Не дергался бы — и пожалуйста: теплое местечко и никаких обязанностей. И никакой ответственности, кстати. Не захотел отчего-то. Или передумал? А что, давай я стану править, а ты на троне восседать?

— Не дождетесь! — зло усмехнулся Олег. — Да и не выйдет у вас. Думаете, старые контакты восстановили, по стране поездив? Спросите у Пашки записи при случае — у него любопытная подборочка имеется. Ну, о чем говорили между собой те деятели, с которыми вы общались, после вашего якобы доверительного трепа наедине…

Шварцман весь подобрался, но тут же снова обманчиво расслабился.

— Спасибо, полюбопытствую, — безмятежно сказал он. — Но ты от вопроса не уходи. Что делать собираешься? Ведь чем дальше, тем хуже. Тяжелая промышленность у тебя в загоне, легкая в загоне, про сельское хозяйство и не говорю, цены на нефть с газом на сахарских рынках падают чем дальше, тем больше, спасибо их изобретателям. Придумают экономичные гравитационные движки для тяжелой техники или аккумуляторы усовершенствуют — еще сильнее продажи упадут. Химическая промышленность сама по себе многого не требует. Кстати, знаешь, что «Сахара троми» допустила намеренную утечку информации о новых эффективных методах разработки газовых конденсатов? Что их уже придумали, доводят до ума и внедрят годика через три-четыре, заразы, благо бюджеты запланированы немеряные. Так что рискуем мы в самом ближайшем времени остаться вообще без нефтяных рынков сбыта. Так что валюты все меньше и меньше, а кушать людям хочется все так же.

— Кушать людям хочется, — согласился Олег. — Хотя, честно говоря, думаю, не в том дело. Ну да, небогато в магазинах с продуктами, но, в конце концов, не голод же сейчас. Худо-бедно, а купить еду можно. Ну да, пусть с очередями. Но можно и пережить! Хотя бы в такие трудные времена, как сейчас.

— Купить можно, говоришь? — Шварцман усмехнулся. — Ты когда в магазин в последний раз заходил? Только не в мокольский, их ты хотя бы из окна машины видишь, а в какой-нибудь другой? Скажем, где-то в промышленном городе за Каменным Поясом или еще в какой-нибудь зоне… как оно называется? «зоне рискованного земледелия». Ну, знаешь, там, где в июне поля заморозками прихватывает через два года на третий.

— И что там? — осведомился Олег, рассеянно пощипывая обломки карандаша.

— Ты «хвост» в молочный магазин в шесть утра видел? Метров на двадцать по улице, три человека в толщину? Я специально попросил сфотографировать, снимки тебе пришлю попозже. За хлебом очереди появляться начали, пока еще не слишком большие, но уже заметные. За колбасой-мясом-сосисками и прочим в магазинах просто убийство, фигурально выражаясь, разумеется. Морду друг другу бить еще не начали, но недолго осталось. Талоны уже на все подряд введены, пара печатных фабрик уже начала их в промышленных масштабах выпускать. Зашел я в один универсам в Михайловске и просто ошалел — представь, Олежка, длинный ряд абсолютно пустых полок, только банки с березовым соком стоят, да еще перловая каша в стеклянных банках.

— Сок-то хоть с мякотью? — автоматически схохмил Олег, но тут же спохватился. — Тьфу, что я несу! Вы что, серьезно, Павел Семенович? Почему мне не доложили?

— Кто? — усмехнулся Шварцман. — Бирон, дружок твой закадычный? Так он с увлечением на моем месте обустраивается, в шпионов играть учится и интриги крутить. Не до того ему. Голосупов? Так общаки тебя изначально терпеть не могут, и Голосупов не исключение, хотя и прикидывается тихим и покорным. А кто еще?

— Полный п…ц… — печально констатировал Олег. — Действительно, кто еще? Сижу в своем кабинете, делаю вид, что круче всех, а на деле — никто, пустое место. Застрелиться, что ли?

— Всегда успеется, — качнул головой Шварцман. — Знаешь, в чем твоя беда? Не только твоя, впрочем, наша общая. Мы полагаем, что знаем о жизни в стране все только потому, что сидим на вершине и читаем бумажки, которые нам подсовывают. В крайнем случае можем сами на улицу выйти и посмотреть на правильный «народ», так сказать, который нам обеспечат службы поддержки — общаки, Канцелярия, министерства, да мало ли кто еще. Но статисты — не народ, да и Мокола — далеко не вся Ростания. А в Ростании дела обстоят очень плохо. Причем куда хуже, чем еще год назад. Прошлой осенью многие с энтузиазмом голосовали за тебя, полагая, что ты сделаешь что-то хорошее, правильное. Теперь тебя начинают ненавидеть традиционной тихой ненавистью, как до того ненавидели Треморова и прочих Нарпредов. Но Треморова, по крайней мере, боялись и уважали.

— А я-то здесь при чем? — взорвался Олег, вскочив на ноги. — Я, что ли, сожрал всю колбасу и сметану в магазинах? Я нархозников поголовно самогонкой споил? Никто, блин, работать не хочет, только воруют все, а я виноват?

— Успокойся, — жестко сказал Шварцман. — Сядь и успокойся. Не надо мне тут истерик закатывать. Если ты такая размазня, пойди и застрелись, только, сделай милость, подожди, пока я уйду при свидетелях. Но лучше возьми себя в руки и начинай думать головой.

Олег наградил его бешеным взглядом, потом глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он проглотил кипящую в нем ярость и заставил себя сесть.

— Что вы предлагаете? — ровно спросил он.

— Я? — удивился Шварцман. — Предлагать — твоя работа, я-то так, сбоку припека пристроился. Ты у нас Народный Председатель, тебе и голову напрягать.

— Хватит кокетничать, Павел Семенович, — все так же ровно произнес Олег. — Я не в том настроении, чтобы спокойно смотреть, как вы себе цену набиваете. Вам не кажется, что пора бы уже начинать приносить хоть какую-то пользу? Я вас не затем из ссылки вытащил, чтобы вы за казенный счет по всей стране мотались, а потом мне тут целку изображали.

— Ого! — весело произнес Шварцман. В глазах пожилого еврея блеснули озорные огоньки. — Вижу я, начальственный тон ты вполне освоил. Ладно, Олежка, уговорил. Скажу я тебе вот что, пока ты вконец не осерчал, — он поудобнее устроился в кресле. — Систему пора менять. Менять сразу и целиком, начиная с фундамента, а не сверху по чуть-чуть, как твой секретный план предполагает.

Олег молча смотрел на него. Шварцман вздохнул.

— В докладе, который ты в руках держишь, многого не указано. Да, о лозунгах, которые рабочие выдвигают, там написано. Там другого нет. О зарплате мастера участка, например. Вот ты ругался как-то, что у нас бытовая продукция в руках разваливается, телевизоры едва ли не через один в ремонт таскать приходится в первый же год. Думаешь, твои ОТК преобразованные хоть что-то изменят? Контроль качества всегда на мастеров и инженеров ложился. Именно они должны бегать и всюду нос свой совать на предмет отклонений от правил и норм. Да только вот мастер и инженер тоже на зарплату живут. А зарплата у них та же, что и у простых работяг, зачастую даже меньше. Работяга еще и сверхурочно подработать может, лишний час у станка постоять, а инженеру что? У него и так рабочий день фактически ненормированный. На хрена им себе лишнюю головную боль заводить?

— Я все сам знаю, — кивнул Олег. — И что?

— То же самое со всеми управленцами в цепочке, — проигнорировал реплику Шварцман. — Вплоть до самого директора. У нас главное — план выполнить, а что именно получится в результате выполнения — всем наплевать.

— Повторяю — я все знаю. Именно поэтому мы и переделываем ОТК. До конца года новый техконтроль должен заработать на всех промышленных предприятиях.

— Думаешь, хоть чем-то поможет? — невесело хохотнул бывший начальник Канцелярии. — Ну, вывел ты начальника ОТК из-под контроля директора. Да только они друг с другом много лет работали, если и не кореша закадычные, то уж и не враги точно. Что, думаешь, начальник ОТК сделает, когда директор придет к нему с бутылкой коньяка и в задушевном разговоре попросит не слишком свирепствовать? Или не с бутылкой, а с банкой черной икры или даже с пачкой форинтов? Думаешь, без ОТК мало контролеров, и как к ним подступиться, директор не догадается? Чушь собачья. Очередной повод для коррупции, вот и все. Как пропускал техконтроль брак, так и продолжит пропускать. Ты лучше ответь мне, Олежек, почему в Сахаре и прочем мире проклятого чистогана никто не выпускает машины, которые ломаются в километре от магазина?

— Ну… — Олег, которого вопрос застал врасплох, несколько опешил. — Не знаю. Не задумывался как-то.

— Вот именно, — Шварцман воздел к потолку палец. — И я не задумывался, пока у власти держался. Не до того как-то было. А потом, когда ты меня на дальнюю дачу закатал, времени оказалось более чем достаточно. Да тут и задумываться не о чем, все просто и очевидно, только не для нас. Ответ простой: брак у них не выпускают потому, что никто не купит. И вложенные деньги пойдут псу под хвост. У них убытки, в отличие от нашего народного хозяйства, просто так списывать не принято…

— Оно все очень здорово, — перебил его Олег, — но вы не учитываете, что у нас и у них принципиально разная структура промышленности. У нас на группу «А» приходится восемьдесят процентов производства, у них — только двадцать. Какая, к черту, конкуренция в условиях промышленных цепочек?

— «К черту» — это как? — осведомился Шварцман. — Мне казалось, что по части матерщины меня учить не надо. Потом расскажешь, что словечко означает. О чем я? А, да. Конкуренция в условиях наших, — он выделил слово голосом, — промышленных цепочек присутствовать, разумеется, не может никак. У всех план — чего и сколько на входе, чего и сколько на выходе, смежники прописаны жестко, шаг в сторону — выговор с увольнением. Деньги в таких условиях — лишь средство вести учет, не более того. Они ничего не значат. Чтобы повысить заинтересованность директора производства в повышении качества, нужно, чтобы деньги реально работали. А это возможно лишь в условиях конкуренции.

— То есть вы намекаете, что нужно полностью отменять плановую систему? — усмехнулся Олег. — Вам не кажется, что предлагаете подрыв самых-самых устоев народного государства? Справедливости распределения в первую голову?

— Ну, я же тебе сразу сказал, что нужно менять все, начиная с фундамента, — пожал плечами Шварцман.

— Да уж, вы не мелочитесь. Для бывшего второго лица народного государства, во всяком случае, у вас весьма предосудительные взгляды, — Народный Председатель криво улыбнулся. — Впрочем, беда в том, что не согласиться с вами я не могу. Вот, — он выдвинул ящик письменного стола и вытащил оттуда тонкую папку с красно-синей полоской по краю. — Два месяца назад я озадачил академиков из РАЭН анализом текущей экономической ситуации в стране. Вчера я получил от них два доклада. Первый — обычный бред в общем русле: расширить, углубить, повысить мотивацию и так далее. Его я даже читать не стал. А вот второй оказался много интереснее. Автор — академик Балкис и еще пара человек, не запомнил фамилии. И излагает он там вещи, весьма схожие с той антинародной пропагандой, которой вы занимались последние пять минут, а то и похлеще. «Лунный ландшафт» — еще не самый сильный эпитет. Вот, — он двинул папку вперед по столу. — Ваша копия. Совершенно секретная, разумеется. Ознакомитесь и в течение двух суток, до пятницы, выскажете свои соображения как по самому анализу, так и по предложенным мерам. И подумайте, не стоит ли тайно привлечь группу Балкиса в параллель с теми экспертами, что уже на нас работают. В пятницу — заседание Кабинета, и еще до него мне нужно ваше обоснованное мнение. Учтите, что месяц назад Ведерников получил указание подготовить перевод части своих предприятий на частичный хозяйственный расчет, основываясь на подготовленных еще весной рекомендациях РАЭН. В пятницу он должен отчитаться о ходе подготовки. Вопросы?

— У матросов нет вопросов, — с непонятной интонацией произнес Шварцман. — Ознакомлюсь и выскажу. Все?

— Не забудьте, не позже завтрашнего обеда я жду от вас оценку намеченной показательной акции. Сверх того — все. Можете идти.

Оставшись в одиночестве, Олег откинулся на спинку кресла, обхватил себя руками и несколько минут отчаянно боролся с подступающей паникой. Что с ним происходит? Вырвавшееся словечко — «к черту»! Да, оно оттуда… из того мира. Да, он не раз слышал его там… Опомнись, где — там? Ты уже на полном серьезе веришь в реальность «Земли» и «Российской Империи»? Тебе не кажется, что сходишь с ума, дружок?

Его взгляд снова упал на доклад о рабочих волнениях. Внезапно, словно на экране телевизора, он вновь увидел неспокойную волнующуюся толпу перед помостом, пьяных оборванцев в переднем ряду, цепочку казаков, с напряженными лицами ощупывающих пальцами спусковые крючки карабинов… Да что же такое происходит? Спокойно, дружок, спокойно. В воскресенье Пашка должен принести доклад об Оксане. Если принесет… если принесет, значит… хотя нет. Не следует думать о том, как поступать, если Оксана и в самом деле существует в реальности. Следует понять, что делать, если ее не существует. Точнее, где найти хорошего психиатра, но так, чтобы удержать все в тайне. Нарпред, страдающий галлюцинациями, на своем посту долго не протянет. Внезапно ему остро захотелось, чтобы в комнату вошел Хранитель, Тилос или любой другой. Где же ты, Тилос? Куда ты пропал именно в тот момент, когда я остро нуждался в тебе? Как мне не хватает твоей усталой уверенности, понимающей, слегка ироничной улыбки отца, с гордостью наблюдающего за тем, как чадо, запинаясь и путая слова, декларирует стишки с большой сцены? Куда же исчезли проклятые Хранители, выдернув меня к вершинам власти и бросив на произвол судьбы?

Я не могу так. Кто-нибудь, помогите мне! Пожалуйста!