Теперь уже почти все поняли, что над Эйнаром тяготеет его судьба, и причиной тому клятва, которую он нарушил. Эйнар тоже понимал, но сейчас ему нужна была его команда ― сильнее, чем когда-либо прежде, ― и потому он встретил удар судьбы с отвагой воина и хитрым расчетом, достойным Локи.

― Ладно, ― молвил он с кривой ухмылкой и окинул взглядом ошеломленных и злых варягов, оказавшихся без корабля на враждебном берегу. ― Помните, мы ― Обетное Братство.

Повернулся и пошел прочь, а солнце умирало на краю мира, цепляясь за вершину горы.

Послышался гул спора, в котором одно слово побивало другое. Исчерпав доводы, несколько человек из тех, кто последовал бы за Эйнаром и в Хель, снова взвалили на плечи свою ношу и поспешили за ним. Их длинные тени раскачивались. Среди них был мой отец. Потом и остальные потянулись следом, ругая все на свете и особенно эту проклятую гору.

― Подожди, я перевяжу тебя! ― крикнул я отцу.

Он обернулся и не смог сдержать усмешки, увидев мою перемазанную рожу.

― Тебе нужно вымыть за ушами, парень! ― рявкнул он, и я рассмеялся вместе с ним и выхватил последнюю чистую исподнюю рубаху из своего тюка, чтобы сделать перевязку. Рана была длинная, опасная и кровоточила.

― Секира, ― проворчал отец.

― Не надо бы тебе лезть вперед, старик, ― сказал я с улыбкой.

И тут я увидел, что его глаза полны отчаяния. Он потерял «Сохатого». Я ощутил всю его боль, но помочь мог, лишь старательно перевязав рану.

― И что теперь? ― спросил я, когда он отвел взгляд.

Отец сразу же понял, о чем речь.

― Так или иначе все увидят правду, ― спокойно сказал он. ― Эйнар нарушил клятву, и боги отбирают у него удачу. Так что теперь каждый поймет, во что ему обойдется такой проступок.

― Эйнар нарушил клятву Эйвинду, так что я могу нарушить свою клятву Эйнару, ― сердито отозвался я. ― И ты тоже. И каждый. Боги, конечно же, не найдут в том вины.

Отец ласково погладил меня по руке, словно я все еще был ребенком.

― Ты не успел понять, парень. Воспользуйся тем даром, за который тебя ценит Эйнар, я буду тобой гордиться.

Сбитый с толку, я только вытаращил глаза. Остальные, ворча и продолжая споры, взваливали на плечи свой скарб и шли наверх по горе, в свете сумерек.

Отец улыбнулся и сказал:

― Можешь ты нарушить клятву Эйнару и сохранить ее передо мной?

И тут до меня дошло, что имел в виду Эйнар. Клятва связала нас, мы дали ее друг другу, а не только ему. И чем более тяготела над ним судьба, тем яснее становилось, что бывает, когда нарушают клятву. Но чем более тяготела над ним судьба, тем больше страдал каждый из нас. Все замыкалось в круг, как змей, обвитый вокруг Мирового Древа, ― хвост во рту.

Отец кивнул, по лицу увидев, что я осознал безысходность этого круга.

― Клятва, ― сказал он, ― могучая вещь.

Я размышлял об этом всю дорогу, пока мы не остановились на склоне Кузнечной горы, увидев Эйнара. Он сидел один, обхватив руками колени, спрятав лицо под вороновыми крыльями своих волос. Здесь же раскинули стан. Костров не было, разговаривали мало, проверять мечи и ремни в темноте было невозможно, и, закутавшись в плащи, люди легли спать.

Интересно, думал я, чувствуют ли и они странность этой судьбы: отряд, связанный клятвой с нарушителем клятвы, следует за полоумной в поисках сокровища, больше похожего на сказочное. Скальд не осмелился бы сделать из этого сагу из страха быть осмеянным.

Но, как я понял позже, на деле их гораздо больше угнетало, что вместе с «Сохатым» сгорели морские сундуки со всем содержимым.

Скапти и Кетиль Ворона проверили, выставлены ли часовые, дав мне отдохнуть после трудных свершений прошедшего дня. Я сидел и думал о нашей судьбе, не в силах расстаться с этой мыслью, как голодная собака с обглоданной костью. Я так погрузился в это занятие, что не заметил, когда, прижимая древко копья к себе, точно дитя, подошла Хильд, тихая и величавая.

Она ничего не сказала, просто села не рядом со мною, а чуть в отдалении. В темноте я чувствовал присутствие Мартина, наблюдающего, выжидающего, и порадовался, что Скапти по-прежнему держит его на привязи.

Рассвет утонул в молочном вареве клубящегося по земле тумана, который всех разбудил. Как бы там ни было, обречен Эйнар или нет, когда речь идет о битве, он не делает ошибок. Он поставил нас выше тумана, и каждый, кому вздумалось бы красться наверх, рано или поздно вышел бы из этой каши на голый скалистый череп горы, и тогда неизбежно наткнулся бы на нас.

Конечно, некоторые рвались убраться отсюда, но Кетиль Ворона, Скапти и другие растолковали: слишком поздно. Старкад послал людей вслед за Рериком и уцелевшими с «Сохатого». Он приближается, и будет битва.

За все это время Эйнар ничего не сказал, хотя утром его увидели уже на ногах, одетым для сражения, в темно-синем плаще, скрепленном великолепной круглой серебряной фибулой с красными каменьями. Он провел утро глядя вниз, в туман, поглаживая усы, а остальные разбирали свои пожитки, сызнова проверяли и перепроверяли ремни и щиты.

Потом, точно ветер завыл, донесся звук мычащего рога, отдаленный и мрачный.

― Это неумно, ― пробормотал Валкнут. ― Он созовет всех деревенских.

Рог прозвучал опять, ближе. Эйнар круто повернулся, так что взвился синий плащ, и указал молча на Кетиля Ворону, Скапти, Валкнута и меня. Он посмотрел на нас на всех глубоко запавшими, точно рудничные шахты, глазами, а потом заговорил, едва разжимая зубы.

― Скапти, стереги монаха. Старкаду прежде всего нужен он. Орм, ты тоже держи женщину при себе. Брондольв Ламбиссон рассказал ему многое, но он мало что знает о женщине и ничего о том, как она ценна для нас. Валкнут, разверни стяг и береги его.

Он замолчал, повернулся к Кетилю Вороне, вялый взгляд которого не изменился при встрече с глазами Эйнара.

― Если я погибну, ― добавил он, ― ты отведешь Обетное Братство туда, где сгорел «Сохатый». Корабль Старкада там. Считаю, что там и надо их полностью уничтожить.

У него один корабль, он оставил при нем охрану, так что у него, думаю, сотня человек здесь, и вероятно, десятка полтора-два стерегут драккар. Есть возможность захватить судно, и следует это сделать.

Он снова замолчал и криво улыбнулся.

― Никто не избежит своего рока, ― прорычал он, ― но нет причин облегчать Норнам работу, и я отсрочу день, когда три сестры перережут нить нашей судьбы.

Мы смотрели, как он зашагал прочь, и никто не проронил ни слова. Впервые он почти признал свою участь, и это пугало. Мы разошлись и занялись каждый своими делами.

Меня беспокоила Хильд. Не мог же я привязать ее к себе, а значит, придется стоять рядом с нею, чтобы не вздумала сбежать. Это означало, что я не смогу встать в стену щитов. У нас каждый меч на счету, и я, одетый в кольчугу, мог впервые попасть в доблестный передний ряд, хотя те, кто становился там, называли себя Погибшими. А так, уныло подумал я, вместо настоящего боя плечом к плечу, мне предстоит стеречь девку.

― Вид у тебя, как у дующегося мальчишки, ― насмешливо сказала она. ― Только землю еще носком поколупай!

Я виновато посмотрел на нее, потом усмехнулся тому, насколько она права. Я ― воин в переднем ряду! Она села и принялась старательно чинить остатки моего плаща. Я увидел, что на ней мужские штаны, которые в последний раз я приметил в тюке Валкнута. Увидел и то, что она спокойна, собранна и совершенно не похожа на прежнюю полоумную, закатывающую глаза.

На самом деле ― слишком спокойна. Когда она повернулась и широко улыбнулась, у меня не просто екнуло сердце ― я содрогнулся, потому что в этом было что-то неестественное.

― Когда настанет час, ― сказала она, ― мы побежим по этой дороге.

И указала влево, на заросший кустарником склон.

Я не успел ее ни о чем расспросить, потому что рядом раздался звук рога. Нос Мешком и Стейнтор перебежали на крыла строившегося ряда, с шумом сомкнулись щиты, и выросла стена. Воздух сотряс воинственный клич, стяг, хлопая на ветру, развернулся. Вытянув шею, я увидел, как вышедшие из тумана тоже строятся в ряд. Над ними тоже взвился стяг, и словно в лицо плеснуло ледяной волной ― на нем также был Ворон. Мы сражались со своими, все слова уже сказаны, и ничего не изменишь.

От их ряда отделился один, подняв руки, чтобы показать, что те пусты. Его великолепный позолоченный шлем поблескивал в сером воздухе, поверх длинной кольчуги пылал красный плащ. Он подошел ближе, сдвинул шлем на затылок и открыл копну рыжеватых волос и такую же рыжую бороду. Светлые, как лед, глаза над широкой улыбкой ― Старкад.

― Эйнар! ― крикнул он. ― Твой корабль ― пепел; людей у тебя мало. Отдай монаха и то, что ты нашел здесь, и можешь идти, куда хочешь.

Эйнар кивнул, словно обдумывая предложение.

― Похоже, ты думаешь, что прав. Но все же ты говоришь, а это значит, что ты не вполне уверен в победе, даже имея столько людей. Без сомнения, тебе рассказали об Обетном Братстве и ты боишься. С тобой ли Брондольв Ламбиссон? Пусть он поведает тебе о том, каково иметь дело с Давшими Клятву. А лучше пусть покажет тебе свои штаны и дерьмо на них.

Послышался грубый хохот, ряды позади Старкада заволновались, раздвинулись, чтобы пропустить Брондольва Ламбиссона. Тот был облачен в кольчугу, защищен прекрасным шлемом и щитом, лицо ― багровое от гнева, но его слова не долетали до Давших Клятву, поэтому они насмехались над ним, бряцали мечами о щиты, пока он не замолчал.

― Кажется, ты решил, что кары твоей судьбы заслуживают все, кто рядом с тобой, ― произнес Старкад.

Слова прозвучали как свист плети и должны были сбить с ног. Но отвага и рассудок не покидали Эйнара, даже когда казалось, что вороны выклевывают ему глаза.

― А... ты говорил с Ульф-Агаром, я думаю, ― сказал он, вытягивая шею, словно хотел заглянуть за спину Старкада. ― Этот предатель здесь?

Неохотно, нетвердой поступью вперед вышел хорошо вооруженный человек в кольчуге. Он ничего не сказал, но посмотрел зло и направил меч на Эйнара.

Эйнар грустно покачал головой.

Его голос звенел, когда он читал эти старые строки, и даже я увидел, как Ульф-Агар дернулся от стыда и ярости. Эйнар ледяным голосом добавил:

― Добрая слава ускользнула от тебя, Ульф-Агар, сколько ты за ней ни гонялся. Память, может быть, останется. Но помнить тебя будут клятвопреступником, недостойным даже стоять рядом с такими, как Орм Убийца Белого Медведя.

Настала моя очередь смутиться, когда Давшие Клятву закричали, славя мое имя и ударяя мечами о щиты.

Но Старкад вскоре пришел в себя, и улыбка вновь ожила на его лице.

― Ну что же, кажется, нам не избежать битвы на этом голом склоне! ― крикнул он громко, чтобы слышали все. ― Но зачем терять хороших людей? Давай мы с тобой покончим с этим, Эйнар Черный. Если одолею я, твои люди вольны уйти или присоединиться ко мне. Если верх возьмешь ты, мои люди могут перейти к тебе.

Эйнар задумался, понимая, что не может отказаться, не потеряв чести.

― Когда, ― сказал он, выделив голосом это слово, ― я возьму верх, твои люди уйдут. Мне не нужны псы Синезубого. Разве что Ульф...

― Согласен, ― сказал Старкад.

И я увидел, что Ульф-Агар побледнел, губы его зашевелились, но он ничего не сказал, понимая, что его презирают даже те, кто стоит у него за спиной.

И вот Старкад подошел, а ряды его воинов и не всколыхнулись. Он сбросил плащ, вынул меч с красивой рукоятью, выставил свой новый щит, изукрашенный вьющимся узором, и пару раз легко стукнул по его краю мечом.

Эйнар, скинув плащ, обнажил свое оружие и снял с плеча щербатый иссеченный щит. Оба настороженно кружили, приседая к земле, потом рванулись вперед. Лязг металла ― сошлись. Эйнар сыпал удары, сокрушая прекрасный щит. Старкад отступил, упал, ударил по ногам Эйнара, так что тот едва успел отскочить.

Так и шло, пока оба не начали тяжело дышать. Стало ясно, что Старкад сильнее и крепче. Но его щит был почти уничтожен, и у меня затеплилась надежда ― до тех пор, покуда (все согласились потом, что это и вправду было поразительно) Старкад не ударил сбоку тяжелой рукоятью в тыльную сторону щита Эйнара и этим мощным движением его не выбил.

Эйнар, не будь глупцом, отпрыгнул назад, но следующий удар разрезал петли, и ему пришлось отбросить остатки щита. Кровь брызнула из раненой руки. Старкад по-волчьи оскалил зубы и закрылся щитом, нацелив на противника меч.

Эйнар попятился, затем отступил еще, потом внезапно рванулся вперед, мечом скользнул вдоль лезвия, отводя оружие Старкада в сторону и сметая щит соперника. Он несся головой вперед, и его шлем, как осадный таран, размолотил бы нос Старкада, когда бы не железный наносник.

Старкад упал на спину. Я вспомнил, как ударился головой о железный край горна, и представил, что он чувствует. Яркие огни и тошнота: он был обречен.

Но он откатился, и удар Эйнара лишь вспорол ему ногу от колена до верха сапога, так что Старкад взревел от боли. Отбиваясь, он спутал ноги Эйнару, и тот упал. Они бешено молотили ногами и руками, но удары не достигали цели.

И тут ряды людей Старкада раздвинулись, послышались воинственные крики.

Поначалу мы подумали, что противник решил предательски напасть. Потом увидели каких-то чужаков, летящие копья и дротики. Шлемов на нападавших не было, никакого настоящего оружия тоже, только дротики и длинные ножи. Людей было очень много, они высыпали из редеющего тумана прямо позади дружины Старкада. Это проснулись жители деревни Коксальми.

Эйнар и Старкад расцепились, задыхаясь и не спуская глаз друг с друга. Старкад, ругаясь, захромал прочь, опираясь о меч. Кровь текла из носка его сапога.

― Позже, ― выдохнул он.

Эйнар увидел, что происходит, вскочил, завернулся в плащ и отдал быстрые приказания. Давшие Клятву понемногу рассеивались, отступая с поля боя, где с деревенскими дрались люди Старкада. Я взял Хильд за руку, подумав, что, похоже, Эйнар прав ― некоторые боги еще держат его сторону, а Норны покуда не закончили прясть нити нашей судьбы.

― Сюда, ― сказала Хильд почти весело, и я вспомнил, похолодев, ее недавнее спокойствие.

Она будто знала: деревенские выслали людей на край, и те бежали слева от меня, а Хильд тянула вправо, в заросли. Но я остановился, когда притопал Скапти, таща на привязи Мартина.

Двое деревенских бросили копья в нашего здоровяка. Я видел, как они вонзились в тело. Видел ― и не мог этому поверить. Копье пробило ему затылок и вышло через рот, Скапти замер, споткнулся, потом попытался протянуть руку назад и вытащить копье, но не сумел. Черная кровь хлынула потоком, он изумленно посмотрел на меня и рухнул на землю; все было кончено.

Я хотел броситься к нему, но Хильд удержала меня и потащила за собой. Я видел, как Мартин выдернул конец привязи из скрюченных рук Скапти. Наши взгляды встретились, злобно схлестнулись, а потом он пустился бежать.

Ошеломленный, я спотыкался по склону вслед за Хильд. Скапти больше нет...

Мы выбрались на ровное место, кое-как скатившись по каменистой осыпи, задыхаясь и хватая ртами воздух. Но Хильд слишком разогналась и соскользнула с берега в реку, резко вскрикнув.

В отчаянии я бросился к воде, увидел, что Хильд барахтается на мели и озабочена лишь тем, чтобы удержать это проклятое богами древко копья, а не своим спасением. Сердитый и напуганный, я схватил ее за волосы и вытащил на берег.

― Ты всегда годился для этого дела, ― с издевкой произнес кто-то рядом.

Ульф-Агар вышел из кустов. Он потерял шлем и щит, но все еще был в кольчуге и вооружен длинным грозным мечом.

― Теперь, кажется, тебе выпало поймать и оттрахать труп, ― добавил он.

Он пошел на меня, волоча ногу, раненную мечом в драке на складе в Бирке.

Я вспомнил тот остро пахнущий плесенью полумрак: вот Ульф-Агар, обливающийся потом, вертит перед людьми Старкада брусок красного раскаленного железа ― оно оставило на всем его теле медленно заживающие рубцы.

Я вспомнил, как он прикрывал меня со спины, пока я глупо ломился в дверь, которую мог запросто открыть, если бы пошевелил мозгами. Я слышал, как он кричал мне, пытаясь объяснить, и кровь брызгала из его разбитого рта. Это наихудшее из возможных ранений, особенно для такого человека ― зубы ценнее серебра, потому что без них молотишь лишь кашу, а настоящие мужчины жуют мясо и хлеб. И в этом тоже виноват я, как считал Ульф-Агар.

Знакомый рот кривился на лице, торжествующем от ненависти, и я понял, что невозможно вернуть его к тому времени ― напоминание о том, что я освободил его, только разожжет пожирающий его огонь. Я проклял дар, который так ценил Эйнар: сосредоточившись, я понял, что Ульф хочет и не может быть мною. И за это он меня уничтожит.

Но ненависть сделала его глупым и слепым. Думай он ясно, он ничего не сказал бы, просто бы ударил. Он говорил с расстояния, недостаточно близкого для удара, а ведь хромой он был неповоротлив. Ему также следовало понять, что я узнал кое-что с тех времен, когда был необученным и глупым мальчишкой, которому непостижимым образом доставалась удача Ульф-Агара, перепавшая от Локи.

Однако мозги у него имелись. И когда я повернулся и выхватил меч, взмахнув им по косой быстрым привычным движением, то выпустил их из скорлупы его черепа.

Меч отрезал горбушку с правой стороны головы легко, как отрезают кусок от вареного яйца. Он даже не успел удивиться. Из открывшейся раны брызнула серая вязкая жижа с пятнами водянистой крови и желтой грязи.

Я бросил его, еще живого, как мне показалось, губы у него шевелились, а конечности дергались. Я мог бы поклясться, что он видит, как я ухожу с Хильд, оставив мертвяка рыщущим стаям деревенских. Даже в смерти, подумал я, им побрезгуют. Голова у него слишком изуродована, чтобы ее надели на шест, стоящий на священном месте. Воистину, когда боги отвращают от тебя взоры, ты становишься дерьмом.

Я догнал Колченога, который спокойно похрамывал впереди. Я не сразу рискнул пойти рядом, не зная, в каком он настроении, но он был спокоен, даже весел. Я рассказал ему об Ульф-Агаре, и он сплюнул.

― Хорошо. И женщина при тебе. Эйнар будет доволен. Я знаю, где он назначил место, так что пошли.

Мы быстро зашагали вперед, потом остановились передохнуть. Я вытер пот с лица и посмотрел на Колченога.

― Я видел, как убили Скапти.

― Знаю! ― рявкнул он почти раздраженно. ― Глупая большая задница.

― Он мертв, ― не унимался я. ― Наверняка.

― Конечно, ― сказал Колченог, ковыляя дальше. ― Никто не выживет, если острая палка проткнет ему глотку.

― Но он умер, ― простонал я, и тогда он остановился, повернулся и схватил меня за рубаху.

Я похолодел, ожидая плевка и ножа под ребра. Но он смотрел на меня нос к носу, дыхание его разило рыбой.

― Я понимаю, ― тихо сказал он, а потом отпустил меня и похлопал по плечу. ― Я понимаю.

Мы встретили Валкнута, Кетиля Ворону и Эйнара. Давшие Клятву двигались по одному и по трое, задыхались, потели, несли на себе или в руках все, что имели, ― лишнее бросили без сожаления. Не хватало очень многих ― но я заметил, с дрогнувшим сердцем, что меня удивило, ― отца: лицо серое, свежая кровь сочится по рукаву рубахи.

Я подошел к нему, он кивнул и усмехнулся, увидев меня, но покачал головой, когда я хотел поправить намокшие от крови повязки.

― Я теку, как дырявая бочка, ― пошутил он, ― но еще не потонул, мальчик.

Как и остальные, он встретил сообщение о смерти Скапти и побеге монаха холодным молчанием, но весть о смерти Ульф-Агара заставила его довольно фыркнуть.

― Ну, мальчик, ― сказал отец восхищенно, ― ты удивляешь даже меня, видевшего, каким волчонком ты был в первые пять лет своей жизни.

Что-то новенькое; мне хотелось больше узнать об этом, но взамен раздалось лишь общее одобрительное ворчание, и несколько рук похлопали меня по спине. Я был готов услышать откуда-нибудь такое знакомое басовитое «хм-м», но оно смолкло навеки.

― А теперь побежали, и быстро, ― сказал Эйнар, когда мы переправились вброд через реку и вошли в лес. ― Мы перебьем оставшихся людей Старкада и заберем корабль. Единственный способ убраться с этого проклятого богами берега.

Оно было суровым, это путешествие: земля, казалось, кричала о своей красоте и о новой весне, а мы тяжело ступали по ней, приближая неизбежность, уготованную нам недоброй судьбой, отнявшей Скапти и других.

Мы шли через леса, среди могучих дубов и ясеней, где пахло набухшими свежими почками, и через полосы молодых зеленых лужаек, усеянных маленькими синими и бледно-желтыми цветами. Терн клонился под тяжестью раннего цвета, и каждое дуновение ветра взметало брызги осыпавшихся лепестков, а птицы пели на все лады.

Темная цепочка людей, словно тяжкая мысль, морщиной перечеркнула цветущий склон. Мы шли быстро ― мрачная стая волков, которая не радовалась ничему.

Мы спешили и благодаря удивительным навыкам моего отца достигли маленького залива еще до того, как сгустились сумерки и появились первые звезды.

Эйнар остановил нашу серолицую задыхающуюся стаю ― под конец привалы стали немного чаще, в основном потому, что Хильд почти обессилела. Но я видел, что и Колченог рад передышке, а мой отец, Огмунд Кривошеий и кое-кто еще плюхнулись наземь, едва имея силы всосать слюну.

Нос Мешком и Стейнтор по команде Эйнара устало побрели вперед, в то время как остальные съежились в ложбине, слушая, как ветер свистит над кочками травы, тянущимися до самого моря. Я чувствовал его соль на губах. Странно, как мы тосковали по запаху земли, будучи в море, и как тосковали о палубе корабля и соленым брызгам теперь, когда были на берегу.

Все молчали, кроме Эйнара, шептавшегося с Кетилем Вороной, Иллуги и моим отцом. Я почти ничего не слышал из их разговора, но кое о чем мог догадаться: отец расскажет Эйнару, можно ли вывести судно из залива, благоприятны ли ветер и приливное течение, а если нет, то скажет, когда они будут благоприятны.

Кетиль Ворона пересчитает головы и поймет, сколько Давших Клятву осталось ― я думал, не больше сорока, ведь мы оставили часть на этой Кузнечной горе, неважно, мертвых или потерявшихся. Их нет с нами, как и Скапти.

Несколько позже, когда выскользнула из быстрых облаков луна, вернулся Нос Мешком. Он переговорил с Эйнаром, который потом собрал нас в ложбине.

― Стейнтор следит за драккаром Старкада. Кажется, все его люди на берегу, у них хороший костер и эль. Они выставили всего двух часовых. ― Он ухмыльнулся, казалось, в темноте сверкнули желтые клыки. ― Это самое лучшее. Прочие ― их примерно шесть десятков и все хорошо вооружены. Но они не в кольчугах и не ждут опасности. Так что строимся и идем теперь же. Идем быстро и споро, бьем их и садимся на драккар. Если сумеем одолеть, то сможем уйти, потому что ветер и отлив как раз подходящие.

И конечно, Хильд поручили мне. Мне это начинало надоедать; по правде говоря, меня раздражал ее спокойный понимающий взгляд и улыбка в черных глазах.

И вот усталые Давшие Клятву выбрались из низины, построились «свиной мордой» и побежали. Я был в середине, с Валкнутом и неразвернутым стягом Ворона, неразлучным со мной.

Мы ступили на клочковатую траву и двинулись дальше, туда, где прятался Стейнтор. Я увидел красный цветок костра и огромное черное пространство за ним ― это было море. Там, скорее всего на носу судна, раскачивался слабый фонарь, висевший на конце крепкой веревки, а на отмель наверняка брошен железный якорь.

Когда Стейнтор увидел нас, Эйнар, махнув рукой, велел ему стать в строй. Он помедлил, натянул лук, и, когда мы подошли, стрела вонзилась в мнившуюся пустой темноту. Но вскоре я споткнулся о тело одного из часовых. Оглянувшись, я заметил, что Колченог остановился, наклонив голову. Он встретил мой встревоженный взгляд и дернул рукой.

― Иди, сын Рерика. Я догоню на берегу.

Он ухмыльнулся, и я сделал, как он сказал. Он разговаривал со мною в последний раз.

Когда я присоединился к остальным, мы перевели дух, укоротив шаг, чтобы выстроиться.

Люди у костра увидели нас, когда мы одновременно выступили из тьмы, построившись клином. Эйнар завопил:

― Свиная морда!

Он бросился во главу строя, но он был не Скапти, и все получилось слишком поспешно и неслаженно.

Однако крепкой стены щитов у нас на пути не было. Мы врезались с криками в людей, уже разбегавшихся во все стороны, пронеслись мимо костра, сокрушая все на своем пути, а подбежав к воде, разделились и устремились к судну. Я видел, как Гуннар Рыжий схватил какого-то человека и поднял его, потом прыгнул, оступился и рухнул в воду.

Я брел по колено в воде, ослепленный брызгами, волоча за собой Хильд, пытаясь удерживать в равновесии нас обоих; клятое древко копья, которое она держала обеими руками, страшно мешало. Люди бежали к бортам, карабкались по якорному канату... Мы тоже собирались это сделать.

Я схватился за борт и перелез через край, потом протянул руку Хильд. Наши бешеной волной переваливались на палубу, мокрые до нитки и задыхающиеся. Мой отец одним кричал, чтобы те брались за весла, другим велел поднять сложенный парус.

Тут я увидел, что люди на берегу строятся ― быстро, умело. У них не было доспехов, только некоторые в шлемах, но у всех были щиты и мечи, или секиры, или копья. Это были старые воины Старкада, и они не покроют себя позором, отдав корабль без боя.

С шумом и криками выстроилась стена щитов, а потом они ринулись вперед, и меня едва не вырвало, когда я понял, что они настигнут нас прежде, чем мы отойдем на достаточное расстояние. От бессилия я пришел в такое отчаяние, что чуть не выдернул руку Хильд из сустава, когда вытаскивал девушку на борт.

Потом внезапно что-то вырвалось с окутанных тьмою отмелей справа от нас. Раздался леденящий кровь крик, сверкнул взрыв брызг, словно промелькнул тролль.

Колченог! Это был Колченог ― вопящая, яростная смерть. Они не знали, кто это, но стена щитов расступилась, когда Колченог ворвался внутрь, рубя все подряд с пронзительным криком и сокрушая ряды воинов, падавших вокруг него. Он был подобен камню, брошенному в тихий пруд.

― Тяни канат, засранцы! ― заорал отец.

Гребцы, мокрые и серые от усталости, в горячке погружали весла в воду и вытаскивали обратно, погружали и вытаскивали.

Парус вскинулся, ветер наполнил его, и огромный змей-драккар скользнул в ночь, прочь оттуда, где сомкнулась стена щитов, где мелькали мечи, и горстка людей, точно свора рычащих собак, металась в смертельной схватке по берегу в свете костра.

Один или двое попытались прорваться и побежать к нам, но Нос Мешком и Стейнтор выстрелили в них, и хотя тетива у них намокла и стрелы не долетали или перелетали, это задержало людей Старкада.

Мы скользили в темноту, дальше и дальше, быстрее и быстрее, пока от места, покинутого нами, не остался лишь красный цветок во тьме.

Красный цветок и крики Колченога... Мы так и не услышали его смерти. Все согласились, что если мы не слышали, как он погиб, его смерти, верно, вообще не было, и он все еще бьется на том берегу.

Кетиль Ворона, Иллуги и Вальгард бодрствовали поочередно, управляя рулевым веслом огромного драккара и определяя примерный курс по звездам, пока мой отец не пришел в себя и не занялся своими привычными обязанностями.

Гребцы скоро выдохлись. У них едва оставались силы, чтобы поднять весла на борт и уложить их; кто-то упал и уснул прямо на месте. Измученные, все провалились в сон, будто пали замертво, даже Эйнар.

И я видел все это сквозь какой-то странный полусон, слыша одновременно крики Колченога, глядя на удивленное лицо Скапти, странно исказившееся из-за того, что из его рта торчал большой окровавленный наконечник копья.

На рассвете мы были одни, корабль слегка покачивался, разрезая волны, ветер свистел в парусах. Серый свет становился ярче и превратился в холодный, свежий, ясный день. Один за другим, чихая и отфыркиваясь, просыпались Давшие Клятву. Люди встречали этот новый день, словно удивляясь, что он вообще для них настал.

А потом все увидели, что заполучили.

Драккар был совершенным ― начиная с изящной лебединой шеи, щедро украшенных резьбой носа и кормы, до серой обшивки корпуса, до огромного пузатого паруса, сшитого из полос трех цветов ― красного, белого и зеленого, ― так что корабль походил на какой-то яркий стяг, реющий над волнами, гребни которых рассыпались, когда мы неслись над ними.

Везде была резьба, даже на лопастях весел. Панели, резные и окрашенные, защищали кормчего от непогоды, а рулевое весло было изрезано завитушками, которые помогали его удерживать. Флюгер был золотой ― позолоченный, поправил Рерик, но никто его не стал слушать. Он был золотой, мог быть только золотым на этом чудесном судне.

Было и еще кое-что: вся команда оставила на судне свои сундуки. Там нашлись одежда и украшения, деньги, доспехи и оружие. Там были кольца и столовые ножи и накидки с меховыми воротниками, потому что отряд послал Синезубый ― отборных воинов, ― а для таких ничто не было слишком хорошо.

Еще нашли огромный рулон полотна, слишком маленький для паруса, но из полос таких же цветов, и мой отец сказал, что его использовали как навес, когда стояли на якоре.

Там были бочонки с вяленой рыбой, соленой бараниной и водой. Там была даже нарочно устроенная яма для огня в середине маленького трюма, выложенная печными кирпичами и планчатой железной решеткой, так что можно было готовить горячее, не останавливаясь и не замедляя хода.

Чего не было, так это должным образом вырезанных голов на носу, которые, вероятно, так и остались на берегу, снятые по обычаю.

― При первой же возможности, ребята, ― пообещал Эйнар, когда добычу поделили, ― мы закажем новые лосиные головы. Потому что не имеет значения, чем было это судно, теперь оно ― наш «Сохатый».

Все приветствовали эти слова радостным ревом. А после того, как поделили найденное ― там было втрое больше, чем видел кто-либо из уцелевших, ― Иллуги Годи присмотрел за приготовлением баранины в чудесной яме для огня, и все поели горячего и согласились, что это самая лучшая еда на этом самом чудесном корабле, который способен нести полторы сотни человек, и которым могут управлять всего трое.

― Хотя боги положат углей нам в задницы, если мы попадем в полный штиль, и придется грести! ― рявкнул Валкнут, услышав это.

Эта мысль заставила всех присмиреть, потому что корабль был тяжел для того, чтобы идти на веслах с неполной командой.

― Не волнуйтесь, довольно скоро к нам присоединятся другие братья, ― сказал Эйнар, и все снова радостно загудели.

Стоит отметить, что Эйнару удалось вырвать этих людей из волчьей пасти судьбы и привести к богатой добыче, и потому, как и я, они почти забыли, что это его судьба обрушила на них беды и что погибли их братья.

Но все равно четверо оставшихся последователей Христа теперь вернулись к молоту Тора и устыдились, что когда-то думали о Белом Христе, потому что всем было ясно: некоторые боги по-прежнему благоволят Эйнару, и Норнам пришлось распустить часть пряжи, какую они уже было спряли для него.

Все же было много и таких, кто, как я, сидел в задумчивости, размышляя, что же такое мы обрели в Коксальми: бесполезное старое копье и полоумную, которая бредит о кладе с сокровищами, открытом только ей, и это чудесное судно и его богатства.

А потеряли многое: убежал Мартин-монах, а Скапти, Колченог и другие погибли.

Хуже всего, думал я, что только ты сам можешь противостоять данной тебе судьбе.