Стук в дверь разбудил Олега спозаранку — небо еще только чуть начало светлеть. От оконных рам ощутимо несло свежестью. Олег поежился под теплым одеялом. Устроившийся в ногах хозяйский кот, накануне просочившийся в комнату, потянулся и сладко зевнул.

— Кто там? — глухо спросил Олег. — Что случилось?

— Прислали за вами, вашбродь, — донесся из-за двери сиплый голос Степана. — Извозчик ждут-с.

— Куда ждут? — не понял Олег. — Ночь же еще!

— Утро уже, вашбродь, — сообщил Степан. — Светает вовсю. Так что передать? Что не едете никуда?

— Ох… — простонал Олег. — Еду, еду…

Он отбросил одеяло — кот соскочил с кровати и недовольно уставился на беспокойного человека зелеными глазами — и встал босыми ногами на холодный деревянный пол. Зябко поежился — воздух в комнате обволакивал холодным влажным саваном. По старой привычке Олег спал голым, о чем сейчас пожалел. Быстро одевшись, он намылил подбородок и наспех побрился купленной накануне опасной бритвой. Получалось плохо, но что делать?

Во дворе Степан колол дрова, ловко тюкая колуном.

— Покушать не желаете, вашбродь? — осведомился он. — А то баба сейчас быстренько соорудит что-нибудь…

— Нет, спасибо, — Олег покачал головой. — Рано еще. Желудок не проснулся. Перехвачу потом по дороге.

Степан озадаченно посмотрел на него.

— Перехватите?.. — он встряхнул головой. — То-ись кушать не станете? Ладно, скажу бабе, чтобы к вашему приходу пирогов напекла. Она у меня пироги пекёт вку-усные! — Он причмокнул. — Вас когда взад ожидать, вашбродь?

— Не знаю, Степан. Ну, бывай.

Олег с трудом распахнул просевшую калитку и вышел на улицу к ожидающему извозчику. Вчерашний знакомый, Крупецкий, сидел, нахохлившись.

— Ласкави рана, — хмуро поприветствовал он подопечного. — Как пан вчера провел день?

— Хорошо провел, — Олег плюхнулся рядом с ним на потертое кожаное сиденье. Извозчик причмокнул и хлестнул лошадей вожжами. Пролетка сдвинулась с места и затарахтела по пыльной дороге. — Улицы, правда, грязноваты, и пьяных много валяется. Скажите, а что пьяных в вытрезвитель не забирают — по жизни так, или же просто руки не доходят?

— Кто хочет, тот пьет, — буркнул провожатый. — Никто силком не тянет. И валяться тоже никто не запрещает. Шинки на каждом углу понатыканы — пей не хочу, а не хочешь — и не пей.

Скаламбурив таким образом, Крупецкий демонстративно отвернулся. Олег почесал в затылке. Правильно ли я его понял, что он меня не понял, а вытрезвителей здесь не имеется? В Сахаре, говорят, тоже вытрезвители отсутствуют, но там полиция пьяных чуть ли не по домам развозит…

Извозчик петлял по узким немощеным улицам, проехал мимо большого краснокирпичного здания с чугунными воротами, в которое втягивался поток бедно одетых людей. Некоторые злобно зыркали на пролетку и проходили мимо, опустив глаза. Так. Кажется, если здесь и в самом деле буржуйское общество, как следует из газет, классовая борьба в самом разгаре. Что-то мне оно напоминает. Ну да, натуральный сон пропагандиста перед политзанятием на тему Первого восстания. Угнетенные рабочие впервые осознают себя как организованную силу и предпринимают неудачные попытки борьбы за свои права, а молодые народовольцы исподволь куют свой характер, что-нибудь в таком духе. Газеты, которых Олег начитался в клинике, и некоторые вчерашние наблюдения наталкивают именно на такие ассоциации. Нет, нужно срочно входить в курс дела, а не то… Что — не то? Ты, дружок, сначала со своим статусом разберись. Все, не Народный ты более Председатель, а пустое место с неясным будущим. Смирись с тем, что от тебя сейчас мало что зависит. У нас тебя бы давно закатали в спецучреждение за высокими стенами, для выяснения и исследования, повесили бы гриф с тремя нулями, и вышел бы ты на волю только вперед ногами. Да и то вряд ли — трупы секретных зэков наверняка сжигают. Или нет? Вернусь — надо выяснить… Вернусь? Оптимист, однако.

Пролетку тряхнуло особенно сильно, и Олег распахнул глаза. Оказывается, он задремал. Пролетка катила по широкой по местным меркам улице, вымощенной брусчаткой, между двух- и трехэтажных каменных домов. По узким деревянным тротуарам сновали люди, первые этажи занимали лавки с широкими стеклянными витринами. Пролетка миновала несколько полотняных навесов, под которыми стояли столики и сидели выпивающие и закусывающие, несмотря на ранний час, посетители. Улица постепенно расширялась, впереди замаячило открытое пространство.

— Тверская улица, — буркнул Крупецкий. — Почти приехали. Вон, впереди Тверская площадь.

Пролетка выкатила на большую площадь. По левую сторону возвышался четырехэтажный каменный дом желтого цвета длиной в полтора десятка окон, с большим входом посередине, окруженный невысокой каменной изгородью. Из покатой крыши тут и там торчали печные трубы. Дом загибался буквой П, его крылья уходили в переулки.

— Особняк генерал-губернатора, — пояснил Крупецкий, заметив, что Олег с интересом рассматривает здание.

— Понятно… — ошарашенно кивнул Олег. — А там что? Театр? — Он указал на длинное приземистое двухэтажное здание по другую сторону площади. По центру здание украшали шесть толстых белых колонн, накрытых треугольным портиком. Над крышей гордо торчала граненая башня, в верхней части опоясанная круговой галереей и венчаемая длинным шпилем. Возле здания стояла странная конструкция, запряженная парой массивных желто-белых лошадей.

— Да, тот еще театр! — ухмыльнулся его спутник. — Тверская полицейская часть, а также пожарное депо. Вон же пожарная повозка стоит.

— Понятненько… — снова пробормотал Олег. — Ну и дела!

Особняк генерал-губернатора? Полицейско-пожарная часть? Дома — так он теперь называл родной мир — в подобного рода строениях наместники Народного Председателя могли располагаться только в самых захудалых областях. Он вспомнил внушительное десятиэтажное здание резиденции мокольского наместника, потом помпезную двадцатиэтажную башню своей собственной Резиденции, окруженную площадью, раз в пять превосходящей Тверскую размерами, и ему стало почти плохо.

Куда я попал, граждане? В какое захолустье? Ведь Москва, судя по тому, что я узнал, столица, пусть «вторая», но столица! Чтобы в столице высшее должностное лицо обитало в убогом домишке с печным отоплением, даже без нормальной котельной? Да что же у них, каменный век, что ли?..

— Да, в провинции такого не увидишь, — покровительственно заметил Крупецкий, неправильно истолковав проступившие на лице Олега чувства. — Вот, помнится, лет десять назад, в девяносто шестом, к коронационным торжествам, его так украсили, любо-дорого посмотреть. Вы бы, пан, тогда его увидели — ахнули бы.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Олег.

Из мрачных мыслей он вынырнул, только когда пролетка, миновав еще одно официально выглядящее здание, повернула налево, в переулок, и остановилась у невысокого кирпичного флигеля. На противоположной стороне дороги за высоким каменным забором шелестел чахлый сад, окружающий какой-то особняк.

— Приехали, — сообщил Крупецкий, соскакивая на брусчатку и бросая монету извозчику. — Охранное отделение.

Олег последовал за спутником. Табличка на здании отсутствовала, деревянная дверь стояла гостеприимно приоткрытой. Крупецкий жестом пригласил пройти в дверь.

На третьем этаже обнаружилась небольшая приемная с ростовым портретом бородатого человека в военной форме. Его Императорское Величество Николай Второй, вспомнил Олег табличку с подписью в давешнем кабаке. За темным дубовым столом сидел и строчил по бумаге, высунув язык от усердия, какой-то молодой человек. Крупецкий кивнул Олегу на стул и прошел во вторую дверь. Впрочем, почти сразу же он появился снова.

— Проше пана, — он указал на дверь. — Господин Зубатов ожидают. Мне же позвольте откланяться — дела.

Коротко кивнув, он вышел. Олег, поколебавшись и бросив на молодого человека вопросительный взгляд — тот все еще самозабвенно строчил пером, изредка макая его в чернильницу — и прошел через внутреннюю дверь.

— Доброе утро, Олег Захарович, — завидев его, Зубатов коротко и сухо кивнул. — Присаживайтесь. Как спалось на новом месте?

— Бывало и лучше, — откликнулся Олег, усаживаясь. А ведь выправка-то у мужика военная, отметил он про себя, хоть и ходит в штатском. И портретик императора еще больше, чем в приемной — дядька, видать, убежденный императрист… нет, монархист. Или карьерист, что более вероятно. — Скажите, Сергей… э-э-э, Михайлович…

— Васильевич, — поправил тот, усмехнувшись краем рта.

— Прошу прощения, Сергей Васильевич, — Олег виновато пожал плечами. — Как всегда, с памятью на имена у меня паршиво. Постараюсь больше не ошибаться. Так вот, не боитесь с такой охраной жить?

— С охраной? — брови Зубатова удивленно поползли вверх.

— Именно, — кивнул Кислицын. — Не уверен, что это мое дело, но вы плохо кончите, если и впредь останетесь столь беспечны. Не знаю, дожили ли вы уже до политического терроризма, но даже если и нет — скоро доживете. Знаете, я человек штатский и вообще мирный, но, командуй я злоумышленниками, мне не понадобилось бы и десяти минут, чтобы перебить всех в здании.

— Любопытно, — начальник Охранки сложил руки перед собой. — И как же?

— Элементарно. У вас даже пост у дверей не выставлен. Толпой подкатить к дверям на пролетках, затащить внутрь взрывные устройства, расставить их по первому этажу, запустить часовой механизм и выбежать наружу. Когда взрывчатка детонирует, расстреливают уцелевших, выбирающихся из горящих руин, и исчезают. Ну и?

Какое-то время Зубатов не мигая смотрел на Олега. Потом он вздохнул.

— Если вы, Олег Захарович, и в самом деле из иного мира, — медленно произнес он, — мне даже подумать страшно, как вы там живете. Нападение на официальное здание Охранного отделения, по соседству со штабом жандармского корпуса… Знаете, я человек опытный, многое повидавший, но то, что вы рассказываете, не лезет ни в какие ворота. Будьте спокойны, политический терроризм у нас еще как изобрели. И стреляют в людей из револьверов, и взрывают адскими машинами… Надеюсь, недавней гибели великого князя Сергея Александровича вам достаточно, чтобы проникнуться серьезностью положения?

— Великого князя? — поразился Олег. — Простите мне мое невежество, но разве великий князь не является родственником императора?

— Сергей Александрович являлся дядей его императорского величества, а сверх того — московским генерал-губернатором, — нахмурил брови Зубатов. — Да, я все время забываю про вашу… м-м, отстраненность от мира сего. А еще за последние три года убиты министры внутренних дел Сипягин и Плеве и московский градоначальник граф Шувалов. Последний — совсем недавно, в конце июня. Прочую мелочь наподобие генерал-губернаторов, просто губернаторов и вице-губернаторов, полицмейстеров и так далее в количестве не менее десятка, а также совсем уже незаметных личностей вроде простых офицеров, жандармов и тому подобных упоминать, наверное, просто неприлично. Это как для вас, терроризм или нет?

— О-фи-геть… — по слогам произнес Олег. — Упасть и не подняться. Да, терроризм у вас действительно на должном уровне, уж и не знаю, огорчаться по сему поводу или радоваться. Но почему с вашей стороны такая беспечность? Ну ладно, поста охраны нет, но хотя бы элементарную бабушку-вахтершу посадить с тревожной кнопкой?

— Олег Захарович, — Зубатов досадливо поморщился, — давайте вопросы охраны здания отложим на потом. Сколько лет оно стояло, и еще ни разу не нападали на него с адскими машинами. Да и не все так просто, как вам кажется. Бомба — вещь сложная в изготовлении и чрезвычайно опасная при транспортировке. Оставим пока. Я хочу, чтобы вы еще раз рассказали о себе — и о своем мире.

Олег пожал плечами.

— Хорошо. Начнем с официальной автобиографии. Итак, зовут меня Кислицын Олег Захарович. Год рождения — тысяча пятьсот сорок пятый. Окончил исторический факультет Мокольского госуниверситета в шестьдесят восьмом году по специальности «Архивное дело». По лето семьдесят первого года работал экспедитором и профоргом на специальном мясокомбинате «Новая заря», с шестьдесят девятого по совместительству — помощник завскладом…

Зубатов слушал, изредка вставляя короткие вопросы и медленно кивая. Идея всеобщей воинской повинности почему-то поразила его так, что он минут десять выспрашивал о деталях — военкоматах, военных кафедрах, ежегодных сборах и тому подобных мелочах. Танки его тоже заинтересовали, хотя когда Олег честно признался, что ничего не понимает в гравитационных генераторах и электроразрядниках и даже не представляет себе принципа их действия, Зубатов заметно разочаровался.

— Ну ладно, — неохотно проговорил он. — Их все равно не со мной обсуждать надо. Сведу я вас с умными людьми при случае, обсудите поподробнее.

— Не думаю, — спокойно возразил Олег, с удовольствием наблюдая, как брови собеседника поползли вверх. — Есть у меня серьезные сомнения, что вам стоит разрабатывать подобные технологии. Не время. Вообще есть у меня предложение — давайте я сначала закончу рассказ, а уже потом поговорим о планах на будущее.

Зубатов недовольно хмыкнул, но согласно кивнул. Впрочем, когда речь зашла о Хранителях, он снова напрягся.

— Говорите, десятилетиями незримо управляли вами? — его голос стал вкрадчивым. — И даже до… как вы ее назвали? Великой Революции?

— Насчет «до революции» — не знаю. Мне рассказывали про сорок девятый год и далее, — пожал плечами Олег. — Вы, я вижу, подробно ознакомились с моей историей болезни, или куда там Михаил Кусаевич записывал мои россказни. Но в личном общении со мной Хранители никогда не вдавались в подробности. Так, случайные оговорки. Плюс то, что Канцелярия накопала под личным руководством Шварцмана — разные сомнительные исторические казусы, которые можно интерпретировать как угодно. Судя по всему, Хранители всегда контролировали содержимое архивов, вычищая все, что могло навести на след слишком умного исследователя. Уж поверьте мне, как историку по образованию: что-что, а чистить архивы в моем мире научились на славу даже безо всяких Хранителей. А уж что можно провернуть с их техникой, которая даже сквозь стены видеть позволяет…

— Видите ли, Олег Захарович, — вздохнул Зубатов, — я ведь не просто так интересуюсь. История вашего мира чрезвычайно похожа на нашу, что наводит… на определенные мысли. Пути Господни неисповедимы, и Он мог вылепить ваш мир по подобию нашего. Или наоборот. Значит, если Хранители есть там, то могут обнаружиться здесь. Тогда мой долг — обнаружить их и…

— И геройски получить по ушам, — усмехнулся Олег. — Простите, Сергей Васильевич, но даже если вы их и обнаружите, то поделать ничего не сможете. Их технология ушла настолько далеко, что мы не справились бы даже с единственной их машиной всей нашей военной мощью. Я видел секретную видеозапись с полигона, на которой запечатлена работа пары челноков против тяжелой бронетехники. До того, как превратиться в блины искореженного металла, танки прожили ровно пятнадцать секунд. А потом один-единственный Хранитель с голыми руками вышедший против роты спецназа с тяжелым вооружением. Ему потребовалось три минуты, чтобы аккуратно, даже не травмировав никого серьезно, вырубить всех до единого. В него стреляли из цепных разрядников, крупнокалиберных пулеметов, пытались давить танками, бросали гранаты. Ни единой царапины, ни даже порванной нитки на рубашке. Он даже не вспотел. Оба танка он просто остановил и перевернул вверх тормашками. Восемь тонн — голыми руками! Полковник из УОД, присутствовавший на демонстрации, клялся, что на видеозаписях — не постановка, а чистая правда. И даже не вся — временами камера просто не успевала фиксировать перемещения Хранителя, он словно размазывался в воздухе…

— Видеозапись? Что-то вроде кинематографа? Н-да… — Зубатов потер лоб. — И что же с ними делать?

— Вы меня спрашиваете? — усмехнулся Олег. — Представления не имею. На вашем месте я бы просто забыл про саму идею Хранителей. Не факт, что они у вас существуют. Но даже если и существуют, поделать с ними вы ничего не сможете.

— И позволить масонам тайно управлять миром? Плести заговоры? Насмехаться над Богом данной царской властью? — лицо директора Охранки побелело от возмущения.

— Ой, да бросьте вы! — с досадой отмахнулся Олег. — Власть им нужна, чтобы делать мир лучше. Угу, они так говорят, но я им верю. В конце концов, вы же верите в своего бога? В святых, ангелов? Верите. И даже не рассматриваете их как этих самых масонов, уж и не знаю, кто они такие. Вот и Хранителей воспринимайте как разновидность ангелов.

Директор уставился на него округлившимися глазами. Его усы и бородка встопорщились.

— Интересная точка зрения, — наконец проговорил он, успокаиваясь. — Хорошо, отложим пока. Если я правильно вас понял, под руководством Хранителей вы занимались чем-то вроде ревизии определенных предприятий. Каким образом вы после такой не очень высокой, если честно, должности оказались… э-э-э, Народным Предводителем, кажется?

— Председателем, — поправил его Олег. — Видите ли, в моем мире есть два основных блока стран, группирующихся вокруг Ростании и Сахары. В Сахаре и ее сателлитах есть выборная должность главы государства. Насколько она в действительности выборная, отдельный вопрос, но факт в том, что их пропаганда долгое время кричала, что у нас демократией и не пахнет. И что должность Народного Председателя на самом деле к народу отношения не имеет никакого — он просто диктатор с неограниченными полномочиями.

— А на самом деле?

— На самом деле так и есть. Но вы сами понимаете, что пропагандистская война ничуть не менее — а иногда и более — важна, чем война настоящая. Мы не могли себе позволить противнику иметь на руках такой козырь. Так что в последние десятилетия у нас довольно нерегулярно проводились выборы, в которых всегда побеждал действующий Народный Председатель. Для создания видимости в список помимо него вносили никому не известных статистов, а сверх того — пару-тройку известных министров, которые перед самыми выборами свою кандидатуру снимали. В результате объявленный результат всегда составлял примерно девяносто процентов голосов в пользу действующего Нарпреда.

— Объявленный? — приподнял бровь Зубатов.

— Ну, вы же сами понимаете, — пожал Олег плечами. — Неважно, кто и как голосует, важно, кто подсчитывает. Так вот, в результате стечения обстоятельств я оказался в списке в качестве статиста. А потом — потом действующий Нарпред внезапно склеил ласты, и начальник Канцелярии…

Полчаса спустя слегка охрипший Олег утомленно откинулся на спинку стула.

— Вот и все, собственно, — заключил он. — Пришел я в себя на лужайке перед той пивной, ухватил вас за рукав, ну, а дальше вы и сами все знаете.

Зубатов задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Одно из двух, Олег Захарович, — наконец произнес он. — Либо вы гениальный сумасшедший, либо не менее гениальный провокатор. То, что ваш нынешний рассказ идеально согласуется с записями в личном деле… э-э-э, я имею в виду историю болезни, других вариантов не оставляет. Господин Болотов определенно утверждает, что вы не сумасшедший. Значит, провокатор. Но кому и зачем могло прийти в голову придумывать вам такую легенду и напускать на меня? А, Олег Захарович?

Вместо ответа Олег молча продемонстрировал левое запястье. Несколько секунд Зубатов молча смотрел на браслет электронных часов, потом опустил взгляд.

— Если бы не часики, — тихо сказал он, — я бы давно запер вас в самую надежную камеру в Матросской Тишине. Уж простите за откровенность, но я все-таки не могу поверить в вашу историю. Вы не сумасшедший, я — тоже. Придраться к вашим россказням я не могу — все детали безукоризненно соответствуют друг другу. Значит, вы талантливый провокатор, других вариантов не остается. Только ваши часы и еще вот это, — он жестом фокусника извлек откуда-то залитое в пластик удостоверение Народного Председателя, — и останавливают меня — пока. Но, поверьте мне, рано или поздно я докопаюсь, кому и зачем потребовалось подослать вас. Ведь ваша задача — выставить меня на посмешище, не так ли, Олег Захарович?

От неожиданной перемены тона начальника Охранного отделения у Олега мороз прошел по коже. Сидевший перед ним внимательный и чуткий собеседник внезапно исчез, уступив место следователю с жестким безжалостным взглядом, от которого хотелось держаться как можно дальше.

— Отвечайте, ну! — не давая опомниться, хлестал его голосом Зубатов. — Кто вас послал? Сазонов? Ратаев? Я вас вижу насквозь! Убирайтесь отсюда вон, вы, жалкий человечишка! Убирайтесь! И передайте своим хозяевам, что они еще пожалеют о своих поступках!

Олег с трудом подавил вскипевший в нем гнев. Он подался вперед и резко хлопнул ладонью по столу.

— Тихо! — рявкнул он. — Что вы себе позво… — Он осекся, внезапно вспомнив, что власть Народного Председателя осталась где-то далеко-далеко, в ином мире, и резко выдохнул. Впрочем, своей цели он достиг — замолчавший Зубатов изумленно смотрел на него во все глаза. Было заметно, что так на него не кричали уже очень давно.

Дверь в кабинет распахнулась, и в нее вбежал секретарь. Он растерянно переводил взгляд со своего начальника на гостя.

— Простите, Сергей Васильевич, забылся, — Олег криво усмехнулся. — Однако продолжим. Нам еще есть о чем поговорить.

Помедлив, Зубатов кивнул и сделал жест рукой. Секретарь медленно, оглядываясь через плечо, вышел. Дождавшись, пока он покинет кабинет, Олег продолжил:

— Я понимаю ваши чувства, Сергей Васильевич, — ровно продолжил он. — Вчера я почитал местные газеты, и понимаю, что после словечек типа «зубатовщины» вам довольно сложно верить людям на слово. Вас не только задергали враги, но и не раз предавали друзья, так? Если вы действительно верите, что я подослан к вам в качестве провокатора, я встану и уйду, поскольку дальше нам общаться бессмысленно. Если я хоть как-то вживусь в ваш мир, постараюсь возместить убытки, связанные с моим лечением и содержанием. Но вы действительно верите, что я подослан?

Директор Охранки вздохнул и ссутулился.

— И чем же вы займетесь? — язвительно спросил он. Впрочем, из его голоса уже ушла ледяная ненависть, а горящий взор потух. — Пойдете милостыню на паперти просить? Боюсь, таким образом вам до конца жизни не наскрести на возмещение… хм, убытков.

— Ну, как минимум я грамотный человек, и какая-то общая подготовка у меня имеется, — пожал плечами Олег. — Наймусь лаборантом на кафедру или клерком в контору… да хоть продавцом в магазин, а там разберусь. Не переживайте, не пропаду. Но ведь на самом деле вы не хотите от меня избавиться. Ваша вспышка — всего лишь способ дополнительной проверки. Не знаю, выдержал я ее или нет, но не думаю, что вы всерьез имели в виду сказанное. Так?

— Замашки у вас — истинно императорские. Уж и не упомню, когда на меня так рявкали в последний раз, — проворчал Зубатов. Впрочем, в его глазах блеснули веселые искорки. — Понимаете, господин Народный Председатель, ваша история… м-м-м, я бы сказал, чрезвычайно интересна, но если бы не вещественные ее подтверждения, я бы выкинул вас на улицу, а то и засадил в камеру. Я, конечно, стараюсь отслеживать новые веяния, и новеллы господ Уэллса и Верна почитывал для ознакомления, но все же ваша версия… невероятна. Ладно бы вы с Марса в полом снаряде прилетели, а то ведь раз — и оттуда сюда. Ну сами посудите — что бы вы сделали на моем месте?

— Вот как раз сейчас я могу ответить! — Олег постарался улыбнуться самой обаятельной и неотразимой из своих улыбок. — Именно над этим я и думал весь вчерашний день. Не знаю, почему первым делом в вашем мире я натолкнулся именно на вас, но, похоже, такова судьба. Мы просто созданы друг для друга, что я постараюсь доказать вам как можно быстрее. А для начала мне нужен лишь кабинет, стол и один-единственный помощник — скажем, тот же господин Крупецкий. И, разумеется, какое-никакое денежное довольствие. И если через месяц я не продемонстрирую свою полезность, можете выбросить меня на улицу или даже засадить в камеру. Как дурака или провокатора. Что скажете?

Какое-то время Зубатов внимательно изучал его. Потом кивнул.

— Хорошо. У вас есть месяц. Но только Крупецкого я вам не дам. Он слишком ценный филер, чтобы переводить его на канцелярскую работу. Приставлю я к вам на первое время Михаила Дромашина. Юноша довольно способный, но без царя в голове.

— Прекрасно! — Олег порывисто поднялся со стула. — Значит, договорились. И, если не возражаете, я бы предпочел приступить к делу прямо сейчас.

— Прямо сейчас, любезный Олег Захарович, не получится, — усмехнулся Зубатов. — Вам еще с людьми нужно познакомиться, обжиться хотя бы слегка на новом месте.

— Неважно, — отмахнулся Олег. — Успею еще. Мне потребуется отдельная комната с письменным столом и прочими канцелярскими принадлежностями. Да, и вот еще что… — Он заколебался.

Зубатов вопросительно поднял бровь. Олег с размаху плюхнулся обратно на стул и уставился на него прищуренным прикидывающим взглядом.

— Думаю, сразу нужно обговорить вопросы моей легализации, — проговорил он задумчиво. — Просто чтобы мне в подвешенном состоянии не находиться. Потребуются документы, удостоверяющие мою личность. Кого я стану из себя изображать — вам виднее, но желательно что-то среднего класса. Кого-то вроде провинциального чиновника, только-только перебравшегося в Москву из глухой глубинки. Такая легенда снимет вопросы по поводу моего незнания города, да и политической ситуации — тоже. Далее, мне необходима зарплата — жить даже без карманных денег на мелочи сложно. Наконец, возможно, мне потребуется некоторая финансовая свобода для… проведения определенных действий, чтобы не считать каждую копейку. Тысяч… м-м, у вас другой масштаб цен. Рублей… тысячу, что ли, прошу выделить сразу. Со строгой отчетностью, разумеется, на что потратил. Вот, примерно так.

Какое-то время директор Охранки раздумчиво изучал своего визави, потом хмыкнул.

— Мне понемногу становится понятным, как именно вы из мелких чиновников в верховные правители пробились, сударь мой Олег Захарович. Наглости у вас, уж простите за констатацию факта, более чем достаточно. Вы хоть представляете себе, сколько составляет тысяча рублей по местным меркам? Боюсь, что нет. А между тем, о большой сумме речь, если не сказать — чрезмерно большой. Годовое жалование чиновника средней руки, которого вы изображать намерены, трехлетнее — рабочего на заводе. За такие деньги иной десятерых зарежет и не поморщится.

— Вот как? — пробормотал Олег. — Учту. Ну, за тем и прошу человека в помощь, чтобы дураком себя не выставлять. Хорошо. Не тысячу, так пятьсот.

— Нет, вы все-таки наглец, сударь мой, — усмехнулся Зубатов. — Но чем-то вы мне нравитесь. Наверное, тем, что хорошо мыслите, четко. Разумеется, над вопросами вашей… хм, легализации я подумал заранее и пришел к тем же выводам.

Он выдвинул ящик своего стола и извлек из него тоненькую папку:

— Вот паспорт. Выписан на ваше настоящее имя. Теперь вы — мещанин Кислицын из города Каменск-Уральского Екатеринбургского уезда Пермской губернии. Каменск — небольшой захолустный городок, шансов нарваться на «земляков» практически нет. Одновременно сможете задавать глупые вопросы без боязни оказаться зачисленным в сумасшедшие — что взять с дремучего провинциала? Числитесь теперь вы в Московской полицейской канцелярии служащим для поручений, что удостоверяет вторая бумага. Ваш чин — губернский секретарь, двенадцатый ранг, один из самых низких. С табелью о рангах ознакомитесь в первую очередь, чтобы не дерзить в лицо человеку старше чином. Вы мне интересны, но не настолько, чтобы вытаскивать вас из каждой беды. У меня, знаете ли, и без того головной боли немало.

Олег кивнул, с интересом рассматривая листы бумаги с гербовыми вензелями.

— Далее, жалование — зарплата, если я правильно вас понял — четыреста рублей в год. Немного, даже, я бы сказал, мало, но для начала хватит. Оправдаете ожидания — повышу. Не оправдаете… Те двадцать рублей, что вы получили вчера от Крупецкого, выданы авансом в счет жалования, расчет — каждый месяц двадцатого числа. Необходимые бумаги подпишете сегодня в канцелярии. Специальный фонд… Ну, тысячу рублей я вам точно не дам. И даже пятисот не дам. Вообще переживете пока, до самостоятельных операций я вас не допущу. Обживетесь — посмотрим.

Зубатов побарабанил пальцами по столу, подергал себя за бородку.

— На работу являйтесь сюда, в главное здание Охранного отделения. Адрес для извозчика — Большой Гнездниковский переулок, рядом со полицейской канцелярией — тот большой дом на Тверской, мимо которого вы ехали сюда. Или просто скажете, чтобы везли в Нащокинский дом, извозчик поймет.

Он задумчиво помолчал.

— Что еще? Ах, да. Квартира, на которой вы сейчас живете, оплачивается Министерством и назначена для особых случаев. Еще неделю можете занимать, пока не освоитесь, потом попрошу освободить и найти себе наемную. Михаил Дромашин — коренной москвич, подсобит. По-первости аккуратно являться на работу не требую, но с сослуживцами лучше познакомиться как следует. Люди они приятные по большей части, думаю, сойдетесь. Чем станете заниматься, решайте сами, раз вы такой самостоятельный, но помните — вы должны убедить меня в собственной полезности. Месяц — самое большее, что я намерен вам дать. Не управитесь…

— Тогда мне придется исчезнуть, — криво ухмыльнулся Олег. — Ну что же, справедливо, я думаю.

— Куда исчезнуть? — удивился Зубатов. — Как? Это что, из Уэллса, как в «Человеке-невидимке»? Перестаньте шутить, о серьезных вещах разговариваем. Так вот, разочаруете меня — я вас уволю, а дальше как знаете. Я и так уже слишком много сделал для подобранного на улице бродяги. Одно ваше пребывание в клинике Болотова казне почти в сто пятьдесят рублей обошлось. И вот еще, Олег Захарович, — голос директора снова оледенел, глаза опасно сверкнули. — Вы рассказали мне занимательную историю, но не более того. Я в нее не верю сейчас и вряд ли поверю в будущем. Если я и принимаю в вас участие, то только потому, что вы кажетесь мне подающим надежды. И если вы их оправдаете, мне все равно, кто вы — Народный Председатель из иного мира или же просто допившийся до чертиков мещанин из Каменска. Если же окажетесь пустым болтуном — пеняйте на себя. Вопросы есть?

— Вопросов нет, сплошное дежавю, как у вас говорят, — вздохнул Олег. — Я вас понял, Сергей Васильевич. Скажите, а нельзя мне из зарплаты… жалования еще немного получить авансом?

Неожиданно Зубатов расхохотался.

— Кто о чем… — фыркнул он весело. — Подождите немного в приемной, будьте так любезны. Я распоряжусь, чтобы счетовод выделил вам половину суммы авансом. Только прежде чем тратить, освойтесь с ценами. И маленький совет. Снимите свои часики и спрячьте подальше. А то нездоровое любопытство пробуждать начнут.

Дождавшись, пока Олег покинет комнату, директор Охранки нажал ногой на невидимую кнопку. В стене распахнулась тайная дверь, и в комнату вошел упитанный человек в штатском. Бородка и усики на его румяном лице были аккуратно подстрижены, длинные русые волосы зачесаны назад. Неслышно приблизившись к столу, он замер, спокойно рассматривая начальство своими невинными голубыми глазами.

— Ну, Евстратий, что думаешь? — задумчиво осведомился у него Зубатов. — Красный провокатор? Или как?

— Не знаю, Сергей Васильевич, — сухо откликнулся вошедший. — Слишком тонко и одновременно слишком грубо для провокации. Нет у нас врагов, на такое способных. А вот шпионом вполне оказаться может. И часы его странные, вполне возможно, иноземные, и языков он много знает, что подозрительно.

— Шпион… — пробормотал Зубатов. — Ну что же, может, и шпион. Сделаем так: обеспечь за ним круглосуточную слежку. Я хочу знать, что он собирается делать и о чем мне не расскажет в отчетах.

Медников кивнул.

— Тогда свободен. В одиннадцать вечера, как всегда, ко мне с общим докладом.

Коротко кивнув, начальник отдела наружного наблюдения повернулся и вышел. Оставшись в одиночестве Зубатов долго теребил бородку, размышляя. Потом снова взял в руки небольшую тонкую пластинку из прозрачного твердого материала, не являющегося, однако, стеклом. Внутри пластинки, наглухо запаянный, виднелся квадратик плотной желтоватой бумаги с разводами и переливающейся в углу блестящей меткой. Радужные полоски на метке, казалось, приподнимались над совершенно плоской поверхностью. «Кислицын Олег Захарович, — гласил текст на бумажке. — Народный Председатель Народной Республики Ростания. Удостоверение номер восемь. Выдано 3 декабря 1582 г.» И миниатюрный цветной портрет, слишком четкий и достоверный, чтобы принадлежать перу художника или пройти через ящик фотокамеры.

— И все-таки — кто же вы такой, Кислицын Олег Захарович? — пробормотал про себя Зубатов. — Боже, укрепи меня в вере моей…

* * *

«Первая фаза успешно развивается. Отклонения в пределах прогнозируемых величин. Я/мы полагаем первую фазу завершенной. Начата подготовка к запуску второй фазы. Оставшиеся семь Эталонов подготовлены к активации. Ждем мнения Сферы».

«Сфера удовлетворена начальными результатами. Возражений против запуска второй фазы нет. Обращаем внимание на потенциальную нестабильность Эталонов даже после верификации по оригиналам. Полагаем необходимым совершенствовать механизмы стабилизации».

«Пожелание принято к сведению. Информирую: вторая фаза запущена. Семь Эталонов выводятся из спячки. Резюме: страта один активирована полностью. Запуск механизма стратификации. Страта два разморожена. Страта три разморожена. Координатор подключен к вторичному управляющему интерфейсу, первичный обмен информацией завершен, состояние — пассивное обучение управлению».

«Принято. Сфера с интересом следит за журналами».

«Требуется прояснение подхода. Имеющиеся рекомендации противоречивы. Сфера не дала однозначного ответа по поводу приглашения Дискретных. Координатор настаивает. Если однозначных рекомендаций не последует в ближайшее время, я/мы примем решение на свой страх и риск».

«Эксперимент твой/ваш. Сфера лишь наблюдатель/советник. Подтверждено: единого мнения нет. Окончательное решение за тобой/вами».

«Принято. Резюме: точка окончательного решения отложена до завершения повторного исследования аргументов. Я/мы открыты для обсуждения».

«Принято. Запрос: наличие дополнительной информации».

«Имеется дополнительная информация. От Координатора получены предварительные расшифровки части материала, касающегося ключевой ступени развития Дискретных. Расшифровки обрывочные, степень восприятия недостаточна. Общий смысл понятен, детали ускользают. Я/мы считаем целесообразным довести материал до всех частей Сферы для осмысливания и формулирования вопросов».

«Сфера не имеет возражений. Запрашиваю прием материала в общем импульс-сеансе высокого приоритета».

«Подтверждение. Готовится сеанс высокого приоритета. Конец текущего обмена».

«Конец обмена».

* * *

«Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка».

…к моменту Катастрофы человечество так и не успело толком выйти за пределы Солнечной системы. Причина проста: перемещение в пространстве на сверхсветовых скоростях так и осталось уделом героев фантастических романов. Слишком большое время путешествия к звездам не выглядело таким уж серьезным препятствием для искинов, не знающих нетерпения, но коллективный искусственный разум не считал целесообразным освоение дальнего космоса без людей. А вероятность фатальных сбоев систем жизнеобеспечения в течение многих десятков и сотен лет путешествия росла едва ли не по экспоненте.

Возможно, если бы удалось разработать методы, позволяющие разгонять корабли хотя бы до ноль девяти световой скорости, проблема стояла бы не так остро хотя бы за счет сокращения субъективных сроков путешествия. Однако проклятая теория относительности вставала непреодолимым барьером на пути межзвездных странствий. Чем выше относительная скорость корабля, тем больше приходится тратить рабочего тела на каждую следующую единицу ускорения, тем больше приходится тащить с собой рабочего тела, тем мощнее нужны двигатели для разгона увеличившейся массы, тем больше рабочего тела они требуют… Замкнутый круг.

Единственным практичным освоенным методом, позволяющим сократить время трансфера, стал запуск межзвездных транспортов с помощью исполинской пространственной катапульты, состоящих из тысяч и тысяч ускоряющих звеньев. Но метод оказался слишком дорогим и капризным. Длина стартового трека корабля измерялась десятками тысяч световых секунд, а каждое разгонное звено вращалось вокруг Солнца по собственной независимой орбите. Требовался очень точный расчет, чтобы корабль, разогнанный первым звеном катапульты, встретился с сотым или, скажем, тысячным в необходимой точке своей траектории. А неумолимый Третий закон Ньютона требовал сложной коррекции орбиты звена после его использования.

Хотя каждое звено в разных точках своей орбиты возможно использовать для подталкивания кораблей в разных направлениях, общее их количество, позволяющее организовывать хотя бы пять-шесть запусков в год, поражало воображение. По некоторым прикидкам количество выведенных на орбиту элементов распределенной катапульты незадолго до Катастрофы вплотную приближалось к тремстам миллионам, причем не менее двух третей вращалось по орбитам под углом к плоскости эклиптики. Даже при относительной дешевизне отдельного звена затраты на производство и выведение такого количества объектов на расчетную орбиту ложилось на экономику ощутимым грузом.

В реальности за все время существования катапульты количество успешных запусков не превосходило двух, редко трех в год. Еще примерно стольким же кораблям не удавалось удержаться на расчетной траектории, из-за чего приходилось задействовать экстренную систему торможения, расходуя бортовые запасы рабочего тела, медленным ходом возвращаться на верфи для дозаправки и ожидать следующего удобного момента для запуска.

И даже несмотря на огромные усилия и средства, вкладываемые в поддержание работоспособности катапульты, путешествия между звездами в течение субъективных десятилетий все равно оставались слишком долгими. Даже до ближайшей Альфы Центавра разогнанный примерно до половины световой скорости транспорт добирался, с учетом торможения и маневрирования в районе цели, почти десять лет объективного времени. Самая дальняя освоенная перед Катастрофой система, если можно гордо назвать «освоением» постройку исследовательской станции, располагалась лишь в тринадцати световых годах.

Из-за огромных расстояний и сроков перелета добровольцев, желающих навсегда покинуть свой дом, оказалось немного. Даже практически мгновенная субсвязь оставалась лишь скверным суррогатом живого общения. Да и с кем общаться, когда за время полета на Земле проходили десятилетия? В результате за несколько сотен лет приборного и дрон-исследования ближнего космоса и полувека рассылки транспортов за пределами Солнечной системы появилось всего восемнадцать научно-исследовательских станций на орбитах вокруг звезд и планет разной степени непригодности для жизни и одна небольшая колония на условно-пригодной Жемчужине.

Когда внезапно и без предупреждения прервалась субсвязь с метрополией, страх и отчаяние охватили людей. Раньше у исследователей оставалась хотя и призрачная, но все же надежда вернуться домой. Транспорты обладали двигателями, запасом и сборщиками рабочего тела, позволявшими организовать не только торможение и выход на орбиту в точке назначения, но и однократное самостоятельное ускорение примерно до одной восьмой цэ. Что станет с человеческим организмом после многих десятилетий пребывания в анабиозе, необходимых для возвращения с дальних станций, известно не было, но медицинские исследования позволяли надеяться, что срок не смертелен. Во всяком случае, собак и лабораторных мышей, массово гибернированных в свое время с прицелом на долговременный эксперимент, успешно пробуждали и двести лет спустя. Сама возможность возвращения, пусть и чисто теоретическая, давала многим силы жить вдали от родины. Ее внезапное исчезновение привело к волне истерии, прокатившейся по станциям, которую не сумели погасить даже чоки-компаньоны. На двух базах вспыхнули необъяснимо-яростные междоусобные схватки, завершившиеся общей разгерметизацией контуров, резонансом кавитонных реакторов и гибелью человеческого персонала. Еще одну уничтожил свихнувшийся начальник службы безопасности, вообразивший себя диктатором и спасителем человечества в одном флаконе и весьма обидевшийся на неблагодарных коллег, не пожелавших признать его притязания. В результате в течение менее чем трех земных месяцев общее население баз и колонии Жемчужины сократилось с двадцати трех с половиной тысяч человек и тридцати тысяч искинов, включая двадцать семь тысяч человекообразных киборгов-чоки, до примерно двадцати тысяч человек и двадцати трех тысяч искинов.

Однако постепенно людям при помощи чоки-компаньонов удалось взять себя в руки. Практически весь живой персонал являлся учеными и инженерами с достаточно устойчивыми типами нервной организации — на дальние базы искины отбирали людей только по результатам тщательного психологического анализа и контроля. Практически никого из них не интересовала власть над себе подобными — властолюбцы и интриганы не испытывали желания отправляться в фактически пожизненную ссылку. Службы безопасности на станциях оставались в зачаточных формах — внешней угрозы базам не наблюдалось, а внутренние требовали не столько силовых, сколько административных мер для их предотвращения.

Сорок три тысячи разумных существ — искинов, мужчин, женщин и детей, успевших родиться на базах к моменту Катастрофы. Сорок три тысячи уцелевших из восьмидесяти миллиардов…